Geum.ru

К вопросу о сопоставительном изучении морфологических категорий русского и болгарского язьіков

Вид материалаДокументы

Содержание


Майя Кузова
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   18
^

Майя Кузова


Пловдивский университет имени Паисия Хилендарского, РБолгария

majakuzova@abv.bg


Maya Kouzova

emotion / expression, expressive means, evaluation / degree, paradoxical contamination


The author makes an attempt to compare how real and justified are the manifestations of language rhetoric in expressive means of evaluation and degre (good / bad – to what extent / how) in their paradoxical contamination. Resources of expressing evaluation have their own specifics in homogeneous contingency and free syntagmatics. Being ethnically marked they are inseparable part of the whole connotative sphere. As far as the new meaning develops on some ground, even the paradoxical formations with pretended illogicalness are comprehensive and their structure might be characterized as universal. They form stable complex of hot means of expressing emotions quite often owning fixed valency.


На территории экспрессии правил, тем более законов, не только не следует искать, их не следует, упираясь, и ожидать... В эмотивно-оценочном дискурсе, наоборот, можно предвидеть как беспредел собственных ресурсов, так и расхождения в межкультурном пространстве. Однако, в современном облике русской и болгарской разговорности наблюдается любопытная общая черта, связанная с оригинальностью выражения эмоции, явление приобретает характер устойчивой и набирающей скорость тенденции, проявляющейся, притом, и в других языках.

Речь (условно) идет об особо функционирующих языковых единицах, участвующих в т. наз. кульминативных контекстах (Димитрова 1998), где слово может создавать определенную экспрессивную маркированность дискурса - специфическим образом отходя от своего прямого значения и, в соответствии с этим, подбирая свои контекстуальные партнеры. Представлены некоторые идеи и общая картина, на фоне которой продолжаются частные анализы явлений из области яркой языковой экспрессии, и в таком смысле цель здесь скорее привлечь внимание к этой интересной проблематике, чем ее исчерпать.

Эмоция в принципе облачается в специфические языковые формы. Особенно это характерно для пиковой эмоции, чье выражение последовательно связывается с непоследовательным поведением языковых единиц – с отходами от значения, синкретизмом, контаминациями противоположных смыслов, парадоксальными сочетаниями (на лексикальном и морфологическом уровне), транспозициями, трансформациями структур и т.п.

Конкретному анализу подвергаются специфические русские и болгарские экспрессивные выражения, демонстрирующие смежность полярной семантики. Маркированные оценочные лексемы демонстрируют резкий отход от этого эксплицированного знака маркировки и типично обнаруживают чувствительную асимметрию своей семантики, причем, особое это свойство можно “прочитать” в минимальном контексте.

Подобные аффективные лексемы образуют ограниченный, но хорошо очерченный спецификой, весьма характерный класс. Они занимают крайние позиции (актуализированные, самые экспрессивные) в условной шкале, учитывающей степень и интензитет оцениваемого признака, причем в тесной связи с выражением сильной собственной эмоции автора фразы с ними.

За довольно общей квалификацией “экспрессивная лексема” часто прячется разная по интензитету и эмоциональной нагруженности информация. Экспрессивный признак связывается с определенными чувствами, эмоциями, отношениями, оценками..., и трудно дефинировать различные степени и ньюансы экспрессии лексем, его несущих. Сами же эмоции недоступны прямому наблюдению – их очень непросто перевести в слова. Далее мы оттолкнемся от основной констатации, что языковые средства выражения эмоций (сами по себе) в высшей степени метафоричны. Это важно, так как нас интересует именно особое выражение экспрессии, как об этом заявлено еще в заголовке работы. 1

Типичные способы такого особого выражения можно распределить в несколько модусов (Кузова 2003). Во всех модусах и в обоих языках переосмысление знака оценки почти закономерно идет по линии от знака – к знаку +. Т.е. оценочная лексика с негативным знаком чаще предпочитается в качестве экспрессивного средства для выражения положительной эмоции, и чем выше степень одобрения, тем чаще его выражают лексемы полюсно противоположного значения – негативная лексика выражает категорическое, безусловное одобрение, восхищение, восторг: потрясное платье, шизовый вечер / страшно представяне, жесток филм. Совершенно логичны и обратные процессы – направление переосмысления от знака + к знаку - : чистейшая ложь / порядъчен мръсник, чист мръсник (Кузова 2004).

