Лекция религиозное обоснование культуры 3

Вид материала

Лекция

Содержание 2. Определяющие этноконфессиональные компоненты культуры (концепты)

Подобный материал:

•      Морфология  культуры религии: миф, искусство, философия  и др. Религиозное сознание, 70.76kb.
• Религиозное народовластие: сущность, определяющие компоненты и основные вопросы Оглавление, 1681.13kb.
• Основ Православной Культуры 14 Религиозное образование в Европе. 15 Заключение 18 Приложени, 444.07kb.
• Этническое и религиозное, 1095.97kb.
• Контрольная работа по дисциплине «Культурология», 16.51kb.
• Лекция №16 тема: Философия культуры, техники и медицины, 466.69kb.
• Лекция Тема: теория международных отношений, 72.25kb.
• Р. Ж. Абдильдина гегелевское обоснование абсолютного идеализма и основных идей диалектической, 2777.29kb.
• Лекция 4-5 Лекция 4 Система бухгалтерских счетов и двойная запись, 116.83kb.
• Диссертация на соискание учёной степени, 2702.77kb.

^

2. Определяющие этноконфессиональные компоненты культуры (концепты)

1) Понятие о Боге, вошедшее в самую сердцевину русского сознания.

Это запечатлелось в таком духовном стихе:

Я скажу вам, проповедаю,	<…>
Я по памяти, словно по грамоте:	У нас Белый царь над царями царь.
У нас белый свет начинается	Почему Белый царь над царями царь?
Начался белый свет от Свята Духа,	Он принял, царь, веру хрещеную,
Самого Христа, Царя Небесного.	Хрещеную, православную.
Солнце красное – от лица Божия,	Он и верует единой Троице,
Млад светёл месяц – от грудей Божиих,	Троице неразделимыя.
Зори ясные – от риз Божиих,	Поэтому тот царь над царями царь.
Звезды частыя – от очес Божиих,
Дожди частыя – от мыслей Божиих,
Ветры буйные – от Свята Духа,
Самого Христа, Царя Небесного.

Память о том, что все сотворено Богом и несет печать Божьего благословения, лежит в основе многих качеств русского человека. Явственно присутствует осознание Бога как высшего, что есть в жизни. «Эх, Нинка, ты не только молиться, ты даже не представляешь, что такое Бог! <...> Ой, шалаш некрытый ты, я слова не найду», – укоряет жительница района Куликова поля свою молодую родственницу по поводу ее небрежного обращения с иконой; в этих словах человек, у которого отсутствует почитание Бога, приравнивается к лишенной завершения и, в общем-то, никчемной постройке. Другая собеседница, имеющая три нательных крестика, два из которых она нашла, на мое замечание, что при этом она как бы берет на себя чужой крест, отвечает: «Иисуса Христа надо поднимать, нельзя не поднимать».

Упование на Божью волю, отсутствие ропота и зависти – ведь Господь любит каждого и все устраивает для его пользы и спасения – сквозит в таких слышанных и на Севере, и на Куликовом поле поговорках: «Без Бога – не до порога, а с Богом – хоть за море», «Кому как Господь дает жить», «Бог кому дает счастье, а кому только посулит», «Не всем быть одинаково <хорошо>, кому-то надо и так». Одна из северянок завершает рассказ о своей беде: «Бог видит, все знает наше горе. Кажды наши ступки носит».

2) Любовь к храмам и причастность к литургическому служению.

Всюду явственно их исключительное положение, они – духовные и пространственные ориентиры, воплощения соборных духовно-материальных усилий и символы единения прихожан, общественные центры. Как правило, храмы стояли на выдающихся – особенно значительных, освященных, красивых, памятных – местах. Избранность места древнейшей церкви Епифани отразилась в таком предании: «Церковь на холму построена. И этот холм, как говорят старики, монашки, замаливая свои грехи, подолом землю натаскали». Святость храмов, огромная любовь к ним всюду неизменны: на холм епифанской Успенской церкви “богомолящие” должны были взбираться без помощи рук, сложив их на груди – видимо, крестообразно, т.е. так же, как приступают к святой чаше в храме. «Словно белая лебедушка, – говорят о своей церкви северяне, – она видна была издали, ходили туда с радостью». Любовь к церквям была такова, что каждое селение стремилось иметь свою, отдельную церковь; консисторские архивы заполнены прошениями крестьян о строительстве церквей. При этом с открытием новой приходской церкви крестьяне брали на себя обязательства по содержанию причта, наделению его землей и пр. Очень ярко роль церкви выявляется из зафиксированных фактов строительства церквей уже после 1917 г., когда власти не только не помогали, но и противодействовали этому. Такие факты свидетельствуют о непрерывающейся традиции созидания храмов.

