Книга вторая

Вид материала

Книга

Содержание Хлеба россии Накануне событий В полосе боевых действий Пробуждение i Выпад первый Звездныи час Выпад второй Выпад третий Выпад четвертый Смутное время На переломе И украсится земля Модель будущего

Подобный материал:

• Ал. Панов школа сновидений книга вторая, 799.92kb.
• Книга первая, 3542.65kb.
• Художник В. Бондарь Перумов Н. Д. П 26 Война мага. Том Конец игры. Часть вторая: Цикл, 6887.91kb.
• Книга тома «Русская литература», 52.38kb.
• Изменение Земли и 2012 год (книга 2) Послания Основателей, 4405.79kb.
• Изменение Земли и 2012 год (книга 2) Послания Основателей, 4405.03kb.
• Вестника Космоса Книга вторая, 2982.16kb.
• Комментарий Сары Мэйо («Левый Авангард», 48/2003) Дата размещения материала на сайте:, 2448.02kb.
• Книга вторая испытание, 2347.33kb.
• Книга вторая, 2074.19kb.

Книга вторая


ВСЕ МИНЕТСЯ – ПРАВДА ОСТАНЕТСЯ

«Мне хочется как раз коснуться положения науки в России. Мне кажется, здесь не сознают того огромного дела культурного, которое сделано. Сделано при страданиях, унижениях, гибели. Научная работа в России не погибла, а наоборот, развивается. Сравнивая то, что сделано там и здесь, в Европе, – французами, напр(имер), – я вижу, что мы стоим, как равные. Несомненно, этого не должно было бы быть по логике, это иррационально, но это факт».


Из письма В.И.Вернадского. Париж, 10. III- 1923 г.

^

ХЛЕБА РОССИИ

Над степью, над Русской равниной бушевали метели. Временами они сменялись хлесткими дождями, покрывавшими ледяной коркой поля, дома, деревья. Потом снова все погружалось во мглу снежной крутоверти. И так несколько дней кряду.

Иногда чудилось – это вихри гражданских борений мечутся, сшибаются над степью. В Таловой, в десяти верстах отсюда, установлена Советская власть, а в двадцати верстах на юг, в Бутурлиновке, контрреволюция. Где -то там, за Доном, на южных границах черноземных губерний России, накапливал силы атаман Войска Донского генерал Каледин.

Каменная степь была нейтральной зоной воюющей державы. Долго ли оставаться ей нейтральной? Не сшибутся ли на ней огненные вихри борьбы?

Но пока – ни души кругом. Тихо и в доме на юру, на гребне водораздела великих русских рек Волги и Дона. Тихо, холодно и сыро – обои отлипали от стен, а отлипая, вздувались пузырями и казалось. это ветер и сырость проникали через каменную кладку стен. Пожалуй, только этот звук отлипавших обоев, да вой метели в печной трубе и нарушали холодную, словно нежилую тишину дома.

Однако дом не пустовал, в нем обитали трое. Каждый затаился в своей комнате, натянув на себя все, что грело. Иногда слышалось шевеление, а потом раздавались и шаги – это завхоз Гринцевич шел поцапаться с Кожуховым и в перепалке «погреться». А цапались они главным образом из-за того, что один, Гринцевич, требовал исполнить какое-нибудь дело по хозяйству, тогда как другой, Кожухов, высовывал из-под груды тряпья босую ногу и, показывая ее, требовал платы за работу. Эта сцена уже столько раз повторялась, что Гринцевич от ярости забыл, причем тут босая нога: обуйся и иди. В недавнем прошлом он был старшим приказчиком у графа Орлова-Давыдова, земли которого граничили с Каменной степью, привык повелевать, а не вслушиваться и вникать в капризы и отговорки. Кожухов с превеликим удовольствием пошел бы сейчас и хлев чистить, и задать сена скоту (в работе-то всегда теплее!), однако не во что было обуться: старая обувка износилась, а новую купить не на что – уже который месяц Гринцевич не выплачивает жалованья, да и за побочную работу не дает ни рубля.

Кожухов пожаловался Мальцеву, но в ответ услышал сердитую отповедь – Гринцевич успел наговорить на него, когда ездил встречать Мальцева в Таловую. Так что и заведующий не смог понять, что человек бедствует. Гринцевич слышал эту отповедь и теперь грозил Кожухову рассчитать и согнать вон с опытной станции.

