К вопросу о сопоставительном изучении морфологических категорий русского и болгарского язьіков

Вид материала

Документы

Содержание Диалектное словообразование в деривационной системе русского языка (теоретический аспект) Пассивные наречия в русском и болгарском языках Непонятно подкашивались ноги Синтаксис. стилистика. перевод. Мне тоскливо и серо. Мне весь мир стал огромный душный вакуум-карцер Вдали загремело, Его ранило Вьіходки экспрессии

Подобный материал:

• Пленарные доклады, 91.5kb.
• К вопросу о сравнительно-типологическом анализе средств выражения настоящего времени, 150.72kb.
• Ь студентов необходимыми умениями и навыками анализа морфологического строя языка,, 1412.71kb.
• Аналитический отчет, посвященный потребностям в изучении русского языка в зарубежных, 569.41kb.
• Анализ лингвокультурологического поля «эмоции» в сопоставительном аспекте (на материале, 568.11kb.
• А. А. К вопросу о роли российской тюркологической школы в изучении крыма в XIX веке, 518.13kb.
• Курс 1 apya 5301 Актуальные проблемы русского языкознания, 238.15kb.
• К вопросу об изучении материалов Февральской революции в курсе «Отечественной истории», 282.29kb.
• Работников образования кафедра литературы, русского и иностранного языков Электив, 654.02kb.
• Сакральная составляющая в лексических единицах русского языка (с привлечением единиц, 320.05kb.

Литература

Георгиев 1983: Ст. Георгиев. Морфология на съвременния български език (неизменяеми думи). София, 1983.

Слов. стр. слов 1997: Словарь структурных слов русского языка (под ред. В.В. Морковкина). Москва, 1997.

Чолакова 1958: Кр. Чолакова. Частиците в съвременния български книжовен език. София, 1958.


^ ДИАЛЕКТНОЕ СЛОВООБРАЗОВАНИЕ В ДЕРИВАЦИОННОЙ СИСТЕМЕ РУССКОГО ЯЗЫКА (ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)
Татьяна Попова

Казанский университет (филиал в г. Набережные Челны) Россия

Tatiana193@mail.ru


Tatiana Popova

Russian dialectal derivation, suffix's derivation, the book suffixes


The report is devoted to the Russian dialectal word formation's problems, to the consideration of the history of this question, to the determination of the dialectal derivation position in the system of the Russian language. The problem of specialization of the Slavonic book suffixes in dialectial derivation is in the centre of study. The attempt of solving the theoretical problem is undertaken - interaction and correlation of literary and dialectal material in the system of the Russian historic word formation.  


На современном этапе развития словообразования бесспорно доказательными являются идеи о динамическом его характере, что с наибольшей полнотой раскрывается при историческом подходе к фактам словообразования. "Без разработки проблем исторического словообразования не может уже успешно развиваться теория словообразования в целом. Теоретические решения, не учитывающие данные исторического словообразования, оказываются непоследовательными и противоречивыми" (Николаев 1988, с.1).

Вопросы диалектного исторического словообразования системно почти не разрабатывались. По справедливому замечанию Л.Н. Булатовой, "в сфере внимания исследователей оказываются прежде всего вопросы словообразования литературного языка, в меньшей степени изучается история отдельных словообразовательных категорий и почти совсем неразработанным остается словообразование в говорах, что, конечно, отрицательно сказывается и на изучении словообразования в литературном языке" (Булатова 1953, с.3). Интерес к вопросам диалектного словообразования как одному из аспектов данной проблематики обусловлен недостаточной его изученностью и легко объясним исключительным его разнообразием. Неоднократно отмечалась необходимость теории диалектного словообразования в целях описания словообразовательной системы говоров. Эта теория должна способствовать изучению общедиалектных словообразовательных явлений, определяя специфику их развития в отличие от словообразовательных тенденций литературного языка с точки зрения эволюционных процессов. Вместе с тем диалектная словообразовательная теория должна отражать общенациональные словообразовательные процессы. Нужны исследования, в которых бы не просто отмечалось влияние литературного языка или других говоров на данный говор, а выяснялись бы конкретные формы проявления такого влияния и связанные с этим изменения в диалектной словообразовательной системе.

Вопрос о теоретическом значении изучения словообразования в диалектах впервые был поставлен еще в середине XIX в. Ф.И. Буслаевым, который рассматривал диалектное словообразование в историко-генетическом плане: «Областные речения доставят богатый материал для словопроизводства русского языка… При объяснении грамматических форм наращением приставок и суффиксов иногда бывает необходимо предполагать те простейшие, обнаженные от наращений формы, которые лежат в основе слов. Таковые формы могут быть найдены или в старинных памятниках, или в родственных славянских наречиях. Но еще большую скрепу своим предполагаемым формам найдем в областных наречиях, если встретим предположения науки осуществленными в живом говоре простого народа» (Буслаев 1852, с.5). Однако в названный период еше не существовало предпосылок к изучению словообразования в диалектах. В начале XX в. Н.Н. Дурново дает описание говора в системе, включая и словообразовательные особенности без дифференциации диалектных и общенародных фактов. Отсутствие серьезных теоретических оснований при изучении русского словообразования на протяжении XIX – начале XX вв. привело к тому, что не наметилось ни существенного совершенствования в методах изучения диалектного словопроизводства, ни значительного сдвига в систематизации материала. И по сей день данная проблематика имеет много «белых пятен», наблюдается явная акцентация синхронического описания словообразовательных процессов в отдельных говорах или их группах.