Все подобные выражения нагружены исключительной экспрессивностью, которая уже делается частью их значения, и это подтверждают современные словари. Конечно, большая их часть причисляется к жаргонному стилю, но появление и развитие жаргона вполне естественное явление, а языковые единицы, которые строят его систему, все более осязательно входят в широкое употребление, выходят за рамки сравнительно узкого социального диалекта. К тому же надо иметь в виду, что здесь рассматривается система форм, расположенных не только на пространственной оси (территориальный диалект) или на оси социальной (жаргон, сленг), но и на оси временной (речь идет и о разных возрастных категориях) – т.е. включается в комплекс, объединяемый обычно под общим понятием “языковая ситуация” (Нещименко 2003, с. 17). Вспомним, что в работах по коллоквиалистике Е.А.Земской и О.А.Лаптевой утверждается возможность некодифицированного употребления литературного языка.

Оценочная лексика языка в целом представляет собой особую по характеру семантики лексическую сферу. Состав оценочных средств негомогенен - носителями эмоциональных оценок являются специальные слова, составляющие в любом языке семантическое поле субъективных оценок, и вся когнитивная зона национального языка. Наиболее часто употребляемые и предназначенные для оценки слова – это прилагательные и наречия.

Прилагательные с негативным знаком оценки типично расшатывают семантическое равновесие фразы - вбирая большой эмоциональный заряд, они организуют новый круг аффективных средств оценки, приобретая общую семантику “восхитительный, замечательный...”: охренительный, угарный, умопомрачительный, сногсшибательный, невообразимый, сумасшедший, / откачен, луд, влудяващ, убийствен (Вечер, конечно, выдался угарный... // Снощи гледах убийствен концерт! Откачена работа!).

Очевидно, они обозначают эмоциональную оценку, но при этом уже не обладают отдельными семами “положительной или отрицательной оценки” – т.е. сам оцениваемый признак не уточняется. Их семантическая структура включает скорее одну амбивалентную по знаку сему, которую можно определить как “эмоциональную констатацию высокой степени проявления признака” (с поочередным акцентом на степень или оценку) – сумасшедшими могут быть деньги, успех, поступок; невообразимыми (тоже в таком порядке акцентов) – и шум, и успех, и радость, и гадость. Подобные слова с метафорическим значением есть во всех языках, их можно условно назвать носителями голой эмоциональности, которая конкретизируется по характеру выражаемых эмоций и по оцениваемому признаку только в контексте. Практически каждое оценочное прилагательное “может иметь двойную аксиологическую структуру в зависимости от контекста, и это чаще всего относится к прилагательным с отрицательным значением” (Андреева, 1998, с. 274). 1 Например, сочетание с аффективным прилагательным убит цвят нельзя однозначно отнести к группе адекватных названий с отрицательным оценочным значением. Убитый цвет можно возвести в ранг красивого. В таком смысле, семантическая оппозиция “свеж – убит” не совпадает с эстетической “красиво – грозно” (Там же, с. 277). Совершенно справедливо, Корнилов наделяет такие прилагательные национальной спецификой, отмечая и их более свободную синтагматику (Корнилов 2003). Точно так же дяволски, убийствен могут выражать как негативную, так и положительную оценку, и в этом смысле являются энантиосемичными, “только как при большинстве проявлений энантиосемии, одна семантическая зона сильнее” (Димитрова 1998, с. 68), а положительный знак оценки переносного употребления, бесспорно, парадоксален. К тому же большинство этих аффективных прилагательных, выражая и эмоцию (как результат оценки) автора фразы, совмещают эмоциональную оценку и эмоциональное состояние.

