Книга вторая
| Вид материала | Книга |
СодержаниеВыпад третий Выпад четвертый Смутное время |
- Ал. Панов школа сновидений книга вторая, 799.92kb.
- Книга первая, 3542.65kb.
- Художник В. Бондарь Перумов Н. Д. П 26 Война мага. Том Конец игры. Часть вторая: Цикл, 6887.91kb.
- Книга тома «Русская литература», 52.38kb.
- Изменение Земли и 2012 год (книга 2) Послания Основателей, 4405.79kb.
- Изменение Земли и 2012 год (книга 2) Послания Основателей, 4405.03kb.
- Вестника Космоса Книга вторая, 2982.16kb.
- Комментарий Сары Мэйо («Левый Авангард», 48/2003) Дата размещения материала на сайте:, 2448.02kb.
- Книга вторая испытание, 2347.33kb.
- Книга вторая, 2074.19kb.
Однако особой гордостью Собеновского был так называемый арборетум - дендрарий, заложенный на 12 гектарах невдалеке от домов. Поделив всю эту территорию радиальными и периферийными дорогами на секторы, он высадил здесь 16 тысяч сеянцев 370 видов древесных и кустарниковых пород американской, азиатской и европейской флоры. Вот она, крупнейшая коллекция лиственных и хвойных пород из трех частей мира! Какие из них акклиматизируются в степи и окажутся пригодными для защитных полос, для декоративных посадок? Время покажет.
Было, было что посмотреть в Каменной степи, и не только на опытных посевах, где верховодил Говоров, но и на участках древесных посадок, где увлеченно работал старейший степной лесовод, участник Особой экспедиции Конрад Эдуардович Собеневский.
^ ВЫПАД ТРЕТИЙ
28 августа 1928 года в "Ленинградской правде" была опубликована хлесткая статья "Штаны научного значения". В одном из 17 ящиков, отправленных в Институт возвращавшимся из экспедиции по Мексике, Колумбии, Перу, Чили и Боливии ботаником Сергеем Васильевичем Юзепчуком, бойкий газетчик, подписавшийся "Неучем", высмотрел два чемодана с изношенной одеждой путешественника. Это и было поводом для злой насмешки над наукой, институтом и его деятельностью.
На этот раз Вавилов но промолчал, ответил газете:
"При отправке экспедиций научными учреждениями личный багаж, необходимый для путешественника, всегда, как правило, до всем существующим нормам рассматривается как багаж экспедиции, ибо для того, чтобы производить обследование, да еще в течение 3-х лет, проходить тысячи километров караваном, нужны "некоторые принадлежности". Такой порядок существует при организации всех экспедиций, и поэтому если среди материалов, доставленных в Институт, в чемодане самого Юзепчука оказались штаны, столь поразившие т."Неуча", то в сущности здесь удивляться нечему. Путешествовать по некоторым тропическим странам возможно, быть может, и без штанов, но в трехлетнем путешествии, да еще на высотах Боливии и Перу без этого аксессуара обойтись трудно".
К сведению редакции сообщал, что экспедиция Юзепчука проходила в скромнейших условиях, что Институт не смог сполна оплатить своему сотруднику даже суточные расходы и издержки на организацию каравана. Втолковывал "Неучу", что доставленные экспедицией материалы во много крат ценнее тех минимальных средств, которые были затрачены, что, к тому же, значительная часть материалов имеет не только научный, но огромный практический интерес для выведения новых сортов. Поэтому было бы более справедливо упрекнуть институт в недоплате своему научному работнику всех причитающихся расходов по экспедиции, а не наоборот.
Кажется, Вавилов не мог сдержать себя от обиды на такую несправедливость и неблагодарность, выраженную публично. Никогда раньше не говорил и не писал о трудностях, а тут словно прорвало. Знают ли "Неуч" и редакция о трудностях, которые испытывают советские ученые, выходящие за пределы своей страны, да еще ведущие исследования там, где нет советских представителей? Видимо, нет. А Юзепчук пробыл в условиях всевозможных лишений целых три года. Так что "прежде чем легкомысленно изыскивать анекдотические сюжеты, нужно подумать серьезно над существом дела".
