Диас Валеев меч вестника – слово
| Вид материала | Документы |
СодержаниеКлючи от рая Когда горят рукописи… Спасенные таланты Сизиф и Гора |
- Записки бодрствующего. Очерки и исследования / Диас Валеев. Казань: Татар, 5923.8kb.
- Инструкция по подготовке и оформлению статей для "Вестника Сибгути", 98.94kb.
- I. Древнерусская литература, 155.49kb.
- Большая гостиная в квартире. Если там основательно прибрать, то квартира приобрела, 590.14kb.
- Вестник, 1723.59kb.
- Ч ё ртовакоробочк а, 450.58kb.
- Formika, 33.72kb.
- Берналь диас дель кастильо, 7502.98kb.
- Нан україни Павло Михед Слово художнє, слово сакральне, 2215.81kb.
- Что такое Логос? Обычно с греческого языка содержание этого понятия переводят как "Слово"., 108.12kb.
Ключи от рая
«Курьер», 10.09.2003, А.Топоров
Появился на свет 1 июля 1938 года на полдороге между деревней Казанбаш и райцентром Арск в Татарии.
С раннего детства жил в Казани, закончил школу № 6, в 1956 году поступил на геологический факультет Казанского государственного университета. Работал геологом в Сибири. Писать начал в конце пятидесятых годов, посылал свои произведения в различные журналы, но успеха это не принесло. Зато пробующим свои силы в литературе молодым человеком заинтересовался КГБ.
Известность к Валееву пришла через драматургию – его первая пьеса «Охота к умножению» была поставлена в 1971 году в Татарском Академическом театре им.Г.Камала. Первая книга «Дарю тебе жизнь» вышла в 1975 году в Киеве на украинском языке.
Автор пьес «Диалоги», «1887», «День Икс», «Ищу человека», книг прозы «По вечному кругу», «Я», «Чужой, или В очереди на Голгофу», религиозно-философского труда «Уверенность в Невидимом». Член Союзов писателей России и Татарстана, заслуженный деятель искусств России и Татарстана, лауреат Государственной премии РТ имени Г.Тукая.
Известный казанский писатель сегодня говорит о себе: «Я подвожу итоги и готовлюсь к уходу». Своим главным разочарованием в жизни считает разочарование в народе, которому сегодня «не о чем говорить».
А.Т. В восьмидесятые годы, особенно в эпоху гласности, имя Диаса Валеева было на слуху. Но вот в прошлом году выходит в свет ваша книга «Уверенность в Невидимом», которую вы называете основным трудом своей жизни, а публичной реакции нет. Почему?
Д.В. Вышло около десятка статей. В них меня называли «выдающимся писателем», создавшем «нечто беспрецедентное», «пророком», «вестником Единства», выступившим со своим «посланием к человечеству», «следователем по особо важным делам человечества». Все это прошумело в русской казанской прессе. В татарской печати о вышедшем двухтомнике не было ни слова. Она его полностью проигнорировала. Кроме того, Национальная библиотека республики ежегодно проводит опрос читателей, В результате изучения читательских формуляров в 52 библиотеках Татарстана выяснилось, что по степени читаемости мой двухтомник занял второе место среди книг, вышедших на русском языке. Его прочитало или, во всяком случае, брало в руки несколько тысяч человек. Меня это удивило. Не рассчитывал на такое количество читателей. Все это позволяет судить о том, что станут обо мне говорить и как будут ко мне относиться после моего ухода.
Все процессы происходят в жизни циклично: вверх – вниз, то следует удача, то падение. То же самое наблюдается и во внимании общества к личности творца.
Я в принципе – художник-одиночка. А наше время таково, что одиночкой быть сложно, надо, чтобы за спиной ощущалась мощная поддержка, чтобы ты на нее опирался и эта стена тебя бы толкала. У меня этого нет. И не было. А это – необходимо.
В принципе, я чувствую интерес к себе со стороны читающей публики, но в общем считаю себя еще непрочитанным и до конца неоцененным писателем. Все – впереди.
– Это не связано с тем, что вы пишете на русском языке, а в фаворе ныне татарские писатели, пишущие на татарском?
– Такой момент всегда присутствовал в моей писательской биографии. Вообще в сегодняшней российской литературе существуют всевозможные группировки. Каждая из них имеет свои журналы, газеты, театры. Очень сильна еврейская группировка – журналы «Новый мир», «Октябрь», «Знамя». Я долгое время не понимал этого, пытался пробиться на страницы журналов, в которые мне, в силу одного лишь звучания фамилии, изначально допуска не было. Существует русская группировка – «Москва», «Наш современник», «Молодая гвардия». Своя колода имен. Здесь я тоже естественно, персона нон грата. В Казани есть татарская группировка авторов, вышедших из деревень. Татарин, пишущий на русском, – для них явление чужеродное. К своему шестидесятилетию, несколько лет назад я принес в журнал «Казан утлары», где иногда печатался в советское время при прежних редакторах, небольшой рассказ. Нынешний редактор отказал мне в публикации. Я всю жизнь ощущаю себя изгоем, чужаком. Так что ничего нового здесь нет. Все привычно.