Все ощущают и ценят красоту родных мест. Вот рассказ о смысле названия куликовской деревни Малиновка: «Вот дом построили, отец спрашивает: “Как же нам назвать эту деревню?” Году в 29-28. “Вишь, какая жисть-то, – девки говорят, – речка, луга, лес недалече… Красота! Не жизнь, а малина”». В другой деревне, расположенной на берегу Дона, помнят, что на это место переселились при крепостном праве: «<Раньше> жили в поле <…>, сюда ходили на барщину. Стали просить барина: “Разреши нам сюда поселиться. Что ж мы в поле: звону Божьего не слышим³, детей, <когда> ходим на барщину, морозим”». Та же необходимость освящения жизни храмом (и “Божьим звоном”) – в северном рассказе: в деревне решили построить храм, и уже поставили на выбранном месте крест, но пришли соседи и сказали: “Мужики, не дело, нам далеко будет в церковь ходить. Давайте решать вместе”. Церковь была построена на горе между деревнями и стала “отрадно виднеться” всем окрестным селениям. Осознание нераздельности красоты и святости нередко и в наше время: «Красивая деревня – храм, сад. Выдающаяся деревня. Какая девка попадет замуж в Себино, считалась счастливой. <…> Все крестьянские дома – лицом к храму, внутрё площади». Как говорят на Севере, «кто где родился, тому там и Иерусалим», т.е. святыня.

Там, где не было храмов, стремились соорудить часовню.

Как правило, крестьяне посещали церкви в воскресенье и праздники, чаще в посты. Церковь, церковная служба оставались насущной необходимостью и заветной частью жизни крестьянина и в XX веке. «В церковь ходили – как не ходить! Что ты, доченька, что ты, ягодка!» – увещевали меня в одном из северных сел. В зависимости от личного благочестия, отдаленности храма, домашней занятости, в церкви бывали каждое или почти каждое воскресенье («часто ходили, но не каждое воскресенье»), и обязательно – в праздники. Об этом рассказывают часто и даже сердятся на мою непонятливость: «В праздники да воскресенье – ясно, что ходили». Перед праздничной и воскресной службой староста или другой из причта собирал девочек-подростков, и они мыли полы и стены, протирали иконы: «Обойдет <нас> сторож: девушки, придьте, придьте... Соберемся человек семь. Вышаркаем пол, кто воду носит. Иконы тряпочкой обтирали». Посещение церквей считалось обязательным в продолжение всех 20-х годов даже для ставших коммунистами; об одном из них рассказывали: «В церковь ходил – да как же он не пойдет, когда все ходили! – но не молился».

Наиболее глубокое приобщение мирян к литургическому служению в храме выражалось в принятии таинств. Чаще ходили в храм в посты, в это время причащались – как правило, 1 раз в год, в «Великое говенье». Перед причастием обязательно постились («говели»), мылись «в байне», исповедовались. Перед посещением храма испрашивали прощения у всех дома: «Пойдешь причащаться, каждому в ноги падали, родителям, отцу и матери. Поп спрашивал: не дралась? не скакала?». «Грехи сдавали» (исповедовались), как правило, в субботу, на вечерне; утром стояли службу на утрене; причащались во время обедни – перед этим нельзя «ни пить, ни есть». Детей до 3-5 лет, особенно маленьких, «в пеленках», причащали часто, чуть не каждое воскресенье: «когда пойдут к обедне, дак причащают». Дети дошкольного возраста к причастию особенно не готовились, они не говели и не исповедовались. Заболевших (и детей, и взрослых) стремились причастить непременно; если нельзя было везти больного, попа привозили домой. Яркими воспоминаниями остались детские посещения храма у многих; одна из женщин на Севере вспоминает, что, чтобы не проспать, она на ночь пристегивалась к тетке брошкой. В другой северной деревне рассказывали: «Исповедались в Великое говенье. Пришли в Лекшмозеро (шли пешком по озеру), надо сдать грехи. Мама наказывает: «На что поп спросит, говорите «грешна, батюшка». Ходили вчетвером. Поп у всех спрашивает, все говорят «нет, не грешна», а я – «грешна, батюшка». Поп, отец Иван, засмеялся. Девчонки потом ругают: хоть и не грешна, а говоришь «грешна». Домой пришла, сестра спрашивает: «Ну, что, попа вокруг церкви обнесла?» Мама ее ругает: «Ты-то большая, дак чего спрашиваешь?» Нельзя расспрашивать». Одна из старушек помнит, как дразнил ее брат: «Вы молоко ели, так вас поп в церковь не пустит и причастия не даст. – Не-е, мы не ели, только переставляли» (банки с молоком).

