Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   22

Я храню на память сорванный здесь цветок адониса, первый цветок весны. Он лежит у меня в книге - горицвет. Открою - и словно бы снова оказываюсь в Каменной степи среди пробуждающейся природы.

Иду по сороковой полосе, вытянувшейся широкой лентой с севера на юг. Справа, к ней подступает могучая, созданная Морозовым, дубравная лента. Напоминает о том, что именно здесь впервые стали широко внедрять дуб в степных посадках. До этого в засушливых степях его почти не высаживали. Останавливаюсь, зачарованный богатырской силой. Да, верно заметил кто-то: дуб среди деревьев, что слон среди животных. Он медленно "встает на ноги, годами набирает силу, а уж потом ни какая стихия не своротит его. Шуми, "ломай" ветры, великан-дуб, богатырь-полоса...

Через несколько сотен метров обозначилась светлая разнодеревная полоса. Ну, эту-то сотворил конечно же Собеневский - он любил сложные смешения и чередования множества пород. Некоторые специалисты считают такое смешение недостатком, а создателя упрекают в безыдейности. Ошибаются. Он был здесь первым и ему хотелось проверить на жизнеспособность как можно больше пород. Это увлечение Собеневский сохранял всю жизнь. И спасибо ему за это, теперь другим не нужно гадать: приживется ли в степи та или иная порода, уживется ли в соседстве с такими-то и такими-то деревьями. Опыт его использовал Морозов. Опираясь на опыт Собеневского и Морозова, Михайлов создал вот это чудо - сороковую полосу.

Есть полосы Ключникова и Матякина, Шаповалова и Петрова, Павловского и Скачкова. И все эти творцы создавали здесь что-то свое, неповторимое. Специалисты утверждают, что в здешних насаждениях было заложено больше восьмидесяти оригинальных опытов по различным вопросам защитного лесоразведения, научное и практическое значение которых сохраняется до наших дней. И сегодня многие научные труды, развивающие агролесомелиоративную науку, основываются на этих опытах, на объектах Каменной степи.

Однако творцы стремились не только к пользе своих созданий, но и к красоте. Но можно и так сказать: совершенное творение всегда прекрасно. А что в засушливой степи может быть краше живописной местности, пересеченной лесными полосами, с зелеными массивчиками по оврагам и балкам, с прудами, окаймленными зеленью? Да, вы были правы, создатели, утверждая, что лесные полосы придают богатый вид и устойчивость ландшафту.

Каждый автор создал в степи свое творение, воздвиг живой памятник, который с годами возвышается и возрастает, защищая могучей кроной поля от бурь, суховеев и засух. А под кроной поселяются невесть откуда взявшиеся лесные травы и цветы, каких никогда не было и быть не могло в степном этом краю. Только цветковых растений, поселившихся в лесных полосах, специалисты насчитывают более двухсот видов.

Идешь - и вдруг перед тобой лужайка, густо заросшая ландышами. Не диво ли! Не в лесу средней полосы России, а в степной полосе ландыши целыми куртинами. Как же изменилась, как обогатилась природа, если растения умеренного климата, перекочевали сюда без помощи человека. Скорее всего, птицы занесли семена.

А то вдруг мелькнут в траве колокольчики, да все разные, разной величины, формы, раскраски: алтайские, сибирские, болонские. Или качнет головой дубравный тюльпан: привет тебе, человек, создавший все это. Спасибо, я передам горделивый твой поклон истинным творцам. И останавливаюсь, глазам своим не верю: да это же грибы! А у меня нет ни сумочки, ни пакета, да и зачем они мне...

Фу ты, напугал... Почти из-под ног выскочил заяц-русак. Не торопись, косой, не трону я тебя. Однако напутал он не одного меня - далеко впереди грациозными прыжками бежала косуля. А может, она торопилась на водопой - направилась к Хорольской балке, где в зеленых кущах скрыты от взгляда три пруда. Мне тоже туда.

Люблю бывать здесь. Вот он, первый каскад прудов докучаевской экспедиции. Три пруда как три огромных зеркала в зеленой оправе. Даже в ветреный день водная гладь остается в покое, отражая небо и береговые заросли.

