Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   22

Оглянись, агроном! И задумайся. Ты можешь, еще не поздно, спасти почву от дальнейшего разрушения, остановить пока что нарастающие процессы распада органических веществ, разрушения структуры, уменьшения водопроницаемости и влагоемкости, увеличения засоления черноземов. Ты можешь остановить эрозию земель, которая пока что с каждым годом увеличивается. Ученые считают, что через 25-30 лет черноземы могут быть разрушены полностью, если, конечно, ты, агроном, так и не оглянешься на Каменную степь. Оглянись же!..

Докучаев мечтал "реставрировать степь", а добился большего. Он создал рукотворный ландшафт, который ученые называют антропогенным, лесоаграрным, с правильным соотношением между пашней, лесом, лугом и водами. Ландшафт этот оказался и биологически благоустроенным с прекрасно действующим механизмом саморегуляции - на здешних полях нет нужды применять химические средства защиты растений.

Да, Докучаев этой цели перед собой не ставил - в конце минувшего века не было проблемы загрязнения природы ядохимикатами. Она. назрела, в наши дни, её породили мы, а породив, долго утверждали: ядохимикаты - неотъемлемая часть прогресса. Утверждали так до тех пор, пока один из земледельцев не сказал на всю страну:

- Люди лодыря гоняют, а потом руками размахивают, шумят:

мол, нельзя без химии, без прогресса. И все слушают, поддакивают, поддерживают, а умного человека, не найдется, который выстегал бы их как следует за. этот прогресс да и сказал: на каком же, значит, низком уровне земледелие в твоем хозяйстве, в твоем районе, в твоей области, если ты яды вынужден применять...

После этого ученые мужи о прогрессе твердить перестали, однако запели устрашающую песню: мол, без ядохимикатов поля наши зарастут сорняками, вредители поедят все хлеба наши.

Неужели же ошибался Вернадский? Именно он, раньше других осознавший глобальную роль человечества в биосфере, твердо верил, что дальнейшее развитие рода. людского обязательно приведет к разумному управлению всеми природными процессами во имя удовлетворения материальных, духовных и эстетических потребностей возрастающего численно человечества. К разумному управлению, но не подавлению грубой силой.

Оглянись, ядохимикатчик, на Каменную степь. Поля её сорняками не зарастают, вредители не поедают посевы, не поражают их и болезни. Там отлажен природный механизм саморегуляции. Там создан оазис ноосферы - сферы, сотворенной разумом человеческим.

Нет, и ядохимикатчику недосуг оглянуться, бубнит что-то о своем, на. своем ядохимичном языке, продолжает опылять и опрыскивать поля ядохимикатами, нанося вред почве, природе и человеку.

Правда, однажды мне объяснили, о чем он бубнит. Оказывается, мы вынуждены применять ядохимикаты, потому что ни он, ни нынешний агроном не знают биологии сорняков, забыли ту науку, которую ставил на ноги Александр Иванович Мальцев еще в начале века. Жаль, что случилось с нами такое. Я думаю, что это ядохимикаты "отменили" необходимость таких знаний. В результате нынешний агроном оказался в этом отношении невежественнее своего предка крестьянина - теперь ему вроде бы даже нет нужды знать биологию сорняков, которых однако не становится меньше, несмотря на все усилия химиков.

И все же есть, есть ученые и агрономы, есть хозяйственные руководители, которые пытаются осознать этот уникальнейший опыт преобразования ландшафта в оптимальную экологическую систему с оптимальными размерами и формами полей. А осознав, создают такие же экологические островки-оазисы среди загаженных ядохимикатами пространств с истощающимся плодородием почв. Однако островки эти почти так же редки, как редки они были и сто лет назад. Да, почти так же. На все обширное Черноземье законченная система лесных полос создана лишь в нескольких десятках хозяйств. Примкнуть к ним соседи не торопятся - повсеместно темпы полезащитного лесоразведения не растут, а снижаются.

Но больше всего меня тревожит вот что. Тема эта. перестала волновать общество. Труды ученых по защитному лесоразведению хоть и издаются., но они никого не интересуют. Не в почете и эти ученые - будто они занимаются вовсе никчемным, давно никому не нужным делом.

Так, во всяком случае, мне казалось, к такому убеждению я пришел, изучая нынешнее состояние степного лесоразведения.

Однажды поделился своими впечатлениями с собеседником. И он, много сделавший в теории и практике, сказал вдруг:

- А я уже редко кому и признаюсь, что профессия моя - агролесомелиоратор. Смотрят с сочувствием, как на неудачника, в лучшем случае - как на человека давно отжившей профессии.

