Диас Валеев меч вестника – слово
| Вид материала | Документы |
СодержаниеО.И. Диас Назихович, судя по названию, «Астральная любовь» – роман фантастический? Д.В. |
- Записки бодрствующего. Очерки и исследования / Диас Валеев. Казань: Татар, 5923.8kb.
- Инструкция по подготовке и оформлению статей для "Вестника Сибгути", 98.94kb.
- I. Древнерусская литература, 155.49kb.
- Большая гостиная в квартире. Если там основательно прибрать, то квартира приобрела, 590.14kb.
- Вестник, 1723.59kb.
- Ч ё ртовакоробочк а, 450.58kb.
- Formika, 33.72kb.
- Берналь диас дель кастильо, 7502.98kb.
- Нан україни Павло Михед Слово художнє, слово сакральне, 2215.81kb.
- Что такое Логос? Обычно с греческого языка содержание этого понятия переводят как "Слово"., 108.12kb.
«Моя любовь оказалась никому не нужной…»
«Казанское время», 13.05.1998, Св.Бессчетнова
На пороге своего шестедисятилетия известный писатель Диас Валеев в интервью «Казанскому времени» признается, что драма его жизни – это постоянное ощущение своей чужеродности, драма бастарда.
Св.Б. Диас Назихович, в своих политических и философских эссе вы часто выступаете как крайний индивидуалист, не чурающийся ни кощунства – скажем, критики Корана и Иисуса, ни самых крайних позиций. Ну а в реальной жизни, в любви вы такой же бунтарь-одиночка, не принимающий существующих правил игры?
Д.В. С какой стороны взглянуть на этот вопрос? Через два месяца мне исполнится шестьдесят лет, сорок из них я женат на одной женщине, и вот в этот самый деревянный домик, в котором мы сейчас находимся и разговариваем с вами, я приходил еще в 1958 году к своей будущей невесте. В принципе я – консерватор и очень домашний человек. И в семье у нас всегда были и есть и тепло, и ощущение надежного тыла. Но художник живет не только в семье, а еще – на миру. Он открыт всем ветрам. И в любви – тоже. Писательство по сути своей это и есть любовь к человечеству, желание насытить мир этой любовью, а в моем, по крайней мере, случае оно еще связано и с ощущением невостребованности, ненужности этой любви.
Я вкатил наконец-таки свой камень на вершину горы (этот камень – 33 рассказа и повести, 3 романа, 10 пьес, 3 философско-религиозных трактата, 3 тома историко-политических исследований и литературных очерков, примерно 300 статей), и вот стою с этим камнем наверху и с печальной иронией сознаю, что этого моего подвига никто, кроме нескольких орлов да случайной змеи, и не заметил.
Моя драма в том, что я всем чужой. В последние годы это чувство обострилось. И многие резкости, может быть, были высказаны от многолетнего противостояния, от невозможности докричаться. Впрочем, такое настроение возможно связано с тем, что душа чувствует приближение старости? Недавно я прочел у Виктора Астафьева: «Я пришел в мир родной и добрый, а ухожу из мира чужого и злого». Сходные чувства… Как бы то ни было во мне живет ощущение сиротства: свой, татарский, народ от меня отказался за то, что я пишу по-русски. Русскому народу я тоже не нужен потому, что он считает меня татарином. В советское время я был советским писателем, но СССР больше нет. Раньше долгое время я считал такое отношение к себе проявлением злобности и недалекости каких-то отдельных конкретных людей, но теперь понимаю: изгойство – моя судьба. Я – отверженный в принципе, бастард в принципе. С одной стороны, – печально и грустно, с другой – наркотическое опьянение абсолютной свободой. Поэтому где уж следить за правилами игры? Для меня не существует правил. Я консерватор и авангардист одновременно. Надо мной только Бог. Да и Бог-то у меня не такой, как у других людей.
– Возможно, что все это, впрочем, как и романтическое, интернациональное начало в вас отчасти запрограммировано именем? Диас – слово не татарского, не тюркского происхождения. Кстати, почему именно его выбрали ваши родители?
– Это очень темная, очень запутанная история, которая чем старее я по возрасту, тем больше меня занимает. Вы правы: имя действительно во многом предопределило мою судьбу. За всю жизнь я ни разу не слышал, чтобы кого-то еще так звали. А вот откуда оно? Родители ничего никогда на эту тему подробно не рассказывали. Но обстоятельства моего появления на свет и юридического оформления факта рождения настолько странны, что позволяют предположить самые необычные варианты.