– И все же в основе труда каждого художника лежит желание самореализоваться, быть воспринятым. Если вы сегодня этого не ощущаете, что же движет вами?
– Что движет птицей, участвующей в долгом перелете в неведомые страны? Инстинкт?
Мне шестьдесят пять лет, я подвожу итоги и готовлюсь к уходу из этого мира. Для меня примером служит великолепный поэт-метафизик Даниил Андреев, который вышел из одиночки Владимирского централа, после чего ему было суждено еще прожить год и восемь месяцев. Это время он посвятил тщательному отбору и шлифовке своих рукописей, которые, на его взгляд, следовало после себя оставить. Так же поступил другой гениальный поэт – Николай Заболоцкий. Это правильно. Смерть приходит внезапно.
Всю жизнь я стремился к абсолютной свободе в творчестве и был в принципе, как художник, совершенно свободен, даже когда меня не печатали. А это продолжалось лет пятнадцать – в шестидесятые и семидесятые. Даже позже, когда пришла уже известность, мне могли дать звание, а на следующий день – запретить спектакль, поставленный по моей пьесе или выкинуть рукопись из издательства. Такое случалось со мной несколько раз.
Впрочем, многие вспоминают цензуру советского времени недобрым словом. Однако, нашими цензорами были не чиновники Главлита. Жестокими цензорами были наши собственные коллеги – писатели, литературные критики, редакторы. Они в упор «расстреливали» рукописи на подходе. И ничего не изменилось – ныне цензура экономическая. Будут деньги – напечатают любую белиберду. Не будет их – даже Пушкина не отправят на типографские станки.
В принципе драма любого истинного художника – это драма нереализуемости. И такое случается в любые времена. Однако, пишешь, подчиняясь слепому инстинкту.
– Как теперь принято говорить, вы себя позиционировали как писателя планетарного масштаба. А это имеет какой-то смысл здесь, в Казани? Почему, например, вы не уехали?
– Литератору, если он претендует занять какое-то место в этом мире, надо жить в мировых столицах, даже не в Москве – это тоже провинция.
В конце семидесятых у меня один за другим «резали» спектакли в казанских театрах. Российская же слава моя росла. Из Министерства культуры СССР получаю приглашение в Европу на всемирный фестиваль театров. До последнего момента тянули с оформлением документов и – не пустили. Через год или другой – приглашение на европейский театральный фестиваль в Дубровниках, в Югославии. Не пустили. Потом меня перестали куда-либо приглашать, поняли, что я – невыездной. Лишь через пять лет пригласили во Францию. В составе специализированной делегации деятелей культуры. Я пошел к секретарю обкома партии по идеологии. Он при мне позвонил некоему Федорову: «Оформляйте Валееву документы. Под мою ответственность». Такая была жизнь.
В разное время меня трижды приглашали в Москву. Но каждый раз это происходило настолько неожиданно, что я был совершенно не готов к такому повороту. Например, однажды это случилось в 1969 году, именно тогда, когда меня таскали в КГБ. Я подумал: все это перенесется туда, но на новый уровень. Отказался. Отказывался еще два раза. Теперь, конечно, порой жалею, что в свое время не решился на крутой поворот. Но как решиться? В Казани жили старые родители, их нельзя было бросать. В Москве между тем, конечно, больше возможностей. До конца жизни мне нужно издать, скажем, восемь томов своих произведений, на сегодняшний день издал три, вот-вот выйдет книга прозы «Портрет Дон-Жуана» – там, возможно, уже нашлись бы издательства на весь Свод сочинений. Но теперь я не могу поехать туда даже на несколько дней. Пока сижу, разговаривая с вами, уже два раза взял в рот капсулу нитроглицерина. Иногда пойдешь в магазин за хлебом, пройдешь десять метров и останавливаешься, давит сердце. Москва для меня теперь столь же недоступный город, как Буэнос-Айрес. Прежде там бывал часто: выходили мои книги, ставились спектакли, было огромное количество знакомых – а сейчас они либо умерли, либо состарились. Издательства и журналы, в которых печатался, сменили вывеску, поменяли ориентацию. Все переменилось.
Чтобы тебя не забыли со временем, важна постоянная поддержка народа. В советское время это ощущалось, писатель был значимой фигурой. В шестидесятые и семидесятые тиражи литературных журналов измерялись сотнями тысяч, у «Смены», у «Нового мира» тиражи были полтора миллиона. Когда мы росли – я и мое поколение литераторов – мы знали всех поэтов, прозаиков, драматургов, читали все романы, все журналы, встречались и говорили о литературе. Сегодня все иначе.
