Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига

Содержание


Звездныи час
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   22

Тумин уверенно намечал программу этого "очередного дела", осуществлять которое будут другие. И они окажутся на верном пути: забота о "вечности" лесных полос приведет их к успеху не только практическому, но и научному - лесные полосы и в степи могут жить "вечно", как вечно живет лес.

Однако и на этом он не поставил точку. У него было еще одно наблюдение, важное для степных лесоводов - сгодится им на будущее:

"Состоят ли лесные полосы из березы, или клена, или дуба - это мало меняет характер влияния их на природу степей. Зато ширина полос, густота их, высота, расстояние между ними, величина, района с сетью полос - имеют в данном вопросе большое значение".

Григорий Михайлович Тумин оказался прав. Он, почвовед, на многие годы опередил степных лесоводов, которые придут к таким же выводам.

7

В Каменной степи все еще было неспокойно. Миновали одни беды, начались другие. Но можно ли было предположить, что пережитые беды не самые страшные, что самые страшные начались потом?

Признаться, я, как автор этого исследования, был убежден, что с окончанием гражданской войны жизнь на степных опытных станциях наладилась. К тому же и выступавший на воронежском съезде Мальцев ни словом не обмолвился о каких-то иных бедах, кроме разрухи, запустения и зарастания пашни бурьянами. Ни малейшего отголоска нет и в статье Тумина.

И вдруг читаю рассказ Чаянова, о "Докучаевке":

"Переход её из рук белых к красным и наоборот, имевший место 23 раза, был сравнительно не опасен. Особенно внушали опасения проходившие банды, которые около станции овили себе стационарное гнездо".

Чаще других наезжала в Каменную степь самая жестокая и кровожадная банда, Колесникова, сколоченная на юге губернии еще во время Антоновского мятежа. Много раз битая регулярными частями, она, снова и снова возрождалась, становилась хитрее и изворотливее. Теперь она носилась по степным селениям и хуторам с красным знаменем впереди.

В воспоминаниях все налеты слились в один непрерывный кошмар. Почему-то каждый раз выводили на расстрел заведующего "Докучаевской" Романа Генриховича Заленского. Иногда белым днем, но чаще - по ночам. Бывало, уже ставили к стенке, уже щелкали затворы, но каждый раз сослуживцы и рабочие станции отмаливали у бандитов своего руководителя. Именно это имел в виду Чаянов, когда писал, что "в результате такта, энергии и связи с населением научного персонала станции, дополняемой удивительной спайкой всех служащих и рабочих станции, она была спасена и вышла, из годины тяжких испытаний сравнительно мало потерявшей в своем оборудовании".

Прикрытая лесными полосами, она была как бы спрятана от глаз и уже поэтому беззащитной. Налетавшие банды не всегда решались выйти за пределы лесных полос и нагрянуть в хозяйство Мальцева, находившееся на степном юру, на виду. Не все дерзали заскакивать и в школу на степном просторе. И всё-таки сколько же их было, подобных налетов, если на их фоне даже страшный период боев оказался "сравнительно не опасен"...

Да, опытная станция потеряла мало, но сколько раз бывал на волоске от смерти заведующий. И он не выдержал - осенью 1922 года Заленский навсегда покинул Каменную степь и Россию, уехал, по некоторым свидетельствам, к себе на родину в Польшу. Дальнейшая судьба его мне неизвестна.

^ ЗВЕЗДНЫИ ЧАС


1

В природе была. какая-то добрая успокоенность. Март миновал без ранних оттепелей - теперь каждый крестьянин знал: именно ранние оттепели двух прошлых лет душили озимь гибельными льдами. Апрель тоже не грозил никакими неприятностями - сырой, без перепадов температуры.

Все словно бы говорило: кончились твои муки, человек, живи и работай, начинается новая жизнь. И эта доброта рождала в человеке энергию, прилив новых сил.

"Ах, как много я посеял осенью", - упрекал себя Мальцев еще недавно. И действительно, на станции давно уже столько не высевали - 120 образцов озимой пшеницы и ячменей. И это еще не все, весной надо будет яровые хлеба сеять, а сил нет, да и денег по-прежнему нет...

Однако весной, сам того не заметил, мысли переменились. Он уже знал, - Вавилов сообщил в письме, - что из Америки, Франции, Англии и Германии поступает в Отдел огромное количество семян. Ясное дело, их нужно испытать, а пригодные - размножить. Знал, что немалую долю этого материала, около полутора тысяч образцов, уже отправили из Петрограда в Каменную степь.

