Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига

Содержание


Выпад первый
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   22

Однако вернемся к Мальцеву.

- Таким образом, - сказал он, подводя итог, - установление гомологических рядов, выдвинутое профессором Николаем Ивановичем Вавиловым по отношению к возделываемым растениям и примененное мною еще раньше при изучении овсюгов, имеет большое практическое значение и при систематическом изучении рас у сорных растений, как метод работы, позволяющий даже предусматривать расы у других видов. С этим не только облегчается сама работа, но и устанавливаются те пути, по которым идет эволюция организмов.

Сказав: "еще раньше", Мальцев не оспаривал приоритет открытия, а лишь подчеркивал: и он шел этим путем, именно этот метод изучения и позволил ему познать биологию сорных трав, возделываемых человеком без всякого умысла.

Читал я выступления на съезде в Воронеже и поражался силой духа собравшихся на него ученых. В годину страшнейшей разрухи, когда многим казалось, что жизнь в России замирает, они продолжали делать свое дело, не обнаруживая не только отчаяния, но даже уныния. Нет, не так. Они продолжали делать свое дело с каким-то отчаянным напряжением, будто именно от них зависела, вся будущая жизнь на земле и они это сознавали. События не заслонили их, не сделали маленькими.

Если бы я не знал, что съехались они сюда, в центр разоренного черноземья, в трудном 1920 году. когда истерзанная снарядами и копытами земля еще не остыла, то решил бы: съезд проходил гораздо позже, когда жизнь наладилась.

Нет, они не были увлечены революционным порывом, но они – ученые, а ученые в России всегда служили народу и в науку шли не за блага. На этом, думается мне, и основывалась сила духа - на служении не себе, а народу.

Вавилов не любил громких слов и сказал проще:

- Будем заниматься своим делом, будем пытаться вести свою линию. Это трудно, но тем больше желания, чтобы это шло так, как хочешь.

Были, конечно же были люди и иных устремлений, однако они, видимо, не торопились "попасть в историю" и рядом с действующими лицами того времени пока, что не появлялись. Они заявят о себе позже.

Не знаю в точности, что дал науке воронежский съезд ботаников - написано о нём мало, даже редко упоминают. Но один результат его ясен: он сплотил научные силы, вдохнул уверенность. И "дал строгое научное направление", - утверждал в одной из неопубликованных статей Чаянов.

Из этой статьи я узнал, что приглашали на съезд и еще мало кому известного Мичурина, но он из-за болезни приехать не смог. Тогда, решили командировать к нему группу делегатов съезда. Кто был в этой группе, - кроме Вавилова, - не знаю, и Чаянов не указывает. Но твердо знаю - Вавилов заезжал к Мичурину. Тогда-то и увидел он халупу, в которой ютился плодовод. И с той поры делал всё, чтобы помочь опытнику.

Вскоре, как засвидетельствовал Чаянов в своей истории сельскохозяйственного опытного дела, "Мичурин был признан высокими сферами выдающимся самородком страны (русским Бурбенком*), и его скромная лаборатория была посещена не только местными губернскими властями, но и самим председателем ВЦИКа тов.Калининым".

В полном составе делегаты съезда посетили Воронежский сельскохозяйственный институт, где состоялось торжественное заседание - ученые встретились со студентами. Все делалось для того, чтобы возбудить энергию возрождения, заразить этой энергией молодое поколение будущих агрономов, ученых. Потом забудется эта нарождавшаяся традиция - приходить корифеям науки в студенческую аудиторию. И жизнь студенчества сделается замкнутой, общение будущих специалистов ограничится узким кругом своих преподавателей, которые тоже замкнутся в своем тесном кругу. Это обеднит всех и обескрылит.

Бодрым вернулся Мальцев со съезда в обветшавшее своё хозяйство на степном юру, в котором научная деятельность едва теплилась. Может, помощь ему пообещали, а может и пособили деньгами, сельскохозяйственными машинами и орудиями. Во всяком случае именно с этого времени начала оживать Степная опытная станция.

Мог ли предполагать Мальцев, что, оживая, станция стремительно двинется к своему "звездному часу", который озарит светом всю сельскохозяйственную науку. И вдруг погаснет, не оставив ни малейшего отблеска на страницах истории. Лишь письма да отрывочные воспоминания каменностепцев донесли до нас рассказы, похожие на легенды, о том научном подвиге, который совершили вавиловцы в Каменной степи. Да,, именно о этого момента, с начала 20-х годов, каменностепцы будут гордо именовать себя вавиловцами.