Вы спрашиваете, что мной движет? В девяностые годы я издал несколько книг, не получая гонорара – только для того, чтобы тексты не пропали, не сгинули во тьме безвременья. У меня несколько раз горели рукописи. Их сжигали. Я боюсь огня.
– Если бы встретились с молодым автором, то вы порекомендовали бы ему продолжить это занятие сегодня?
– Недавно вышла новая книга моей дочери Майи Валеевой, автора десяти книг, писателя-анималиста – «Люди и бультерьеры». Это – ответ на ваш вопрос. Сейчас она живет в США. Если у человека есть талант от Бога, то, значит, он уже помечен, ему нужно идти по назначенному пути.
Я сам прожил жизнь, полную ошибок, многого не понимал, не знал. Очень важна встреча с Учителем. У меня его не было.
– Сегодня интерес к литературе все же есть. Но к слову «литература» стали добавлять слово «мода»…
– Толпа, как правило, руководствуется тем, что ей вдалбливают в голову пресса, телевидение. Общество зомбировано, содержание сознания во многом зависит от внешнего воздействия. Самое большое мое разочарование за последние пятнадцать лет – разочарование в народе. Как единице истории. Иногда я думаю: «Бог мой, как глуп твой народ, как Ты терпишь его глупость!» С народом можно делать все, что угодно, поступать, как заблагорассудится. Чем больше масса людей, тем меньше в ней истины. Истина в одиночках. Без поводыря народные массы не субъект истории, а только объект. Объект манипуляций.
– Почему же вы сами отказались от возможности воздействовать на массы? Одно время вы выступали на митингах, вели политическую деятельность, а потом, проиграв на выборах в народные депутаты СССР, разом все свернули…
– В конце восьмидесятых у меня были еще иллюзии. Мне казалось, что люди, внезапно заговорив, могут высказать что-то необыкновенное. Я занялся политикой, но для меня это было скорее наблюдение, эксперимент, игра. Моя борьба за место депутата с ректором университета Коноваловым была самой яркой и острой в Казани, велась обширная полемика в печати, местной и центральной. А потом с каждым проведенным митингом я стал все больше понимать, что на народ нельзя положиться.
В конце восьмидесятых я первым в Татарии и в СССР поднял разговор о национальном устройстве государства, о том, что татары имеют право претендовать на более значимую роль в «семье народов», писал о больных темах национальной жизни. Мои статьи публиковались в «Вечерней Казани», «Комсомольской правде», «Литературной газете», московском сборнике «Говоря откровенно». В «Вечерней Казани» после моей статьи «Национальное и интернациональное» бурная дискуссия шла около года. А потом толпа, которую я возбудил, меня же назвала «манкуртом». Как-то иду мимо театра имени Галиаскара Камала, где проходил митинг националов, и слышу: каждый второй выступающий полощет меня. Поделом. Литератору надо писать, а не заниматься грязной политикой.
– Может быть, вы, как многие тогда, просто «заигрались» в национальную политику? Как же тогда, ваша идея мегачеловека, который стоит над национальным, в книге «Уверенность в Невидимом»?
– В каждом человеке существуют микро-, макро- и мегастрасти, но в разных сочетаниях и пропорциях. Я всегда стремился вырастить в себе мегаличность, но другие ипостаси тоже существуют. Все – в движении. Ты можешь проснуться одним человеком, а вечером заснуть другим. Человечество, я считаю, обязательно придет к своему высшему состоянию. Развитие от простого к сложному – закон бытия. Правда, в отношении нашей эпохи я – пессимист.
Хочу обратить внимание вот на что. Мы привыкли говорить о межнациональных и межконфессиональных конфликтах. Нас волнуют межгосударственные отношения. Но никому не приходит в голову то, что ныне очень активно идет межсексуальная война. Нет, не война полов, а война гетеросексуалов и гомосексуалов. Все в этой жизни состоит из глубоких закономерностей. Мне уже приходилось в книгах и в своих интервью говорить о золотой пропорции, или числах Фибоначчи, выстраивающих эту пропорцию. В 1202 году итальянец Леонардо из Пизы, кроликовод, по прозвищу Фибоначчи, что значит, сын доброй природы, открыл закономерность. Его кролики плодились не абы как, а по строгим правилам. Кролик и крольчиха давали приплод из трех кроликов, три кролика – пять, а пять – восемь. У восьми кроликов помет насчитывал уже тринадцать кроликов, а у тринадцати – двадцать один… Так выстроилась цепочка знаменитых чисел Фибоначчи – 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55…, где каждое последующее число складывается из суммы двух предыдущих, а отношение любого большего числа к соседнему меньшему в пределе стремится к золотой пропорции, равной 1,618. И оказывается, этим числам в мироздании подчинено все. Семена на диске подсолнечника расположены так, что их положение образует рисунок пересекающихся кривых. Одни кривые закручены в одну сторону, другие – в противоположную: и всегда подчиняясь золотой пропорции. Тополь, груша, орешник, ива, груша, ель, кактус программу своего развития так же подчиняют числам кроликовода из Пизы. Цветки галактик и мегагалактик в небе – тоже. По существу с 1202 года у человечества в руках находятся ключи к счастью, к построению на Земле Счастьеграда. Во всех природных процессах, без исключения, соблюдается эта золотая пропорция. Потому все совершаемое и творимое природой прекрасно и совершенно. Традиционные религии говорят: «Бог сотворил человека по образу и подобию своему». Нет, отнюдь не так. Человек приближается к золотой пропорции только в творениях своих гениев. Заурядная же практика его жизни лежит подчас весьма далеко от чисел Фибоначчи, порой просто безобразна. Последние десять-пятнадцать лет в своих книгах я призываю взять в руки эти ключи от Счастьеграда, попытаться строить жизнь человека, нации, всего человечества согласно требованием чисел Фибоначчи, положениям и уставу золотой пропорции. Но кто меня слышит?