Сажусь на берегу у водосброса, сооруженного тогда же и исправно пропускающего воду и поныне. Знаю, почти сто лет назад работали тут докучаевцы, а мне кажется - было это совсем недавно, и если бы пришел сюда раньше, то увидел бы их здесь: и Докучаева, и Дейча, и Собеневского. Бывали здесь, конечно, Морозов и Высоцкий, Гегель и Вавилов. И я начинаю жалеть, что запоздал.

Хорольская балка при Докучаеве была действующим оврагом с обрывистыми берегами. Дарьяльским ущельем называли её. Сейчас даже представить трудно, что так было. Сейчас в ней каскад прудов, лесные лужайки, поросшие лесным разнотравьем, исподволь забываешь про жару, про то, что ты в степной зоне. Все чаще кажется, что невзначай набрел на красивейшую лесную поляну где-то в подмосковных или костромских краях.

Вот он, ярчайший образец того, как человек может преобразовать овраги, уродующие землю, как лесные полосы обогащают флору и фауну.

Именно здесь, на лужайках Хорольской балки, долгие годы находилась пасека: по отчетам Тумина, здесь было 150 ульев, и с каждого накачивали по 60-80 килограммов цветочного меда. Сейчас ульев нет ни здесь, ни в других местах - недосуг пчеловодством заниматься, все заботы сосредоточились на хлебе, что, конечно, удивительно.

Однажды я нарочно подгадывал приехать в Каменную степь "на арбузы" - знал по документам, что когда-то вавиловцы выращивали тут такую коллекцию сортов дынь и арбузов, какой нигде в другом месте не было. К дыням я безразличен, а вот арбузы - моя слабость. Приехал, спрашиваю, где купить можно. В ответ с недоумением пожимают плечами: нет, не выращивают у нас арбузы. Оказалось, не выращивают их ни на полях института, ни в окружающих колхозах и совхозах - всюду зерно, зерно и зерно. Удивительное однообразие, граничащее со скудостью. Однако скудость эта от человека, а не от природы.

От человека... Именно здесь, в Каменной степи, я часто сопоставляю прошлое с настоящим. И никак не могу понять. Преклоняюсь перед теми, кто ехал сюда, в дикую, необжитую степь, где не было ни кола, ни двора, ни кустика, да и напиться было негде. Среди тех первых, во главе их, был Василий Васильевич Докучаев, ученый, имевший к тому времени мировое имя. Каждое лето сюда торопился на опыты Николай Иванович Вавилов, академик, мечтавший отринуть все свои административные должности только ради того, чтобы "сесть на землю". Преклоняясь перед ними, думаю:

что же произошло после них с учеными? Почему так мирно проходят конкурсы на замещение должностей в докучаевском институте? За многие последние годы в них не пожелал участвовать ни один ученый со стороны. Нет, не только именитые доктора, наук не рвутся сюда, в Каменную степь. Ни один начинающий кандидат не загорелся желанием продолжить начатое великими предками.

Вот чего не могу понять. Что же случилось с нами? Великие предки наши ехали сюда, в пустынную неустроенность, чтобы свершить здесь то, что и свершили. Свершили чудо, сказку в степи. Теперь же не находится желающих жить и работать даже в прекрасном сказочном этом уголке, где не зазорно было бы располагаться не только институту, но и дому отдыха. Неужто так оскудели мы, обленились душой, обесплодились мыслями, стремлениями, чувствами долга и общей пользы? Не знаю, не нахожу ответа...

Написал я эти слова и сам себе задал вопрос: "Не нахожу ответа или ухожу от него, не решаюсь высказать то, что думаю?" Может быть и так, не решаюсь, потому что не уверен, в этом ли истинная причина бед докучаевского института, да и всей нашей науки. Хотя, почему бы и не поделиться с читателем своим, пусть и спорными, мыслями.

Итак, с чего начать? Пожалуй, вот с этих слов ученого, сотрудника. Института общей генетики имени Н.И.Вавилова, в котором, подтверждает пресса, как в капле воды отразилось общее неблагополучие нашей науки сегодня. Анализируя ситуацию в нем, профессор Георгий Викторович Лопашов сказал:

- Институт давно уже практически не работает. Люди заняты делами, от науки очень далекими...