Но всем еще предстояло пережить голодный 1921 год.

4

Вот и сказаны все прощальные слова. Профессор Заленский пожелал большому кораблю - большого плавания. Ученые Саратова, провожали Вавилова в Петроград - на руководство Отделом прикладной ботаники. На этот раз провожали навсегда - жизнь налаживается, и заведующему надо быть у руля.

Был март 1921 года.

Вместе с Вавиловым снялись с места и двинулись в путь 27 человек - вся лаборатория, им созданная. Связали свои вещички в узлы, упаковали в ящики гербарии, коллекции хлебов в снопах, в колосьях, в семенах, все научные пособил, таблицы, личные библиотеки и - в путь, вместе со своим руководителем, доверив ему свою судьбу.

Перед ними открывались новые горизонты, и они были полны светлых надежд на будущее.

Ехали товарным поездом в вагоне-теплушке, который и стал на несколько дней домом на колесах.

В вагоне была "буржуйка" - чугунная печка, топливо для которой добывали на остановках.

Прибыли в Петроград через неделю. Поселились не на Васильевском острове, где находился Отдел, а в здании бывшей канцелярии министра земледелия, рядом с Исаакиевским собором.

Когда-то здесь распоряжался Ермолов. В те времена, по делам экспедиции, заходил сюда Докучаев. Отныне и навеки в этом доме поселялись растениеводы. Отдел со временем будет преобразован в институт прикладной ботаники, а потом - во Всесоюзный институт растениеводства (ВИР). Однако располагаться эти учреждения будут всё время в доме 44 у Исаакиевского собора.

Так что, дорогой читатель, когда будешь проходить мимо, то остановись у мемориальной доски с барельефом Николая Ивановича Вавилова.. Остановись и подумай.

Новоселье причиняло массу хлопот. "Воюем с холодом в помещении, за мебель, за квартиры, за продовольствие. Попали действительно на Петроградский фронт, да еще в кронштадскую историю," - писал Вавилов в Саратов. И признавался: - трудновато заново налаживать работу Отдела и устраивать 60 человек персонала (вместе с питерскими).

Молодой, тридцатитрехлетний руководитель Отдела бодрился, но ему было страшно. Иногда думалось, что не справится с делом и учреждение распадется или ликвидируется, а он сорвал с места столько людей, у которых в Саратове было жилье, была работа, к тому же там не так холодно, не так голодно.

За мебель, за квартиры воевать было проще - в конце-концов находилось и то и другое. Хуже было с продовольствием - карточки не отоваривались по много дней.

Вавилов спешно пишет в Каменную степь Мальцеву: без вашей помощи, без вашего хлеба пропадем, присылайте, что есть.

Мальцев сердился, бурчал, как сердится и бурчит всякий крестьянин, посылающий продукты взрослым детям своим в город. Бурчит, но посылает. Посылал и Мальцев.

Однако знал ли кто из них, что самое страшное впереди? Должно быть, догадывались - тревогу вселил предыдущий 1920 год с его жарким летом и сухой осенью: за бездождным октябрем наступил холодный и сухой ноябрь, что предвещало гибель озимых. Об одном теперь просили крестьяне бога: хорошего марта, без прошлогодних ранних оттепелей и погибельных льдов.

Но март опять дохнул таким теплом, что не оставил никакой надежды - озимь пропала. За теплым мартом наступил сухой и жаркий апрель. Всё повторялось по прошлому году...

5


Только-только обосновались на новом месте, и вдруг совершенно неожиданное известие - из Соединенных штатов пришло приглашение на Международный конгресс по сельскому хозяйству, а точнее, на конгресс по болезням хлебных злаков. Приглашали двух советских ученых. Совет Труда и Обороны принимает решение: командировать известного фитопатолога Артура Артуровича Ячевского и Николая Ивановича Вавилова с выдачей им достаточных средств в золотой валюте для закупки семян, оборудования и научной литературы.

Если бы Вавилов знал. каких хлопот ему будет стоить эта поездка в Америку... В одном из писем он признавался: знай раньше - воздержался бы от этого предприятия. При этом, правда, добавил: "м.б." - может быть, воздержался бы.

Нет, не воздержался бы, как никогда не отказался бы от своего предназначенья. Понимал: поездка эта необходима, она "Нам всем даст так много, что надо попытаться".

Двое советских ученых в Америке оказались в центре внимания, их приглашали в университеты, научные учреждения, на митинги, и всюду забрасывали вопросами.