Третьим обитателем дома была женщина, Татьяна Ивановна Громова. Она хоть и числилась в должности лаборанта, но фактически была научным сотрудником, имела высшее образование, да и прислана сюда аж из Петрограда. Это не то что Кожухов, мужик, форменный кожух, окончил Верхне-Озерскую низшую школу. которая вон она, в этой же окаянной степи, в двух верстах отсюда. Словом, завхоз побаивался Громовой, если и просил ее что сделать, то только по дому – ни о какой крестьянской работе даже не заговаривал с ней.

Было место в доме и для Мальцева – пустовала квартира заведующего, в которую он и вселился по весне, пока же остановился в той самой низшей школе у родственников жены – и в тепле, и в заботе, да и повеселее тут: по вечерам собирались учителя, приходил с «Докучаевки» ее заведующий Роман Генрихович Заленский.

Днем Мальцев уходил побродить с ружьишком по степи, по лесополосам. Охота в такую непогодь была отвратная, однако настроение портила не она – угнетал беспорядок, который бросался в глаза на каждом шагу.


Мальцев – Регелю 7.1.1918 года:


«Дорогой Роберт Эдуардович!

Не буду описывать, с какими затруднениями я добрался до Таловой. Достаточно сказать, что ехал я целую неделю, причем отморозил себе даже пальцы на ногах, т.к. пришлось большое расстояние стоять на площадке без всякой возможности втиснуться в вагон.

Участка я нашего я прямо-таки не узнал, так все здесь обветшало и в запустении. Сетка на изгороди болтается, и я удивляюсь, что ее еще не растащили. Сараи, вероятно, скоро заваляться. Дома не отапливаются...

Немало я был поражен тем сообщением, что наших заказных степных участков, как таковых, не существует. Оказывается, что уже давно они были стравлены и вытолочены волами, а столбы и проволока растащены. Боюсь, что при теперешней конъюнктуре их просто могут запахать крестьяне.

На праздниках Роман Генрихович обратился ко мне с просьбой дать ему хоть по горсти зерна скороспелого овса для поддержки чистых линий. Мы начали с ним перебирать материалы и увидели, что все изгрызано и перемешано мышами. В таком же состоянии находится и все прочее, включая гербарную бумагу.

Ко всему этому должен сообщить вам, что Таловая занята вчера большевитскими войсками. которые, конечно, наведут здесь порядок! На днях ходил слух, что в учреждениях, находящихся в Каменной Степи, местным советом рабочих и солдатских депутатов назначается комиссар, но слух этот пока еще не подтвердился.

В общем здесь настроение у всех нервное, тревожное. Одно время, перед праздниками, боялись разгромов и т.п.

Преданный Ваш А.Мальцев»

Сидеть без дела было скучно. Жить слухами, невесть как залетавшими в эту глухомань, – тревожно и страшно. Чтобы занять себя, Мальцев засел за изучение и написание истории Степной опытной станции – когда-нибудь кому-нибудь пригодится...


2


... Итак, в 1911 году Роберт Эдуардович Регель облюбовал одну из самых высоких точек Каменной степи (108 сажен над уровнем моря) для основания опытной станции. Вернувшись в Петербург, он с восторгом рассказывал об этом участке сослуживцам – Мальцев хорошо помнил этот восторженный рассказ. Открытый и возвышенный участок посреди Русской равнины, на самом гребне водораздела, на котором господствуют сухие юго-восточные ветры. словом, участок как ба самой природой предназначен для испытания засухоустойчивых культур. Взглянув во время рассказа на Мальцева, Регель осчастливил и его:

• Ах, Александр Иванович, а какие там прекрасные условия для изучения дикорастущей степной растительности! ...
  
• Пройдут годы, и Мальцева назовут выдающимся ботаником-растениеводом, основоположником отечественной науки о сорных растениях. Но и в начале пути Регель говорил ему полушутя:
  
• Вы один изучаете сорные травы Российской империи, а значит нет вам равных в этой области прикладной ботаники.
  

Регель заметил Мальцева, когда тот был еще студентом Юрьевского (Тартусского) университета. Студент Мальцев уже опубликовал восемь своих работ, на которые и обратил внимание Регель. Не только обратил внимание, но и пригласил автора сотрудничать в Бюро прикладной ботаники сразу же после окончания университета. Было это в апреле 1908 года.

Мальцев охотно согласился. его влекла именно прикладная ботаника, изучающая не флору вообще, а возделываемые человеком растения и сопровождающие их полезные и сорные травы. Разобраться в этом было ой как интересно и полезно для человечества. Интересно, потому что сорные и культурные растения идут по полям неразлучно – сорная флора связана биологическими узами с культурной. И в этом предстояло еще разобраться. А разобраться в этом – означало помочь земледельцу в непрестанной его борьбе за урожай, в многовековой его борьбе с сорняками, отнимающими у него немалую часть урожая и трудов.