Полторы тысячи образцов! Странно, цифра эта не пугала Мальцева. Об одном он теперь беспокоился: не хватит земли для опытов. Вот если бы Бобровское опытное поле залучить - оно оказалось бесхозным. Это еще 100 десятин хорошо обработанной земли рядом с полями Степной станции. Постройки не ахти какие, но всё же два жилых дома, лаборатория, есть люди, есть тягло, да и запас хлеба - тысяча пудов зерна - не лишним был бы в хозяйстве.

Правда, опытное поле временно подчинили "Докучаевке", но никаких опытов на нем она, не ведет - не нужно оно ей. Заленский не только не возражал, но и сам написал Вавилову: готов передать временно подчиненное ему учреждение. Мальцев вырабатывает целую стратегию, советует Вавилову как лучше провернуть это дело. И как бы между прочим сообщает: быстрее добивайтесь передачи Бобровского опытного поля, потому что Заленский скоро уходит, его заменит Георгий Николаевич Высоцкий, и тогда сделать это будет труднее.

Когда я впервые прочитал это письмо, то не поверил: мог ли Высоцкий приехать в Каменную степь? Да, он ученик Докучаева, да, участник "Особой экспедиции", но что из этого? Он уже несколько лет жил в Симферополе - заведовал в Крымском университете кафедрой почвоведения, а когда в 1920 году умер друг его и соратник Георгий Федорович Морозов, то унаследовал "в виде добавочной нагрузки" и его кафедру лесоводства. Потом обе эти кафедры отделили от университета и на их базе создали Крымский сельскохозяйственный институт. "Профессора жили дружной семьею со студентами, - вспоминал этот период жизни Высоцкий, - вместе обрабатывали сады и огороды, радовались первым овощам и получали большой урожай фруктов".

Ну не наивно ли было предлагать Высоцкому оставить институт дружный коллектив и ехать в Каменную степь? Нет, думал я, не могли ему предлагать такое. Что-то тут Мальцев напутал.

Однако жизненные пути логике не подвластны: как раз в тот год Высоцкий вполне мог оказаться в Каменной степи и принять "Докучаевку". Дело в том, что именно в это время Крымский сельскохозяйственный институт закрывался, и Высоцкий оставался без места.

Почему же в таком случае он отказался от предложения?.. Видимо, по единственной причине: не мог покинуть Симферополь, так как тяжело болела жена Елена Григорьевна. Она скончалась в 1922 году. Высоцкий оставил Крым только осенью 1923 года: его пригласили в Минск, куда он и переехал, заняв кафедру лесоводства в институте сельского хозяйства, и лесоводства.

Заведующим "Докучаевкой" стал Григорий Михайлович Тумин.

"На мой взгляд, - сообщал Мальцев Вавилову, - он едва ли справится с учреждением".

Однако очень скоро Александр Иванович переменил своё мнение: Тумин успешно оправлялся с делом и у них сложились добрые отношения.

В ответных письмах Вавилов ничего не обещает. Даже кажется, не очень склонен связываться с передачей Бобровского опытного поля Степной станции, так как "Опытный отдел Наркомзема очень чувствителен к своим опытным станциям и получить обратно Бобровское опытное поле можно, действуя лишь очень осторожно". И ни слова больше.

Однако вскоре пришло постановление о передаче Бобровского опытного поля Отделу прикладной ботаники и поручение Мальцеву - принять "со всем имуществом, с постройками, живым и мертвым инвентарем и с урожаем".

Степное отделение сразу сказочно разбогатело - получило 100 десятин земли и тысячу пудов зерна. Теперь можно будет существовать безбедно и без помощи из Петрограда, "путем самоснабжения" .

Правда, в начале мая из Отдела пришел и перевод на 50 миллионов рублей. Но это лишь на мелкие расходы. "Лошадь среднего качества, - сообщал в ответ Мальцев, - стоит 400 миллионов".

Прочитал Вавилов, усмехнулся: им там грех жаловаться, в северных губерниях лошади еще дороже, до 800 миллионов, и плохие.


Вавилов - Мальцеву 10.6.1922 года:


"Дорогой Александр Иванович.

Не высылаем денег, потому что их нет. Как мы сейчас существуем, описать Вам трудно. С февраля жалованья служащие не получают. На операционные расходы прислано около 600 миллионов в год, из которых мною отослано 100 в Саратов, 150 в Москву, 100 в Новгород, так как оттуда приезжали специально лица. По почте мы не решаемся пересылать, а пока поджидали Вас деньги все вышли. Займите, сколько сможете, и приезжайте, и мы постараемся Вам уплатить. Продавайте пшеницу, всё, что только можно. Только таким образом мы здесь и существуем... Такого трудного финансового положения, какое переживаем мы сейчас, еще Отдел не испытывал. Участь это не только наша, но и большей части учреждений Петрограда, и Москвы..."

