Geum.ru

Диас Валеев меч вестника – слово

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   29
Третий после Оуэна и Лоутона


В моей памяти – история сельского врача из татарской деревни Ново-Чурилино и одновременно я вспоминаю почему-то о Роберте Оуэне, фабриканте, великом утописте, фантазере и искателе красоты. Оба – и татарский врач Альфред Зиганшин, и фабрикант из шотландской деревушки Ленарк Роберт Оуэн – были погружены в вязкую слякоть нравственного ничтожества окружающей среды, в болото посредственности. Оба кричали, звали людей. Куда? Наверное, к новой истине, которая открылась им в их жизни.

Впрочем, Роберт Оуэн уже давно откричался – еще в конце XVIII и в первой половине XIX века, родился он в 1771 году. А второй, Альфред Зиганшин, из наших современников (родился в 1944 году), еще продолжает трепыхаться, однако, скорее, как рыба, выброшенная из воды на горячий песок.

Между тем на дворе уже XXI век. Что изменилось в мировом человеке за истекшие полтора-два столетия? Казалось бы многое. А приглядишься внимательнее – пожалуй, ничего. В ходу у жизни те же потрепанные от частого употребления, обветшавшие сюжеты, что и прежде – о редких идеалистах, наивных Дон Кихотах и окружающем их скопище мелких людей. Не попадайся под ноги мелкоте – заплюют, загадят, с великим наслаждением затопчат и не поморщатся!

Напомню историю Роберта Оуэна. Он проводил, как говорил сам, «опыты по изменению сумасшедшего дома общественного устройства в рациональный», проведуя, в частности, общественную жизнь без надзирателей и палачей, присутствия власти земной и небесной, в гармонии общего труда. Акцент делал на воспитании человека, начиная это воспитание с самого раннего детства, даже младенчества. Причем английский мечтатель доказывал свои мысли на деле, был умелым изобретательным практиком, организовав в шотландской деревушке Новый Ленарк школу-фабрику. Детей, помимо уроков труда и грамоты, учили танцевать, петь, проводили с ними обязательные физкультурные занятия. Хлопчато-бумажная фабрика-школа процветала. В числе прочих успехов, и экономически. Роберт Оуэн был одним из трех ее совладельцев и одновременно ее управляющим.

Слава о Новом Ленарке прокатилась по всей Европе. Министры и герцоги, князья, купцы и лорды, послы и ученые, все, кто навещал Великобританию, считали своим непременным долгом посетить Роберта Оуэна и лично засвидетельствовать его небывалые успехи. Николай I, скажем, тогда еще наследник, великий князь, посетил Нью-Ленарк в 1815 году. В своей автобиографии Оуэн рассказывал, что великий князь приглашал его переселиться в Россию с целью организации там, при материальной поддержке властей, промышленных общин наподобие Нью-Ленарка, однако Оуэн это предложение отклонил. А зря. Впрочем, переселись он в Россию, и там судьба его дела в дальнейшем вряд ли сложилась бы. Росла в Британии его слава, но одновременно все чернее и гуще, все более плотным становилось и окружающее его облако зависти, злобы, нетерпимости. В самом деле, как можно терпеть человека, который с самым серьезным видом утверждает, что «мир это большой сумасшедший дом». Выходит все вокруг сумасшедшие, больные и только он один из нормальных? Нет, по всему видать, сумасшедший именно он, Роберт Оуэн.

Это уже закон человеческого бытия. Там, где появляется и начинает действовать светлый человек, спустя некоторое время непременно возникают и его черные антиподы. И, как правило, в немерянном числе. И, похоже, этот закон обязательно проявляет себя среди всех народов земли. Так что, думаю, великий князь Николай I зря старался. В России произошло бы то же самое. В Новом Ленарке вдруг стали смотреть на Оуэна как на тронутого, поврежденного в уме человека. И только потому, что он представлял существующие при нем формы общественной жизни как устарелый исторический факт. Бескорыстный фабрикант – это словосочетание вызывало еще совсем недавно изумление и восторг, а теперь приводило всех почему-то в недоумение, смешанное с раздражением.