- Даже агрономы так думают?

- В том-то и дело.

Это на родине степного лесоразведения. На. родине "одного из первых планов в мире по созданию экологического равновесия в природе" - так оценил замысел Докучаева, осуществленный в Каменной степи, французский профессор Булэн на торжественном заседании почвоведов, посвященном столетию со дня опубликования "Русского чернозема". Событие это широко отмечалось в 1983 году во многих странах.

И все же даже мировое признание нашего первенства не изменило отношения к степным лесоводам и лесонасаждению. В почете, на виду по-прежнему оказываются те, кто обещает немедленный эффект сейчас, сегодня же, или кто прельщает грандиозными проектами.

В почете долгие годы был мелиоратор. И пребывать бы тебе, улучшающему землю, в вечном почете, если бы не ударился ты лишь в орошение и осушение земель, если бы не перенял идею "захвата" Волги и всех других рек страны, больших и малых.

Ты уже оросил многие массивы черноземных земель, затратив немало сил и средств, но по урожайности эти поля мало чем отличаются от обычных. Однако главная беда в другом - орошаемые черноземы деградируют еще быстрее суходольных, превращаются в монолиты, заселяются. А ведь Докучаев предвидел эти беды, и поэтому призывал к глубокому изучению проблем орошения черноземов.

Так что не мешало бы и тебе, мелиоратор, оглянуться на Каменную степь. Опыт, заложенный Докучаевым, вполне мог бы убедить тебя, что главная мелиоративная задача в Черноземье -вовсе не "захват" рек и не орошение, а задержание местного стока на солях, регулирование водного режима с помощью леса, лечение пошатнувшегося здоровья черноземов, основной нашей хлебородной нивы.

Не это ли твоя благороднейшая задача, мелиоратор? Приложи свои могучие силы к ее решению - и человечество тебе низко поклонится, как кланяется творцам, но не захватчикам. Ты поистине преобразишь землю, сделаешь её краше и богаче. Сделаешь, если проникнешься гордой мыслью: Докучаев сотворил оазис в Каменной степи, а я все степи превращу в оазис. Или у тебя не осталось профессиональной гордости? Не верю.

И помни: по твоему отношению к родной земле, к природе потомки будут судить об уровне культуры нашего поколения, нашей нравственности. Нет, не оправдаться нам тем, что мы не имели еще выработанных норм экологической морали. Пусть так, скажут они, но вы же знали, а если не знали, то догадывались, что от того, какой будет земля, как и что сделаете, чтобы силы ее не скудели, а возрастали, будет зависеть будущая жизнь? Неужели же будем клясться, что и этого не знали? Не поверят. Потому не поверят, что это знали еще язычники. Когда они выходили в поле орать сохой землю, то просили у неё прощения: "Прости, земля родная, что твою грудушку тревожу, раню". На этом чувстве тревоги за. последствия, на уважении к земле и основывалось

в отечестве земледелие. А может, не только оно. Может, потому и зародилось степное лесоразведение именно на Руси, что еще язычники верили в могущество деревьев, в их защитную и целительную силу. Так и действовали, нарекая многие рощи священными, которые постоянно поддерживали и возобновляли. Одна из них дожила до наших дней - это роща Перынь под Новгородом.

Оглянись же, мелиоратор, и подумай, к чему приложить ум свой и руки. Я советую тебе продолжить дело, начатое Докучаевым. На этом пути ты прославишь себя и завоюешь признание народа. На этом пути не будет непредсказуемых последствий, какими чреваты любые твои нынешние грандиозные проекты. Не будет вреда, а будет только польза...

Ну а ты, почвовед... Не знаю, что и сказать тебе. Слышал, ты в своих заботах и мыслях давно отступил от генетического почвоведения. Докучаев открыл в почве, как в живом теле, выражение вековечной связи всех сторон целостной природы. Значит, пришел он к выводу, и в практической деятельности человека, на земле должен лежать этот же принцип - улучшай, воздействуя, все стороны "цельной и нераздельной природы".

Этот принцип. Докучаев и воплотил в Каменной степи.

Ты же почему-то забыл его принцип, и, называя себя докучаевцем, пошел следом совсем за другими - ищешь успеха воздействуя лишь на почву: плугом, удобрениями, ядохимикатами, орошением. Сузив поле своей деятельности, ты перестал изучать и почву как живое целостное тело, а поделил её не только между разными специалистами, но и разными институтами: в одном изучают химический состав почвы, в другом - физический, в третьем - биологию, что-то еще в четвертом, в пятом...