Исполнение таинства исповеди – покаяние – наложило благотворный отпечаток на русский национальный характер. Человек, который с детства бывает на исповеди, готовится к исповеди, вспоминая свои грехи и каясь в них сначала мысленно, а потом и в храме, перед Богом, стремится примириться с обиженными им и обидевшими его, – такой человек умеет и прощать, и просить прощения. Понимание значения покаяния и причащения – несомненно массовое свойство религиозного сознания русских, в основе которого многовековое приобщение русских к литургическому служению в храме.

3) Вера в бессмертие души и загробную жизнь.

Массовость поминовений усопших (записки, панихиды).

Родительские субботы.

4) Понятие греха и кары Божией.

Исключительно широко распространены милосердие, сочувствие, взаимопомощь, основанные на евангельской заповеди любви. Это система взглядов и черта национального характера. Органичная потребность делать добро.

Гостеприимство, в т.ч. к чужим, особенно к странствующим.

Близок и понятен сердцу русского человека христианский завет о любви: поныне ярко проявляются милосердие, взаимопомощь, гостеприимство, нищелюбие, ибо в каждом прозревается образ Божий. Даже отступавшим во время Великой Отечественной войны фашистам предлагали выпить молока, хотя незадолго до этого они сожгли сельские дома и погубили овец. Традиционным для русских является нищелюбие и странноприимство. «Нищие – много было, – рассказывают в районе Куликова поля. – Тогда подавали – хлеб-то был <свой>. <…> кто яичко, кто кусочек ветчинки, кто чего». В с.Куликовка в одной из семей, не прерывавшей и в советское время с традициями православной жизни, убогие и нищие имели постоянный приют, даже если приходили поздно ночью. На Севере просящих стремились угостить и бедные, иной раз отдавая последний кусок. И сегодня многие считают обязательным угостить путника, сохраняется обычай многократного потчевания. «Давай, давай, мне надо чин провести», – настаивает северная старушка в ответ на мой отказ выпить чаю. «Это мне честь, что ты мною не побрезговала, а поела у меня», «Я рада хоть тебе что-нибудь <из еды> дам», – говорили мне, угощая, на Куликовом поле.

Нищелюбие. Нищим подают Христа ради, т.е. Христос, по духовному стиху, дал им свое имя.

Тайная милостыня.

5) Обряды жизненного цикла.

Крещение – 2-е рождение. Отношение к рождению детей.

Важной характеристикой религиозности является соблюдение обрядов жизненного цикла. Из них особенно важным осознавалось крещение. До массового закрытия церквей в районе все население было крещеным. Ребенка крестили через 3-4 дня, обычно в воскресенье, когда приезжали с ребенком в храм или привозили священника домой. Безусловно осознание необходимости крещения и позднее, в 30-50-е годы, когда возможностей окрестить ребенка почти не было. «В деревне никакого крещения», – замечают о тех временах. Поэтому только примерно треть опрошенных крестили своих детей, причем половина из них – прочитали над ребенком положенные молитвы сами или приглашенные ими старушки. Так и говорят: «Некоторых крестили бабушки, сами молитвы знают, только что причастия нет», «В ушате покупаем, молитвы почитаем. Своя бабка покупала, молитвы почитала», «Бабушка окрестила: попрыскала святой водой, отчитала». Одна из старушек даже ходила к священнику в Каргополь советоваться по этому поводу, и он благословил ее. Большой удачей для деревни был приезд священника (чьего-то родственника), тогда его просили окрестить всех родившихся и отпеть всех умерших за это время.

