Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига

Содержание


В полосе боевых действий
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   22

А вообще-то он был доволен Кожуховым: вот кого надо ставить вместо Гринцевича, который очень уж часто стал выхваляться, что был «прикащиком» у графа, и граф давал ему полное право распоряжаться хозяйством и людьми. И было в этих нагловатых выхвалениях, в злых притязаниях что-то нехорошее, раздражавшее, в том числе и самого Мальцева, который больше всего боялся разлада в этом тесном мирке обитающих в доме на степном юру сотрудников...

А далеко на юге. пока еще где-то далеко, за доном, за линией фронта зашевелилась и сдвинулась казачья армия генерала Краснова. Она наступала сразу по трем направлениям, на одном из которых должна была оказаться и Каменная степь.


Мальцев – Регелю 3. 8 (н.ст.). 1918 года:


«Положение здесь с каждым днем становится все грознее и опаснее. Переживем ли мы его? . .»


^ В ПОЛОСЕ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ


1


Ах, как грустно было в степи. Все дни напролет с хмурого неба монотонно и ровно сеялся на землю дождик. Будто расплакалась сама природа и никак не могла выплакаться.

Весь август сыпался и сыпался мелкий дождик, мешая управиться с полевыми работами – хлеб все еще оставался в копнах, хотя давно надо было обмолотить его. И озимые не все посеяны. Не запасли и кизяков для отопления, а дров купить не на что.


Мальцев –Регелю 30. 8. 1918 года:


«Спешу сообщить вам, что сейчас через наш участок бегут эшелоны Красной Армии из Бутурлиновки; вероятно, уже через несколько дней весь этот район, включая Таловую, будет занят казаками и мы будем отрезаны от Петрограда.

Хлеб у нас еще не обмолочен, овес не свезен с поля, почва не обработана – деньги нужны до крайности. Мы все сложились и на свое средства до сих пор поддерживали хозяйство, но теперь и у нас привезенное Кожуховым жалованье истощается. Думаю, через неделю снова посылать к вам за деньгами. Очень прошу подготовить для хоз. нужд. станции хотя бы некоторую сумму денег».

По участку движутся отступающие войска, следом вот-вот нагрянут казаки. а крестьянин думает и говорит о неподготовленной земле, не свезенном с поля и необмолоченном хлебе.

По неубранным полям двигалась война, несущая смерть и страдания. Она сократит численность населения страны на 13 миллионов человек. Но и в этот страшный момент над всеми явлениями человеческой жизни в уме земледельца господствовала забота о хлебе насущном. Хлеб – вот та древнейшая связь, которая соединяет человека не только со всей окружающей природой, но и жизнью на земле. Все минется – останется земля и возделывающий человек.

Письмо Мальцева пробьется через хаос, через ряды войск и достигнет Петрограда не скоро. Не скоро и ответ вернется.


Регель – Мальцеву 15. 10. 1918 года:


«Дорогой Александр Иванович!

Кредиты за истекшее полугодие закрыты с 31 июля, а за текущее полугодие только вчера получена ПЕРВАЯ ассигновка, но только на часть испрашивавшихся. За деньгами пришлите в ноябре и предупредите посылаемого, чтобы он готовился ждать здесь 2-3 недели. Посылаю заверенную копию с постановлением Земельного Отдела воронежского Губернского Совета Рабочих и Крестьянских Депутатов от 29 августа за № 5410 о признании неприкосновенности земельного участка Степной опытной станции.

Желаю Вам в ваших стараниях спасти хоть кое-что от разрушения на нашей станции».

Однако Кожухов не сможет выехать ни через неделю, ни в ноябре – выберется лишь через четыре с половиной месяца.

По дорогам, напрямик по степи двигались отступавшие войска, катились обозы. Опытная станция, занимавшая возвышенное положение в степи и находившаяся поблизости от железнодорожного узла, – в 10 верстах от Таловой, – сделалась стоянкою сменявших друг друга войсковых частей и их штабов. В дома, из которых только что ушли солдаты, снова набивались целыми ротами. Вдоль лесных полос и под их защитой солдаты рыли окопы и траншеи. На крыше лабораторного дома, откуда просматривалась вся округа на несколько верст, устраивали наблюдательный пункт.

Сюда же, на подмогу, прибывали полки, сформированные в уездах из рабочих и крестьянских отрядов Красной гвардии. Рассредотачиваясь по степи, они окапывались у лесных полос, по кромкам оврагов и балок.

С юга, от Дона, надвигалась казачья армия генерала Краснова – ее и высматривали с крыши наблюдатели.