Прельщало Мальцева и то. что возглавлял это полезнейшее дело Роберт Эдуардович Регель, потомственный ботаник...

Об этом человеке я уже упоминал в первой части книги. Но тогда мне еще не были известны многие факты из его биографии. Теперь знаю больше. Поэтому попытаюсь, пусть в общих чертах, представить читателю этого человека, извлечь из архивов скупые сведения о нем. Он заслуживает этого уже хотя бы потому. что именно Роберт Эдуардович Регель ввел в России прикладную ботанику как отдельную научную отрасль, изучающую возделываемые растения – так утверждал Николай Иванович Вавилов, на авторитетные характеристики которого я и буду опираться в этом кратком описании. Начав эту работу в одиночестве, профессор Регель развил ее до такой степени, что уже при его жизни прикладная ботаника стала «необходимейшей отраслью во всех опытных и селекционных учреждениях России».

Крупным подвигом Регеля называл Вавилов создание Бюро прикладной ботаники и селекции, объединившего работу многих русских ботаников и практических деятелей по изучению хлебов России. В первую очередь хлебов.

Руководимое им Бюро по прикладной ботанике превратилось, и тоже при жизни того же руководителя, в известное всему миру научное учреждение.

Основанный Регелем журнал «Труды по прикладной ботанике и селекции» явился единственным в России изданием в этой отрасли знаний и стал «настольной книгой в каждой русской ботанической и сельскохозяйственной библиотеке». На издаваемых «Трудах» учились и воспитывались многие поколения отечественных селекционеров.

Роберт Эдуардович Регель родился 27 апреля 1867 года в Петербургском ботаническом саду Петра Великого, где отец его, Эдуард Людвигович, известнейший ботаник второй половины XIX века, был директором. От отца он унаследовал самое ценное – трудолюбие и настойчивость в деле. От него же перешла и увлеченность естественными науками. Регель учился в Петербургском университете, где его учителя были такие именитые ученые как Бекетов, Менделеев и Докучаев. В конце 1900 года Роберт Эдуардович, в то время приват-доцент Юрьевского университета, получил приглашение в Бюро прикладной ботаники в качестве сотрудника. В 1904 году Регель становится во главе Бюро и избирается членом Ученого комитета министерства земледелия.

Именно с этой поры скромное учреждение, не имевшее даже своего помещения (некоторое время оно располагалось на квартире самого Регеля), энергией Регеля быстро превращалось в центр изучения культурных растений в России, вошло в деловые сношения с различными научными учреждениями Западной Европы и Америки. В доме на 2 линии Васильевского острова, где надолго и прочно обосновалось Бюро, собирается коллекция хлебов из многих губерний России и из других стран.


3


Что знали в России о своем хлебном поле? Знали, что под главными хлебами, под рожью, пшеницей, овсом и ячменем ежегодно занято около 85 миллионов десятин. Знали, что в мировом производстве хлебов на долю России почти неизменно приходилась пятая часть. Знали, что Россия давно уже занимает первое место по снабжению населения земного шара пшеницей – в среднем она поставляла на рынки мира по 223 миллиона пудов в год. И гордились: русская пшеница на мировом рынке считается лучшей по количеству содержащегося в ней белка, а следовательно – наивысшего качества!

Однако знали и другое: по урожайности хлебов Россия занимает последнее место в мире. Разрыв значительный и унизительный: в два-три раза ниже, чем в других странах. Обидное это отставание объясняли тем, что «в течение целых тысячелетий у большинства сельских жителей России рожь, пшеница, овес, просо и гречиха остались без всякого улучшения, с такими же качествами, с какими они были в самые отдаленные времена начала оседлой жизни наших предков» А улучшением не занимались по причине нашего характера: « нас повсеместно в России исстари привыкли пользоваться лишь тем, что случайно попалось нам под руку, или что удалось нам тем или иным путем заполучить из соседних западных государств; для создания чего-либо своего, оригинального, мы в этом деле решительно ничего не сделали».

Ах, какую же неправду писал русский человек о русском народе. Не по злому умыслу наговаривал на нас Мичурин, а по незнанию. Потому что никто в России не знал, какими пшеницами, овсами, ячменями засевались российские поля. узнать это – такую задачу поставил перед собой Регель. Перед собой и пред малочисленной группой специалистов Бюро прикладной ботаники. Не простое любопытство ботаников двигало ими, а осознание великой пользы, во имя которой и создавалось это учреждение.