В 50-е годы XX в. появились первые работы, специально посвященные изучению словообразования в русских говорах, и был поставлен вопрос о теоретическом значении изучения словообразования в диалектах. Так В.В. Виноградов в 1955 году писал: «Понятно, как важно установить различия в приемах и тенденциях словообразования по диалектам и раскрыть пути и периоды проникновения в литературный язык словообразовательных диалектизмов» (Виноградов 1955, с. 86). Наконец, в 2000 г. Ю.С. Азарх констатирует: «В русистике нет пока работ, обобщающих накопленный большой фактический материал и результаты исследований в области диалектного словообразования» (Азарх 2000, с.4). Изучение диалектной системы русского языка в современной лингвистике приобрело широкий размах: активно исследуются и описываются отдельные говоры и их группы в лексическом, фонетическом, морфолого-синтаксическом аспектах. В существующих работах представлено описание взаимодействия литературного и диалектного языка в основном на лексическом уровне (см. работы О.Г. Пороховой, Г.Г. Мельниченко, Л.И. Баранниковой и др.), словообразовательный же аспект изучен мало, хотя пути исследования намечались в работах многих авторов. В 1974 г. Г.Г. Мельниченко указывал: «Задачи изучения диалектной лексики сложны и разнообразны. По мере развития языкознания они будут все больше дифференцироваться и конкретизироваться даже в тех основных направлениях, которые уже более или менее четко определились: территориальное распространение слов (лингвистическая география), лексикология, лексикография и словообразование. <…> Изучение этих слов с точки зрения словообразования должно установить: 1) структурные типы этих слов; 2) продуктивность отдельных словообразовательных элементов в пределах каждой лексической группы; 3) наличие связи (общности) между словообразовательными (структурными) и семантическими типами слов разных лексических групп в пределах одних и тех же ареалов; процессы, совершающиеся в структуре слов» (Мельниченко 1974, с.10-12).

В настоящее время интерес к изучению словообразования и морфемики в говорах возрастает. В существующих работах четко намечается два подхода: синхронный (А.С. Герд, Л.В. Сахарный, В.И. Максимов и др.) и диахронный (А.С. Герд, В.М. Марков, М.В. Сыромля, Е.Н. Шаброва). В решении всех проблем диалектного словообразования исследователи считают самым важным изучение фактического материала, полной словообразовательной системы диалекта, в этом случае говор рассматривается как единая система, в которой факты региональные и общенародные изучаются на равных основаниях. В ходе подобного комплексного анализа выявляется специфика диалектного словопроизводства как отдельной отрасли дериватологии. Современный исследователь сталкивается с очевидным фактом, что диалектное словообразование сегодня рассыпано по говорам, нет общей концепции и проблематики, до сих пор не выявлена отчетливо специфика проблем диалектного словообразования и их отличие от проблем словообразования общенародного языка, не учитывается зачастую характер отношения фактов диалектного словообразования к системе действующего словопроизводства в говоре (входят ли они в эту систему или лексикализованы). В связи с этим наше внимание привлекает проблема функционирования и освоения «славяно-книжных» суффиксальных формантов –ость, -ство, -ствие, -ние, -ение, -тель, -изна, которых, казалось бы, не должно быть в диалектном словопроизводстве, однако они имеют место. Интерес этот объясняется тем, что в центре внимания именного исторического словообразования остается проблема взаимодействия генетически разнородных словообразовательных элементов, их взаимоотношение и функциональные особенности. Решить вопрос генезиса названных формантов и говорить о причинах их появления в деривационной системе языка русских говоров можно только путем выявления семантических, стилистических и словообразовательных особенностей производных единиц. Уже сам факт наличия словообразовательных моделей (а не спорадического употребления!), вполне адаптированных диалектной речью и вступающих в активные парадигматические отношения друг с другом (например, отношения словообразовательной синонимии), позволяет говорить о первой серьезной теоретической проблеме – взаимодействии и соотношении литературного и собственно диалектного материала в системе русского исторического словообразования. Сопоставление субстантивных систем литературного и диалектного русского языка позволяет проиллюстрировать ход этого процесса и воссоздать тем самым целостную картину функционирования славяно-книжных словообразовательных формантов в едином национальном языке.

Немаловажен при рассмотрении динамики словообразовательных процессов в говорах анализ соотношения диалектного и литературного материала. Производящими основами в говорах могут быть как собственно диалектные (блямкать – ‘бренчать, звякать’- блямканье; баситься – ‘наряжаться, прихорашиваться’ ← басенье, воскуркать – ‘каркать’ – воскурканье; выкомуривание – ‘разговор намеками’  выкомуривать; возяканье – ‘возня’  возякаться), так и литературные (выручатель ← выручать, быстрость ← быстрый; блюденье – ‘тщательный уход, хранение’  блюсти, дерза-нье – ‘подергиванье, вздрагиванье’  дерзать и др.). В литературном языке могут вытупать в качестве производящих те же основы, но связанные с другими суффиксами. Безусловно, производность от чисто диалектных основ является весьма красноречивым свидетельством исконности дериватов в говорах. Не менее показательными являются и примеры «образований от основы, существующей и в литературном языке, но по нормам, не свойственным литературному языку (например, разговлянье, коснение от гл. коснуться и т.п.)» (Булатова 1953, с.8). Такие слова или являются исконно диалектными, или возникли в говоре под влиянием литературного языка, но в соответствии с нормами говора, т.е. они показательны для словообразовательных норм диалекта. Интересна, на наш взгляд, яркая ассоциативность при наименовании предметов или явлений (ср. приведенные единицы дикованье, по смыслу соотносимое с дикий, помешанный; диликанье – ассоциация с напевом дили-дили, бухканье – по ассоциации со звукоподражанием бух! – в значении ‘звук, шум ударов’ и т.п.). В этом отношении примечателен суффикс –ствие: он такой книжный, что не присоединяется к диалектным основам.