Вавилов мог бы поведать, для сравнения, как в одном из своих путешествий по Азии он встретился с американским "охотником за растениями", который спокойно, не торопясь, путешествовал со своей семьей - женой и дочерью, объезжал один город за другим, останавливаясь в лучших отелях. Необходимыми для этого средствами его обеспечивало вашингтонское Бюро растительной индустрии. Однако не поведал, и не потому, что забыл. Нет, помнил, но не стал дразнить гусей - хватит и этой отповеди.
Возможно, написал бы и резче, но подлинная ценность собранных экспедицией Юзепчука материалов еще не была. известна даже Вавилову. Несколько тысяч образцов, заключенных в 17 ящиках, предстояло еще изучить. Но пройдет немного времени - и научный мир узнает, что русские "сделали одно из крупнейших открытий в области мирового растениеводства". В горных районах Центральной и Южной Америки, в Кордильерах, они обнаружили мировой очаг важнейших культур: хлопчатника, картофеля и кукурузы. Именно там, как оказалось, произрастают исключительные сортовые богатства, до сих пор не только мало изученные, но и мало использованные человеком.
Русские ученые Букасов и Юзепчук поистине открыли Америке и миру Америку, обнаружив поразительное разнообразие сортов культурного и дикого картофеля, о которых не подозревал до тех пор ни один селекционер мира. Среди этих видов картофеля есть устойчивые к заболеваниям, обладающие исключительной морозостойкостью и засухоустойчивостью. Найденные в Перу и Боливии на высоте 3-4 метров над уровнем моря, эти сорта тропического картофеля можно было высевать на широте Мурманска.
Мир был потрясен этим открытием, сделанным под самым носом у американских "охотников за растениями", для которых поездка в Перу и Боливию так же легка, как для русских - в Крым. Открытие несло избавление все более хиреющему картофелеводству: до той поры на полях Европы и Америки возделывались сорта картофеля, родоначальниками которых были те два-три образца, которые завез еще Колумб. С той поры ни одного посту-пления исходного материала не было, а поэтому картофель все сильнее страдал от грибковых и вирусных заболеваний и все более вырождался. Теперь задача, о решении которой не мог мечтать ни один селекционер мира, задача выведения холодостойких, фитофтороустойчивых и крахмалистых сортов картофеля стала разрешима не только в СССР, но и во всех других странах.
После сообщения о находке советскими учеными сразу тринадцати совершенно новых видов картофеля и сотен его разновидностей, министерство земледелия США отправило по их следам две своих экспедиции - искать материал, необходимый для практической селекции картофеля. За ними отправились в путь ботаники Швеции и Германии.
Итак, дорогой читатель, ты теперь знаешь, что успехам нынешнего картофелеводства мир обязан нашим ученым Сергею Михайловичу Букасову и Сергею Васильевичу Юзепчуку, которому отечественный "Неуч" вменил в вину изношенные в экспедиции штаны, отправленные вместе с собранной коллекцией.
Это была одна из последних экспедиций, после которой в марте 1926 года Вавилов с гордостью сказал:
- Словом, земной шар приведен в порядок!
Мечта его сбылась! Он указал, что надо искать, чтобы заполнить пустующие места в открытых им рядах. Он безошибочно определил, где надо искать эти недостающие сорта и виды растений, установив предварительно семь основных географических центров их происхождения. Все подтвердилось, многое найдено - три четверти разновидностей важнейших культур вскрыты нами! И мир преклонился перед его научным подвигом. Мир, но не соотечественники, в толпе которых самоуверенно ухмылялся "Неуч".