Так вот, к чему я веду нить рассказа?
– Да, к чему вы ее ведете?
– По данным сексологов и психологов США еврейского происхождения 4 процента с небольшим людей составляют гомосексуалисты. Они приводили данные по США, но Америку, этот котел, где смешаны все нации со всех континентов, можно, я думаю, рассматривать как модель всего населения Земли. Прибавьте к этим 4 с небольшим процентам явных гомосексуалистов 33 с небольшим процентов гомосексуалистов латентных, скрытых, когда человек порой сам не знает своей внутренней природы и только случай или ситуация обнаруживают ее. В сумме это примерно – 38,1 процента. Людей традиционной ориентации на Земле примерно – 61,9 процента. Это средние цифры по человечеству. По отдельным народам показатели колеблются. У каких-то народов традиционники превышают среднюю норму, у других вылезают за пределы своей нормы гомосексуалы. Опять же по данным психологов и сексологов еврейского происхождения, у евреев, например, количество бионегативных расстройств, нарушений сексуального характера превышает среднюю норму человечества в шесть раз. Именно в силу этой медицинской причины, а не в силу якобы некоей «богоизбранности» этот народ является несомненным лидером нетрадиционного меньшинства. В этом меньшинстве среди других народов он находит себе опору. Так вот, как видим, строение человечества, его четкое разделение на две части в виде гетеросексуалов, или традиционников и гомосексуалов, или авангардистов тоже четко подчинено числам Фибоначчи. И здесь мы наблюдаем золотую пропорцию. Что же сейчас происходит в мире?
Установленный самой природой баланс сил колеблется. Традиционное большинство как всегда расслаблено, а гомосексуальное меньшинство, как всякое меньшинство в любой системе, структурировано и организовано. Гомосексуалы накопили огромный организационный опыт. В истории они выступали под разными именами и вывесками. В начале нашей эры – ранние христиане, позже – тамплиеры. В эпоху Великой Французской революции мы видим их в рядах якобинцев, в России – в рядах декабристов. Позже это – народовольцы, эсеры, большевики, ныне – либералы-демократы. Голубое английское масонство XVI века – чисто филантропическая организация, но позже в Германии, Швеции оно уже инфильтровано, и с каждым десятилетием все больше и больше, гомосексуальным элементом.
Гомосексуальное меньшинство хочет завоевать ныне господство в мире. Оно считает, что для этого у него есть все возможности. И оно хочет опрокинуть традиционное большинство. Налицо в общем-то – покушение на золотую пропорцию.
И правда, к ХХ столетию гомосексуалы накопили капиталы и силы. Мировые финансы в их руках. Мировая пресса и телевидение – тоже. Спецслужбы разных стран также работают на них. В конечном счете попытка мирового переворота ни к чему не приведет, золотая пропорция нерушима, но мир надолго ожидают большие проблемы. Тем более, что традиционное большинство пока еще слепо и неорганизованно.
История мира – это перманентный заговор. Две тысячи, три тысячи, пять тысяч лет борьбы дьявольских сил против божественных.
– Это – «макропроблемы». Каков ваш «микроитог»?
– По данным социологических исследований 17 процентов населения России ощущает ныне нехватку денег на еду, 52 процента – на одежду, 85 процентов – на бытовые товары. Можно говорить об уровне бедности от 52 до 85 процентов. А 17 процентов населения с доходами ниже прожиточного минимума, которых правительство называет бедными, на самом деле – нищие. Согласно этой раскладке я – нищий или полунищий.