Положение было отчаянным. Да, служащие привыкли и готовы терпеть, довольствоваться самым ничтожным. Но так продолжаться долго не может - без жалованья, при скудных пайках, которые выдаются не только не регулярно, но с месячным перерывом.

Вавилов шлет письма и телеграммы в Наркомзем: "Вопрос идет в сущности о жизни или смерти Отдела прикладной ботаники и селекции".

Выбил, выпросил. Перечислили несколько миллиардов рублей. Часть из них отложил для Степной станции: если никто не приедет оттуда, то сам повезет. Он решил непременно побывать летом в Каменной степи. Не любопытство его гнало, а дело: семенной материал продолжал поступать, и надо на месте решить, как быть дальше.

Собирался в июне. Поехал в июле. В Воронеже встретился со старыми знакомыми и уговорил Чаянова и профессора Кобранова отправиться вместе с ним в Каменную степь. Уговорил не без умысла: один стоял у руководства опытным делом в области, другой в сельскохозяйственном институте не последнюю роль играл.

Ну, хвались, Александр Иванович, показывай, чем богата опытная станция, двадцать три раза переходившая от красных к белым, от белых к красным.

Нечем Мальцеву хвалиться, нет ни амбара для хранения зерна, ни молотильного сарая, как нет и барака для рабочих. Два дома на юру ни разу не ремонтировались со дня постройки - вода не капает, а течет через крыши и потолки. Есть в хозяйстве три лошади, недавно приобрели, да две пары быков - вот и вся тягловая сила на двести десятин пахотной земли. А надо бы иметь ну не меньше семи лошадей и пяти пар быков.

- Не маловато ли?

- Да уж не до жиру, хотя бы столько. А на инвентарь, оставшийся после гражданской войны, и глаза не глядят - не инвентарь, а один лом, которым невозможно работать.

Нет, Александр Иванович, нехватками своими ты гостей не разжалобишь, они видели и не такую разруху, ты посевами похвались. Как ни трудно, а всё же почти полторы тысячи сортов самых разных культур высеял. Где в другом месте, дорогие гости, вы встретите такую коллекцию хлебов? То-то же...!

Вавилову очень хотелось быстрое поставить на ноги именно Степную станцию: в Отделе ужо накопилось дочти 25 тысяч сортов разных культур. По многим из них собраные самые полные в мире коллекции. Но все их надо высевать, проверять, изучать. Работы – уйма, а на станции ни тягла, ни орудий и купить не на что...

За время поездки у них установились очень хорошие отношения - в дороге всегда узнаются многие подробности, о каких в другой обстановке недосуг вспомнить и говорить. Вавилов и раньше знал, что Чаянов тоже окончил Московскую сельскохозяйственную академию, но именно теперь, в дороге, обнаружились и общие знакомые и общие воспоминания, что тоже сближало. Вавилов был на пять лет моложе, поэтому когда он еще только практиковался на Полтавском опытном поле, Чаянов уже работал. Волна столыпинского переселения, сорвавшая безземельных крестьян с родимых мест и донесшая их до самых окраин России, подняла на ноги и многих почвоведов - чуть ни все ученики Докучаева отправились на почвенные исследования вновь заселяемых районов. Не остался в стороне и молодой агроном Чаянов. Порыв сострадания к несчастным переселенцам занес его в полупустынную зону казахских степей, где он основал первый опорный участок переселенческого управления - Темирское опытное поле.

Еще в академии Чаянов глубоко уверовал, что сельскохозяйственная наука проявляет громадную силу своего воздействия на, практику лишь с того момента, когда она, выходит из стен лабораторий на, безбрежные поля, когда, делает участником своих достижений широкие массы населения. Движимый этой верой, он и взялся доказать, что и в условиях полупустыни под Актюбинском, при осадках менее 400 миллиметров, земледелие возможно.

Нет, поражения Чаянов не потерпел. За пять лет работы там он доказал и показал на практике: даже при осадках в 150-20 миллиметров можно при соответствующей агротехнике получать неплохой урожай.

Основав на пустом месте Темирское опытное поле, он, как и Докучаев в Каменной степи, сажал лесные полосы, которые тоже почти все прижились, и теперь там, должно быть, вот так же зелено, а была тоже голая степь без конца и края.

- Так вам ли не понять, дорогой Сократ Константинович, наши нужды. Без вашей помощи нам не поставить на ноги Степную станцию.