Венчание.

Отпевание. Читалки.

В районе Куликова поля немалое число пожилых благочестивых женщин читают Псалтирь по усопшим, их называют “читалками”. Это особенно важно в связи с нехваткой в провинции священников. Традиция чтения идет “со старины” и связана с заботой о покойном: «Кто умрет, тебе не хочется, чтоб его закопали и все, хочется, чтоб почитали». Все, с кем удалось поговорить, читают по благословению, иногда по обету; читают «не для платы, а для спасения своей души и для Бога». Деньги берут, кто сколько даст, у иных читают даром. Одна из читалок отмечала, что она стала реже читать, потому что деньги брать нельзя вообще, т.к. чтение Псалтири – та же служба; люди этого не принимают, т.к. видят, что дело это – непростое, и, что вполне естественно, хотят отплатить. Другая читалка замечает, что отказываться нельзя, «потому что это – для души <умершего>, и мне хорошо». Стремятся читать стоя; если кому-то это уже по годам не по силам, то обязательно встают во время чтения молитв. «Если молитву не читала, то ты и не читала Псалтирь», – вот как важна молитва. Читают не обязательно всю Псалтирь, а 10 – 12 кафизм, но иногда и все 20. Принято читать с 8-9 часов вечера и до 11 – часу ночи. В это время родственники собирают ужин, поминки. Потом «промежуточек сделаешь, утречком еще». После «Славы» поминают тех, о ком положат записки. На сорок дней чтение Псалтири продолжается с прерванного места.

Одна из читалок (1918 г.р.) читает уж лет 30: ее учила старушка, которой это было «дано от Бога». Этой читалке «Николай Угодник снился, говорит: “Я тебе помогаю, ты со святого места не уходи”. Я говорю: “Я уже старенькая”. Он говорит: “Мало что!”» Эта читалка очень требовательно относится к своему делу, следит за правильностью чтения, что делают, по ее словам, не все. А вот как начала читать другая женщина (1913 г.р.): «Выучилась сама не знаю как. Ходила, пела в храме. Умер в Журишках мужчина, а она мне – сваха. Она приходит <просить>, а я же – не читаю. Которы были читалки, я к ним прислушивалась, правило читала. Потом она машину за мной присылает. Я отказалась. Машина уехала, а я себе места не найду: что я, дура, не поехала. Вышла и пошла пешком. Начала по нем читать. Только сели за стол поминать, старуха умерла. Так и пошло. <…> Иной раз <говорю>: брошу все. <…> Откажусь и плачу. Ну, что, человек там лежит…»

6) Православное поведение в доме, семье.

Почитание икон.

Среди домашних благочестивых обычаев важное место занимает обычай иметь домашние иконы. Иконы – непременная принадлежность каждого крестьянского дома. Они располагались в Большом (Переднем, Красном) углу на божнице, перед ними висела лампада. Присутствием образов святых освящалась и хозяйственная часть дома. Повсеместны иконы Спасителя, Богоматери с младенцем, Николая Чудотворца, целителя Пантелеимона, Распятие. Они – святыня для жителей; «Неуж иконки продавать!» – возмущается одна из старушек. Часть икон отдана в церкви и открывшиеся часовни. Ныне продолжается традиция благословения иконами: их дарят родственникам по случаю выхода замуж, рождения ребенка.

Большое значение придавалось домашней молитве. Дома молились утром (непременно после умывания), перед сном, перед едой и после еды. Читали одну из молитв «Отче наш», «Царю небесный», «Богородице Дево», «Достойно есть». Очень важно было начать день с молитвы: «Выстанешь, дак как <без молитвы>», – говорят. Утром молились кратко: «Утром кака молитва! Надо на работу бежать», «Утром перекрестишь глаза – и все». Перед едой к краткому “Господи, благослови” нередко добавляли: “Напитай, Господи, во славу Божию”. После еды читали «Благодарим тя» или просто «Слава». Обязательна молитва, связанная с едой; многие помнят слова своих отцов: «Глаза перекрестите, потом за стол пихайтесь», хотя церквей уже не было. Вот какие молитвы читали перед сном на Севере: «Матушка Мария, стой у ног, а Иисус Христос, стой у головы, и рабу Божию Анну на перину спать повали. Матушка Мария, рабу Божию Анну укрой пеленой и на всю ноченьку долгую дай сон и покой»; «Ложуся спать со Христом, оберегаюсь крестом. Господь впереди, Спас позади, ангелы-хранители по обе стороны, Пресвятая Богородица над головушкой. Пеленой укрывают, духом обдувают, спи, раба Божия, <имярек>». Молитвой стремились освятить и начало каждого дела.

