Рецензенты: доктор медицинских наук А. М. Иваницкий, доктор медицинских наук Р. И. Кругликов симонов П. В. и др

Вид материала

Книга

Содержание Путь вдохновенных. (Припоминание третье)

Подобный материал:

• Лицензированная медсестра, Эрик Ван Вийнгаерден, доктор медицинских наук, Херман Боббаерс,, 1773.58kb.
• «Дагестанская государственная медицинская академия Федерального агентства по здравоохранению, 546.66kb.
• В. О. Бернацкий доктор философских наук, профессор; > А. А. Головин доктор медицинских, 5903.36kb.
• «Российский научный центр восстановительной медицины и курортологии Росздрава», 372.3kb.
• Лазерная фотодинамическая терапия ожоговых ран (экспериментальное исследование) 14., 295.89kb.
• Демидчик Ю. Е. доктор медицинских наук, член-корр. Нанб, профессор, ректор Белмапо,, 970.61kb.
• Халиф Игорь Львович Доктор медицинских наук, профессор Бредихина Наталия Андреевна, 579.47kb.
• Рохлина Майя Леоновна доктор медицинских наук, профессор Игонин Андрей Леонидович доктор, 564.38kb.
• Sante Bureau Regional de l'Europe Всемирная Организация Здравоохранения Европейское, 677.15kb.
• «Слова о Полку Игореве», 3567.27kb.

^

Путь вдохновенных. (Припоминание третье)

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына.

«Илиада»

Заря явилась, рожденная в раннем тумане. Сперва над волнами разлилось золотистое сияние, затем на зыбком горизонте неожиданно и чудно возник будто светоносный женский лик; словно длинные розовые пальцы протянулись от него во все стороны по фиалково-темному морю, и вот уже над всем миром расцвел и воздвигся нежный, теплый свет.

Гребцы праздно сидели на лавках, прячась в косматые плащи от резкого утренника. У некоторых и головы были обернуты козьими шкурами.

Справа от меня, властной рукой обращая руль, восседал владелец корабля Евсиммах. Плечи его покрывала пурпуровая хлена, скрепленная массивной золотой застежкой. На застежке, я помню, изображен был не то лев, не то косматый пес, терзающий добычу.

Остальные корабельщики проще и дешевле были одеты.

Знакомый старик Терапон и некто со странным именем Ангел¹⁰⁰ тем временем превращали гребные скамьи в застолье: омыли доски ноздреватыми губками, уставили их корзинами с хлебом и блюдами с луком. Затем Терапон принялся обносить людей медным подносом, на котором лежали крупные куски жареного мяса. Ангел, поместив в проходе большой глиняный сосуд с широким горлом, смешал в нем прозрачную воду с густым огненноцветным вином. Опененную смесь он разливал по кубкам: Евсиммаху поднес в золоченом кубке, нам с Филаэтом (так, я слышал, называли моего юного опекуна) предложил в серебряных, а гребцам – в медных чашах. Поскольку возлияния и молитвы уже были совершены, люди не мешкая приступили к трапезе.

Между тем солнце все выше и выше возносилось над носом корабля, окрашивая море в перламутровый пурпур, одинаковые огненные искры вспыхивали в наших кубках и виноцветных волнах.

Напротив меня, прислонившись спиной к мачте, сидел длинноволосый старик. Я сразу обратил на него внимание.

Едва он приблизился к застолью, Филаэт собственноручно расстелил на скамье узорную ткань и усадил старика на мягкую подстилку. Когда разносили мясо, выбрав самый вкусный кусок, Филаэт велел передать его старику, а Евсиммах распорядился присовокупить к нему еще и козий желудок, налитый кровью и жиром.

– Из обжаренных самый лучший возьми, – велел он Терапону, а Ангелу скомандовал. – И вина поднеси ему не прамнейского, а золотистого, искрометного.

Старик принял угощение с достоинством и, мне показалось, как должное.