Занявшись изучением и сбором образцов, она обнаружили на российских полях самые скороспелые в мире пшеницы, заходящие на север до полярного круга, к которым не приближались ни в одной западной стране. Обнаружили сразу четыре образца якутской пшеницы, вызревающей у Верхоянска – у полюса холода.

А какую массу твердых пшениц выявили ботаники! Это из твердых пшениц приготовлялись и приготавливаются лучшие сорта крупчатки, манной крупы, макарон и вермишели. И не только на российских фабриках, но и на зарубежных. нигде, ни в одной стране Западной Европы твердые пшеницы не возделывались.

«Культура Твердых пшениц представляет собой специальность России!» – с гордостью напишет Регель, собирая материал к очерку «Хлеба в России». И зафиксирует: «В Средней и Западной Европе культура твердых пшениц отсутствует и только в последнее время культура их стала распространяться в засушливых внеевропейских странах (напр. в Южной Африке и Австралии) из зерна, чисто российского происхождения».

Е еще заметил, что твердые пшеницы у нас выращиваются не только на юге России, где для них наиболее благоприятные условия, но даже в Томской и Тобольской губерниях.

Да, «кубанки», «арнаутки», «Белотурки» – сорта твердых пшениц народной селекции были нашей гордостью и предметом зависти всех заграничных мудрецов, безуспешно пытавшихся создать свои сорта с подобными же качествами. Неудачи побудят их прибегнуть к внедрению твердых пшениц тем же способом – «из зерна чисто российского происхождения», переименовав «кубанки», «арнаутки», «белотурки» на свой лад, благо крестьянские селекционеры никогда не заявляли своих прав.

Все эти заимствования происходили в самом начале XX века, а сейчас, когда пишутся эти строки, век этот приближается к концу. За это время многое забыто, и поэтому, не сомневаюсь, многие читатели не поверят автору, скажут: квасной патриотизм. Я бы и сам не поверил, если бы не документы и свидетельства того времени.

Ну, например, читаю записки Николая Ивановича Вавилова о его путешествии по Корее, в которых он упоминает о неожиданной встрече в Сеуле с американскими коллегами, «охотниками за растениями», говорит об их настойчивости и основательности в изучении растительного богатства, в собирании всего ценного для США. Среди таких искателей называет и Карлтона, «который, – пишет Вавилов, – невзирая на упорство американских мукомолов. добился введения в широкую культуру русских твердых пшениц».

Итак, известно даже имя человека, стараниями которого на американские поля внедрялась русская пшеница.

Конечно, и Россия заимствовала и новые сорта, и новые культуры. Но к сожалению, очень мало, и именно Вавилову придется поправлять положение. И когда он поездит по пяти континентам земного шара, а потом сядет подводить итоги, то напишет и вот такие слова: «Однако в целом еще в недалеком прошлом мы были все же скорее поставщиком растений в Новый Свет, заимствовавший чрезвычайно многое из нашей страны. Богатство полей Канады, Соединенных Штатов в значительной мере обязано хлебными злаками нашей страны. Сады Канады почти сплошь заняты русскими сортами яблонь, груш».

Эти строки были написаны 30 марта 1939 года во введении к книге «Пять континентов».

Но, пожалуй, самое подробное описание заимствований сделал Виктор Викторович Таланов. В 1898 году он начинал свою деятельность в Каменной Степи – приехал заведовать сельскохозяйственными опытами. Потом организовал Ставропольскую, Екатеринославскую и Западно-Сибирскую опытные станции. Везде начинал на пустом месте. Вывел множество сортов пшениц.

В 20-х годах под руководством Вавилова он создает сеть государственного сортоиспытания, какой не знала ни одна страна. И вот Таланов, побывав за океаном, писал:

«В Северной Америке мы на каждом шагу встречаемся с нашими сортами и культурами, нашедшими там широкое распространение. Яровые пшеницы «арнаутки» и «белотурки», озимые «крымки» и «одесские», овес херсонский, орловский клевер, ставропольский ячмень, самарский житник и многие другие сыграли и играют немалую роль в сельском хозяйстве США как непосредственно, так и в качестве материала для выведения новых, более ценных селекционных сортов».

А вот и цифровой материал: только в 1904 году на полях США введено в культуру около 1500 новых сортов растений, в том числе 19 разновидностей виноградной лозы, вывезенной с Кавказа, много сортов выносливой русской вишни.