Так, нисколько этого не стесняясь, даже гордясь (мы академиев не кончали!), называл себя представитель того поколения, которое входило в жизнь, еще ничего как следует не зная и не умея... Поколение это было уверено в своей великой правоте, а потому не знало пощады ни прошлому, ни настоящему. Оно уверовало: чтобы построить новый мир, нужно разрушить уклад, традиции, дворцы. Представители этого поколения "простых людей" но хотели знать, что было до них, не считались с тем, что сделали предшественники. Начинался новый отсчет истории страны, науки, культуры. Старую интеллигенцию они называли попутчиками, к которым "неучи" относились с подозрительной настороженностью, как к своим потенциальным врагам, лишь по случайности не сметенным революцией.
Им, "неучам", дела не было до того, что мир преклонился перед этими интеллигентами. Так ведь какой мир? Буржуазный. Да и за что? Эка невидаль, нашли какие-то новые картошины. Сами-то, должно быть, не картошку, а хлеб с маслом едят, да по заграницам разъезжают, на народные денежки там шикуют.
Неуч... У меня не было никакого желания доискиваться, кто же скрывался за таким нелестным псевдонимом. Скорее всего, человек этот так и остался без имени, без отчества, без фамилии.
Однажды, читая статью о репрессиях, я подумал: а ведь этого человека, обнаружившего доношенные штаны в поступившем из-за рубежа багаже, вполне могли заметить и взять на работу в органы. В таком случае автором, обозвавшим самого себя "Неучем", можно считать не Иванова, а Бориса Вениаминовича Родоса. Это он, Родос, будет истязать на допросах комсомольского вожака Александра Косарева, писателя Бабеля, журналиста Михаила Кольцова, режиссера Мейерхольда и, наверное, многих других деятелей и творцов.
Высокое начальство его очень уважало, поэтому и доверяло "разговаривать" со знаменитостями именно ему.
О, Родос умел и "разговаривать" с безвинными своими жертвами, умел и составлять протоколы допроса. Именно его протоколы начальство считало "истинными произведениями искусства" - все они завершались расстрелом.
На каком, спросите, основании я называю Родоса? Не к нему же в лапы попадет Вавилов в 1940 году? Да, не к нему. Но именно Родос, когда его постигнет праведная кара, в ходатайство о помиловании сам напишет о себе: "Я - неуч". Мол, что с меня взять, если за плечами у меня всего четыре класса образования. Ну, а то, что читал лекции в Высшей школе МВД и был автором учебных пособий для начинающих следователей, так это всегда так было и будет:
конкретному делу учит не тот, кто умствует, а кто по должности за это дело отвечает...
Да, кстати, в его рассуждениях есть вот какой резон. Вера в правоту действий всякого должностного лица переживет, наверно, и нас с вами, читатель. Во всяком случае так и поныне: в любом принципиальном споре решающее слово чиновник оставляет за. должностным лицом, именуемым "специалистом". Всякий, кто в момент спора не при должности, правым быть не может, даже если он и образование имеет соответствующее предмету спора, и сам много лет работал в данной отрасли. Не при должности - и всё тут. Человек не при должности не может быть правым, все его доводы всего лишь эмоции.
"Я - неуч"... Не всякий так откровенно в этом признавался. Многие хитрили, в анкетной графе "образование" писали: "высшее, по опыту работы". Таких, уверенных в своих способностях, я встречал на солидных должностях в министерствах и ведомствах.
Что и говорить, разнолик неуч, самоуверен. Взяв на себя все заботы по защите интересов государства и его тайн, "линий", "установок", "указаний", он с подозрением смотрел на всех, кто думал, рассуждал, излагал свою точку зрения - такие растащат, распродадут оптом и в розницу всё государство. Напряженно вслушиваясь в их речи, он вынашивал в своем мозгу одну, но стройную мысль: "Ах ты, вражина..." И "безошибочно" определял, кто есть кто...
- Чем занимался ваш подследственный Бабель? - спросил Родоса судья.