Активное использование названных формантов при образовании nomina actionis, nomina agentis и nomina abstracta (как и в литературном языке) имеет определенную специфику. Диалектные и литературные слова в некоторых случаях имеют одинаковый словообразовательный облик, но разную семантику. Своеобразие их семантики в первую очередь связано с большей ее конкретностью, ср.: грубость – 'скопление грозовых туч, темнота от них'; необрядство – 'грязь' и т.п. Конкретизация ведет к тому, что подобные субстантивы становятся названиями предметов, ср.: браньё – 'товар', вредительство – 'рана' и пр. Вместе с прямыми заимствованиями из литературного языка (типа дикость – ‘глупость, дурачество; безумие’) мы отмечаем случаи совпадения по форме и производящей основе с литературным употреблением, но при этом – конкретизацию семантики или полную смену значения, ср.: воспитанье – ‘питание; выгадывание – ‘придумывание несбыточного, неосуществимого’; житель – ‘образ жизни, житье’; заведение – ‘то, что приобретено для хозяйства, обычай, обыкновение’ и др. Некоторые же явно заимствованы из книжной речи: бытность – ‘время, период существования, в бытность - раньше’; говенье – ‘время поста’; имение – ‘земельный надел’. Возможно, названные семантические различия обусловлены независисмым образованием слова в литературном языке и диалекте.

Наличие словообразовательных синонимов с нейтральными и диалектными суффиксами -ость/-ота, -ость/-ство, -тель/-щик, -ние/нулевой суффикс, -ство/-ствие говорит о том, что диалектам в целом еще не свойственна четкая дифференциация суффиксов абстрактности по функции и значению, прослеживается некоторая незакрепленность определенного значения за определенным суффиксом, т.е. специфика их значений выражена еще не так четко, как в литературном языке. Такое «отставание» объяснимо тем, что развитие говоров, протекавшее в прошлом в условиях изоляции, несколько препятствовало процессу уточнения функций словообразовательных формантов, их семантической дифференциации. Поэтому можно утверждать, что в современном диалектном языке идет процесс словообразовательного поиска. В данном отношении мы полностью разделяем мнение Г.Я. Симиной о том, что «отмеченная синонимика формантов тоже может служить показателем самобытного диалектного словотворчества, протекающего на базе исконно присущих народным русским говорам средств» (Симина 1969, с.38).

Среди рассмотренных нами единиц отмечены лексемы, функционировавшие и в древнерусском языке как общеупотребительные, ср.: довольство (др.-рус. довъльство) – ‘довольство’; гладость (др.рус. гладость) – ‘полнота, хорошая упитанность’; богатество (др.-рус. богатьство/богатество) – ‘богатство’; воиство (др.-рус. воиство) – ‘воинство, войско’ и др. Нередки случаи семантизации исконного значения, ср.: бодрость – ‘нарядность, щегольство’ (др.-рус. бъдрость – ‘бодрость’); галенье – ‘смех, насмешка; неприличный смех’ (др.-рус. галение – ‘ликование’) и др. Самыми любопытными нам представляются образования, возникшие в диалектах по устоявшимся в языке словообразовательным моделям с книжными суффиксами. Древнерусский материал в данном случае представляет лишь производящие слова, производные же являются продуктом собственно диалектного словотворчества, ср.: бескормность – ‘бескормица’ (из др.-рус. бескърмьныи – ‘не имеющий корма’); блазненье – ‘то, что мерещится, чудится’ (из др.-рус. блазнити – ‘искушать, обманывать’); выпустошение – ‘опустошение’ (из др.-рус. выпоустошити – ‘опустошить’); болезность – ‘болезненность, болезни, заболеваемость’ (из др.-рус. болhзнь – ‘болезнь’); болность – ‘боль, ощущение, чувство боли’ (из др.-рус. боль – ‘боль, болезнь’) и др. Объяснить данные факты, как мы предполагаем, можно тем, что указанные словообразовательные средства уже достаточно плотно вошли в диалектное словопроизводство, адаптировались в нем и оказались способны с течением времени (а особенно продуктивно – с XVIII века) выстраивать словообразовательные модели в пределах говоров.

Изучение структуры и значения имен на -ость, -ство, -ствие, -ние, -ение, -тель доказывает, что эти существительные являются в русских говорах не случайными образованиями, а представляют значительный лексический пласт, что уже само по себе свидетельствует об их продуктивности в диалектном словопроизводстве. Эти субстантивы служат для передачи разнообразных значений (основными среди которых являются значения nomina actionis, nomina agentis, nomina abstracta), кроме того, они могут обладать конкретным значением, а также "рядом переходных значений от чисто абстрактного до вполне конкретного" (Булатова 1953, с.10). Анализ использования славяно-книжных суффиксальных формантов в процессе диалектного словопроизводства в говорах позволяет в целом констатировать отражение действия основных общерусских словообразовательных тенденций с названными специфическими особенностями.

Отмеченные факты свидетельствуют о сложности и многогранности процесса проникновения книжно-славянских словообразовательных моделей в диалекты как одной из проблем взаимодействия литературно-книжной и диалектной субстантивной словообразовательной системы в истории русского литературного языка. Примечательны лингвогеографические данные: в диалектном словопроизводстве есть суффиксы, приуроченные к определенным территориям (как, например, -ствие, свойственный только великорусскому наречию и не распространившийся на западе или юге Руси. Так, в частности, «Словарь современного русского народного говора (дер. Деулино Рязанского района Рязанской области)» не содержит ни одной лексемы на –ствие. Диалекты подтверждают и развивают данную тенденцию: зафиксированные в «Словаре русских народных говоров» субстантивы на –ствие принадлежат северно-русским или среднерусским говорам (Новгородской, Вологодско-Вятской, Владимиро-Поволжской группам и др.)). Образования же на –ние, - ение не имеют территориальных ограничений. В свете полученных результатов полагаем, что словообразование может служить еще одним критерием разграничения русских народных говоров, а отмеченная динамика – свидетельствовать о самостоятельности диалектного словопроизводства как направления дериватологии.