Я прожил жизнь среди трех народов – татар, русских, евреев. Каждому из этих народов я благодарен за жестокую науку жизни, которая была мне преподана. Очарования жизнью сейчас у меня все меньше и меньше. Был ли бы я счастлив, если бы моя жизнь прошла среди других народов? Среди испанцев, португальцев или, скажем, французов? Наверное, сюжеты моих произведений были бы другими, иными бы были, возможно, краски, которыми бы я пользовался, несколько другим был бы, вероятно, общий колорит. Но основной сюжет – трагическая обреченность мегатворца на одиночество в мире людей – пожалуй, был бы у меня тот же, что и сейчас. Результат был бы, наверное, инвариантен.
Бога и Дьявола, или Небога, или Антибога следует рассматривать, видимо, в рамках единой гармонической системы. Мир, в котором, условно говоря, 61,9 процента божественного материала и 38,1 процента дьявольского – это божественный мир. Мир же, в котором эти цифры содержания божественного и дьявольского начал меняются между собой – мир дьявольский.
Мое имя будет расти. Если жизнь в мире пойдет по божественному пути, этот рост будет неограниченным. Если же мир станет развиваться согласно дьявольской версии, роста имени не произойдет.
Но как все сложится, не узнаем ни я, ни вы. Разве только наши потомки…
«Я никогда не писал корысти ради…»
«Татарский мир», июль, 2008, Ел.Чернобровкина
У писателя Диаса Валеева необычная, яркая судьба и столь же необычные, яркие книги, которых сегодня уже более тридцати. Его пьесы («Дарю тебе жизнь», «Диалоги», «Пророк и черт», «1887», «Ищу человека»…) шли на профессиональных сценах десятков театров. Многие его произведения издавались и ставились на татарском языке, переведены на белорусский, украинский, чешский, азербайджанский… В прозаических произведениях («Старики, мужчины, мальчишки», «По вечному кругу», «Портрет Дон Жуана», «Астральная любовь»…) Диас Валеев осмысливает нравственные проблемы, размышляет о смысле человеческого бытия. В прозаических произведениях последних лет («Чужой, или В очереди на Голгофу», «Я») обращается к философским проблемам.
Особое место в творчестве Диаса Валеева занимает философский труд, посвященный разработке концепции новой религии, – «Уверенность в Невидимом» (объединяет роман-эссе «Третий человек, или Небожитель», проповеди «Истина одного человека, или Путь к Сверхбогу» и философские записки «Мысли о Едином»).
В последние годы своим главным делом писатель считает издание восьмитомного свода своих сочинений. Вышло уже пять томов.
Первого июля 2008 года писателю исполнилось 70 лет.
Когда горят рукописи…
Ел.Ч. Диас Назихович, к юбилею обычно подводят какие-то итоги…
Д.В. Если говорить об итогах, то мне в моей жизни плюсов и минусов, я считаю, было отсыпано поровну.
Что было хорошего? Вышли 32 книги. Изданы уже пять томов из моего восьмитомного свода сочинений. Мои пьесы шли примерно в 75 театрах страны. Есть звания – лауреат Госпремии Татарстана имени Тукая, заслуженный деятель искусств России и Татарстана, трижды лауреат Всероссийского и Всесоюзного конкурсов национальной драматургии… Что еще? В моем библиографическом списке числится более пятисот статей, написанных обо мне…
Но давайте посмотрим, не перевешивают ли на весах минусы – они тоже значительны.
Вот я сказал о премиях. Но меня выдвигали еще на три премии разного достоинства, в том числе очень высокого, – не дали. Четыре раза мне угрожали убийством – неизвестные люди, наверное, просто за откровенное высказывание своих взглядов. Дважды предпринимались попытки наклеить на меня ярлык сумасшедшего и заточить в психушку.
Да, было 75 постановок моих пьес, но при этом восемь постановок, из них шесть в Казани – в родном городе! – были запрещены, приостановлены, изъяты насильственно из репертуара. В некоторых случаях даже сжигались декорации…
Вышли 32 книги – а сколько раз рукописи моих книг выбрасывали из издательств, из редакций журналов… Бессчетное количество раз!
Мало этого – мне всю жизнь приходилось и приходится доказывать, что я татарский писатель. Только из-за того, что пишу по-русски…
К минусам надо обязательно отнести и вызовы на профилактические беседы в КГБ – это было в конце 60-х годов. Со мной там беседовали о моем литературном творчестве, спрашивали, почему я очерняю действительность. Хотя к тому времени я опубликовал всего несколько рассказов, причем, очень светлых, чистых, о любви…
Вскоре после этих «профилактических бесед» в пожаре сгорели мои рукописи, все, что я написал за 15 лет. Допросы – это ничего, можно пережить, но то, что погибли рукописи…
К минусам, думаю, надо отнести и драму моей жизни – эволюцию моего отношения к коллегам…
– Что Вы имеете в виду?