Сообщая об этом на Родину, Вавилов писал: "Заключаем союз Америки и России в области прикладной ботаники".

Николай Иванович оценивал свою миссию скромно. Нет, они налаживали союз не только в области прикладной ботаники, они прокладывали путь к политическому союзу двух стране И это осознавали в Америке, я осознавая, писали в газетах: "Если все русские такие, то нам стоит дружить с Россией!"

Не Вавилов я Ячевский настояли на встрече с министром торговли США, Гувер сам пригласил их к себе. Говорили о недороде в истерзанной войной России, о голоде и необходимости благотворительной помощи. И пошли к российским портам корабли, груженые на этот раз не оружием, а хлебом - для голодающих Поволжья. Не велика помощь для истощенной, обносившейся, обнищавшей России, а все же кого-то спасла от голодной смерти. Спасибо и за это от имени спасенных. Спасибо американцам и Вавилову, по собственному почину исполнившему великую миссию в трудную для родного народа годину.

И все же главным для Вавилова-ученого был союз в области прикладной ботаники. Для достижения этой цели он побывал в Бюро растительной индустрии, две тысячи агрономов-разведчиков которого и были теми самыми "охотниками за растениями", собиравшими по всему свету семена новых культур и новых сортов. Пакетики с семенами, ящики с черенками и плодами ежедневно поступали от них со всех уголков мира. Именно здесь, в вашингтонском Бюро, Вавилов записал: "И существуют ли в мире еще порты, куда бы не заходили американские яхты с охотниками за растениями?" Пожалуй, не существовало уже не только портов таких, но и не было уголков, в какие бы не забирались американцы. Побывали даже в Якутии. Спросите, а что там было делать агрономам-"охотникам"? А вспомните, там вызревало три сорта пшеницы, успешно возделывался и ячмень.

В Америке Вавилов не только знакомился о работой родственных научных учреждений, ходил по теплицам, оранжереям, лабораториям, но и собрал большую коллекцию семян многих сельскохозяйственных культур, среди которых были и ценные сорта для засушливых районов нашей страны. В Нью-Йорке по своей инициативе и своей властью открыл специальное агентство - русское Отделение прикладной ботаники и селекции "с целью установления постоянных сношений с американскими опытными учреждениями, с целью сбора образцов растений и семян и научной литературы для русских опытных учреждений.

Задумайся, читатель, над этим фактом. Русское агентство в центре Америки, бойкотирующей Россию... Сколько же энергии надо было затратить! Какой же смелостью и независимостью мышления, каким вольным полетом мысли, высочайшим чувством долга перед страной и человечеством нужно было обладать!

Тут же, ни с кем не согласовывая, назначил и руководителя - во главе русского Отделения поставил давно живущего в Америке русского агронома и геоботаника Дмитрия Николаевича Бородина.

Кто, спросит дотошный читатель, финансировал это заморское учреждение? Признаюсь, этим вопросом я тоже задавался, и он меня ставил в тупик. Ну, в самом деле, не американские же организации взяли на себя все расходы по содержанию этой вдруг возникшей иностранной конторы? Наконец, ответ нашелся. Оказывается, существование Отделения обеспечил на полгода вперед сам же Вавилов, выдав Бородину деньги из тех сумм, которые предназначались для закупки семян и литературы.

И вот что интересно Кажется, никто даже не пожурил Вавилова за эту заранее несогласованную инициативу, за такую трату золотой валюты. Больше того, государственная казна, располагавшая мизерным запасом валюты, не отказалась от дальнейшего финансирования русского Отделения. Оно просуществовало, судя по переписке, не меньше трех лет. Теперь каждый ученый, отправлявшийся в Америку, получал от Вавилова адрес "нашенской территории" в Нью-Йорке, где приезжего россиянина не только привечали, но и помогали ему в наилучшем выполнении порученного дела.

Бородин справлялся с делом блестяще. В первое же полугодие он переслал в Россию около 20 тысяч сортов различных растений, собранных не только в Америке, но и в других странах, огромное количество литературы. Через Отделение было установлено общение не только с учеными Соединенных Штатов Америки и Канады, но и других стран. "В полном смысле слова, - писал Вавилов, - оно сыграло роль для русских опытных и сельскохозяйственных учреждений окна в мир"» А в письме Мальцеву в Каменную степь сообщал: "Из-за границы идет много книг и журналов. Вероятно, ни одно ботаническое учреждение в России не получает так много книг, как мы в настоящее время. Для Вас, вероятно, будет много нового, любопытного". В другом письме ему же пишет о новом поступлении литературы и заключает: "По книжной части мы, вероятно, богаче сейчас чем какое-либо учреждение в РСФСР".