В чем же причина? Вот как размышляет ученый, отвечая на этот вопрос:

- Нынче много пишут о Лысенко. О том, как этот безграмотный агроном, уничтожив цвет нашей отечественной биологии, надолго затормозил её развитие. А надо бы о другом. О том, что лысенковщина отнюдь не исчезла. Она по-прежнему сильна, а с нею неуклонно нарастает отставание нашей биологии. Думаете, главное в лысенковщине - неверные научные представления? Если бы! Они вполне устранимы. Главное - стремление любыми путями захватить власть, командные высоты в науке. Неолысенковцы и их приспешники, стремясь во что бы то ни стало удержаться и сделать карьеру, создали свою научную мафию...

Я прерву горестный монолог ученого, чтобы вздохнуть и подумать. Не знаю, что скажет читатель, но я с Лопашовым согласен, именно к этому выводу и я пришел, но высказать не решался: да, лысенковщина не исчезла, она жива, она заявляет о себе всюду, на всех кафедрах, во всех научных учреждениях. И всюду плодит себе подобных, методом отбора, и "воспитания", формирует "дружные коллективы" неучей и бездельников. И, кажется, условия им благоприятствуют: говори, балагурь - и будешь на виду, на плаву.

Это они, неолысенковцы, с издевкой и злорадной ухмылкой разглагольствуют, обвиняют: мол, генетиков давным-давно реабилитировали, дали им все мыслимые блага - работайте, творите, но результатов-то так и не видно. Когда я слышу такое, мне крикнуть хочется: так ведь истинных генетиков почти не осталось, их реабилитировали посмертно! Сегодня генетики - это вы же... Однако не было у меня права, так сказать, не было доказательств, а сам я не специалист в науке. И вот читаю:

- Воссоздавая наш институт после Лысенко, академик Н.Дубинин был вынужден оставить в штате сотрудников его "школы" (которые, естественно, себя лысенковцами уже не считали). Да и откуда ему было взять новые кадры - генетика в те поры лежала в руинах. Институт наводнили случайные в науке люди, жаждавшие славы. Большинство из них заняли командные посты в ученом совете и партбюро. Вскоре Николай Петрович стал им неудобен - и его просто-напросто смели...

Я помню это поразившее меня событие - от руководства Институтом общей генетики отстранили Николая Петровича Дубинина, имя которого было широко известно не только в научном мире. С ним связывалась в сознании многих и трагедия генетики и надежда на её возрождение. И вот его, признанного академика, снова "смели"...

Однако это теперь, через несколько лет истинные генетики осознали величину потери и причину: Дубинин стал неудобен им, лысенковцам, вновь набравшим силу. Но где были вы, генетики вавиловской школы?

Я преклоняюсь перед вами, но задаю этот вопрос потому, что вы и сами способствовали тому, чтобы Дубинина "смели". Вы очень недовольны были его книгой "Вечное движение", вышедшей в 1973 году. Потрясающая по тому времени книга. Её читали тогда так же, как сегодня читают гранинского "Зубра" или "Белые одежды" Дудинцева. Казалось, и все генетики должны были с гордостью говорить об этой книге. Но нет, генетики чуть ни анафеме предали Дубинина только за то, что он, развенчивая Лысенко, все же признал за ним и некоторые заслуги. Понимаю, вам хотелось, чтобы Николай Петрович растер его сапогом да еще и громко плюнул. Он этого не сделал. Может, потому не сделал, что писал книгу при жизни Лысенко - пощадил лютого врага своего. А может, действительно признавал какие-то заслуги за ним, помня, что и Николай Иванович Вавилов не все у него отвергал. Да и невольную уступку мог допустить - не дано одному человеку сказать всю правду, да еще в такое время, когда правда под запретом.

Нет, вы не посчитались с чужим мнением, вам, как идеалистам и максималистам, было мало того, что написал, обнародовал Дубинин, многие из вас гордо отвернулись от него. Тут-то и возрадовались лысенковцы, а возрадовавшись, поторопились на ваших же глазах "смести" его.