Литература

Азарх 2000: Азарх Ю.С. Русское именное диалектное словообразование в лингвогеографическом аспекте. Москва, 2000.

Булатова 1953: Булатова Л.Н. Отглагольные существительные на –нье, -тье в русских говорах. Москва, 1953.

Буслаев 1852: Буслаев Ф.И. Словарь областных речений великорусского наречия. Изв. II Отд. АН, т.1, вып.4. 1852.

Виноградов 1955: Виноградов В.В. Изучение русского литературного языка за последнее десятилетие в СССР. Москва, 1955.

Мельниченко 1974: Мельниченко Г.Г. Некоторые лексические группы в современных говорах на территории Владимиро-Суздальского княжества XII-XIII в. Ярославль, 1974.

Николаев 1988: Николаев Г.А. Теоретические проблемы русского исторического словообразования. Казань, 1988.

Симина 1969: Симина Г.Я. Развитие абстрактной лексики в современных севернорусских говорах // Лексика. Грамматика. Материалы и исследования по русскому языку. Ученые записки №192, 1969, Пермь: Изд-во Пермск. гос. ун-ета, С.82 – 106.

Срезневский 1903: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. В 3 т. Москва: Знак, 2003.

Словарь 1965-2003: Словарь русских народных говоров. Вып. 1-37. Москва-Ленинград: "Наука", 1965-2003.

Словарь 1969: Словарь современного русского народного говора (д. Деулино Рязанского района Рязанской области)/ Под. Ред. И.А. Оссовецкого. Москва: «Наука», 1969.


^ ПАССИВНЫЕ НАРЕЧИЯ В РУССКОМ И БОЛГАРСКОМ ЯЗЫКАХ

Христина Дамянова

ШУ ”Еп.К. Преславский”, Болгария

hristinadobreva@abv.bg


attributive adverbs, adverbs for type of verbal activity and grade, adverbs modifiers and intensifiers


The passive voice sema can be discovered in the semantic structure verbal and adverbial attributive adverbs for tye of activity and grade. There are common typological similarities and differences between Russian and Bulgarian languages.

Понятие пассивности в разных языках охватывает разнообразные лингвистические средства разных уровней от грамматической категории залога (экстенсивного пассива) до лексики (конденсированного пассива предикативных слов) (Ботева 2003:49). Наречия с пассивной залоговой семой в русском языке являются составной частью зоны предикативных слов в поле пассивности наряду с пассивными существительными и прилагательными. Пассивное значение, выраженное наречными единицами, является некатегориальным, косвенным, лексическим способом выражения пассива (Медведева 1983:49). Лексические конституенты поля пассивности являются субститутами грамматически маркированных пассивных форм.

Наречия как полнозначные неизменяемые слова, лексико-грамматическая часть речи включает семантически и функционально неоднородные группы языковых единиц. Наречия, в семантической структуре которых обнаруживается сема [пассив], связаны словообразовательными отношениями с переходными глаголами. Эта связь опосредованная, она осуществляется в двуступенчатом словообразовательном акте при исходных мотивирующих глаголах и однокоренных производных отглагольных и отпричастных прилагательных (понять – понятный – понятно, ощутить – ощутимый – ощутимо). Наречия в качестве вторичных производных, результативных единиц, образованных по двум словообразовательным моделям, наследуют лексическую семантику глагольных и адъективных лексем. Как отмечает Л.М.Медведева (1983:91), залоговая пассивная сема в семантике наречий не эксплицируется в словарных толкованиях, о ее присутствии говорит знание семантики исходных прилагательных. В дефиниции мотивирующих адъективатов сема [пассив] обнаруживается при помощи дефиниционного подхода, словообразовательных и синонимических связей, переводных соответствий в другом сопоставляемом языке/языках. В словарных дефинициях прилагательных она эксплицируется пассивными категориальными и некатегориальными формами, ср. внятно/внятный – 1.ясно различаемый, хорошо слышимый, отчетливый (все дефиниции даются по „Словарь русского языка” (СРЯ), М, 1981, 1982, 1983, 1984); заметно/заметный – такой, который можно заметить, увидеть, различить взглядом; неминуемо/неминуемый – такой, который нельзя миновать, неизбежный; зримо/зримый – 1. прич. страд. наст. от зреть 2. в знач. прил. видимый, доступный зрению, воспринимаемый зрением;

В зависимости от активности связи пассивной семы с мотивирующим глаголом возможно выделение в русском языке двух групп наречий: сохраняющих семантические связи с глагольным мотиватором и свое концептуальное значение (по классификации Л.М.Медведевой наречия первой и второй степени эффективности семы [пассив]) и потерявших часть своего концептуального значения или концептуально опустошенных /интенсификаторов (по Л.М.Медведевой наречия с семой [пассив3].

Сема (пассив) обнаруживается в семантической структуре определительных наречий образа действия, меры и степени, мотивированных девербативными прилагательными и адъективированными страдательными причастиями наст./прош.вр. Наречия образа действия – самая продуктивная и многочисленная группа слов в русском и болгарском языках. В их адвербальном и адноминальном употреблении при глаголе, прилагательном, наречии создаются наиболее благоприятные условия для образования адвербиально-атрибутивных словосочетаний. Самой высокой частотностью отличаются собственно характеризующие наречия (Грамматика-82:703), поясняющие глагол, раскрывающие признак глагольного действия или обстоятельства, при которых оно совершается. Приглагольные, приадъективные и приадвербиальные наречия сохраняют концептуальную/понятийную полноценность, соответствие значения лингвистических единиц логически мыслимому содержанию. Неконнотативные словосочетания содержат интеллективное сообщение в прямом номинативном употреблении (Гвишиани 1979:86). Словосочетания характеризуются концептуальной обусловленностью - их содержание отражает естественную совместимость предметов мысли в экстралингвистической реальности.