Не стану вдаваться в подробности. Упомяну лишь, что на сегодняшний день существуют три версии моего рождения. По общепринятой или официальной версии я появился на свет в тарантасе на дороге между деревней Казанбаш и райцентром Арск. Но откуда появился? Спрашивается, зачем моя тридцативосьмилетняя мама, врач туберкулезной больницы в Казани и ассистент мединститута, перед самыми родами поехала в глухую деревню к родственникам отца, с которыми никогда раньше, ни позже особенно не общалась? Вторая версия – испанская. В 1936 году в Испании началась гражданская война, а в 1938 в СССР, как известно, привезли детей, кто-то остался в детдомах, кого-то усыновили. Но все вилами на воде писано: никаких документов. Наконец, третья версия – гэбистская. Как-то у меня произошел очень странный разговор с неким агентом спецслужб, который подобрался ко мне довольно близко. Он оказался одним из числа трех агентов, которые почему-то в разное время и при разных обстоятельствах признались мне, что следили за мной. Он изложил, вероятно, гэбистскую версию моего происхождения. Она тоже достаточно фантастична, и мне не хочется о ней даже вспоминать.
– Вы полагаете, ваши родители действительно могли принять в семью мальчика, предположим, из легендарной Гренады и никому об этом за столько лет не сказать?
– Я ничего не полагаю. Но поскольку жизнь приближается к финальной точке, считаю нужным сказать о том, что знаю или чувствую. Мама была очень волевым человеком с гипнотическим даром воздействия на людей. Она принимала жизнь не такой, какой она была в действительности, а такой, какой эта жизнь, по ее мнению, должна была быть. Она была старше отца на шесть лет, что ей, видимо, не нравилось, и она сделала так – не знаю, когда это произошло, – что оказалась старше его только на три года. Об этом стали свидетельствовать их паспорта. И так во всем – в каждой мелочи. Она никогда не считалась с реальностью. Реальность должна была считаться с ней, с ее взглядами. И самое удивительное: реальность подчинялась ей. Отец же был партийным работником. О его характере говорит то, что, будучи арестованным, он подвергался самым жестоким пыткам, но ни словом не оговорил ни себя, ни кого-либо другого. Оба были абсолютно бескорыстными людьми. Если они что-то решали, то это было их собственное решение, и ничто из внешнего мира не могло повлиять на них. Повторяю, реальность, какой бы она ни была, подчинялась им. Если бы они даже были живы сейчас, вряд ли они сказали бы что-то, явно противоречащее их взглядам.
– Тайны шестидесятилетней выдержки?
– В жизни людей очень много тайн. Завершая тему, замечу лишь, что мои родители – татары, что я их очень люблю, всегда уважал и уважаю, всем им обязан, но кто я сам – достоверно не знаю. В жизни меня принимали за индуса, за араба, за кубинца, за испанца, даже за еврея и, естественно, за татарина. Пишу свои тексты по-русски, считаю себя татарским писателем. Молюсь не Аллаху, не Бого-сыну, не Иегове, а – Сверхбогу. Возможно, Сверхбогу и нужно было, чтобы его вестник на Земле ощущал себя представителем сразу многих наций?
– Ваши жена, дочь и внучка носят одно и то же имя – Дина. Похоже, вы нашли способ обессмертить свою любовь?
– Когда я познакомился с будущей женой, мне так понравилось ее имя и то, что она названа в честь героини «Кавказского пленника» Толстого, что все сорок лет мне кажется, что Дина – это воплощение чего-то очень тонкого, деликатного, женственного, интеллигентного… Да, это культовое имя в моей семье. Имя любви. Прибавьте к сказанному и то, что и мою бабушку по матери тоже звали Дина. Как будто тропы моей любви были заранее кем-то предопределены.
– Вторую вашу дочь зовут Маей. Майя у индийцев – воплощение вечной иллюзии, не так ли? Диас Назихович, если писатель по своей природе – эксперт, скажите, каков процент иллюзий в человеческой любви?
– Думаю, очень большой. Наверное, когда кончаются иллюзии, тогда умирает и любовь… Ведь тянешься не к реальному человеку – к идеалу. Когда женщина по непонятному зову для себя влюбляется в проходимца и ничтожество – разве проходимца и ничтожество она любит? Нет, ту божественную искру в нем, которую ей одной удалось разглядеть…
– Так, по-вашему, вся любовь – сплошной вымысел и самообман?