Вавилов пробыл за границей восемь месяцев. За это время побывал не только в Америке, но и в Канаде, в Англии и Франции, в Германии и Голландии, в Швеции и Дании. Везде встречался с учеными, завязывал деловые связи. Всюду видели в нем талантливого представителя русской науки. Он свободно говорил на всех основных языках Западной Европы и это снимало всякие преграды в общении. Всюду, как и в Америке, могли сказать о нем: "Если все русские такие..."

Вернулся Вавилов, нагруженный тремя тысячами научных книг и брошюр. В портфеле лежали подписные квитанции на 279 периодических изданий различных научных учреждений многих стран мира. Он был убежден: чтобы не отстать, чтобы идти в ногу с веком, быть чуточку впереди, нужно знать каждое новое движение мысли в данной отрасли знания...

Недавно я зашел в одну из наших крупнейших сельскохозяйственных библиотек. Спрашиваю, выписывает ли она иностранную литературу.

- Гору, - ответили мне. - И весь этот Монблан лежит мертвым грузом, никто не опрашивает, не читает - не знают языка.

Иногда, правда, попросят перевести какую-нибудь статью, но и это бывает редко.

Мне стало стыдно. Я ведь тоже не могу ничего прочитать на языке оригинала. Поэтому и упрекать ученых - стыд не позволяет. И все же... Не только Вавилов, но и вое без исключения сотрудники, работавшие с ним, читали иностранную литературу в подлиннике. И это для них было так же естественно, как читать свои газеты, журналы, книги.

^ ВЫПАД ПЕРВЫЙ


"В московских "Известиях" меня тут на днях выругал кто-то за незнание о Мичурине, будто бы когда меня спросил кто-то в Вашингтоне о Мичурине, то я отозвался полным неведением о его существовании. Это, конечно, вздор. Послал Мичурину просимый им дикий рис", -• писал Вавилов Сократу Константиновичу Чаянову. Однако публично опровергать этот вздор не стал - пропустил мимо ушей.

6

А над российскими полями дули сухие, жаркие ветры. Дули почти не переставая. В Каменной степи, зафиксируют метеонаблюдатели, затишье наступало только 37 раз. Это за весь 1921 год! В июне посевы на открытых участках степи выгорели так, как выгорает трава вокруг костра. Земля покрылась глубокими трещинами. Почва постепенно вбирала в себя весь жар и температура её становилась выше температуры воздуха. Жар этот иссушал землю на большую глубину - испарилось, как потом подсчитают специалисты, более тысячи миллиметров влаги. Испарилось в четыре раза больше, чем выпало осадков за весь год.

Для большей наглядности подсчет сделают и в пудах, а, потом и в вагонах. Если допустить, что в вагон можно загрузить 1000 пудов воды, то с каждой десятины открытой степи испарилось, улетучилось в небо 678 вагонов воды. Уходили и растворялись в мареве эшелоны с водой. Вот она. главная причина засух и недородов. Да, количество выпадающих осадков безусловно влияет на урожай, но еще сильнее влияет на него испарение, не восполняемое даже самыми обильными ливнями.

Итак, в открытой степи улетучилось 678 вагонов воды с десятины. А сколько на участках, защищенных лесными полосами? На 223 вагона меньше! Значит, докучаевские лесные полосы сохранили на каждой десятине по 223 тысячи пудов воды. Иная тут, на межполосных участках, и влажность воздуха - она значительно выше, чем в открытой степи, а значит и благоприятнее для растительного мира.

Этот анализ принадлежит Григорию Михайловичу Тумину.

Имя его сегодня забыто даже специалистами. Однако в 20-х годах Тумин считался самым крупным после Докучаева знатоком русских черноземов. В научных публикациях его называли "выдающимся и оригинальным почвоведом", представлявшим докучаевскую школу. Добрым словом вспоминали его деятельность в качестве руководителя экспедиции, исследовавшей почвы Тамбовской губернии в 1911-1916 годах по методике, выработанной Докучаевым при обследовании почв на Полтавщине. После завершения этих работ остался работать на тамбовской сельскохозяйственной опытной станции. Однако в конце 1920 года, Заленский каким-то образом переманил его в Каменную степь заведовать почвенным отделом.