- Мне сказали, это писатель.
- Вы прочитали хоть одну его строчку?
- Зачем? - с искренним недоумением спросил Родос.
Однако, я слишком далеко вперед забежал. Этот строгий, без лести и заискивания, разговор с неучем состоится не скоро, в феврале 1956 года. До той поры много воды утечет, много судеб искалечится, много полезных деяний пресечется...
^ ВЫПАД ЧЕТВЕРТЫЙ
В феврале 1930 года "Правда" публикует статью В.Балашова "Институт благородных... ботаников". На этот раз обвинения были посерьезнее: тут и отрыв от задач реконструкции сельского хозяйства, и чуждое социальное происхождение сотрудников, и насаждение семейственности, и снабжение сортовыми семенами кулаков. По всему чувствовалось: "неуч" наш поднаторел, овладел звонкой политической фразой.
Ответ Вавилова в редакцию был на этот раз выдержан в спокойном ироничном тоне.
Да, из 350 научных работников института в родстве состоят 30 человек, причем значительная их часть стала родственниками уже после поступления на службу. "К сожалению, - подводит Вавилов итог этому пункту, - запретить вступать в брак не может ни директор, ни местком".
Да, семена и литературу институт посылает агрономам, семенным товариществам, школам крестьянской молодежи, колхозам. И только один процент от этого количества семян и книг - в частные хозяйства, тем крестьянам, у кого есть рекомендации и удостоверения о принадлежности к беднякам и середнякам...
Сегодня мы не знаем о судьбе тех посылок, которые составляли 99 процентов от общего количества. Однако адрес одной посылки частному хозяину нам хорошо известен. Напомню.
В июне 1927 года в избу зауральского единоличника Терентия Мальцева почтальон принес пухлый пакет, в котором оказалась пригоршня блестящего темно-бурого зерна какой-то невиданной раньше пшеницы. В приложенной записке говорилось: "Институт прикладной ботаники... высылает вам 200 г. пшеницы сорта "Цезиум -III". Просим посеять, о полученных результатах сообщить в институт..." Дальнейшее читатель может узнать из книги о Мальцеве "Хлебопашец". Здесь же скажу лишь, что при вступлении в колхоз Терентий Семенович внес на общую пользу 16 пудов сортовой пшенички, размноженной им из тех 200 граммов, присланных ему из Ленинграда. А вскоре колхоз "Заветы Ленина" войдет в число первых в стране семеноводческих хозяйств - будет поставлять первоклассные семена пшеницы. Этот сорт на многие годы станет самым урожайным в Зауралье, сорт, которым в войну засевалась почти вся зауральская нива - и с каждого её гектара страна получала не один лишний центнер хлеба.
Вот как окупился даже не процент, а одна тысячная доля тех посылок, за которые газета упрекнула Вавилова, обвинила институт в снабжении сортовыми семенами кулаков.
Упрек в чуждом социальном составе сотрудников парировать было сложнее. Да, ведущие специалисты были выходцами из дворянского сословия. Но отстранение их от должности - "равносильно временному закрытию лабораторий". Нет, мягко сказал Вавилов, не лабораторий, а всего института. Ведь и сам Вавилов числился в этом "чуждом социальном составе" - его отец, Иван Ильич, до революции был директоров товарищества "Удалов и Вавилов" при Прохоровской Трехгорной мануфактуре. В 1918 году эмигрировал за границу, откуда вернулся на родину в августе 1928 года, а через две недели умер от миокардита. Все это конечно же знали. Знал и автор статьи, потому и жалил так. Что ж, если мы вам не нужны, мы уступим начатое нами дело другим, и замена такая уже готовится: "Академия имени Ленина делает вся для того, чтобы подготовить кадры из рабоче-крестьянской молодежи".
Ну а вообще-то "надо быть слепым, - писал в ответе Вавилов, - чтобы отрицать ту огромную работу, которую в кратчайшее время в трудных условиях произвел коллектив Института, и приходится удивляться тому легкомыслию, с которым относится к этой работе корреспондент"...