Преобладающая часть населения соблюдали посты, особенно Великий пост. Пост включал запрет «семейно жить». Многие старушки, помимо среды и пятницы, “постовали” в понедельник. Дети постились лет с 7, только больным разрешалось молоко: «Посты соблюдали, только и давали, что пару, да житников, да картошки с грибами. Бывало, <просишь>: “Мама, дай молока. – Поп уши отрежет”». Подобных свидетельств много, но попадаются известия о частичном соблюдении постов (1-ю и последнюю недели, лишь стариками): «Всяки бывали: кто поговеет, кто не говеет... Всяк Еремей про себя разумей. Не станешь говорить человеку: ты говей. Всяк свою душу спасает».

Поведение за столом. Стол – то же, что в алтаре престол.

Православное воспитание детей.

Осенение себя крестным знамением, важная роль, сила креста.

7) Почитание Христа, Богоматери и святых.

Почитание икон. Поклонение святым, а не доске или холсту. Прохождение под иконами.

О глубине религиозных убеждений свидетельствует широко распространенная традиция паломничества.

По обету до революции и в 1920-е годы немало бабушек и матерей информаторов совершали паломничества в дальние монастыри, как правило, в связи с какими-то неординарными событиями жизни. В районе Куликова поля паломничали в Троице-Сергиеву Лавру, в Москву, в Киев; на Севере – на Соловки. Шли обязательно пешком, некоторые – босиком. С собой брали немного еды, чаем угощали в любом доме; принять паломника считалось благим делом, для Бога. Как правило, ходили группой в несколько человек. «Бабка ходила в Киев пешком, – рассказывают в одной из куликовских деревень. – Наверное, в девках. В Киев сходить – трое лаптей и мешок сухарей <надо>. Ходили вчетвером». А некоторые (и на Севере, и в районе Куликова поля это – родители или дедушки, бабушки наших современников) ходили в Иерусалим, ко Гробу Господню. «Мамка рассказывала: была девчонкой, ходила в Иерусалим, в Израиль, – рассказывают в районе Куликова поля. – Кто идет, <тем> подают милостыньку. Переезжали на баржах море. У меня до сих пор не укладывается: как неграмотная крестьянка достигла <Иерусалима>. Пешками шла». В семье долго хранилась принесенная из паломничества рыбка – древний символ Христа.

Обеты: на Севере – заветы, завечаться, на юге Руси – обрёки, обрекаться. Обет – это обещание Богу при испрошении помощи в житейских делах, здоровья при болезни, благополучия при неурядицах и нестроениях. Как правило, обет давался человеком или целым обществом в критических ситуациях – при болезни людей (особенно детей), домашнего скота, неурожае, неурядицах в семье, опасности жизни или здоровью человека, иногда – в благодарность за исцеление или спасение. Общественный обет – способ преодоления таких бедствий, как мор, эпидемия, эпизоотия, засуха, неурожай; он связан со строительством храма, празднованием дня памяти определенного святого или события Священной истории. Традиция обетного праздника, сопровождавшегося молебном за здоровье скота, зафиксирована в северной деревне Херново: это, как здесь говорят, “Мольбы” или “Мольба”, происходившая, по разным свидетельствам, или в первое воскресенье после Успения (28 августа), или 31 августа, в день свв.Флора и Лавра и установленная при бывшем когда-то падеже скотаⁱ. После двухдневных молитв, молебнов (в ближайшей церкви и в деревенской часовне), охранительных крестных ходов устраивали “общий котел” из пожертвованных животных – общую трапезу, известную в литературе под названием “братчина”. Такие обетные праздники бытовали вплоть до фактического прекращения в деревне общественной жизни вследствие разъезда большей части жителей.