И закачались людские волны по степи: Бежали пешие, скакали конные. И яростные крики «ура» прокатывались то в одну сторону, то в другую. два дома на степном юру посреди Русской равнины переходили из рук в руки. По ним, как по единственному в степи ориентиру, пристреливались из пушек противоборствующие стороны. У этих двух домов сшибались в рукопашном бою.

На ограде у домов, на углах, на деревьях у дорог по всей Каменной степи белели наклеенные объявления, в которых разъяснялось. что это не имение, а опытная станция, что занимается она изучением хлебных культур и что всякий человек призван охранять все, тут имеющееся, не нарушать работу научных учреждений Каменной степи.

В кармане у Мальцева лежал мандат за номером 5410, признававший неприкосновенность Степной опытной станции. Однако какая бумажка могла уберечь, защитить дом или человека, когда войска сшибаются.

В октябре фронт переместился к Таловой, и опытная станция оказалась в тылу у казаков. Надолго ли?

В начале января 1919 года, разбитые под Таловой, они покатились за Дон. Снова через Каменную степь, по полям и дворам.

Мальцев - Регелю 13.1.1919 года:

"Служащие отдела, находящиеся на Степной опытной станции, в высокой степени пострадали во время военных действий, происходивших в сентябре на линии Таловая - Бутурлиновка, особенно при отступлении армии к ст.Таловой. Кучки отступающих вооруженных солдат врывались в квартиры служащих и под угрозой смерти, с бомбами в руках, производили грабеж, забирая всё, что могли несли, в особенности одежду, обувь и т.п. имущество. Чего же не могли уносить, били, напр. посуду, или рвали, напр. разрывали в клочки белье и т.п. Никакие просьбы, уговоры, ограждающие документы и даже слезы женщин не останавливали грабителей. Грабежи эти продолжались несколько дней, наводя на всех ужас. За ними на станции у нас останавливались штабы железного и др. полков с массою солдат, повозок и лошадей. Запасы фуража, продовольствия и топлива - всё это было съедено или уничтожено ими; была выбрана даже вся вода в колодцах; солдаты не слушались своего начальства, ломали на. костры наши изгороди, постройки, жгли наши перевозочные средства (сани и телеги), и если не грабили открыто, то хозяйничали в квартирах служащих, унося всякие хозяйственные и др. принадлежности. К этому нужно еще добавить, что участок Степной станции попал под артиллерийский обстрел, снаряды рвались на дворе участка и служащие вынуждены были скрываться в погребах. Многие не вынесли всех этих ужасов и до сих пор еще не могут оправиться от нервных потрясений, нуждаясь хотя бы в примитивном лечении. Им необходима скорейшая помощь, так как они свой долг выполнили до конца, - они не покинули своего учреждения даже в моменты смертельной для себя опасности и сохранили в целости все важнейшие научные материалы (собранные гербарии, образцы с заказных участков и т.д.). Между тем в соседних казенных учреждениях Каменной Степи, как Докучаевская опытная станция, Бобровское опытное поле и школа даже заведующие этими учреждениями не имели сил оставаться и покинули их.

Имея в виду все вышеизложенное, я и обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой - возбудить ходатайство о выделении единовременного пособия, хотя бы в размере месячного оклада как пострадавшим во время военных действий нижеследующим служащим, работающим на Степной станции: ассистенту В.А.Кузнецову, лаборанту Т.И.Громовой, техникам Н.Г.Трауцкому и И.Кожухову и специалисту А.Мальцеву".


Гегель - Мальцеву 20.1.1919 года:


"Дорогой Александр Иванович!

Прибыл Кожухов, не знаю, сумею ли я отпустить вам 20 тысяч, но постараюсь выбрать для вас и передать Кожухову до 15 тыс. Кроме того, постараюсь выбрать до 25 тысяч на постройки. Хорошо, что вам удалось удержаться на станции. Вот всё, что могу сказать. А ужасы такого рода успели уже войти в обычай за последнее полугодие, так что этим не удивите.

Ходатайство ваше о пособии служащим станции пошлю в Ученый Комитет, но считаю бесцельным. Так, например, меня обокрали вторично во время моей служебной поездки, т.е. обчистили мою квартиру во время моего отсутствия на 12 тысяч рублей, а ходатайство о выдаче мне 1/6 этой суммы (2 тыс.) отклонено контролером.

Всего вам хорошего

Ваш. Роб.Регель".

2

А из-за Дона, куда войска Южного фронта потеснили изрядно побитые полки казачьей армии Краснова, снова надвигалась гроза. Главной ударной силой на этот раз являлась Добровольческая армия Деникина, подпираемая интервентами.