В болгарском языке наречные единицы вторичной номинации от глагольных основ с суффиксом -ем/-им заимствованы из церковнославянского и русского языков. Группа наречий на-ем малочисленная от переходных глаголов несов.в. Большей частотностью отмечены наречия на-им от глагольных основ сов.в. В русском языке категория страдательных причастий регулярная, хотя и сугубо книжная. Наблюдаются случаи аналогии и асимметрии между двумя языками в группах пассивных наречных единиц. В болгарском языке предпочитается в ряде случаев по прагматическим причинам (необычность употребления отпричастного наречия) аналитический способ выражения квалитативного признака при помощи страдательных причастий в функции сказуемного определения (Грамматика 1994:136), в составе причастного пассива или наречий других формальных и семантических характеристик, глагольных форм, предложно-именных съчетаний, перифраз и др., ср.:

^ Непонятно подкашивались ноги (Л.Леонов) – Непонятно се подкосяваха нозете му; Движение на селе необъяснимо усилилось (Л.Леонов) - Движението по селото необяснимо се усили; Уже неписано была объявлена война (Л.Леонов) – Неписано беше обявена вече войната;. ... в темноте едва заметно ... обозначались возы ... (А.Чехов) - ... се очертаваха едва забележимо; ... все видеть и слышать, чтобы потом непрошено изобличить во лжи ...( А.Чехов) – ... та после изневиделица да изобличиш в лъжа...; ..; Летний покой без ракет ночью, дежурных выстрелов днем нерушимо стоял здесь с позавтрашнего вечера (Ю.Бондарев) - ... лятно безмълвие ... ненарушавано от нищо..; И он тогда бросился к молчавшей тарелке репродуктора, забыто невключенного вчера...(Ю.Бондарев) - ...спусна се към мълчащата кутия на говорителя, забравен невключен от вчера..; требования удовлетворяются предпочтительно перед другими требованиями - ... като се предпочитат, с предпочитание пред другите (БРС 1985); ... кипячение формалина в непроницаемо закрытой комнате (К.Федин) - ...в затворената отвсякъде стая.

Определительно-качественные наречия квалитативного значения раскрывают сущность, качественную определенность действия, присущие, характерные постоянные или временные качества и признаки действия/качества/свойства в процессе их осуществления. Среди них разграничиваются качественные наречия характерности, указывающие на способ совершения действия в зависимости от его внутренней природы (неслышно подняться, незримо присуствовать); образца, примерного представления действия (неорганизованно проходить); субъектности, выражающие качества субъекта как качества самого действия (удивленно, взволнованно); субъективности, связывающейся с восприятием действия и его характеристики говорящим, субъектом высказывания в зависимости от впечатления, воздействия, толкования, соответствия с идеальным положением или отклонением от него (понятно раздосадовался). В одних случаях оценка выражает объективное положение, в других преобладает интерпретация этого положения (Грамматика 1994:204)).

Вариативность наречной формы и сказуемного определения/ предикатива при подлежащем, представленного отглагольными или отпричастными прилагательными, наблюдается в обоих языках: ..; Так вот-с, нежданно-негаданно появилась третья сила на громадной шахматной доске (М.Булгаков) – Та ето, нечакана-неканена, върху огромната шахматна дъска се появи трета сил; Я думаю, что мне беспрепятственно удастся пробраться через Румынию в Крым и на Дон (М. Булгаков) –Мисля, че ще успея невъзпрепятстван да се промъкна през Румъния до Крим и Дон; Стефан седеше неуязвимо от другата страна на тезгяха (Д.Димов) - Стефан сидел по другую сторону стола и был неуязвим.

Особое место занимают наречные единицы логического уточнения и модальности (СБЕ 1998:351; Грамматика 1983:405), модальные модификаторы из периферии ФСП модальности, занимающие периферийное место в системе наречий, вносящие дополнительные смысловые оттенки в содержание предложения/его часть или выражающие личное отношение говорящего к достоверности сообщаемых фактов и явлений (в ряде исследований их выделяют в самостоятельную лексико-семантическую категорию модальных слов): видимо, по-видимому, понятно, безусловно, несомненно, бесспорно, очевидно, неизбежно, неотвратимо, неминуемо, явно. Сема (пассив1) по классификации Л.М.Медведевой (1983:114) представлена в словарных толкованиях наречиями, мотивированными отадъективными/ адъективированными причастными формами или пассивными глагольными, неопределенно-личными формами объектной ориентации): ср. вероятно/видно/не привык к нам - по-видимому; понятно/бесспорно/безусловно/талантливый – разумеется; несомненно/умный - бесспорно; слышно/тебя наградили/ - как говорят, говорят; неизбежно/связан с чем-л./ неизбежный – такой, которого нельзя избегнуть, неминуемый, неотвратимый; очевидно/очевидный – такой, который легко обнаружить, заметить, явный, видимый. Большая часть из модальных наречий используются как вводные слова. Основная группа среди них наречия категоричности (очевидно, несомненно), вероятности, предположения, проблематической достоверности. Они выступают как модификаторы предложения, составляют модусную часть относительно его диктальной части, представляют свернутый модус, скомпрессированное предикатное выражение. Болгарские наречия в ряде случаев аналогичны русским или передаются синонимическими наречными единицами, модальными безличными глаголами, напр.:

... и, по-видимому, остался этим очень доволен (А.Чехов) - ... и по всичко личеше, че беше много доволен; По-видимому, этот человек скоро умрет (А.Чехов) – Изглежда, този човек ...