- Покорнейше просите, - подсказал, улыбаясь, Чаянов. Он любил, когда его просили о чем-нибудь, но любил и помогать.

- Покорнейше прошу, - в тон ему продолжал Вавилов, - буде то возможно, выделить из средств вашего опытного управления хотя бы небольшую сумму, ну, миллиончиков четыреста, для поддержания Степной станции.

- Мало просите, Николай Иванович, - сказал Кобранов на ухо, как бы по секрету.

- Так ведь это я только на мелкие расходы клянчу, - рассмеялся Вавилов. - Сократ Константинович и сам видел, какая на станции нехватка тягла. - Посмотрел на Чаянова, который чувствовал себя сейчас богатым распорядителем. - Так что туда бы еще хоть пару волов и пару крепких лошадок.

- Всё равно мало, Николай Иванович, - снова шутливо прокомментировал Кобранов. - Вы явно недооцениваете нашего Сократа Константиновича. Он же самый большой начальник по опытному делу в области.

- Ах, Ваше Превосходительство, я действительно недостаточно осознаю ваши возможности. Так, может, согласитесь кредитовать Степную станцию, как работающую не только на республику, но и на область? Было бы совсем хорошо, если бы персонал станции, помимо того жалованья, которого он фактически почти не получает из Петрограда, вы оплачивали по ведомости областного управления. Я думаю, что это было бы и вполне справедливо, и не обременило бы вашей сметы.

- И по части жалованья, и по части пайков, разумеется, - уточнил Кобранов.

- Разумеется, Николай Петрович.

- Вот это уже дело, - поддержал Кобранов. - Взять на содержание каких-то семь-восемь человек для Сократа Константиновича и его управления не проблема.

- Надо подумать, - всё так же улыбаясь, ответил Чаянов. С Николаем Петровичем Кобрановым мы уже встречались. Да, это он, будучи лесничим Мариупольского опытного лесничества, (бывшего Велико-Анадольского участка докучаевской экспедиции), осматривал летом 1912 года все лесные полосы в Каменной степи, а потом, по поручению Лесного департамента, многие годы участвовал в заседаниях совета, Каменно-степной опытной станции. В 1920 году принимал участие в работе съезда, ботаников, на котором выступил с докладом по экологии дуба в степных насаждениях. В момент поездки с Вавиловым он был профессором Воронежского сельскохозяйственного института и членом совета, при областном управлении по опытному делу, возглавлял которое Чаянов.

"Дорогой, по возвращении из Каменной степи, - писал Вавилов Мальцеву, - мы о многом договорились, и они определенно мне сказали, что известный процент сумм, поступающих в Областное управление, будет предоставлен Степной станции, поэтому Вы смело можете обращаться к ним за материальной поддержкой и было бы очень хорошо не откладывать этого".

Мальцев не стал откладывать: надо действовать, пока, не передумали.


2


И снова, в качестве инкассатора, замелькал на дорогах между Каменной степью и Воронежем, между Воронежем и Петроградом уже знакомый нам Кожухов, Иван Васильевич Кожухов - теперь я знаю имя и отчество этого человека. По пути, выполняя просьбу Вавилова, он заезжал в Козлов к Мичурину: завозил семена дикого риса, о которых Николай Иванович извещал в письме Ивана Владимировича и просил высеять их в речной ил. Из Козлова Кожухов должен был еще куда-то заехать, так как какой-то Иванов пообещал Вавилову добыть лошадь, и теперь Кожухову поручалось эту лошадь во что бы то ни стало заполучить.

Возвращение Кожухова, в Каменную степь всякий раз было событием: побывал в Петрограде, привез деньги, новости и письмо от Вавилова.

Мальцев брал деньги, письмо и шел к себе - он любил читать, считать, думать в одиночестве. Вавилов сообщал, что Степной станции он передает половину всей суммы, полученной Отделом за август - 100 миллионов рублей. Столько же обещают и в сентябре. Этого, конечно, мало, но ничего не поделаешь, надо энергичнее и немедленно тормошить Чаянова и Кобранова.

И еще извещал Вавилов: на днях прибывает большая партия семян - из Америки 200 пудов гороха, из Аляски такое же количество фасоли, 100 пудов американского пырея, 50 пудов суданской травы. Большая часть этих семян будет тут же отправлена в Каменную степь. "Пускать их на продовольствие, конечно, нельзя, во-первых, по договору, а во-вторых, и по существу дела. Но это обстоятельство позволяет выделить больше продовольственных семян из Воронежа, если Вы найдете это возможным..."