Формы индивидуальных обетов весьма многообразны: ношение иконы в крестных ходах, внесение в дом иконы из храма и служение молебна, пожертвования в храм или монастырь денег, животных, продуктов, постановка свечи перед иконой, особые приношения к иконе, кресту или святому колодцу, работа в монастыре или в местном храме, паломничество в ближний или дальний монастырь, чтение Псалтири по покойнику. Многие по разным случаям жизни “обещались” сходить в определенный храм, монастырь или пустынь, отстоять обедню на коленках, к празднику помыть или почистить иконы в храме или часовне. До революции давали особые обеты: «Моя мама обещалась <вот> почему: мама родила нас, трех девок, а тогда на девок не давали земли. Она решила: буду каждый год брать Николая Угодника. И пошли ребята. Пять мальчиков родила – все на войне остались. На день Николая Угодника брала из церкви – молебен послужат, и обратно в церковь. Двое несут на полотенцах – большая икона» (район Куликова поля).

В Каргополье обет называют “завет”, “завечать”. Здесь нередко по завету ходили в бывший Макарьевский Хергозерский монастырь, расформированный еще в конце XVIII века в приход. Известия о заветах прп.Макарию Унженскому и Желтоводскому по поводу болезни, особенно скота, с обещанием сходить на Макарье, весьма многочисленны. К Макарьеву дню (7 августа) сюда сходились целыми деревнями из округи радиусом в 30-50 километров. Многие шли крестным ходом; недалеко от церкви, у часовни, соединялись 7 крестных ходов; им навстречу с иконами и под звон колоколов выходило макарьевское священство. В качестве даров и для продажи несли пироги, масло, шерсть, жертвовали живую скотину. Все “заветники” должны были трижды обойти вокруг озера (наиболее благочестивые – на коленях) и окунуться в озеро, в особую купальню – “Иордан” (“Ердан”). Заветы и паломничество на Макарье продолжались несмотря на закрытие храмов, множество народу бывало здесь и после войны; в это время вел службу и читал молитвы кто-нибудь из жителей. По заветам ходили и в другие монастыри Каргополья; заветы исполняли в часовенные и в храмовые праздники, когда церковная служба включала молебен с водосвятием в ближайшем озере – такие дни и считались “заветными”ⁱⁱ. А один из каргопольцев в 20-30-е годы “по завету” стал священнослужителем: сначала дьяконом, а позже и священником.

В районе Куликова поля названия “заветы” не знают, здесь говорят – “обрёк”, “обрекаться”: «Когда в поле что делаешь, лошадь не ведет, и вот обрекаешься: “Помоги мне, Господи, а я буду помнить о тебе”. Или так: “Господи, вот выполню я, помоги мне в моих делах, в моих путях”». Здесь ходили к колодцам, которые называют Прощеными. Зафиксировано, по крайней мере, 3 святых “Прощеных” колодца, у которых, по преданиям, останавливался св.кн. Дмитрий Донской. В связи с двумя из них записаны предания о явленных иконах. Колодезная вода считается священной, особенно принято набирать ее в православные праздники. Над святым колодцем вблизи с.Грибоедовское (по-местному, «на турбазе») восстановлена и освящена часовняⁱⁱⁱ.

Нередко обет состоял из пожертвования к иконе в виде полотенца или платка, на Севере приносили и особую пелену – домотканый (“портяной”) кусок ткани, на котором пришивали крест из полосок ткани. Молясь перед иконой о выздоровлении своем, своих близких, домашних животных, верующие часто вешали в часовню, на крест или к колодцу “покров” с больной части тела – чулок, варежку, платок, отрез, распашонку новорожденного. Такие приношения (в Каргополье они называются заветами) – юбки, фартуки, отрезы, платки – весьма многочисленны в северных часовнях, где для них устроены особые перекладины, и на крестах. В районе Куликова поля вешают “лоскутки” – полоски ткани, ленточки – на деревья вблизи колодца. Для воцерковленных людей городских традиций это является, так сказать, искусительным, кажется языческим. Но вспомним происхождение иконы Богоматери Троеручицы: св. Иоанн Дамаскин в благодарность за исцеление руки привесил к иконе серебряную руку. Привесы, в том числе так называемые вотивные подвески (в виде металлических изображений руки, ноги, зуба – того, об исцелении чего молятся; названы так по католическим вотивам, возлагаемым на алтарь), были широко распространены на Русском Севере. До сих пор они встречаются во всем православном мире – в Греции, на Афоне (у иконы целителя Пантелеимона)^iv. В отношении к ним путеводительными могут быть слова выросшего среди народа митрополита Вениамина (Федченкова), который по сходному поводу (он заметил ямки на могилах оптинских старцев, из которых их почитатели брали песок – это происходило еще до их прославления) писал: «Русский народ, при всей своей простоте, совершенно правильно и мудро понимал святые вещи. И чудеса могли твориться от этого»^v. Тканые привесы, являющиеся продолжением древней традиции, – проявление искренней веры народа в заступничество святых.