Еще более обычны в составе конфликтных фраз наречия. Аналогично ситуации наверху, исконно пейоративные наречия развивают способность давать оценку “чудесно, прекрасно, великолепно...”: чертовски (оттянулись), охрененно (попели) / убийствено, жестоко (си изкарахме).

Весьма любопытна в этом смысле роль слов-интенсификаторов или кванторов, которые утрачивают (в разной степени) собственно назывное значение и используются в языке в целях усиления того или другого признака по шкале (степени) оценки – чрезвычайно, чрезмерно, ужасно 1. Сюда вполне естественно включаются и наречные варианты прилагательных с голой эмоциональностью, о чем шла речь наверху. И в русском, и в болгарском языках предельно высокая степень типично выражается пейоративными кванторами: ужасно, чудовищно, дьявольски, сатанински, чертовски, дико, зверо, горбато, охрененно, офигенно, ништячно, наглухо, умопомрачительно, сногсшибательно, обалденно, потрясно, потрясающе / ужасно, страшно, жестоко, свирепо, убийствено, лудо, безумно, чудовищно, зверски 2, нечовешки, идиотски, адски, дяволски.

Проиллюстрируем поведение кванторов в сочетании с прилагательными и другими наречиями: дьявольски умен, чертовски хорошо, безумно интересно / жестоко влюбен, безумно сръчен; убийствено смешен (филм), убийствено скучен (лектор), убийствено грозен (човек), адски бързо (се прибра)... Кванторы сильно десемантизированы и служат для обозначения высшей меры, степени, самого высокого качества, но звучат особо парадоксально в примерах, где стыкуются с прилагательными с эксплицированным положительным знаком оценки: сатанински хорош, чертовски любезный хозяин, дьявольски очаровательный гость, чертовски умная жена, зверски привлекательная женщина / убийствено надежден приятел, опасно вкусен сладкиш, кошмарно привлекателна жена, адски хубава работа, ужасно добро момче, ужасно (дяволски) хубав мъж...

Функционально с ними чередуются (последовательно в обоих языках) предложные словоформы с такой же общей спецификой и с такой же парадоксальной сочетаемостью: до боли, до смерти... / до болка, до полуда, до лудост, до смърт... И если справедливо признать, что некоторые русские наречные кванторы присущи низким стилевым регистрам, то кванторы модели “до ...” обычны (по крайней мере, привычны) и довольно частотны. Что касается болгарского языка, и наречные, и предложные варианты прочно прижились в речь. Они, правда, осознаются как ярко экспрессивные, т.е. маркированные, но перестали вызывать ярые возражения... Очевидно, сказанное ведет к выводу, что с увеличением степени эмоции употребление ее показателей делается более темпераментным, а отсюда и более свободным.

Проследим и обратную закономерность - переосмысление + / -.

Вступая в связь с оценочной лексикой ярко негативного характера, плюсовые прилагательные и наречия точно так же демонстрируют широкие сочетательные возможности и поочередную актуализацию полюсных сем: върховен (кеф, удоволствие, радост (+) / тъпотия, глупост, излагация (-). Типичны (особенно в русском языке) вообще в функции обозначения высокой степени (+ и -) прилагательные и наречия с общей семантикой “из ряда вон выходящий”: исключительный-исключительно, уникальный-уникально / уникално, изключително, забележително - Срвн. исключительное качество - исключительный невежда, уникальный нахал / изключителен простак, уникално тъп въпрос, забележително наивен човек (в болгарском языке прилагательные в интересующем нас функционировании не очень типичны).