– До 38 лет, до 1976 года, я чувствовал себя в кругу людей своим среди своих. Да, были нападки, была чье-то недоброжелательство… Потом меня наградили Тукаевской премией – раньше, чем некоторых моих коллег. И это вызвало какой-то шквал… мягко скажу, неприязни. Она стала проявляться уже тогда, когда мои пьесы пошли по всей стране, но я, по своей наивности, не обращал на это внимания. А тут стал ощущать, что я не совсем свой для коллег, – что, скорее, я для них чужой. Хотя они-то для меня по-прежнему оставались своими…
А где-то в 2004 году я вдруг почувствовал – были для того причины, –что теперь и коллеги для меня не совсем свои… Долго я до этого доходил, но стал все-таки ощущать себя чужим среди чужих. Вот такая эволюция – от своего среди своих к чужому среди чужих.
«Я родился в тарантасе»
– Диас Назихович, расскажите немного о себе…
– В своей автобиографии я обычно пишу: родился первого июля 1938 года в селе Казанбаш Арского района Татарстана. Но на самом деле я появился на свет на дороге между деревней Казанбаш и Арском… В тарантасе… В соломе… Есть в этом какая-то загадка, которую я не разгадал до сих пор. И родители, хоть и спрашивал их, ничего не прояснили. Или не захотели прояснить – время тогда было тревожное, заканчивалась война в Испании… Вот и гадаю: мои родители жили в Казани, так зачем они поехали перед самыми родами в эту деревенскую глушь?..
– Кто были Ваши родители?
– Мама – Зайнуль Мухамедовна Кутуева, старшая сестра известного писателя Аделя Кутуя. Она была врачом-фтизиатром, очень известным в Казани.
Отец – Назих Гарифуллович Валеев, комсомольский, партийный работник. Но в начале сороковых, когда он работал первым секретарем Алькеевского райкома партии, его арестовали. Он во время следствия, как ни заставляли, ни в чем не признался. И это спасло ему жизнь. Хотя был показательный суд, получил отец десять лет и три года поражения в правах. Но по кассационной жалобе в уголовную коллегию Верховного суда РСФСР был за отсутствием состава и события преступления освобожден… На этом партийная карьера его однако завершилась. Он был направлен рядовым на войну, в железнодорожные войска.
Огромное влияние на меня всегда оказывал мой старший брат Радик, который стал очень известным геологом – и практиком, и теоретиком, написал ряд крупных монографий.
Большое влияние на меня также оказала моя няня, тетя Оля – Денисова Ольга Денисовна. Простая, неграмотная крестьянка из села Атамыш бывшего Дубьязского, а теперь Атнинского района. Она сама научилась грамоте и очень любила читать толстые романы. Тетя Оля прожила в нашей семье 49 лет, воспитала нас с моим старшим братом, моих детей… Родной человек.
Писать я начал с девятого класса. И уже постоянно – с первого курса геологического факультета Казанского университета. Тут большим подспорьем для меня стало литературное объединение при музее Горького в Казани.
– Очень известное объединение!
– Да, оттуда вышло много писателей, в том числе я. Долгое время, лет, наверное, пятнадцать, меня не печатали. Во всех редакциях выносили идентичный, будто под копирку написанный, приговор: очернение действительности…
– Вы всегда склонны, Диас Назихович, видеть жизнь в реальном ракурсе, такой, какая она есть… Видимо, и в юности тоже так было.
– Это и довело меня до допросов в КГБ. К тому времени как раз намечался выход моей книги в «Молодой гвардии» в Москве – естественно, на этом был поставлен крест. Намечался впервые и выход моей документальной повести в Татарском книжном издательстве – тоже «зарезали». В итоге моя первая книга вышла только в 1973 году, в Киеве, на украинском языке.
Спасенные таланты
– Вы пишите в самых разных жанрах – романы, повести, рассказы, трактаты, пьесы… Причем, пьесы тоже разные – драмы, комедии, трагедии. А стихи никогда не писали?
– Сам – нет. Но я издал, скажем, пять сборников стихов поэта Юрия Макарова. Все пришлось делать самому, «от» и «до» – собирал стихи, находил спонсоров, находил деньги, пробивал через государственные издательства…
– Это прекрасный поэт. Немногие знают, что, если бы не Вы, его стихи были бы потеряны безвозвратно…
– Юрий Макаров был моим хорошим, близким приятелем по литературному объединению, мы там и познакомились. Он был на шесть лет старше меня. Я сразу почувствовал его талант, мощь этого таланта, его уникальность. Считаю, что Макаров – поэт, равный Сергею Есенину. Но он никому не был нужен. Как Есенин, много пил. Стихи писал, где придется, на обрывках бумаг, не заботился, чтобы их сохранить. Я уже в 70-х годах предпринимал попытки издать Макарова, но тогда не получилось. И только в восьмидесятые – девяностые годы мне удалось издать его. Вышло пять сборников. А всего я издал 14 книг других авторов.
– Вы сделали огромное дело…
«Каждый пишет, как он дышит…»
– Какие Ваши книги для Вас всего дороже?