Предикативные наречия видно, слышно, понятно, заметно, очевидно, невыносимо, немыслимо, неведомо, ясно/как день обособляются на основе синтаксических характеристик. Сема (пассив) эксплицируется пассивными глагольными формами или некатегориальными средствами, ср. видно – можно видеть, слышно – можно слышать, понятно/понятный – доступный пониманию, ясно – понятно. Они связываются с абстрактными глаголами быть, стать в составном именном сказуемом (СБЕ 1998:354). Некоторые специалисты объединяют этот тип наречий с существительными и прилагательными, выполняющими те же функции в часть речи неглагольного предикатива, категории состояния, безлично-предикативных слов. Русская грамматика (1982::703) выделяет среди наречий образа действия предикативные наречия, выступающие в функции главного члена однокомпонентного предложения, означающие состояние - субъектное/ бессубъектное живых существ или среды. Для болгарского языка характерны в ряде случаев пассивные глагольные формы или аналогичные отглагольные наречия: ... и не видно их конца (А.Чехов) - ... и не им се виждаше краят; ... не было заметно ни на лице, ни в фигуре Варламова (А.Чехов) - ... не се забелязваше ..; Немыслимо было ходить в такую жару по избам (Л.Леонов) - Немислимо беше да се ходи ..;

Вторая группа наречий с семой (пассив) (по классификации Л.М.Медведевой 1983 пассив3) включает качественные наречия меры и степени интенсивности проявления признака, означающие градуированную оценку действия или качества (Георгиев 1983:18). Большая часть их оформлена отрицательными префиксами типа невыносимо/горячий, неопровержимо/точно, немыслимо/голодать, невообразимо/тесно, неукротимо/весел, непостижимо/своенравный, нестерпимо/долго, несравненно поет, непоколебимо хранить традиции, невозвратимо далекий, неописуемо ленивый, неотразимо играть, непереносимо пересохло/в горле, непостижимо сгорбился (СРЯ). Гиперболизация меры и степени качественного признака – одна из особенностей качественных наречий- усилителей/градуальных слов, лексических средств категории интенсивности, системных и речевых интенсификаторов (Вольф 1978:20). Возможна передача объективной или субъективной, положительной или негативной оценки. Наречия могут терять часть концептуального значения и приобретать оттенок количественности, выражая высокую степень качества. В случаях переосмысления наречных слов, выражения эмоционально-экспрессивно-оценочного содержания они не выступают как полнозначные слова, а как функционально эквивалентные маркерам меры и интенсивности очень, исключительно, необычайно, невероятно, удивительно, поразительно, совсем, слишком. Процесс интенсификации неотделим от десемантизации, семантических приращений, лексикализации оценочных наречий (Гвишиани 1979:25). Характерны для болгарского языка, кроме случаев полной аналогии, в ряде случаев общеоценочные наречия более абстрактной степени и меры признака в качестве соответствий русских отпричастных наречий, ср. неизмеримо больше – много повече, несказанно обрадовался – страшно се зарадвах (БРС 1985), неопровержимо точно – съвсем точно, невообразимо тесно – ужасно тясно, поманить неодолимо (Ю.Бондарев) – да привлека властно, неудържимо, неизмеримо широко (А.Чехов) - безкрайно и др.

Наречия с семой (пассив) в руском и болгарском языках являются полифункциональными широкого функционального диапазона. В двух близкородственных языках наблюдаются случаи аналогии в группе наречий с семой (пассив) при некоторых неизбежных типологических и прагматических различиях.


Литература

Ботева 2003: S. Boteva. La notion de passivite et son etendu. Год. на Соф. ун-т, „Св.К.Охридски”, ф-т по класически филологии. 2003.

Вольф 1978: Грамматика и семантика прилагательного. М, 1978.

Грамматика-80: Русская грамматика. Синтаксис. 1982, М..

Грамматика -83: Граматика на съвременния български книжовен език, т.2, Морфология. 1983, С.

Гвишиани 1979: Н.Б.Гвишиани. Полифункциональные слова в языке и речи. М, 1979.

Граматика 1994: Граматика на съвременния български книжовен език. т.3, Синтаксис. 1994, С.

СБЕ 1998: Съвременен български език. Т.Бояджиев, И.Куцаров, Й.Пенчев. С, 1998.

Георгиев 1983: С. Георгиев. Морфология на съвременния български език (неизменяеми думи). С, 1983.

Медведева 1983: Л.М. Медведева. Части речи и залог. 1983, Киев.

БРС 1985: Болгарско-русский словарь.С. 1985.


^ СИНТАКСИС. СТИЛИСТИКА. ПЕРЕВОД.


О расширении сферы синтаксической безличности
в современном русском языке

Алла Градинарова

Софийский университет им. Св. Климента Охридского, Болгария

algra@abv.bg


Alla Gradinarova

innovations, syntax, impersonal constructions, subject in Dative, subjectless models.


The expansion of impersonal clauses is not a new phenomenon in Russian syntax. Yet it generates lots of language facts which are innovational at least because of their growing frequency. The author of this paper takes into consideration two phenomena closely related as it seems to the liberalization of language and loosening its norms.