– Очень скоро выйдет из печати моя новая книга, где, в частности, будет опубликован роман «Астральная любовь». Он – обо мне и моем астральном двойнике, о фантастической любви, о которой я мечтал в юности и которую не смог реализовать в жизни. Однако основан он на вполне реальных событиях моей личной судьбы.
С моей первой любовью мы – так уж получилось – навсегда расстались в 1958 году. И тридцать шесть лет после этого мы не виделись, не переписывались. Она с мужем переехала сначала в Архангельскую область, затем на Западную Украину и только несколько лет назад прислала мне письмо, где написалa, что в разные годы видела меня в их городке, причем, как оказалось, в одежде 58-го года, – наверное, я приезжал увидеть ее? И ни разу не подошел…
Я был безмерно удивлен: я никогда не был в ее городе, да и годы, о которых она говорила, были для меня крайне тяжелыми. После короткого и яркого всплеска, когда мои пьесы ставили самые разные театры страны, последовал период ожесточенных гонений… Мои спектакли не доживали до премьеры, их декорации тайно сжигались, за мной установили слежку, публично оскорбляли в газетах и анонимно обещали убить, если я не уеду из Казани. Естественно, в такой ситуации все мои мысли были сосредоточены вокруг борьбы за свое достоинство и право на творчество и ни о каких романтических приключениях в западноукраинских городах я не думал, впрочем, возможно, я бы и слетал к ней, но чего я мог там ожидать? Кого же видела женщина, бывшая моей первой любовью? Она уверяла, что это был именно я и всегда в момент встреч находился почему-то на фоне электрощитов или в зоне влияния электроподстанции, как бы в облаке энергии… Впрочем, на это обратил внимание я, а не сна. В 1993 году я приехал на Западную Украину, в ее городок, и она показала мне и электроподстанцию, где она впервые меня увидела, и электрощит в заводоуправлении, возле которого на лестничной площадке я стоял и курил рядом с ее сослуживцем, а потом внезапно исчез. Что это было? Энергетический фантом? Тогда, слава Богу, что во время этих встреч у нас не было никаких прикосновений к друг другу, никаких физических контактов, иначе мы бы оба погибли – из истории известны такие случаи. И вот что такое любовь – реальность, вымысел? Моя первая любовь до сих пор уверена, что я несколько раз приезжал к ней в ее маленький городок подо Львовом. Я не смог ее разубедить. Мой двойник из астрального мира для нее – реальность.
– В одной из книг вы заметили, что и мусульманином, и христианином быть фантастически трудно хотя бы потому, что им нельзя даже мысленно пожелать чужой жены…
– Я заметил, что за всю жизнь не встречал ни истинного мусульманина, ни истинного христианина, и что быть таковыми трудно, почти невозможно, но вовсе не из-за вожделения к жене ближнего… Хотя я с вами согласен: запрет на любовь выдержать трудно. Ведь желание приходит еще раньше, чем мысль. Желание первично. Оно приходит из подсознания.
– Наверное, это мораль. Кстати, странная вещь: сказки разных народов часто повествуют о людях, которые, преодолев все препятствия и искушения, все же соединились, жили долго и умерли в один день. А жизнь, в том числе и описанная в литературе XX века, свидетельствует совсем о другом. Вот Бунин – несмотря на свою долгую и достаточно благополучную семейную жизнь, описывал лишь любовь несчастную, любовь – мгновение, любовь – солнечный удар, после которого – только ожог и боль, и ничего впереди. Раневская и того пуще – на вопрос о том, правда ли, что Г. и Н. живут как муж и жена, она ответила: «Что вы, гораздо лучше!» Выходит, тайна счастливого брака лежит еще глубже, чем тайна счастливой любви?
– Вспоминаю свои рассказы и повести – во всех них речь идет о людях, которые не могут избыть свою любовь всю жизнь, людях одержимых ею, вечно сгорающих в ее пламени. Это – не идеализация человеческих отношений – судьба доказала, что так действительно бывает. И уже в юности, как я теперь понимаю, мне были интересны только люди, пораженные невозможным. Невозможным с точки зрения мелкого, думающего лишь о набивании своего кармана человека. К женщинам такой настроенности я, повидимому, и стремился.