И вспомнились мне рассказы старых плодоводов, которые, признаться, я воспринимал как легенду. рассказывали они о том, что в начале века к нашему Мичурину несколько раз приезжали американцы с предложением перебраться в Америку. И хотели она заполучить еще никому не известного опытника вместе с садом: то бишь покупали «на корню» – и он сам и выкопанные саженцы коллекционного сада с комфортом будут доставлены за океан. В награду Мичурину предлагали несколько миллионов долларов – называли мне и сумму, но я забыл, так как не очень верил. Обещали ему безбедную жизнь в Америке, и не в такой хибарке, в какой он жил, а в коттедже, да и заниматься своим любимым делом будет не на таком клочке бросовой земли на околице, а на специально отведенной ему ферме.

Мичурин, рассказывали, категорически отказался.

Возможно, думал я, предложения подобные и были, но чтобы такие суммы предлагались! .. Тем более в начале века, когда Мичурина и в родном-то городе Козлове не все знали, не все о нем слышали.

Но вот в поисках сведений о Каменной степи времен гражданской войны мне попадает небольшая книжечка, изданная в Воронеже в 1923 году к первой Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке. книжечку эту я искал потому, что была она посвящена итогам работ сельскохозяйственных опытных учреждений Средне-Черноземной области. Предисловие к ней, даже не предисловие, а «историю сельскохозяйственного опытного дела» написал Чаянов Сократ Константинович, человек, который в те годы заведывал опытным делом в области, бывал в Каменной степи, после разрухи помогал опытной станции и деньгами, и тяглом, и инвентарем. человек очень интересный, мы еще познакомимся с ним.

Да, так и есть, Каменной степи периода гражданской войны он посвятил отдельную главку. Но об этом расскажу в другом месте – всему свое время. А сейчас о Козловском опытном садовом питомнике И.В.Мичурина – так он тогда назывался.

Вот что пишет Чаянов:

«Надо заметить, что мы русские недооценили этого большого искусника в области садоводства, – между тем как американцы еще до войны усиленно добивались согласия И.В.Мичурина на переезд его в Америку. Но он. как русский, хотел остаться в России и пренебрег весьма выгодными с материальной точки зрения предложениями американцев».

Потом читаю одно письмо Вавилова, адресованное Мичурину 1 сентября 1922 года. После всех деловых разговоров Вавилов сообщает: «Из Америки мы получили недавно просьбу сообщить о том, как Вы поживаете. В Америке до сих пор интересоваться Вашей работой, которая хорошо известна через Майера, неоднократно посещавшего Вас в Козлове.

Вашингтонское министерство земледелия пыталось посылать Вам несколько раз продовольственные посылки и просит уведомить Вас, получали ли Вы таковые».

Теперь мы знаем и имя человека, неоднократно приезжавшего агитировать Мичурина – это американский плодовод Майер. Как видим, в министерстве земледелия США и после войны, после всех интервенций на нашу землю надеялись заполучить Мичурина, и не только его.

Так что, господа хорошие и дорогие мои соотечественники, мы многое сделали для создания «чего-либо своего, оригинального». А правда ваша заключается лишь в том, что не было у нас сортового семеноводств, и мы не знали как следует состава наших полевых культур, потому что мало занимались изучением сортового богатства возделываемых хлебов. Вот и надо было отобрать, отселекционировать все лучшее, чем может гордиться Россия.

Для этой цели и создавалось Бюро прикладной ботаники и селекции. С этой целью и ездили по стране, бродили по ее пажитям ботаники – изучали и собирали образцы культур, возделываемых на российских полях.

Однако, что потом с собранными образцами делать? Без высева собранная коллекция окажется мертвой. Значит, нужны опытные станции, чтобы было где высевать, сравнивать, отбирать лучшее из всего собранного многообразия сортов и форм растений.

Только так – изучая и отбирая лучшее – можно будет очистить наши хлеба от примесей, выделить сорта, приспособленные к данной зоне и тем самым навести порядок на российских полях.


4


Вот почему так добивался Регель выделения в Каменной степи 98 десятин земли – для организации опытной станции, Степного отделения Бюро прикладной ботаники. А добившись, быстро организовал тут обширные испытания различных культур, возделываемых в России. Только за первые шесть лет работы здесь было высеяно около 22 тысяч различных образцов пшениц, ячменя, овсов, проса, подсолнечника, масличных и других культур. Подобного размаха сравнительных посевов не знала в ту пору ни одна опытная станция мира.

Однако и это еще не все. Наряду с культурными посевами тут изучалась еще и большая коллекция овсюгов и многих других сорных растений – это уже по части мальцевских интересов.

И вдруг, в самый тревожный для России момент, когда пролетариат рушил устои старого мира, Степная опытная станция осталась без хозяина – заведующий тяжело заболел и вернулся в Петроград.

На совете с ближайшими своими помощниками Регель сказал: