Лекция религиозное обоснование культуры 3
| Вид материала | Лекция |
- Морфология культуры религии: миф, искусство, философия и др. Религиозное сознание, 70.76kb.
- Религиозное народовластие: сущность, определяющие компоненты и основные вопросы Оглавление, 1681.13kb.
- Основ Православной Культуры 14 Религиозное образование в Европе. 15 Заключение 18 Приложени, 444.07kb.
- Этническое и религиозное, 1095.97kb.
- Контрольная работа по дисциплине «Культурология», 16.51kb.
- Лекция №16 тема: Философия культуры, техники и медицины, 466.69kb.
- Лекция Тема: теория международных отношений, 72.25kb.
- Р. Ж. Абдильдина гегелевское обоснование абсолютного идеализма и основных идей диалектической, 2777.29kb.
- Лекция 4-5 Лекция 4 Система бухгалтерских счетов и двойная запись, 116.83kb.
- Диссертация на соискание учёной степени, 2702.77kb.
4. Религиозные искания А.С.Пушкина.
По слову архим. Константина (Зайцева), Пушкин был некоей идеальной точкой равновесия русской духовной культуры: он явил собою меру следования за Петром по его пути следования за Западом <...> Можно брать, что дает Запад, - но для того лишь, чтобы по-настоящему осознать себя русским, в своей духовной природе, <...> не угашая своего духа, не посрамляя своих святынь… У Пушкина — особая миссия по отношению к России. Он связал то, что разрубил Петр. Вот почему он – центр нашей культуры, средоточие наших национальных ценностей. <…> Гоголь говорил, что Пушкин — это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет.
На выпускном экзамене 1817 года восемнадцатилетний лицеист написал стихотворение «Безверие». Оно свидетельствует, что потребность в истине, жажда избавиться от «раздвоения» существовала издавна. Рисуя душевные муки «отпадшего от веры», «собою страждущего» человека, Пушкин все эти переживания вмещает в формулу: «Ум ищет Божества, а сердце не находит» — и требует «снисхожденья», а не порицания. В 1826 г. он пишет стихотворение «Пророк».
Пророк
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим
На перепутьи мне явился.
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней розы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замерзшие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп, в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!» (1826)
С «Пророком», очевидно, связано было какое-то ослепительное озарение, потрясшее душу и интеллект: не «мысль», не «идея», но именно переживание, но черновик отсутствует <...> Преображение поэта-пророка. Бог не дает Пророку никаких конкретных «поручений»; Он не велит ему — как Вяземский — «согревать любовию к добродетели и воспалять ненавистию к пороку». Он велит ему видеть и слышать — и, исполнившись Его, Бога, волею, жечь словом сердца людей. Каким словом, о чем?
В центре стихотворения – вертикальная картина мироздания, «услышанная» вся разом, но не просто физически, от верха до низа, а метафизически — от горнего до дольнего. Дав поэту-пророку ее услышать, Бог и повелевает ему глаголом жечь сердца.
Все, о чем нам рассказано, совершилось единственно ради человеческих сердец. <...> Из этого может следовать только одно: у Пушкина вся громада мироздания звучит, существует, происходит и совершается ради человека.
Весь мир ради человека — этот главный смысл «Пророка» и есть, осмелюсь сказать, вся истина художественного мира Пушкина, о которой шла речь. Это есть его суть, «точка отсчета» ценностей и конечный смысл. Отсюда вытекают для Пушкина все «вечные истины, на которых основано счастие и величие человеческое». Это та Правда, которая знакома, ясно или смутно, каждому человеческому сердцу, овеществляясь в нем в форме совести.
…то, что показано Пророку, — и есть именно целостный — и ценностный — мир; ибо у мира этого есть цель и главная ценность — человек. Эту истину, полную и общую для всех, и должен Пророк напоминать людям, жечь ею сердца, в которых можно «пробудить» и «оживить» совесть. Эта «вся истина» художественного мира Пушкина и есть солнце этого мира; она есть — и мир светел.
Можно теперь понять, почему «Пророк» написан этими огненными письменами и строки будто источают кровь, почему он стоит особняком в мировой поэзии, на том пределе, где кончается человеческое творчество.
Воспоминание
Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда, —
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток:
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю. (1828)
…В «Воспоминании» <…> явно содержится память покаянного Давидова псалма. Можно даже сказать, что все стихотворение содержится в одном стихе этого псалма: «Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну» (т.е. всегда; Пс. 50, 5).
Связь здесь вовсе не литературная, стихотворение не перефразирует псалом, это не реминисценция — это совпадение духовных ситуаций: у «Воспоминания» тот же внутренний строй, как у покаянного псалма… <…> Сходство огромно — но разница не меньше. Чувствуя, как Давид, автор стихов совсем иначе разумеет свое чувство: его покаяние безысходно. Последний стих: Но строк печальных не смываю,— противоречит самому понятию о покаянии и его цели — как ветхозаветному, так и евангельскому. <...>
«Наипаче омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя... омыеши мя, и паче снега убелюся...» (Пс. 50, 3-4, 9).
И в ветхозаветном, и в христианском понимании, цель и смысл покаяния — очищение, омовение души от греха, которое возможно не самому человеку, но только Богу. Покаяние без такой цели и, следовательно, без молитвы об очищении, просьбы о помощи — не имеет смысла.
«Дар напрасный, дар случайный…»
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
^ 26 мая 1828 г., день рождения поэта.
Стихотворение «Дар напрасный, дар случайный», написанное в 1828 году, явилось пиком острейшего духовного кризиса, переживавшегося поэтом в течение двух лет после написания «Пророка»… Если «Воспоминание» — «анти-псалом», то спустя неделю написан анти-«Пророк». Все происшедшее в «Пророке» переосмыслено в духе отрицания и отвергнуто.
^ Говорится о случайности и бессмысленности жизни, отсутствии в ней «цели» — после того как в «Пророке» поэту дана новая природа и возвещена цель жизни.
Говорится о «казни» — после преображения плотского естества поэта в «Пророке». <...>
«Празден ум» — после того как вырван «празднословный» язык.
«Однозвучный жизни шум» (ср. «Колокольчик однозвучный») отменяет весь тот «шум и звон», в котором «неба содроганье» и «горний ангелов полет».
Наконец, финал «И томит меня тоскою» — прямая антитеза началу «Пророка»: «Духовной жаждою томим».
«Пророк» отрицается «по всем пунктам» подряд, дары, полученные в нем, отвергаются.
Спустя год после этого, в конце 1829 года, уже «пережитое» автором стихотворение «Дар напрасный, дар случайный» появляется в печати — и его читает митрополит Московский Филарет. Поэту явился посланник Того, Кого пророк в безумном смятении ума нарек "враждебной властью".
Пушкину ответил святитель Филарет, митрополит Московский (1783-1867). Наша Церковь недавно прославила его в лике святых. Мятущемуся поэту-пророку ответил святой подвижник.
«Не напрасно, не случайно…»
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум —
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум!
^ Митрополит Филарет. 1830
Автор стихотворения «Не напрасно, не случайно» как бы напоминает автору стихотворения «Дар напрасный, дар случайный», что тот «страждет» именно «собою»: «Сам я... Сам...» Стихотворение Филарета написано не как поучение, но словно от лица самого Пушкина: «Вспомнись мне, Забвенный мною...» <...>
Акт сострадания – вот, думаю, то главное, что на Пушкина, с его впечатлительностью, горячей отзывчивостью на малейшее участие, всякое доброе слово или движение души, должно было произвести глубочайшее впечатление в стихах и самом поступке Филарета. Пушкин ответил еще одним стихотворением, в котором были строки:
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей. (19 января 1830 г.)
У Пушкин есть и переложения молитв, в частности молитвы Ефрема Сирина, которая читается православными ежедневно в Великий пост. Автор молитвы, преподобный Ефрем Сирин (†373) – один из самых почитаемых древних святых Православной Церкви.
^ Молитва святого Ефрема Сирина
Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми.
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве, даруй ми, рабу Твоему.
Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения, и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь.
А вот как у Пушкина:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи. (1836)
В переложении самой молитвы Пушкин опускает первую часть – ^ Господи, оставляя вторую, как и в оригинале, в звательном падеже – Владыко. Архаичное церковнославянское «живота» он не переводит современным словом «жизни», но находит адекватное «дней моих». <…>…обратившись к Библии, мы находим очень близкие к пушкинским словам выражения, особенно в Псалтири: В Твоей руке дни мои (Пс. 30, 16) <…>
Далее («дух праздности унылой») поэт допускает еще одну «вольность» по отношению ко оригиналу: он объединяет уныние и праздность… В следующей строке («Любоначалия, змеи сокрытой сей») Пушкин «дополняет» молитву, особо выделяя страсть любоначалия, включающую в себя много разновидностей, таких как властолюбие, превозношение, гордыня, высокоумие, стремление командовать и подчинять других. <…> …тема любоначалия, властолюбия, «мирской власти» и, с другой стороны, преклонения перед властями является сквозной для всего пушкинского цикла стихов 1836 года…<…>
Вслед за тем идет наиболее значительное отступление от текста молитвы. У преподобного Ефрема за четырьмя «отрицательными» прошениями (об отнятии праздности, уныния, любоначалия и празднословия) следуют четыре «положительных» (о даровании целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви), а заключают молитву прошения о даровании зрения своих грехов и неосуждения. Пушкин же заключительные строки молитвы ставит между отрицательными и положительными прошениями, создавая таким образом числовую симметрию… Завершается стихотворение просьбой о целомудрии («и целомудрия мне в сердце оживи»). Именно эту добродетель ставит поэт в конец, и на нее по этой причине падает особое ударение. Читая святоотеческую литературу, нельзя не обратить внимания на то, что, употребляя слово «целомудрие» в значении «девственность», «супружеская верность», «воздержание» или как антоним слова «разврат», святые отцы употребляют его и гораздо чаще в значении «благоразумие» и «благочестие», связывая его с верой в Бога. Только Христос-Логос дает истинный и целостный разум – ум Христов, дарует особую мудрость, нисходящую свыше. Пушкин, без сомнения, знал это святоотеческое, более широкое и глубокое понимание целомудрия и именно в этом значении употребил его. В этом случае становится оправданной такая перестановка прошения о целомудрии как «матери всех добродетелей» из начала в конец заключительного аккорда.
У Пушкина есть стихотворение, датируемое 1836 г., которое свидетельствует, что он предсказал свой близкий конец.
«Чудный сон мне Бог послал…»
Чудный сон мне Бог послал.
В ризе белой предо мной
Старец некий предстоял
С длинной белой бородой
И меня благословлял.
Он сказал мне: «Будь покоен,
Скоро, скоро удостоен
Будешь Царствия небес.
Скоро странствию земному
Твоему придет конец».