Когда голод и жажда были удовольствованы, Филаэт попросил:

– Старец, исполненный бога! Поведай нам о том, что пробуждается в твоем сердце.

Евсиммах поддержал юношу, пообещав щедро наградить песнопевца.

Вспрянув со скамьи, Филаэт подал старику изящно изукрашенную лиру с серебряной накольней. Певец долго пробовал инструмент, задумчиво перебирая бычьи жилы, а начал песнопение, внезапно ударив в струны.

Лицо старика преобразилось; не то чтобы оно исполнилось вдохновением, а скорее наоборот: синие глаза старика обесцветились, лицо словно ослепло, а взгляд свой тяжелый и обессмысленный он уставил то ли в меня, то ли в Филаэта, то ли в солнечную марь, искрящую за нашими спинами.

И вот, едва он запел, вдруг унялся ветер; волны улеглись, и вода заструилась, будто море стало рекой; исчез далекий берег за правым бортом; небо со всех сторон слилось с водами, потускнело и словно затвердело, став медно-желтым.

Корабельщики сцепили с мачты и уложили на дно корабля беспомощный парус, затем вернулись на лавки и длинными веслами вспенили тихие воды.

Старик пел о героях Троянской войны. Вернее, он как бы декламировал, сопровождая слова игрой на лире. Сказания его были непродолжительными. Завершив один рассказ, аэд передыхал, подкрепляя себя вином, а затем приступал к новой песне-рецитации.

Наречие его, как я заметил, несколько отличалось от языка, на котором говорили Филаэт и Евсиммах. Стилистически сказания показались мне более примитивными, чем гомеровская «Илиада». Однако на фольклор они не походили. Например, сравнения часто принимали вид самостоятельной и законченной картины, а содержанием их служили явления природы либо зарисовки из повседневного быта. И множество других приемов, характерных для Гомера, но незнакомых тому, что принято именовать народным творчеством.

Хотя песнопевца никто из корабельщиков ни разу не назвал по имени, учитывая направленность моих воспоминаний, я дерзко заключил: передо мной тот, кого мы называем Гомером.

Однако, вознамерившись приступить к анализу нового для меня духовного мира, я по первоначалу испытал ряд затруднений. Мало того, что сказания чередовались без всякой системы: с подвигов героев песнопевец перескакивал на деяния богов, эпизоды собственно Троянской битвы перемежал с эпизодами предшествовавшими и воспоследовавшими этому событию, вдобавок аэд иногда воспевал происшествия, не вошедшие не только в «Илиаду» но и в «Одиссею». Ничего похожего на египетского Ка-Мериамуна мое творческое воображение не предлагало мне, понуждая меня самого от своего авторского «я» разбираться во всей этой «радуге духовности».

Я заподозрил недоброе: если я примусь исследовать то, что никому из ученых не известно, не избежать мне справедливых обвинений в фантазерстве; ведь даже Ка-Мериамун, этот тень-голос отказался обсуждать со мной те египетские тексты, которые не стали достоянием современной науки!

В таких терзаниях я пропустил мимо ушей сказание о причинах Троянской войны. Растерянный и уже раздосадованный на свое сюжетное тупоумие, я вдруг на удивление спокойно и рассудительно подумал: «Пусть аэд декламирует свои микропоэмы, а ты между тем анализируй то, что вошло в гомеровскую «Илиаду»«.

Следом за этим спасительным решением явилось еще одно: иллюстрировать свои рассуждения буду стихотворными переводами Гнедича; если потребуется, подкреплю их из «Одиссеи», переведенной Жуковским.

Эдак решив, я лишь на мгновение задумался: с чего начать? И тут словно кто-то вдохнул в меня третью спасительную мысль: «Первую строку «Илиады» помнишь:

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына»? Ее и поныне декламируют школьники, вырабатывая правильное дыхание. С нее и ты начни».