Я уже упоминал о том, что во всем мире широко и торжественно отмечалось столетие со дня опубликования "Русского чернозема", труда, которым Василий Васильевич Докучаев доложил начало научному познанию почв. Во многих странах состоялись научные сессии и конференции, на которых ученые вспоминали, как поначалу было встречено на Западе русское почвоведение, как через годы и десятилетия русские названия почв, введенные в науку Докучаевым, внедрялись в язык многих народов мира.

Упоминавшийся уже профессор Булэн, выступая на заседании общества почвоведов Франции, тоже задался этим вопросом: почему же : глобальная теория генетического почвоведения так медленно воспринималась в мире? И сам же ответил: вероятно, тут играли роль и языковые барьеры, и упущения или умолчания со стороны физиков, химиков, агрономов, которые не хотели пересматривать свои работы под новым углом зрения. Им проще было относиться к почве не как к самостоятельному природному телу, жизнь которого обусловлена многими естественно-историческими условиями, а как к разрыхленной горной породе, с которой человек волен поступать по своему разумению: рыхлить, поливать, насыщать химическими веществами. Она в его власти. И все же в конце-концов поняли: великий русский натуралист Докучаев прав - почва есть главное условие жизни на планете, а земледелие - один из факторов изменения экологического равновесия на ней.

Я читал материалы юбилейных чествований "одного из первых русских экологов" и думал: ну а мы-то сами поняли это? Практика убеждает меня: нет, не поняли. И по сей день не понимаем. Где, какому агроному сказали: а ну, отчитайся перед народом, как ты хозяйствуешь на земле? Нет, не урожаем отчитайся, а скажи, что с почвами в твоем хозяйстве происходит, увеличивается в них содержание гумуса, или уменьшается? Молодец, если плодородие растет, - ты передашь потомкам своим наследство, какому нет цены. Но кто ты, истощающий почву, и тем самым обкрадывающий всех нас и детей наших? Кто ты, растрачивающий накопленное? Накопленное не человечеством, а природой?

И горько становится, когда додумаешь, что в ряды молодцов смогут встать лишь единицы. Но миллионы - растрачивают, истощают наше достояние. Растрачивают, потому что воздействия на почву направлены вовсе не на улучшение жизнедеятельности почвы в целом. Не только агроном, но и почвовед не думает, к примеру, что разрешая вносить в почву безводный аммиак в качестве допинга для растений, он позволяет намертво, наповал убивать все почвенные микроорганизмы, которые теперь "по другому ведомству". И примеров таких можно приводить множество.

Вот я и подумал: а не ты ли виноват, почвовед, что мы за столетие так и не усвоили главной истины учителя твоего?

Да, кстати, я еще не выполнил своего обещания рассказать о том, как читают в наших сельскохозяйственных институтах труды Докучаева. Вернее было бы сказать, не читают, обходятся теми "выжимками", какие находят в учебниках.

К этим мыслям меня привели книги, которые я брал в институтской библиотеке. Многие из них, судя по записям, ни разу не раскрывались за последние 3-5 и даже 10 лет. Значит, ни студентам не понадобились, ни профессорам.

Библиотечные работники заступились за своих читателей, сказали, что докучаевских трудов в хранилище много, поэтому данные книги вполне могли годами лежать на. полке не востребованными. С сомнением я принял это объяснение, но все же принял. А вскоре уговорили меня встретиться с будущими агрономами и рассказать им о своих поисках. Я согласился.

В назначенный час студентов в зале не оказалось - по взглядам организаторов я догадался, что молодому поколению встреча эта показалась неинтересной. Но преподавательский состав был в сборе - ректор распорядился. Разговор потек на тему, уже знакомую читателю. По теме были и вопросы. Однако один запомнится мне надолго, хотя вроде бы ничего особенно в нем и не было. Профессор спросил лишь: не встречал ли я в трудах Докучаева какого-нибудь ходатайства об открытии данного сельскохозяйственного института? Тут же дружно заговорили и другие: мол, есть такая догадка, не обошлось тут без стараний Докучаева, но подтверждения нет, а как было бы здорово для института связать его историю с именем великого почвоведа.

Конечно, я мог бы отделаться советом самим прочитать опубликованные и широко известные труды Докучаева, в которых, насколько я помнил, Василий Васильевич не один раз настойчиво говорил о необходимости открытия этого самого института. Но мне стало неловко, и я пообещал, по возвращении домой, сообщить письмом названия этих статей. Что через несколько дней и сделал, с грустью на душе.