И вот теперь вы спохватились: ситуация в генетике хуже, чем при Лысенко, генетика гибнет, её надо спасать...

Слова ваши болью отозвались в моей душе: подобная ситуация не только в генетике, всюду витает дух лысенковщины. Где сегодня те, кто мог бы повторить, как клятву: "Есть в мире нечто, стоящее больше материальных удовольствий, больше счастья, больше самого здоровья,- это преданность науке". Иногда они объявляются, начертав на своем знамени этот девиз, чуждый нравам лысенковщины, но тут же и исчезают в безвестности. Над наукой полощется транспарант совсем с иным девизом. Усваивающие его в Каменную степь не едут...

Под гнетом тяжких этих мыслей возвращаюсь в безымянный институтский поселок. Надо прочитать книгу отзывов, которую обещал утром вернуть в музей. Интересно все же, что думают люди, приезжающие в Каменную степь на

экскурсии, с какими чувствами уезжают. Совпадут ли они с моими?..

- Мы многое слышали и читали о Каменной степи, но то, что мы увидели, превзошло все наши ожидания...

Такое и со мной было. Мне тоже, как и этим студентам лесотехнического института, хотелось на колени опуститься.

- Мы убедились в том, что человеческий разум способен преобразовать природу.

- Восхищены! Преклоняемся!.. Мы ехали в степь, и как бы нас предварительно ни готовили, для нас было неожиданностью увидеть живописные уголки, мощные лесные полосы.

Тоже студенты, но не лесного, а сельскохозяйственного института.

- Мы много читали о работах, которые проводил здесь Докучаев много лет назад, и нам не терпелось увидеть эти лесные полосы и эти водоемы. Теперь мы их увидели и сделали снимки, чтобы показать нашим друзьям...

Эту запись оставили члены американской делегации - руководящие работники Министерства сельского хозяйства США.

Пусть фотографируют, пусть показывают снимки всем. И пусть создают подобные "объекты" всюду - на. общую пользу человечества. Недавно я узнал, что американские фермеры ежегодно высаживают до семи тысяч километров лесных полос и до трех тысяч километров живых изгородей. Сам не видел, но читал, что в Англии и Дании не только поля, но и пастбища покрыты густой сетью древесно-кустарниковых изгородей и лесополос и что англичане относят их к категории самых дорогих сокровищ, так как эти изгороди и полосы являются своеобразной экологической нишей, где накапливается и обитает разнообразная фауна, восстанавливающая биоэкологический потенциал сельскохозяйственных угодий. Так, правда, оценивают свои зеленые изгороди и полосы английские ученые. Я делаю эту оговорку потому, что наши ученые тоже начинают догадываться, что лесные полосы действительно благоприятствуют экологическому и биологическому равновесию на полях, но это у нас почти не изучено, и поэтому практически нигде не учитывается. Наши уверенно говорят только о том, что лесные полосы имеют природоохранное, средообразующее, санитарно-гигиеническое, рекреационное и эстетическое значение, что они предохраняют атмосферу от загрязнения пылью и вредными газами, обогащают среду кислородом, улучшают качество вод и санитарное состояние угодий. Видите, санитарное, но не экологическое и биологическое - не знаем пока этого.

Что ж, уже и то хорошо, что догадываться начинаем и задумываться.

Приступая к закладке первых лесных полос в Каменной степи, к строительству прудов, Докучаев мечтал победить засуху. Мечта его сбылась. Но мечтал он и о том, что когда-нибудь Каменная степь будет прекрасной школой для студентов, агрономов, лесоводов. Сбылась ли эта его мечта?.. Ежегодно тут бывают сотни экскурсий, приезжают из разных районов страны, из зарубежных стран. Каменная степь сегодня признана важным научно-историческим объектом государственного значения. Но стала ли она школой?.. Хочется сказать: да, стала, становится... Приезжают, смотрят, восхищаются, делятся с создателями и хранителями этого чуда своими мечтами:

- Настанет время, когда такое богатство будет на огромных площадях страны. Есть смысл мобилизовать волю, мысль, труд народа на осуществление этой цели.