Как известно, инновации в языке могут быть обусловлены внутренними (языковыми) и внешними (социальными, общекультурными) факторами. Изменения, проходящие на протяжении последних десятилетий в русском синтаксисе, связываются исследователями в первую очередь с действием в сфере культуры, искусства антицивилизационистской (нигилистической, биокосмической) парадигмы. Активизация антицивилизационистского начала в культуре общества рассматривается как важнейший внешний фактор, приводящий к таким явлениям в области синтаксиса русского языка, как ослабление и разрушение синтаксических связей, несовпадение грамматических и интонационных границ высказывания, неполнота поверхностной синтаксической структуры, частотность вставочных конструкций, повторов, именительного темы, неграмматическое обособление второстепенных членов предложения, потеря сильноуправляемого компонента и др. [Покровская 2001, см. также: Костомаров 1994].

В настоящем сообщении речь пойдет о продолжающемся в русском языке расширении сферы синтаксической безличности. Экспансия безличной конструкции не представляет нового явления в русском синтаксисе [ср. Вежбицкая 1996; Гиро-Вебер 2001; Guiraud-Weber 2003]. Вместе с тем она порождает языковые факты, явно инновационные, хотя бы в смысле их растущей частотности. Мы остановимся на двух явлениях, связанных, как нам кажется, с доминированием в русской культуре наших дней антицивилизационистской парадигмы, с либерализацией языка и расшатыванием его норм.

I. В русской синтаксической системе последних лет наблюдается активизация бесподлежащной модели с субъектом эмоционально-психического состояния в дативе (Ему грустно; Ей весело; Им радостно). Эта модель вовлекает в метафоричных значениях новые предикаты из состава разных тематических групп.

Так, помимо использующегося и ранее светло (Все голодной тоскою изглодано, Отчего же нам стало светло? А. Ахматова), в составе модели закрепляются и другие предикаты света – мрачно, сумрачно, пасмурно, тускло, беспросветно: Наоборот, чувства типа «я подавлен», «мне мрачно и скучно» или «я убью тебя» в искусстве, кино, моде и музыке отражают медвежий рынок (Роберт Р. Пречтер, перевод); Ей было сумрачно и странно, И чтоб скорей развеять сплин, Она была с друзьями (материалы сайта vzmakh.ru); Мой ангел, мне пасмурно и одиноко (А. Журбин); Мне было тускло. Вокруг бродили женщины-тени, забывшие свои имена (В. Орлова); В тот момент так мне было тускло, холодно и скучно, что я склонна была ей верить (материалы сайта livejournal.com); И померк свет звезды золотой. Беспросветно мне стало с тобой (Н. Карташева). См. также: Серо мне и хмуро... (материалы сайта gorko.ru; выделенный предикатив образован, очевидно, от прилагательного хмурый в переносном значении ‘темный, пасмурный, мрачный’).

Наряду с широко распространенным горько и известным и в XIX в. сладко (Ей было и тошно, и стыдно, и сладко. Ф. Достоевский) сейчас употребительны и такие предикаты вкуса, как кисло, приторно, солено: Почаще вспоминайте царя Соломона. Когда ему было кисло, он поворачивал на пальце кольцо, украшенное мудрейшей надписью: «И это пройдет»... (Г. Прашкевич); И сладко мне, и приторно мне как-то, Когда шагаю до родных дверей, А города ломоть покрыли капли Медовые московских фонарей (С. Плотов); Но сегодня ему было приторно, явно приторно, и что еще больше пугало, становилось все противнее и противнее (А. Давыдова); Неправильно, знаю, сначала ошибки... Теперь мне солено, и горько, и липко... (материалы сайта diary.ru).

В состав модели активно проникают предикаты цвета: ^ Мне тоскливо и серо. Мне весь мир стал огромный душный вакуум-карцер (О. Ерачина); Поеду на сбор, по дороге куплю себе пива. А то серо мне как-то (форум сайта livejournal.com); Да он по сторонам и не глядел, взглядом под ноги себе уперся, но видел лишь злобность свою непомерную, оттого и чернό ему было (Р. Крапп); И было мне горько, и было мне красно. Я битвой чужой как вином упивался (материалы сайта gothundead.com); Фиолетово ль, друг мой, тебе (как оранжево мне), Что возможно забыть, как дышать между мартом и маем? (Е. Диневич, Фиолетово-оранжевое настроение); Я хочу, чтоб мне было радужно, Чтоб в душе колокольчик звенел, Чтобы было светло и радостно... (Н. Горбач).

Окказионально в модель включаются и явно нарушающие законы сочетаемости компоненты типа предикатива угрюмо, образованного от прилагательного со значением внешнего проявления тяжелых эмоциональных и ментальных состояний: Мне угрюмо, тоскливо и серо. И хотелось бы... да невмочь (материалы сайта hi-hi.ru).

II. В части современных текстов в качестве предикатов безличных предложений достаточно активно употребляются глаголы, обозначающие действия и процессы с субъектом-лицом: Буратино [прозвище командира роты] встрепенулся, как сова на насесте, и закрутил тем, что у других двуногих называется башкой. На забор взбиралось, кряхтело и воняло издалека. В серебряном свете луны мелькнули нашивки пятого курса. «Товарищ курсант, стойте!» – просипел среди общего пейзажа Буратино... (А. Покровский, Расстрелять); Кто-то нес его на руках, словно младенца. Над ухом натужно сопело и кряхтело (материалы сайта gameforums.ru); Шаньга наклонился над лазом. Внизу хрюкнуло, засопело и два раза чавкнуло. «Ушёл в глубокое подполье, – сказал Кудряшов. – Участник партизанских боев за чистоту двора». <…> В яме сопело без перерыва. «Бесполезняк, – сказал Кудряшов. – Он сейчас хуже мертвого...». Он перелез через разломанные доски и стал спускаться в яму. Остальные сгрудились над ящиком, пытаясь рассмотреть, что там делается, в берлоге Семен Иваныча (А. Крашенинников, Господа удавы); «Повторите пароль. Отчетливо!». В трубке то ли застонало, то ли завыло, потом пароль был повторен и опять: «Да я это, я!» (материалы сайта rusimages.narod.ru); Он оборвал речь, за дверью уже топало, послышался звон кольчуги, тяжелые шаги (Ю. Никитин, Зубы настежь); Таргитай со стоном перевернулся на спину. <…> Рядом хрипело и сипело. Олег уткнулся лицом в траву, задыхался... (Ю. Никитин, Семеро Тайных); Крылов медленно опустил трубку. Преодолеть пятипроцентный барьер, это же... это же возможность создать свою фракцию в парламенте... <...> В трубке пищало, скрипело, орало, материлось. Спохватившись, он бросил ее к уху. «...ушечники набрали восемь процентов», – звенел голос... (Ю. Никитин, Скифы).