Конечно, легче любить дальнего – чувства к нему или к ней как бы законсервированы и полностью отделены от быта. Любить ближнего – жену, например, – действительно сложнее. Тут чувства проверяются ежедневно и многократно на бытовых мелочах, но я уверен: даже в телесных, физических отношениях возможно бесконечное совершенствование, если люди ищут не только короткого всплеска наслаждения, но и самораскрытия, подлинного самоосвобождения. Одна любящая женщина может воплощать в себе лики тысячи женщин, представать каждый раз как бы совсем заново… С другой стороны, мне приходилось наблюдать, как люди (например, мои ученики из «Литературной мастерской», которой я руководил тринадцать лет) женились, и вскоре что-то с ними случалось, как с художниками. Они заметно тускнели как люди, а порой и гасли совсем. Я видел: им не повезло, они встретили женщину не своей души.
– У вас есть свое определение любви?
– Точной формулировки, наверное, нет. Любовь – влечение к бесконечному. Молитва Богу. Через переводчика, в роли которого – любимый человек…
В двух комнатках старого деревянного дома практически без удобств, где теперь живут писатель и его жена Дина Каримовна, они оказались тоже из-за любви. Дело в том, что свою шикарную четырехкомнатную квартиру Валеевы-старшие по своей инициативе разменяли… в пользу детей (у обеих дочерей – свои семьи). И в «родовом гнезде» Валеевых теперь всех богатств – старенькая мебель, книги писателя, любимый кот Шаян и картины, подаренные художниками. Больше всего портретов.
Между профессионально написанными работами выделяется небольшой картон, на котором черным фломастером нарисован внучкой некий до боли знакомый индеец в юбочке и с характерными черными усами. Для тех, кто сомневается в личности изображенного, наверху печатными буквами указано: «Бабай Диас».
– Так, может быть, вы – индеец?
– Возможно. Меня принимали и за индейца…
«Быть не первым – это унизительно!»
«Казанские ведомости», 20.06.1998, О.Иванычева
На днях известный писатель, философ Диас Валеев отметит свой юбилей. И совсем скоро, как главный и долгожданный подарок ко дню рождения писателя, в свет выйдет его новая книга. В нее вошли два романа – «Я» и «Астральная любовь». Несколько лет назад писатель издал свои философские труды «Истина одного человека, или Путь к Сверхбогу» и «Третий человек, или Небожитель» и решился на необычный опыт – оставил по одному экземпляру книг у башни Сююмбикэ, просто подарил своему неизвестному читателю. На следующий день книг там не оказалось. Дар был принят. Но писатель так и не узнал, кто он, тот человек, прочитал ли книги, постарался ли понять суть оригинальной философии автора или просто полистал, поставил на полку и забыл о них… Какая судьба ждет новые романы Валеева – тоже неизвестно. Но, безусловно, их названия интригуют, и хочется верить, что они найдут своего читателя.
О.И. Диас Назихович, судя по названию, «Астральная любовь» – роман фантастический?
Д.В. Скорее, пожалуй, документально-фантастический. Фабула его основана на реальных актах моей жизни. В Червонограде, на Украине, живет моя первая любовь. Мы не виделись с ней тридцать шесть лет. А недавно я съездил в тот город, где ни разу не был, встретился с ней и услышал удивительную историю. Оказывается, три раза – в 1969, 1973 и 1977 годах – она и некоторые из ее сослуживцев (значит, это не была ее галлюцинация) видели меня в Червонограде. Я был в разных местах, ничего не говорил, ни к кому не подходил, а просто смотрел на нее, и все… Да, и исчезал внезапно. Эта женщина показала мне те места, где видела меня. Вот об этой необычной истории, о своей молодости, о встрече и расставании с женщиной, которую я когда-то очень сильно любил, я и рассказал в «Астральной любви».
Жанр романа «Я» тоже можно назвать документальной фантастикой или фантастическим документализмом. Над этим романом я работал тридцать пять лет. Впрочем, прежде его и невозможно было опубликовать. Роман о гении, отверженном обществом. Его события разворачиваются в разные эпохи: и в древнем Риме, и во времена французской революции, в наши дни и даже в будущем. Наряду с реальными историческими лицами, в том числе живущими сегодня, в нем действуют вымышленные персонажи. В числе: их – и мифические. Роман очень сложен по форме. Долгое время эта форма мне не давалась. Я считаю его одним из лучших романов ХX века. Посчитают ли его таковым другие, не знаю.