– Да все дороги. И все, что мне дорого, вошло в восьмитомный свод сочинений. Я там где-то, кажется, в предисловии, оговариваюсь – не знаю, сколько они будут жить, эти мои книги… Ведь мы сейчас живем в стране глухонемых, где читателей становится все меньше и меньше. Но они есть. И мне не стыдно перед ними за свои книги. Я никогда не писал ради денег, ради конъюнктуры. Я всегда писал только то, что сам хотел написать. Только то, что выражало мои личные настроения, убеждения. И мне не пришлось ни от чего отказываться. Не пришлось чего-то стыдиться в своем творчестве. Абсолютно. Оказалось – и то, что написано в давнее время, в советское время, вполне годится и в наше антисоветское время…
Так что мне все мои книги дороги. Но есть какие-то особенно важные вещи. Это, скажем, основной мой труд – двухтомник «Уверенность в Невидимом». В нем я выдвигаю концепцию единой планетарной религии.
– Диас Назихович, а как Вы – творческий человек, писатель – пришли к философским размышлениям, взялись за религиозные труды?
– Все началось в Сибири, куда я поехал по направлению, закончив геологический факультет университета. Мы отправились туда с женой и двухмесячной дочкой. Жили в маленьком горном поселке Одрабаш на юге Кемеровской области. Это было для меня наиболее духовное время, время моего развития. Там, в горах Одрабаша, однажды произошло необычное, необъяснимое событие. Это случилось 16 ноября 1962 года – я тогда отметил этот день. Таких судьбоносных дней у меня в жизни было несколько. Но первый – в Сибири.
Я, в общем-то, тогда был, как почти все вокруг, атеистом. И вдруг меня словно постигло какое-то откровение, как по наитию я увидел, понял нечто… Это был миг озарения, когда мне сразу стали ясны основные грани, черты моего будущего учения. Мне было 24 года.
Я тогда начал писать эту свою работу – и к 1969 году первый вариант уже написал. Мы тогда уже снова жили в Казани, и это было как раз время допросов в КГБ. Боясь обыска, я спрятал в сарае у отца с матерью все свои рукописи, в том числе вот эти, по новой религии… И тут случился странный пожар… Сгорел сарай, сгорели в нем все мои рукописи. И мне пришлось начинать с нуля. Но это уже было в конце 70-х годов. И к моменту судьбоносных пертурбаций в нашей стране эти тексты у меня были в основном готовы. Когда появилась возможность их опубликовать, я их опубликовал. Сначала фрагментами. Ну, так, как мне это удавалось делать, по мере возможности. Скажем, в 1990 году у меня вышли две книги, где были опубликованы большие фрагменты. Одна книга «Три лика» в издательстве «Мысль» – но она была очень испорчена при редактировании. Вторая книга – в Татарском книжном издательстве «Три похода в вечность». Это крупные фрагменты моего учения.
Потом мне удалось опубликовать, тоже фрагменты, в 1993, в 1994 годах. И уже окончательный канонический текст был опубликован в двухтомнике «Уверенность в Невидимом» в 2002 году.
– Через сорок лет после того дня в 1962 году… Как долго Вам пришлось ждать!
– Я 35 лет писал еще один очень важный для меня труд – роман «Я». Тоже начал там, в Одрабаше, в 1962 году. А закончил в 1997-м. Так долго получилось еще и потому, что у романа оказалась очень сложная форма. Много раз начинал – но роман у меня рассыпался. Потому что там события происходят и в Казани 60-х годов, и в Казани 90-х годов… И мне еще, видимо, надо было дожить до 90-х годов, чтобы я смог это все завершить. Еще там события происходят в древнем Египте, в древнем Риме, в эпоху Великой французской революции. И даже в 2097 году, то есть через столетие от нашего времени. Все это надо было соединить во что-то единое. Это было невероятно трудно. Но потом, когда вдруг форма нашлась, я закончил роман очень быстро.
Наверное, я еще потому так долго не мог завершить этот роман, что понимал – напечатать его невозможно. Абсолютно невозможно! Даже показывать его никому было совершенно нельзя. Как и мой духовный, богословский, религиозно-философский труд. Не то, что показывать, –рассказывать о нем было никому нельзя!
До сих пор не могу забыть один показательный случай. У меня есть письменный стол, старый, но очень удобный, большой, двухтумбовый. Когда я получил в 1972 году свою первую квартиру, то сразу купил четыре письменных стола – себе, жене и двум дочкам. Каждому по столу. У нас была двухкомнатная квартира, в ней нас было пять человек – жена, дочки, я и няня тетя Оля. Но все равно как-то нашлось место для четырех столов. Вот с тех пор этот стол у меня…
И как–то я закрыл ящик в этом столе и потерял ключ. И ну никак не мог открыть. Несколько месяцев не мог открыть! Но вдруг как-то обнаружил, что ящик открыт. Тогда я написал и положил в этот ящик записку: уважаемые члены организации, я очень благодарен вам за то, что вы открыли мой стол…
Сизиф и Гора
– Диас Назихович, можно Вам задать традиционный вопрос – о планах на будущее?