И в русском, и в болгарском языках способны организовать пейоративную фразу плюсовые прилагательные и наречия типа: порядочный, совершенный / порядочно, совершенно / порядъчен, съвършен / порядъчно, съвършено. Это опять-таки связано и с общей для них семой “который проявляется в высокой, крайней степени; большой, исключительный, достигший предела”, благодаря которой они сближаются с полный, законченный, абсолютный / пълен, стопроцентов. Срвн. порядочный (лентяй), совершенный (нахал), полный (невежда), стопроцентный (гений - идиот, дурак)... / порядъчен (мръсник), съвършен (идиот), пълен (идиот, тъпанар) 1, стопроцентов (благородник, джентълмен – глупак). Очень интересен факт, что в обоих языках практически отсутствуют (или они единичны) примеры сочетания этих прилагательных с плюсовыми одушевленными существительными (*полный умница / * пълен красавец), зато возможно соседство неодушевленных (полный кайф / пълен кеф, стопроцентов успех). Аналогична ситуация и с наречными вариантами - обычны их сочетания с негативными по знаку оценки существительными: порядочно (совершенно) тупая (Срвн. *совершенно умная, красивая) 1.

Переосмысление + в – происходит (особенно активно в болгарском языке) и с плюсовыми прилагательными, которые не имеют четкой семы степени, или она в их семантической структуре не является ведущей: первоклассный, настоящий, чистейший / първокласен, световен; неземен, истински, чист, чистокръвен, жив (первоклассный жулик (мошенник), настоящий неуч, чистейшая (чистой воды) ложь / световна глупост, чиста лъжа (клевета), чист мръсник, чистокръвен (чиста проба) мошеник, жив мръсник (провал), жива мъка (издънка).

Редко употребляются, но исключительно любопытны оксюморонные сочетания прилагательных негативного заряда с позитивными наречиями, которые тоже только в таком необычайном мини-контексте приобретают значение степени: гениално грозна (смотана) съседка, талантливо (откровено) тъп въпрос.

Бесспорно, переосмысление всегда имеет некоторые логические основания, объединяющие в общий экспрессивный корпус слова, способные контаминировать противоположные знаки оценки или перешагивать собственную прямую позитивную или негативную семантику. Тем не менее, статус таких примеров не совсем ясен.

Являются ли они непредсказуемой языковой игрой, неконтролируемой, стихийной, манерной... Лингвистический ли это произвол? Это языковые погрешности или (просто) вольности, заигрывания? Или они уже “разрешены” нормой, а в таком случае – предсказуемы и ожидаемы. И если норма в процессе развития, являются ли эти примеры индикаторами проникновения в нее фактов из зоны неудачного употребления языковых форм? Или, наконец, это в известном смысле результат сатиации? 2

Видимо, ответ непрост.

Хорошо известно, что язык не только обработан и удобен, но и открыт для возникновения новых форм выражения. Это с одной стороны. С другой, конечно, норму устного языка отличает меньшая строгость (но не отсутствие!) кодификационных предписаний. Так, непреодолимо сильным является стремление к эвфемизации языковой формы, в том числе и как специально искомый результат воспитания культуре речи. То есть, в языке довольно много валентных рестрикций... Однако, сохраняется склонность искать и сильные, и особые средства выражения эмоции. Сохраняется потребность в говорении “с хитрым извитием слов”...

Итак, парадоксальные фразы - это скорее члены системы языка – это “горячие” средства выражения эмоции, охотно применяемые в привычных для себя условиях темпераментной коммуникации. Своей парадоксальностью (которую мы попытались расшифровать и несколько дискредитировать) они не только не противоречат первой аксиоме коммуникации (метакоммуникационной аксиоме о невозможности некоммуницирования – см. Попов 1994) (они всем понятны!), но их можно и следует даже признать удачной речевой стратегией 1. Об этом свидетельствует их социальная рефлективность – подобные языковые формации типично функционируют и в рекламе, которой, все мы знаем, чутья удачности стратегий не занимать...