– В одной из своих книг вы привели интересную фразу Жана Кокто «Художник – это обвиняемый по рождению, обвиняемый по призванию, обвиняемый по профессии…».
– Это так на самом деле. Общество делает все, чтобы творец не состоялся, чтобы не смог раскрыть свои таланты. Тукай умер в двадцать семь лет, а проживи он до семидесяти, кто знает, говорили бы сегодня о нем как о великом поэте? Да и не дожил бы он до этих лет – его бы трижды уже расстреляли, дважды бы посадили в сумасшедший дом и уж один-то раз он непременно бы сел в тюрьму. А возьмите Джалиля… Поэт с таким талантом и поистине героико-трагической судьбой должен был стать мировым героем, которым бы гордились и взрослые, и дети, его стихи должны звучать в любом уголке земли. У нас к нему – чисто официальное отношение. Вот закрыли спектакль по моей пьесе «День Икс», который ставился в казанском БДТ имени Качалова. Придирки чиновников от культуры были примерно такие: почему сотрудники гестапо ходят по сцене со свастикой на рукаве? Это было второе убийство Джалиля. Со дня уничтожения спектакля прошло почти полтора десятка лет, однако боль и обида в душе не проходят. Ладно, еще сам остался жив. Убийством угрожали мне. И не раз.
– Может быть, все-таки дело не только в нашем времени? Ведь настоящий художник действительно всегда, во все времена, бывает не понят и не оценен по достоинству своими современниками?
– Здесь и трагедия писателя: высшие полеты твоей души оказываются никому не нужны… Часто случается так: сам пишешь – и сам же остаешься единственным читателем своих произведений. Свои философские записки «Мысли о Едином» 60-х годов я не мог показать никому, кроме жены, в течение десятилетий. Это было опасно: меня могли просто отправить на Черное озеро в КГБ или на «лечение» в сумасшедший дом. В пожаре погибли чистовики «Мыслей о Едином», сейчас в папках лежат черновики, какие-то обрезки, попавшие в воду тетради с расплывшимся текстом. Наверное, я постараюсь издать их, пусть в супердешевом варианте, в мягкой обложке и малым тиражом. Но судьба рукописей, а она не всегда бывает счастливой, это – и судьба писателя.
– В писательской среде гуляет такая шутка: автору надо самому составить и вычитать собрание своих сочинений, чтобы облегчить труд будущим исследователям его творчества.
– В этой шутке – большая доля истины. В ближайшие годы я и займусь этим делом. Для меня пример – Николай Заболоцкий. Вернувшись на волю из Владимирского централа, где он просидел в одиночке несколько лет, Заболоцкий – ему оставалось жить на земле полтора года – стал готовить посмертный сборник своих стихов, как бы свое избранное, отбирая в него самое лучшее. И он успел распорядиться своим хозяйством.
Писатель, естественно, сам должен позаботиться о том, по каким произведениям его будут знать потомки. И действительно надо облегчить работу будущим исследователям и поклонникам твоего творчества. Обычно после смерти художника их становится больше.
– И часто вас посещают мысли о смерти?
– О ней нужно думать всегда. Жизнь и есть медленная подготовка к смерти. Особенно для писателя. Его подлинная, настоящая жизнь начинается после смерти, если, конечно, писатель истинный… В искусстве надо быть либо одним из первых, либо вообще не быть. Быть не первым – это унизительно.
«Вечерняя Казань», 04.07.1998, Г.Подольская
Заросший лебедой дворик. Старый, построенный еще в дореволюционные времена низенький деревянный дом в центре Казани. Здесь и живет Диас Валеев – писатель, философ. Сам носит с колонки ведрами воду, чинит подгнившее крыльцо. Переехал сюда, в две комнатки родового дома жены, год назад. А свою благоустроенную квартиру разменял детям – у них семьи, дети.
Мы пьем холодную минеральную воду и разговариваем.
Г.П. Диас Назихович, в дни юбилея принято «подбивать бабки»…
Д.В. Жду со дня на день и с недели на неделю выхода двух романов – «Я» и «Астральной любви». В мировой литературе есть целый ряд знаменитых романов. Хочется ворваться в этот ряд. Когда читал гранки, мне казалось, что это удастся, правда, дальнейшая судьба моих романов будет зависеть не от меня. Романы надо «раскручивать», пропагандировать, рекламировать, вколачивать в сознание читающей публики. Кто станет это делать? Да и количество читающей публики сокращается.