И опять потекли с юга войска, обозы, штабы. Не умещаясь на дорогах, они двигались напрямик через поля, подминая копытами, колесами, ногами вызревающие хлеба и травы.

Все на борьбу с Деникиным! Этот ленинский призыв прозвучал как набат, сзывающий на защиту Отечества, оказавшегося в смертельной опасности. Наступали решающие для революции дни – со взятием белогвардейцами Курска, и Воронежа до Москвы им будет рукой подать, 200 с небольшим километров.

Но чтобы взять Воронеж, Деникину нужно было проломить линию фронта, проходившую южнее Таловой.

И завязалась жестокая драка. Опытная станция много раз переходила из рук в руки вместе с её персоналом. Так что довелось повидать и кавалерийские, и рукопашные схватки, не однажды попадать под прицельный артиллерийский обстрел.

Казалось, здесь, в степи, сошлись все силы вздыбившегося мира, а несчастных служащих станции судьба призвала в свидетели, поместив в самое пекло войны. Не поэтому ли их не тронули, не лишили жизни ни красные, ни белые: пусть смотрят, запоминают - потом расскажут всем.

У них уже не осталось никакого имущества, какое могли унести, разбить или порвать солдаты, так что и забот о нём не было.

Единственным достоянием, которым владел Мальцев, был гербарий, насчитывавший около тысячи видов растений, собранных в степи. Он прятал и перепрятывал его с чердака в подвал, из подвала в подпол.

Против 40 стрелковой дивизии Красной армии, державшей здесь оборону, наступали войска Донской армии. Осенью они потеснили оборонявшихся, и 1 октября конница Мамонтова захватила Таловую. Однако ударом со стороны Калача конники Будённого 4 октября освободили Таловую - линия фронта снова отодвинулась в Каменную степь.

Смотрите, запоминайте.

Будённый повел свой корпус на Воронеж, захваченный генералом Шкуро в ночь на 1 октября.

Деникин бросил на прорыв конницу генерала Мамонтова, которой удалось занять Таловую.

Утром 24 октября конники Буденного, поддержанные стрелковыми частями, освободили Воронеж.

Началось планомерное изгнание деникинцев с воронежской земли и уже к середине декабря 1919 года вся губерния была. очищена от белогвардейских войск.

А свидетели наши словно онемели, от перенесенных ужасов и нервных потрясений лишились дара речи и письма. Только и сообщили в Петроград: опытная станция, почти два года отрезанная гражданской войной от центра, двадцать три раза переходившая из рук в руки, осталась не только без всяких средств, без тягловой силы, но и с поврежденными постройками, с изломанным инвентарем.

Но не была покинута на. произвол судьбы.

Не удивительно ли?

Почти два года по Каменной степи двигались и двигались полки, штабы, обозы Южного фронта. Шли пешие, скакали конные. Двигались то с севера на юг - от Таловой к Бутурлиновке, то вспять откатывались - от Бутурлиновки на Таловую. Мимо двух домов на степном юру прокатилось 23 красных потока и 23 - белых. Так что все бои за Таловую, все бои за Бутурлиновку, которые отмечены в истории гражданской войны, начинались или разворачивались тут, в Каменной степи, оказавшейся вместе с одиночными домиками опытных станций и их малочисленным персоналом в самом центре Южного фронта.

Можно лишь диву даваться, что живы остались, что ни одного из них не подхватили белые потоки, не выплеснули за кордон. И подхватили бы, и унесли бы - сделай только шаг один, выкажи лишь порыв или отчаяние. Но схлынули потоки - а они все тут, все на месте. Поднялись, как поднимается после хлестких ливневых дождей приникшая к земле трав.

Удивительно еще и потому, что в те грозные годы и в более тихих местах ликвидировались многие опытные поля и станции "как по причине нормальных и насильственных смертей заведующий (гражданская война, бандитизм), так и по причинам неоднократных грабежей и разгромов". Эти слова я взял из истории сельскохозяйственного опытного дела, написанной Чаяновым, о котором я уже упоминал. Он же привел и конкретный пример: "После революции Мичурин не был понят местным населением, и все его имущество, как и научные приборы, были у него отобраны".

В сентябре 1920 года к Мичурину заехал Вавилов и увидел "убогую полуразвалившуюся избушку, в которой жил и работал выдающийся плодовод нашего времени. В запущенном саду приходилось разыскивать замечательные гибриды, не было рук, чтобы привести сад в порядок".