Вот так, дорогой мой почвовед. Наверное, и твоя в этом есть вина. Она уже в том, хотя бы, что ты никого не заинтересовал, не увлек своей наукой. Да и в том, пожалуй, что ты и сам изрядно порастерял докучаевское умение связывать разрозненные знания в систему. Ты сделался узким специалистом, хорошо знаешь часть целого, какую-то одну его "деталь", но плохо понимаешь взаимодействие целого, всего "механизма", не видишь генетическую, вековечную связь явлений".

Пойми, я не обвиняю тебя, я разговариваю с тобой, советуюсь. Ты сам мне доказывал, что единственно разумной стратегией в борьбе человека за пищу может быть стратегия расширенного воспроизводства почвенного плодородия. Для этого, утверждал ты, нужна фундаментальная теория управления почвенным плодородием, которой нет. И нет ее вовсе не по твоей вине, я это хорошо понимаю.

Ты и сам кричишь: в отечественном почвоведении, которое во всем мире утвердилось как русское, докучаевское почвоведение, сегодня не все благополучно, оно дышит на ладан. И все потому, что становится наукой не фундаментальной, а ведомственной. Однако крика твоего словно не слышат: ведомство не хочет иметь хорошей почвенной службы - из всех развитых стране не имеет её сегодня лишь родина Докучаева. Ведомство не хочет руководствоваться твоими идеями, оно жаждет принудить тебя подстраиваться под его сиюминутные интересы, обосновывать его технологии. И славы твоей, завоеванной корифеями отечественной науки, оно тоже не хочет.

Не поэтому ли почвоведение, покинув родину, развивается сегодня где-то за рубежами отечества. Нет, прав гражданства оно пока еще не лишилось, но его все реже называют "русским". А мы этому не только не противимся, но и всячески пособляем:

на Международный конгресс почвоведов, собиравшийся в Гамбурге в 1986 году, родина почвоведения послала самую маленькую делегацию, а Почвенный институт имени Докучаева был представлен на нем одним-единственным человеком.

И невольно вспоминаются тревоги, высказанные учениками Докучаева. еще в начале века: при нашем умении отдавать все иностранцам, удержим ли мы, русским, в своих руках инициативу развития науки о почве? Будут ли и в будущем западноевропейские ученые приезжать учиться к нам, или же, что нам гораздо привычнее, мы будем ездить если не к немцам, то к американцам, японцам, австралийцам?

Как видим теперь, тревога эта была не напрасной. Уже ездим за наукой и к немцам, и к американцам, к японцам и австралийцам. Ездим и за хлебом.

И все же я не обвиняю тебя, почвовед, а советуюсь. Советуюсь, потому что нельзя терпеть и дальше невежество, беспечность и безответственность владетелей земли и их научных наставников. Пойми, не зря же метод борьбы с засухой, предложенный Докучаевым и проверенный временем, признан классическим и пользуется мировой известностью. Не случайно же сюда, в Каменную степь, так часто приезжают иностранцы. Приезжают за опытом, прошедшим столетнюю проверку - тут создана прекраснейшая экологическая модель земледелия.

Ты скажешь, она создана не только почвоведами, но и степными лесоводами? Да, согласен, поэтому и к ним обращаюсь.

Что с вами сталось, бывшие мои коллеги? Я задаю вам этот вопрос потому, что совсем не слышу ваших выступлений, ваших тревог и забот. Вас вроде бы уже и нет - так вы затихли, замолчали, застыдились. А вспомните, с какими страстными лекциями, с какими яркими статьями о лесонасаждении выступали наши корифеи:

Докучаев, Менделеев, Морозов, Высоцкий. Будоражили все общество! И убеждали: работа эта равнозначна защите Государства.

Однако я все еще надеюсь: вот кончится, обязательно кончится увлечение гидромелиорацией, как и химизацией, - и наступит период интенсивной агролесомелиорации. Другого средства восстановления экологического и биологического равновесия на урбанизированных территориях нет. И тогда не за каналами, а за лесными полосами признают высокую мелиоративную, агрономическую и экономическую эффективность. Лесные полосы будут показателем уровня организации земледелия и его культуры. Твоей культуры, человек.

Оглянись же, соотечественник, на Каменную степь и подумай. Докучаев и его последователи сделали здесь всё, что требуется для того, чтобы получить право на поддержку со стороны общества и государства...