Обезличивание ситуаций с личным субъектом нельзя отнести к числу русских синтаксических инноваций. Ср., например, известный пример из «Детства» М. Горького: Обыкновенно дядя Михайло являлся вечером и всю ночь держал дом в осаде, жителей его в трепете; иногда с ним приходило двое-трое помощников... <...> За окном рычало, топало, царапало стену. Академическая Русская грамматика, зафиксировав подобные употребления, показала одну из особенностей русского мировосприятия и возможности русской языковой «системотехники». Однако во времена выхода в свет Грамматики такие конструкции, очевидно, не имели широкого распространения, о чем говорит, в частности, факт повторяемости в посвященных безличным конструкциям работах одних и тех же, а именно нашедших место в Грамматике, примеров.

В.А. Белошапкова и Т.В. Шмелева, объединяя подобные предложения в одну структурно-семантическую группу с предложениями типа ^ Вдали загремело, Его ранило, считают, что члены этой группы имеют инвариантный смысловой элемент, а именно: «источник ситуации получает специфическую интерпретацию: ‘стихийная сила, неважно / неясно, какая именно’» [Белошапкова, Шмелева 1985: 38]. Стихийность, вероятно, может быть истолкована как неконтролируемость ситуации, однако далеко не все ситуации, обозначаемые подобными предложениями, можно отнести к неконтролируемым. Кроме того, личный субъект в качестве Каузатора ситуации плохо сочетается с понятием «стихийная сила».

В наши дни, вероятно в связи с пренебрежением к литературной норме и мере, «уничижение» известного из контекста личного субъекта становится излюбленным приемом некоторых авторов. Новым является именно частотность указанных построений в отдельных текстах.

Интересно, что читающая публика критически относится к чрезмерному затуманиванию смысла посредством обезличивания ситуаций. Так, на интернет-странице, носящей название «Люба Федорова показывает, насколько плох Никитин» (gruffi.newmail.ru/tmp/fed_nic.php), читаем: «А теперь я покажу характеpные особенности стиля Никитина. В скобках – мой комментарий. <…> Рядом хрипело и сипело. // Коротко и зло полыхнуло. // Послышался чавкающий удар, во все стороны брызнуло. // Там сразу зашуршало и зачавкало. (И все это почти подряд на 2-х с половиной страницах. Очень любопытно, кто было это оно)».

Своего рода «неуважение» к лицу является, как кажется, одной из причин использования рассматриваемых конструкций. Оценка личного субъекта присутствует и в предложениях с подлежащим – обобщающим местоимением, представляющим этого субъекта вкупе с субъектами неодушевленными: Даже не верилось, что полчаса назад здесь всё грохотало, ревело, трещало и материлось (Отчеты, рассказы о соревнованиях, экспедициях, рейдах. Материалы сайта bezdorog.ru). Ср. безличный вариант: Я висел у лидера на хвосте и, против ожидания, не отставал. За спиной шуршало, скрипело, трещало и материлось на нескольких языках [о скоростном спуске] (О. Дивов, Толкование сновидений).

В заключение отметим также продуктивность других безличных моделей, подтверждением чему служат построенные по этим моделям индивидуально-авторские новообразования в публицистике, часть которых получает распространение и за рамками идиостилей: Страну ющило и янучило. Шел энный год оранжевой революции. Президент Кучма закончил очередной трактат и после долгих размышлений назвал его «Украина – не Ирак» (материалы сайта razom.infostore.org); И «революционеры», как им за это положено, еще будут кровью отхаркивать свою «революцию». Оранжево им уже не будет от гоцуляцких ментов, новых хозяев да начальников (материалы сайта anekdot.ru) и под.


Литература

Белошапкова, Шмелева 1985: В.А. Белошапкова, Т.В. Шмелева. Глагольные безличные предложения в синтаксической системе русского языка // Исследования по семантике: Семантические аспекты синтаксиса. Уфа, 1985.

Вежбицкая 1996: А. Вежбицкая. Язык. Культура. Познание. М., 1996.

Гиро-Вебер 2001: М. Гиро-Вебер. Эволюция так называемых безличных предложений в русском языке двадцатого века // Гиро-Вебер М., Шатуновский И. (изд.). Русский язык: пересекая границы. Дубна, 2001.

Guiraud-Weber 2003: M. Guiraud-Weber. Еще раз о русском генитиве отрицания: взгляд со стороны // Russian Linguistics 27. Kluwer Academic Publishers, Printed in the Netherlands, 2003.

Костомаров 1994: В.Г. Костомаров. Языковой вкус эпохи. М., 1994.

Покровская 2001: Е.А. Покровская. Этапы развития русского синтаксиса в лингвокультурологическом аспекте // Ростовская электронная газета, 2001, № 8. ссылка скрыта


ЯЗЬІКОВЬІЕ ^ ВЬІХОДКИ ЭКСПРЕССИИ