Не знаю, что побудило Тумина. уже известного профессора, принять это предложение? Он вполне мог претендовать на институтскую кафедру, или, по крайней мере, на заведывание пригородным полем. Нет, поехал на отдаленную от центров и дорог опытную станцию, где еще хозяйничали банды не только по ночам, но и белым днем. Возможно, обстоятельства вынудили его удалиться в глушь? Но вроде бы и причин таких не было. Остается одно: ему, ученому почвоведу докучаевской школы, хотелось поработать именно в Каменной степи. Как сам он признавался, "интереснейший для юга России опыт Докучаева заслуживает, чтобы на нем остановиться". Ему очень хотелось выяснить, "оказали ли лесные полосы за своё 20-30 летнее существование какое-либо влияние на природу степей?" И подтвердить правоту Докучаева, Или опровергнуть. Во всяком случае до тех пор, пока не будет такого анализа, докучаевский опыт не может считаться завершенным, доказанным.

В первой же своей статье, написанной здесь, Тумин попытался ответить именно на этот вопрос, к разрешению которого приступали и до него, однако война и последующие события помешали исследованиям.

Не ожидая лучшего времени, он приступает к кропотливому изучению почвы в открытой степи и, для сравнения, в межполосных пространствах, а также под полосами. Результат всюду один:

среди полос почва увлажнена лучше, чем по соседству в открытой степи.

Впервые для анализа изменений природы Тумин обращается к журналам метеорологических наблюдений, которые регулярно, по заведенному еще Докучаевым порядку, несмотря на все передряги, велись на. двух метеостанциях - в открытой стели и среди лесных полос. "Подтвердят ли они выводы о повышении увлажнения от открытой степи к степи лесных полос?" Подтвердили!

Осадков среди лесных полос выпадает больше. И так ежегодно. Больше не только в целом по году, но даже по всем периодам года.

А как обстоит дело с испарением? Те же многолетние метеорологические наблюдения подтверждают: между полосами влаги испаряется значительно меньше.

Тумин знал и без анализа, где урожая хлебов и трав выше. Однако как ученый он должен был задать себе этот вопрос и ответить на него сравнительными величинами. Во все годы урожайность была выше на межполосных пространствах. При этом во влажные годы она превышала на 14-15 пудов, а, в сухие - на 42-43 пуда зерна с десятины.

Дорогой читатель, не думай, что профессор Тумин занимался никчемным делом, доказывал очевидное. Нет, с цифрами в руках он опровергал бытовавшее среди многих ученых мнение, что лесные полосы не меняют природу степей. Расхожее это мнение живет и поныне.

Именно анализ всех данных, накопленных за много лет, позволил Тумину сказать: "Значение лесных полос громадно!" И добавить: "Это самая дешевая мелиорация, направленная на создание устойчивых урожаев".

Вот мысль, которая и сегодня должна бы владеть умами агрономов, мелиораторов и государственных деятелей.

Самая дешевая мелиорация, к тому же не нарушающая, а украшающая природу, создающая прекрасный ландшафт.

Прав, на все сто процентов был прав Василий Васильевич Докучаев - именно так можно преобразовать природу степей, избавить пашню от засух, а земледельца - от недородов.

И Тумин садится и пишет статью "Опыт борьбы с засушливыми условиями степного хозяйства путем искусственного лесоразведения".

"Итак, - подводит он в ней итоги, - лесные полосы оказали большое влияние на степь: увеличилась урожайность ржи, овса и трав. Всё это говорит о том, что влияние лесных полос сводится к тому, что данные площади степи как бы передвинулись к северу, потому что урожайность ржи, овса и трав от наших степей к северу тоже возрастает. Одним словом, благотворное влияние лесных полос на засушливые степи имеется налицо".

Этими словами Тумин мог бы и завершить статью, поставить точку. Однако он хорошо знал существовавшую точку зрения ученых о краткости жизни лесных полос в степи. В 25-30 лет, доказывали специалисты, их неминуемо постигнет смерть, они засохнут. И Тумин дописывает, явно опровергая эту точку зрения:

"Такое благотворное влияние будет продолжаться до тех пор, пока существуют полосы. Если они исчезнут, то осадки, испарение и урожайность вернутся к тому, что наблюдается в соседней открытой степи. Понятна отсюда необходимость сделать существование лесных полос длительным, сделать их, так сказать, "вечными". Забота о "вечности" полос - очередное дело. Такая забота наложит печать на характер изучения лесных полос, на выбор древесных пород, на способ возобновления полос и т.д. Способ возобновления полос должен быть таким, чтобы период возобновления но погашал влияния их даже временно".