4


Всякий раз, приезжая в Каменную степь, я выкраиваю время, чтобы побродить по полям, по лесным полосам. Ухожу один. Никто не отвлекает разговорами, не торопит. В одиночестве больше видишь, больше слышишь, да и думается, чувствуется лучше.

Чаще обход начинаю с широкой сороковой полосы, посаженной в год смерти Василия Васильевича Докучаева. Не берусь судить о её лесоводственных достоинствах, но она меня всякий раз поражает - будто в храм вхожу. И, как в храме, обнажаю голову. Знаю по воспоминаниям, в двадцатых годах сюда любили ходить по вечерам и вавиловцы: помечтать, полюбоваться, послушать соловьев.

Стою, слушаю... Днем соловьи угомонились - молчат, но щебечут другие птахи, поют, заливаются. Их тут - множество. Орнитологи насчитали по Каменной степи 180 видов птиц. Сколько было раньше? Участники докучаевской экспедиции указывали 47 видов. Вон на сколько обогатился птичий мир. Зверушек, говорят, тоже стало значительно больше - было 12 видов, а теперь 30.

Однажды, походив вот так по полям и лесам, я вернулся в институтский поселок с недоуменным вопросом: почему нигде ни в одной полосе нет грачиных гнезд, тогда как в поселке деревья гнутся от них.

- А потому, - ответили мне, - что куница, откуда-то объявилась и враз навела порядок - повыгоняла из лесных полос всех грачей. Вернее, грачи от неё так шарахнулись, что вот прошло уже несколько лет, а ни одна пара и не пытается свить там гнездо...

Вот тебе и загадка, природы. Ну ладно бы не селились старые грачи, гнезда которых разорила куница. Нет же, и молодые откуда-то узнают про эту беду, вот и теснятся все на деревьях в поселке, под защитой человека.

Сороковая полоса... Высоко над землей вознесли свои кроны могучие дубы, белоствольные березы, стройные ясени. Внизу -как в лесу: пахнет прелым листом, прохладно, хотя в открытом поле - вижу в просветы - печет ослепительное солнце.

Я уже знаю, что по сороковой полосе можно выйти к началу, к вершине Хорольской балки, к первым докучаевским прудам. Так и сделаю, обязательно дойду туда. Намечаю себе маршрут, а сам ни с места...

В присланных в музей воспоминаниях я прочитал рассказ о том, как однажды приехал сюда Николай Иванович Вавилов. Встретиться с ним, послушать его хотелось всем, в том числе преподавателям и учащимся сельскохозяйственной школы. И такая встреча состоялась, но не в помещении, а где-то на краю лесной полосы. Все сидели на траве...

Где, у какой полосы? Не догадался указать номер полосы бывший ученик школы. Да он мог и не знать номеров - зачем они ему были, мальчишке...

Вот я и стою, думаю: а не здесь ли, не у сороковой ли полосы состоялась та встреча-беседа, оставшаяся в памяти человека на всю жизнь? Конечно, травянистая полянка могла быть и у любой другой полосы. Однако именно к сороковой примыкает заповедный участок залежи со степными травами. Выбрал его и заповедал Роберт Эдуардович Гегель, приезжавший в 1911 году межевать владения вновь создаваемых здесь опытных станций. Может, поэтому и любили вавиловцы бывать здесь: тут ходили, отмеряя 20 десятин старейшей залежи, сам Гегель, трудами которого ставилось на ноги Бюро прикладной ботаники.

Здесь, наверняка здесь состоялась встреча с Николаем Ивановичем Вавиловым. У лесной полосы, в тени деревьев, на пахучих травах, в гуще которых проглядывают ягоды лесной земляники...

Я смотрю на природу, а вижу людей, живших, творивших, оставивших след на земле. Вот лесная полоса, чудо-полоса, шедевр степного лесоводства. Создан этот шедевр мало известным ныне лесоводом Михайловым. Поклон тебе, великий творец, сгинувший в безвестности.

Вот украшающаяся по весне ярким разноцветьем залежь со степными травами. Ботанический этот заповедник завещал сохранить для нас, для потомков, Василий Васильевич Докучаев. Ре-гель, ученик его, выполнил завет учителя, заповедал. А сколько бился тут Александр Иванович Мальцев, чтобы сберечь, защитить заповедную эту залежь от войск и населения.

Маленький степной участок - а за ним целая история. Сегодня он - уникальнейший памятник степной природы. Здесь более 800 видов растений...