Мальцев положил перед собой большие листы бумаги - он всегда писал только на больших листах, чтобы просторнее было его размашистой руке - и начал излагать свои мысли.

Сначала, надо отчитаться: осенью высеяли 679 образцов озимых культур. 20 десятин заняли под хозяйственный посев - для хлеба. Сколько намолотили? Ну, об этом он промолчит. Они там ближе к власти - перебьются, а тут надо работать, надо за работу платить.

Да, расходы он перечислит: за вспашку зяби нужно платить 400 пудов зерна, за обмолот ржи уже ушло 300 пудов, на уплату поденщикам, за сбор опытных посевов и прочее - 250 пудов, на выплату старых долго 186 пудов, на обсеменение двадцати хозяйственных десятин потрачено 120 пудов. Сколько остается? Остается один пшик.

За присылку ста миллионов спасибо, конечно, однако только за ремонт жилья - крыши все протекают - нужно отдать сейчас не менее миллиарда рублей. А хлеб по нынешнему, слава богу, урожайному году идет не дороже 800 тысяч за пуд. Бесценок, гроши - нет никакого смысла продавать его сейчас, к весне хоть немного да подорожает. Мальцев давно уже привык жить и станцию содержать своим натуральным хозяйством.

Удивительно, как же хорошо понял его Вавилов. Прочитал он этот отчет и тут же настрочил Чаянову:

"Дорогой Сократ Константинович.

Получил извещение от А.И.Мальцева, что их финансовые дела крайне плохи. Хлеб стоит очень дешево, продавать его в настоящее время - значит остаться к весне без ресурсов...". А дальше снова, изложил все те покорнейшие просьбы, которые Чаянов, по возвращении из Каменной степи, обещал исполнить.

И тут же пишет большое, какие еще никогда и никому не писал, послание Мальцеву. И отправляет его с нарочным. Нарочному Вавилов поручает произвести в Каменной степи опытные посевы озимой пшеницы. Так они договорились с Мальцевым: чтобы не увеличивать штат Стенной станции и повысить качество испытаний, все опытные посевы отныне должны будут выполнять ученые специалисты Отдела, - нечего им сидеть в Петрограде на голодном пайке. Пусть каждый приезжает на лето сюда и занимается здесь своими культурами: высевает, изучает, обобщает наблюдения. В помощь этим специалистам можно будет присылать студентов-практикантов из сельскохозяйственных вузов - им тоже полезно приобщиться к исследовательской работе, сначала под присмотром специалиста, а потом и самостоятельно. Рождалась совершенно новая система постановки опытов, какой еще не было нигде. Она начнет действовать с весны 1923 года, а сейчас, для пробы, посылался только один человек - посеять озимые.

Поздновато, правда, сеять, уже наступил октябрь. Сам Вавилов не был уверен в выполнимости этого задания, а всё же посылал. На то была другая причина.

"Очень хорошо было бы, - писал он Мальцеву, раскрывая и эту причину, - если бы Вы могли послать некоторые количества, продовольственного материала в Петроград, это было бы огромным подспорьем и позволило бы поставить на ноги Детскосельскую станцию. Новгородскую станцию, да и нужно для самого Отдела".

Вавилов не приказывал Мальцеву, не распоряжался его хозяйством. Он помощи просил у него, как у своего заместителя: им в Петрограде нечего есть, расплачиваться нечем. А уж какое количество да и вообще есть ли возможность выделить часть хлеба - это "решите Вы сами".

Вот за этим решением, с деньгами на отправку зерна в Петроград, и ехал нарочный.

Степная опытная станция была первенцем у Отдела прикладной ботаники. Старшей сестрой в увеличивающемся семействе опытных станций. Ну а старшей в семье положено выхаживать младших, помогать им, тем более когда об этом просит глава семьи, похваливший её: "Вообще Воронежская станция выдержала экзамен на 5".

Это за опытные посевы, за ту огромную работу, выполненную не только без кредитов, но и почти без жалованья. Отдел дал лишь крохи, да и те начали поступать, только к концу сезона.

Этой "пятеркой" на таком экзамене она заслужила самое почетное место на выставочных стендах Отдела. И ей отдали это место. Так в коридоре Отдела, появились ее фотографии, образцы, снопики. А при первой же возможности возобновить издание "Трудов", Вавилов написал Мальцеву: "Покорнейшая просьба к Вам составить страничек на 6 описание Воронежской станции; её главные задания, история, организация и итоги её деятельности в сжатом и ярком очерке. Словом, напишите его, когда будете в хорошем настроении".