– Планы, говорите… В своих книгах, в частности, в двухтомнике «Уверенность в Невидимом», я пишу о трех ипостасях, которые находятся в каждом человеке, но в разных пропорциях. О трехипостасном человеке.
Первый – это микрочеловек, мелкое, эгоистическое, животное существо, в котором главное – инстинкт самосохранения. Он в каждом из нас есть. Это Валеев-1.
Второе существо – это макрочеловек или макротворец, если говорить применительно к писателю. Это уже человек, который руководствуется или какими-то классовыми чувствами, или национальными…Он патриот своей страны. Это вот Валеев-2.
И есть мега-творец. Это уже человек, переросший национальные, классовые ограничения, человек планеты Земля, человек Вселенной. Он обнимает собой весь мир, весь окружающий универсум. Это вот Валеев-3.
Вы спросите, почему я об этом говорю?
– Обязательно спрошу…
– Давайте-ка я отвечу с позиции третьего лица.
Скажем, Валеев-3, мега-человек, он создал великие произведения. Есть шедевры. Я не буду их называть – они опубликованы в вышедших книгах восьмитомника.
Так вот, сейчас этого человека, Валеева-3, уже нет в Казани. Он уже ушел отсюда. И никогда не вернется. Остались только его книги.
Когда мне было лет сорок, и я еще был, видимо, в силе, она бродила во мне, – я переосмыслил миф о Сизифе. Тогда еще в «Литературной газете» у меня появилась статья «Сизиф и Гора». Царь из Коринфа Сизиф был наказан богами и должен был вечно вкатывать камень на гору. А я переосмыслил миф: Сизиф забыл об этом наказании богов. Он сам вступил в поединок с горой, он сам захотел вкатить камень своей славы на гору. Это была борьба Сизифа и горы…
Свой камень на вершину горы вкатил Валеев-3. Где он сейчас? Где-то там, на вершине горы. Где эта гора? Может, в мифической Шамбале, о которой никто ничего не знает… Но в итоге-то он оказался один там, и некому разделить радость его успеха. Он навек обречен находиться там, среди скал, льдов, пропастей… Может, его когда-то найдут – но тогда он сам превратится в камень. И люди могут подумать, что это просто часть ландшафта…
– У Вас всегда такие необыкновенные, парадоксальные образы…
– Мои три ипостаси мистически связаны друг с другом. Я знаю, что Валеев-3 еще жив. Пока жив я – и он жив, пока жив он – и я жив.
Валеева-2 тоже нет уже в Казани, он тоже ушел, он больше ничего уже не напишет. Когда-то в 1989 или в 1988 году я опубликовал в газете «Советская Татария» статью «Хочу эммигрировать в СССР». СССР еще существовал, еще оставалось два-три года до его краха. Но я уже чувствовал, что этот крах приближается. Примерно тогда же в издательстве «Художественная литература» вышел сборник публицистических статей писателей – Чингиза Айтматова, Валентина Распутина и так далее. Была опубликована и моя большая статья «В поиске потерянной Родины». Так вот, Валеев-2, он ушел в поисках потерянной Родины.
В студенческие годы я два месяца бродил по России. Прошел тысячи километров… Потом мне всю жизнь хотелось это повторить. Так, может быть, Валеев-2 бредет где-то по России или по Украине… А, может, кто-то увидит человека, похожего на меня, с посохом в руке, где-то в Испании… Вот это Валеев-2. Сюда он уже никогда не вернется.
Но он оставил выдающиеся книги. Тоже не буду их называть – они опубликованы.
И вот я – Валеев-1. Мелкий обыватель, такой же, как подавляющее большинство моих сограждан. Я просто литературный секретарь моих выдающихся и великих собратьев. Мне вот надо издать еще три тома восьмитомника, и тогда моя миссия на Земле, то, ради чего эти все три Валеева родились, будет, видимо, закончена…
– Никогда не поверю, что Вы не захотите больше взять белый лист бумаги и перо…
– Видите ли, Диас Валеев уже ничего больше писать не будет. Но, может быть, – только может быть! – я попробую… Давно есть у меня такая идея… Когда я закончу с этими делами по изданию восьмитомника, которые меня держат, – может, я попробую написать… Только это уже будет совершенно другой писатель, совершенно другой вид творчества, или тип творчества, или стиль… И совершенно другое имя. Вот так вот. Если хватит на это сил, то я напишу, – но спрячусь в другом имени…
– Звучит интригующе!
– …и читатели не узнают в этом новом писателе старого писателя Диаса Валеева…