Нет, в Каменной степи не только выжили, никуда не кинувшись, но еще и работали. Даже не верится, но документы подтверждают: весной 1919 года на станции было высеяно 32 образца зерновых культур. Выходит, еще и опытами продолжали заниматься!

Но больше ни слова об этом тяжком и страшном годе. Свидетели молчали. Ничего не рассказал и Мальцев. Потому, может быть, не рассказал, что некому было: Регель сообщил Мальцеву, что уезжает к своим бедствующим родственникам в Вятскую губернию, а в январе 1920 пришло трагическое известие - умер...

3

Роберт Эдуардович Регель, в последнее время сделавшийся "крайним пессимистом, готовым к смерти в любой час", умер неожиданно для всех. Прибыв по делам службы из Петрограда в Москву, он решил съездить на несколько дней в Вятскую губернию, - навестить семью, от голода и холода уехавшую из столицы. По дороге заразился сыпным тифом и 20 января 1920 года умер на. руках болезненной жены Эллы Федоровны в селе Грахово* Елабужского уезда. Умирая, Регель завещал все свое состояние - ценнейшую библиотеку - Отделу прикладной ботаники. Семья осталась без всяких средств, так как он "все силы и всю энергию тратил на созданное им дело, совершенно не интересуясь материальной жизнью".

В последние годы жизни профессор Регель входил в Комиссию естественных и производительных сил России при Академии наук - науки Бюро прикладной ботаники и селекции, - нынешние сотрудники ВИРа адрес указать не могли.

Я стоял у дома, который, должно быть, часто снился Мальцеву. Сюда приходили его письма с просьбой о помощи - совсем обнищали в Каменной степи. Сюда шагал через весь город Кожухов, посланный за тысячами. Здесь, вот у этих ворот, Регелю предстояло с двенадцати часов ночи до трех утра дежурить с винтовкой для поддержания порядка. Поэтому после работы он не пошел домой, а сел за письма. Одно из них - Вавилову.

Был вечер 25 октября 1917 года. В городе все больше сгущалась ружейная и пулеметная перестрелка. Изредка, перекрывая её, раскатывался гул пушечных выстрелов - стреляли орудия Петропавловской крепости. К Зимнему, последнему оплоту Временного правительства, стягивались восставшие - готовились к штурму. А Регель, затворившись в кабинете, - вон там, за одним из окон, на 4-м этаже, - пишет в Саратов письмо Вавилову:

"Представил Вас на должность помощника (заместителя) заведующего Отделом прикладной ботаники с 1 октября сего года..."

Представляя его кандидатуру, Регель сказал: "В лице Вавилова мы привлечем в Отдел прикладной ботаники молодого талантливого ученого, которым еще будет гордиться русская наука..."

Не знаю, кому ныне ведома эта тайна распознания таланта в молодом ученом, еще не заявившем о себе никакими открытиями? Неужели унесли её с собой ученые прошлого? Я задаю себе эти вопросы потому, что не слышу теперь подобных характеристик, таких уверенных предсказаний.

"Выборы в Совете заведующих отделами, - продолжал письмо Регель, - состоялись в четверг 19 октября, и вы избраны, как и следовало ожидать, единогласно..."

До 12 ночи еще далеко, и Регель не торопится, делится с Вавиловым шутливым сожалением: "Это радостное событие для нас нельзя сейчас подкрепить соответствующими пожеланиями, проглатывая при этом подходящую жидкость за общим столом или столиком".

Регель посмотрел на часы - было половина одиннадцатого. За окном темень. И Роберт Эдуардович приписал:

"Через 1 1/2 часа отправляюсь дежурить от 12 до 3 час. ночи на улице у ворот с винтовкой в руках (с вечера у нас электричество не горит). Дежурить буду, но что буду делать с непривычной винтовкой - не знаю".

Он сидел за одним из этих окон на четвертом этаже и ничего еще не знал. Не знал, не слышал, что именно в эти часы, когда писал Вавилову письмо, с Невы прогремел выстрел "Авроры" - сигнал к штурму Зимнего.

Стрелка приближалась к 12 часам ночи. "И вдруг, - вспоминал один из временных министров, засевших в Зимнем, - возник шум где-то и сразу стал расти, шириться и приближаться, и в его разнообразных, но слитых в одну волну звуках сразу зазвучало что-то особенное, не похожее на те прежние шумы, - что-то окончательное".

Нет сомнения, эти шумы слышны были и тут, в двадцати минутах пешего хода от Невы, и они наверняка достигли слуха пишущего профессора, но сознания его не коснулись. Восставший народ уже штурмовал Зимний дворец, а Регель всё писал письмо Вавилову.