Слепы и легкомысленны были многие. И, кажется, прозревать не собирались. Но становились все яростнее, все непримиримое. Им еще не сказали: смотрите, внимательнее смотрите вокруг, не может такого быть, чтобы рядом не было врагов народа.
Дух подозрительности всё сгущался. Он проникал в самые глухие углы, побуждал к действию. И вот уже не только чекисты, но и дети ищут "врагов народа". Вот уже бесштанный парнишечка, лежа на. печи в деревенском доме, настороженно прислушивается к разговору отца-сельсоветчика с односельчанами. Прислушивается с тайной мыслью "изобличить подкулачника". Вот городские ребята, дети слесаря-ударника, валят под трамвай своего школьного товарища, только за то, что он сын интеллигента-врача, а значит - классовый враг.
Последний этот пример привел в письме к Максиму Горькому историк-писатель Анатолий Виноградов. И прокомментировал:
"Это значит, что в этой семье разбушевались далеко не человеческие стихии".
Оказывается, находились люди, которые не задним числом, а тогда же, в самом начале тридцатых годов, понимали: не в одной семье разбушевались эти пагубные стихии, они бушуют, набирая силу, по всей стране, во всех слоях общества. И люди эти не молчали, не таились в страхе, а пытались хотя бы в письме к авторитетному человеку высказать свою тревогу: грядет страшное бедствие, огромная масса, людей действует по капризу напуганного воображения. Человека, лишают всего, втаптывают в грязь, "ставят на правеж" и обижаются (даже возмущаются!), если он не кончает самоубийством. "Позволительно ли заражать воздух таким огромным количеством ненужных несчастий?" Этот вопрос тоже из того времени. Вопрос, оставшийся тогда, без ответа.
^ СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Однако вернемся в Каменную степь, где тоже назревали важные события. На этот раз посетим не Степную станцию, а "Докучаевку", заведовал которой Григорий Михайлович Тумин. Ему явно не везло: с уходом в Москву Чаянова опытная работа в губернии пошла на убыль, что отразилось и на "Докучаевко". Воронежское губземуправление, которому она подчинялась, с каждым годом сокращало бюджет и штат станции. Да и тех специалистов, которые еще оставались, приходилось оплачивать как временно наемных.
Как же Тумин завидовал Говорову и Собеневскому! Они делают дело, работают, а ему со своими "временно наемными" остается лишь мечтать о работе. Завидуя, просил: объедините нас со Степной станцией. Писал Вавилову: "Только такой выведет "Докучаевку" из нелепого круга, в котором она оказалась".
Однако на все ходатайства Наркомзем отвечал: объединение "Докучаевки" со Степной опытной станцией "не вызывается необходимостью".
И всё же Тумин не только мечтал о работе, но и работал. Он проанализировал все накопленные за эти годы данные и пришел к окончательному выводу: эффективное действие лесных полос в степи огромно, они страхуют посевы от климатических невзгод и значительно изменяют микроклимат прилегающих пространств. И этот эффект, подтверждаемый цифрами, достижим даже в небольшом оазисе - в Каменной степи под защитой лесных полос находится малая площадь, около 900 гектаров.
Тумин предлагал:
"Опыт с лесными полосами надо развертывать не на сотнях, а на тысячах гектаров, даже лучше на десятках тысяч гектаров. И при этом оазис от 500 до 1000 га надо считать малым, оазис в несколько десятков тысяч гектаров - большим оазисом".
Он но любил топтаться на месте: одна задача решена, надо приступать к другой. Какой процент земли необходимо отдавать под лесные полосы? Над этим вопросом ученые бьются и сегодня, однако определить правильную норму так пока и не смогли -мнения расходятся, что вносит путаницу и в практику.