Что же касается разговора о «бабках» в целом, то надо сказать мне не удалось в полной мере исполнить свое назначение. Мне не дали стать тем, кем я должен был и кем мог стать.
– Назову лишь последние ваши книги – «Истина одного человека, или Путь к Сверхбогу», «Третий человек, или Небожитель», наконец, ваш «Я»… Поговорим о скромности?
– Скромность писателю ни к чему. Если ты приходишь в этот мир с какими-то весьма скромными целями и задачами, то зачем тебе идти в искусство? Сейчас готовлю свод своих сочинений в восьми томах. Это – большая работа, некоторые тома можно собрать из опубликованных книг за пять минут, а иные требуют переписки, доделок, переделок. Буду пытаться издать свод томов, но не уверен, удастся ли мне сделать это при жизни. Знаю только: выпусти я эти восемь томов в свет и прочти их вовремя человечество или хотя бы народ казанский, они получат еще одного большого писателя. Но пока это – авантюра. Буду, однако, рассчитывать на случай и поддержку Бога.
– Правда, что вы живете на пособие по безработице?
– Жил какое-то время прежде. В начале 90-х исчезли в моей жизни гонорары, до пенсии еще было далеко… Я числился тогда по договору в одной газете, но штатным сотрудником не являлся. Никакого заработка практически не было и не предвиделось. Я пытался устроиться на работу, но меня на нее не брали. Нигде. Я попросил редактора уволить меня и зарегистрировался в бюро занятости. И два года послушно ходил каждые две недели отмечаться, получал там какие-то деньги. И то спасибо, эти небольшие деньги помогли мне выжить. О безработном писателе Валееве писали и казанские газеты, и московские. Помню статью в «Известиях», заметки в «Труде».
Когда-то в молодости я работал в газете «Комсомолец Татарии» и в 60-х годах написал и опубликовал очерк о последнем безработном Казани в тридцатом году. Ну разве я тогда думал, что сам стану одним из первых безработных Казани в девяностых годах? Жизнь, однако, любит парадоксы. Нужно быть готовым к любым ее шуткам.
– А гонорары? За последние пять лет у вас издано девять книг?
– Дешевые безгонорарные издания, вышедшие на деньги меценатов, и в расходах авторские гонорары не предусматривались. Я выпускал эти книги с единственной целью: дабы не пропали тексты. А вот за книгу «Третий человек, или Небожитель», которую писал тридцать лет и которая вышла в государственном издательстве, мне заплатили тысячу шестьсот рублей новыми. В то время с этими деньгами можно было раз десять сходить на базар. Но и поход на базар, увы, остался в мечтах. Раздал долги, и дело с концом. Но зато вы теперь можете вдохновиться постулатами новой единой общепланетарной религии.
– В годы перестройки вы с головой окунулись в политику…
– Это было время всеобщих иллюзий. На короткое время их пьянящему дурману поддался и я, о чем сожалею. Впрочем, у меня никогда не было иллюзий ни по поводу Горбачева, ни по поводу Ельцина.
– Вы ведь даже в народные депутаты СССР выдвигались…
– Это была для меня, скорее, своеобразная игра. И, слава Богу, что я проиграл. В моем округе выборы проходили в два тура. Я не ходил голосовать. И не голосовал даже за самого себя.
– Вас не устраивают перемены, произошедшие в нашей жизни?
– Давайте сравним знаменитый 1938 и 1998 годы – тогда пытали людей в Казани только в здании НКВД на Черном озере. А теперь пыточные застенки – почти в каждом районном отделе внутренних дел, и так по всей России.
– Неужели ничего не изменилось?
– Очень многое. Страна стала в половину меньше, заводы не работают, поля не засеваются, гремят взрывы, гибнут люди.
– Вы всегда в оппозиции?
– Есть люди, которые всегда в союзе с любым режимом. Таковых большинство. Есть другие – они в оппозиции к любому режиму. Писатель, наверное, должен стоять где-то «особняком». Зачем непосредственно вмешиваться в политические дрязги? Можно замараться. Платье писателя должно быть чистым. Внешней чистоты и внутренней чистоты требует от него его профессия.