Об этих событиях, о том, что низложено Временное правительство, что передано в эфир ленинское воззвание "К гражданам России" и что в Смольном открылся П Всероссийский съезд Советов, он, должно быть, узнает, когда выйдет на улицу с винтовкой и станет у ворот вот этого дома...

После смерти Регеля к этим воротам подойдет Николай Иванович Вавилов, поднимется на четвертый этаж, сядет за его стол и напишет: "Сижу в кабинете за столом Роберта Эдуардовича Регеля, и грустные мысли несутся одна за другой. Жизнь здесь трудна, люди голодают, нужно вложить в дело душу живую, ибо жизни здесь почти нет... Надо заново строить все. Бессмертными остались лишь книги да хорошие традиции..."

И он принялся вкладывать в дело душу живую - возрождать заглохшую было жизнь.

"За всей этой черновой административной работой я отошел от настоящей работы, но только ради неё, - сообщал он друзьям. - Мне кажется, что я остался верующим человеком, каким был в детстве, только вместо одного бога служу другому. И, право, хочется создать храм науке, настоящей науке. Для этого нужны кирпичи, балки, вот их-то и возишь теперь. Может быть, это всё утопия. Но мы утописты, не правда ли?"

И уже мечтает: "Собираюсь во что бы то ни стало послать осенью 1921 г. за границу за материалами. Нужно бы снарядить экспедицию в Африку, где почти не изучены культурные растения. Убежден в том, что новые работы вскроют тьму нового. Но это почти утопия по времени..."

Однако он и в эту утопию сумел вдохнуть жизнь. Именно в 1921 году он сам поедет за границу, посетит Америку и многие страны Западной Европы, соберет там огромный материал. Снарядит экспедиции не только в Африку, но и по другим континентам.

Многие из этих утопий зародились тоже здесь, за одним из этих окон на четвертом этаже дома № 61 по 2-й линии Васильевского острова.

Стоял я и думал: как же разумно распорядилась история, расположив рядом штабы по руководству работами в Каменной степи: на углу Большого проспекта и 1-й Линии Васильевского острова жил Докучаев, начавший преобразование Каменной степи, а чуть дальше, на углу Малого проспекта, где 1-я и 2-я линии Васильевского острова почти сходятся, обосновалось Бюро прикладной ботаники. Ведь именно Регель вложил немало сил в возрождение опытного дела в Каменной степи, в продолжение начатого великим Докучаевым, его учителем.

Приводить бы сюда молодых ученых - и рассказывать, чтобы знали, как и что начиналось, чтобы новое поколение не считало, что жизнь и история начинается с них. Они продолжатели.

4

Весть о смерти Регеля ошеломила Мальцева: умер человек, на котором держалось дело, который был душой и творцом этого дела. И всё, что так волновало и ужасало еще недавно, вдруг померкло, ушло в прошлое, в котором жил надеждой: вот окончатся все эти страхи, грабежи, атаки и перестрелки, и дело снова воспрянет, потому что там, в Петрограде, все на своих местах. Сейчас было страшнее - рухнула опора, на которой покоилась надежда.

- Ряды русских ученых редеют день за днем, и жутко становится за судьбу отечественной науки, ибо много званых, но мало избранных, - с горечью проронил Вавилов, узнав о кончине Регеля.

Так ведь Вавилов почти не работал с ним, но и ему, молодому, окруженному толпой увлеченных сподвижников, жутко становилось от одной этой мысли: нет Регеля. А каково было Мальцеву? Много лет проработав с ним, он лучше кого бы то ни было знал роль Регеля в становлении дела, столь нужного и полезного России. Не рухнет ли оно, это дело, без которого он, Мальцев, потеряет смысл своих трудов, своих жертв, своей жизни?

Из Петрограда приходили письма, в которых рисовали "картину почти полного, словно после нашествия неприятеля", разрушения: в помещениях Бюро "трубы отопления и водопровода полопались, масса материала съедена голодными людьми, всюду пыль, грязь, и только кое-где теплится жизнь, видны одинокие унылые фигуры технического персонала, лишившегося руководителя".

Такую картину запустения увидел новый заведующий, который несколько лет назад знал это научное учреждение совсем иным. Однако он не пришел в уныние.

- Жизнь коротка - надо спешить, - сказал преемник Регеля.

"И в этом царстве начавшегося тления, грозившего уничтожить долголетнюю творческую работу многих предшествующих лет, вдруг всколыхнулась жизненная волна", - засвидетельствовал очевидец.