Мне кажется, эти споры мог бы примирить Тумин. Приступая к исследованию этого труднейшего для науки вопроса, он четко определил цели, чего не делали его предшественники, упускают из виду и его последователи.
"Мы думаем, - писал Тумин, - что от процента площади под лесными полосами, при прочих равных условиях, зависит характер влияния лесных полос: либо они несут только охранную работу, либо также и активную".
Отсюда и обратная связь: от выбора желаемого нами характера влияния лесных полос зависит и процент занимаемой ими площади.
Мне хочется подробнее вникнуть в суть теоретических суждений Тумина, потому что именно тут я вижу причину многих разногласий, существующих и поныне.
При охранной работе, считал Тумин, полосы защищают межполосные пространства от сдувания снега, от выдувания почвы и посевов, от повышенного испарения влаги за счет погашения силы ветра.
К защитным функциям лесных полос прибавляется работа по увеличению влажности воздуха и по изменению почв на межполосных пространствах. В этом случае лесные полосы выполняют мелиоративное назначение - улучшают всю среду обитания и являются более совершенной системой в борьбе с суховеями и с вымерзанием озимых.
Исходя из этого, Тумин поделил полосы на защитные и мелиоративные. По первой прикидке, пока еще чисто теоретической ("предположительно", как выразился Тумин), защитную работу можно получить, заняв полосами небольшую площадь, не выше 3-4 процентов. Мелиоративную же работу можно ожидать, заняв в малых оазисах около 10-12, в средних 8-10, и в больших около 6-8 процентов площади.
Эти величины фигурируют в научных спорах и сегодня. Одни отстаивают 3-4 процента и считают эту площадь полос вполне достаточной. Другие, опровергая доводы первых, требуют отдавать под полосы от 6-8 до 10 процентов пашни. При этом ни те, ни другие даже не упоминают, какую роль должны будут выполнять планируемые лесные полосы (защитную или мелиоративную) и какой по величине оазис намечается создать. Спор получается отвлеченным.
Хозяйственники, конечно, полностью на стороне минималистов даже в тех случаях, когда поля нуждаются не в защите, а именно в мелиоративной работе полос. Когда же ожидаемых результатов не получают, то сильно разочаровываются.
К сожалению, Тумин не успел научно обосновать свои "предположительные" выводы.
2
Осенью 19ЗО года страну охватил ужас и гнев. Органы НКВД раскрыли сразу три крупные вредительские организации: Промпартию. Трудовую крестьянскую партию и Союзное бюро меньшевиков.
Москва еще не видела на своих улицах таких шествий: двигались и двигались мимо Дома союзов не праздничные колонны, не было в них и улыбающихся лиц.
- Расстрелять контрреволюционную сволочь! - горланили рты, повторяя начертанные на плакатах слова. Над головами, над гневным людским потоком плыли эти плакаты: "Расстрелять"...
Да, такое было впервые - массы вышли на улицы, чтобы потребовать мести, массы вынесли приговор.
Не знаю, многие ли из тех, кто шел в этой массе, дожили до 1987 года. Не знаю, что пережили они, когда узнали, что ни одной из этих вредительских организаций в действительности не существовало, их выдумали.
Мне, родившемуся позже этих шествий и процессов, явившихся лишь прелюдией к еще более массовым репрессиям, было страшно смотреть кинокадры, запечатлевшие ту миллионную массу, читать газеты тех лет. Все и всюду видели врагов народа. Хотя им еще не сказали: смотрите, смотрите внимательнее вокруг...
"Главарями" кулацко-эсеровской организации, как называли Трудовую крестьянскую партию, были наречены профессора Тимирязевской сельскохозяйственной академии Н.Д.Кондратьев и А.В.Чаянов. В качестве членов "банды" арестовали более тысячи человек. В их число попали и наши знакомые: Сократ Константинович Чаянов, двоюродный брат "главаря", и Григорий Михайлович Тумин, ни с кем в родственных отношениях не состоявший.