Я тоже так думаю, дорогие мои соотечественники. Хочется так думать. Настанет время. Ведь от того, какой будет земля, что будет сделано для того, чтобы силы её не скудели, а возрастали, будет зависеть ЖИЗНЬ...


РАССКАЖУ ВАМ СОН (Вместо заключения)


Мы шли по дороге, разговаривая о чем-то. У придорожной полосы, где что-то затевали строить, я увидел человека, работавшего с теодолитом. Мельком взглянув на него, я, взволнованный неожиданной встречей, остановился: за треногой теодолита стоял Николай Иванович Вавилов. Ну конечно же, это он, я не мог ошибиться: те же усики, тот же прищур глаз, только без улыбки, покорявшей всех его собеседников. Грустное лицо. И я хорошо знаю, почему Вавилов грустный - читал уже его последнее письмо из одиночной камеры смертников.

Пусть грустный, но вот он, живой и здоровый! Узнавая его, к нему подходили люди, однако Вавилов в разговоры не вступал - людское любопытство явно тяготило его. А мне тоже так неудержимо хотелось подойти к нему, хотя бы только в глаза взглянуть и поклониться. Нет, надо, очень надо и поговорить, но не знаю, решусь ли сказать хоть слово.

Выждав момент, когда все любопытствующие отошли от Вавилова, я приблизился к нему и робко, волнуясь, сказал: "Николай Иванович, я пишу историю Каменной степи, и только поэтому решаюсь побеспокоить вас".

Сказав эти слова, я увидел, как мелькнула на лице Вавилова не улыбка, а тень его действительно доброй улыбки. Глаза оживились и он ответил: "Это хорошо, что вы хотите восстановить славную историю Каменной степи. Там было сделано много доброго для Отечества".

Он говорил эти приятные для меня слова, а я смотрел на него и радовался тому преображению, которое произошло в нем. Конечно же, вспоминались ему 20-е и начало 30-х годов, когда, почти каждое лето приезжал в Каменную степь - там работали его ученики, которые могли стать выдающимися генетиками и селекционерами, но не стали такими не по своей вине. Золотое было время...

Я просто молча смотрел на Вавилова и радовался: вот он, живой!

"А знаете, - сказал он еще ласковее, - я через несколько минут закончу работу и мы вместе можем поехать на машине, - если хотите, конечно, - по пути я вам кое-что и расскажу".

После этих слов он оглянулся по сторонам и я понял: ему не хочется, чтобы нас кто-то увидел, долго разговаривающими. Я отошел от него к машине - она была здесь одна, так что нетрудно было догадаться, на ней мы и поедем.

Через несколько минут, сложив в ящик теодолит, подошел и Вавилов. Он сел за руль, я - рядом с ним. Мы ехали по широкой дороге, он оживленно рассказывал, но я не слышал слов - меня захлестнула радость, что приговоренный к смерти Вавилов снова улыбался, снова жил. Я смотрел на него и видел, как отогревается он душой, как теплеют его глаза и к нему возвращается жизнерадостность...

Лишь мельком я посматривал на дорогу, мельком заметил, что въехали на мост, под которым была то ли река, то ли железная дорога. И в это время, когда мы были на середине моста, Вавилов вдруг увидел, а потом и я, мчащийся нам навстречу, по нашей полосе, огромный тупорылый самосвал. Всей своей глыбой он стремительно надвигался на нас. Вавилов резко крутанул руль, грузовик прогрохотал мимо, но нашу машину бросило на парапет моста, который со скрежетом отвалился и... я проснулся от ужаса.

Я берегу в памяти этот сон. Иногда, в добрую минуту, рассказываю его добрым друзьям, а вот теперь и с вами поделился. Он приснился мне в самом начале работы над второй частью этого повествования и воодушевлял на поиски забытого. Ведь сам Вавилов, пусть и во сне, одобрил мой замысел. Подчеркиваю, только замысел. Об исполнении его пусть судит читатель.

* Ныне Грахово районный центр вУдмуртии

* Так тогда произносили фамилию американского ученого-самоучки Лютера Бёрбанка