Традиция обетов, никогда не прерывавшаяся, повсеместна и ныне: многие и сегодня, выполняя обещания, ходят в часовни и к колодцам и кладут заветы и обреки.

Крестные ходы и молебны.

То же ощущение присутствия Бога и угодников проявилось в народном восприятии крестных ходов, особенно устраиваемых по инициативе прихожан. Яркие воспоминания записаны в районе Куликова поля. Здесь крестными ходами носили особо почитаемые иконы. Считалось, что благодать иконы переходит на несущего ее, поэтому те, кто не имел возможности нести длительное время, просили: «Ой, дайте мне хоть немножко понести». Все – и взрослые, и дети, – стремились пройти под иконой, а кто-то – и не по одному разу. Когда несли почитаемую икону, все встречные падали на колени, и икону проносили над ними. Многие помнят о чудотворном резном образе свт.Николая, который «выписывали» в селения из Епифани весной – в начале лета. Его выходили встречать и провожать всей деревней за 5-10 километров. Со службами образ несли по деревне, заносили во дворы, проносили над склонявшимися в земном поклоне крестьянами и даже приставляли к каждому из них, им лечили душевнобольных. Так Николай “Чудотворчик” ежегодно “обходил” все деревни еще в 20-е годы.

Общеприняты были молебны по разным житейским поводам: болезням людей и скота, отъезда из дома, возвращения, неурожая. Вот один из рассказов: «Вот у нас было раз. Такой дождь был большой, и градом побило весь хлеб, а уж хлеб связали в снопы. И стали молебен служить, чтобы Господь простил – знать, мы сильно нагрешили. Давно это было. “Авось, Бог даст нам хлеба”, – начальники говорят». Очень распространены молебны о дожде в засуху. И на Севере, и в районе Куликова поля крестные ходы с молебнами в связи с бездождием устраивались и после войны: даже без священника женщины ходили со своими домашними иконами, молились, читали молитвы; нередко после этого шел дождь. Силу веры в помощь молебнов даже у людей, занимавших ответственные посты в советское время, раскрывает послевоенный эпизод, записанный в районе Куликова поля. Не было дождя; богомольную старуху Лукерью просили сходить в церковь и отслужить молебен о дожде. Прошли по деревне, собрали яйца, и Лукерья пошла в церковь. Дождь пошел. Да так пошел, что никак не прекращается. А пора – сенокосная. Председатель вызвал Лукерью и пригрозил: “Вот попреет сено, будем тебя судить. Иди забирай яйца назад”.

Православие органично вошло в этническое сознание и конфессиональную жизнь русских. Сформировавшийся в течение столетий феномен целостной православной культуры и ныне определяет духовный строй человека, хотя и в усеченном виде. Глубину понимания веры хорошо выразил старик (1913 г.р.) с Куликова поля: «Верю в Бога, не верю – не могу сказать. Это – секрет человека, душа моя. Кто говорит “верю”, не верю. Вон в Епифани собор отремонтировать испугались. Тогда и нечего говорить. Как я могу сказать, что я верю? Говорят, а не выполняют Боговый закон. <Надо> в душе держать. Языком трепать – вруны!» Так понимает простой русский крестьянин свою ответственность за веру. В соответствии с Евангелием, он считает, «по плодам их узнаете их» (Мф, 7, 16).

Очевидно, что сколько-нибудь глубокое представление о народной православной религиозности свидетельствует о полной несостоятельности характеристики веры русских как обрядоверия, бытового православия, господства языческих суеверий и заговоров, проявления мифологизации или фольклоризации сознания. Народ, в течение десятков лет лишенный полноценной церковной жизни (в иных местах полностью), сохранил не только веру в своей душе, но и ее глубоко содержательный, высоко духовный, взыскующий человеческих усилий и даже подвига – т. е. именно православный – характер.