Два других совладельца школы-фабрики, два квакера, такие же собственники Нoвого Ленарка, как и сам Оуэн, вдруг бурно возмутились, что мальчики-воспитанники ходят без панталон и потребовали преподавания катехизиса. Оуэн положил на стол бухгалтерские отчеты. Их совместное предприятие в Новом Ленарке дало за первые пять лет 160 тысяч фунтов чистой прибыли, а в дальнейшем годичные балансы сводились в среднем с прибылью в 15 тысяч фунтов. Эти цифры несколько успокоили квакеров-со-владельцев. Но не надолго. Спустя некоторое время они высказали настоятельное пожелание, чтобы детей перестали учить ненужным танцам и светскому пению, потребовали непременно одеть их в штаны вместо шотландских юбок и стали жестко настаивать на неукоснительном введения пения псалмов и обязательном изучении катехизиса. И не было числа их бесконечным требованиям. Обезумевших квакеров было двое, а Оуэн один. В конце концов он был вынужден подписать условия своих компаньонов и согласился временно продолжать руководство школой-фабрикой в Нью-Ленарке до подыскания нового управляющего. Естественно, этот новый управляющий тут же нашелся. И Новый Ленарк вскоре пал.

Погасла не только одна небольшая шотландская деревушка с фабрикой-школой, но была на корню задушена сама идея подобных общественных школ-коммун. Если бы Оуэну не помешали, в Великобритании, а затем и в остальном мире, вероятно, возникли бы сначала десятки, а потом сотни и тысячи Нью-Ленарков. Это были бы, возможно, очаги естественного, природного социализма, возникающего в человеческом обществе не через кровь, не через насилие, а посредством общего труда и правильного воспитания, и вполне вероятно, сумасшедший дом, каким является ныне жизнь больного психопатией человечества, был бы постепенно, эволюционным путем, преобразован действительно в разумный мир.

Оуэн пробовал было основать еще подобные коммуны на другой стороне Атлантического океана в молодой Америке, но человеческая природа всюду оказалась одинакова. Там тоже нашлись свои неистовые квакеры.

Обычная история. Но вот ее продолжение – уже в ином времени и совсем ином пространстве.

Прокатились на земле два столетия, и на другой земле, на другом восточном конце Европы, снова повторился тот же сюжет.

Даже внешне эти люди странно похожи друг на друга. Современники описывали шотландского фабриканта Роберта Оуэна как человека с необычайно добродушным лицом, с чистым, светлым, кротким взглядом. Татарский врач Альфред Зиганшин, собрат Оуэна по духу, тоже имеет добродушное лицо и взгляд светлый и чистый. Маленького роста, во всю голову плешь, он также постоянно улыбчив, как и Оуэн.

К востоку от Казани по железной дороге, в пяти остановках электрички от городка Арск, раскинулась деревня Нoвo-Чурилино. Была она когда-то русской деревней, а теперь, пожалуй, – полурусская-полутатарская, скорее даже татарская. Электричка останавливается среди перелеска внезапно – ни платформы вокруг, ни помещения полустанка. За какие-то секунды нужно успеть спрыгнуть с площадки тамбура на землю, и вот уже поезд с нарастающим шелестом, переходящим в гул, устремляется мимо тебя вдаль. Три-четыре человека, сошедших вместе с тобой с электрички, проворно перебираются через железнодорожные пути налево на тропу, и ты идешь сквозь кустарник вслед за ними. Тропа, виляя, кружится по пашне, и когда ты входишь в деревню, тебя встречает остов полуразрушенной, давно закрытой деревянной церкви, речушка, прокопавшая в земле за столетия глубокий овраг, и высокие раскидистые вековые деревья – вязы, тополя, дубы, березы. Стволы иных деревьев не обхватишь руками даже вдвоем. Село старое. Знало оно когда-то и более высокую по статусу жизнь, было центром волости, затем одно время столицей Чурилинского уезда, а потом района. Но все это осталось в прошлом, теперь единственными приметами цивилизации здесь являлись магазин, аптека, психоневрологический интернат на четыреста пятьдесят больных-хроников, начальная школа да маленькая одноэтажная больничка. Даже не больничка, а социально-реабилитационное отделение «Омет», или по-русски «Надежда», которое размещалось на другой окраине села – вдали от погубленной церкви, от магазина, от последней вотчины хроников – в белокаменном доме дореволюционной еще постройки.

Два белых дома – аптека и отделение «Омет» – стоят напротив друг друга в окружении громадных вязов. Несколько крепких домов в Ново-Чурилино с капитальными мощными стенами оставил людям после себя бывший купец первой гильдии, владелец кирпичного завода Матвей Сергин. Во время Гражданской войны его сын служил ординарцем у командующего Волжской военной флотилией Азина, он и посоветовал отцу отдать добровольно и как можно быстрее все нажитое новой власти. В результате Сергин спас себя и свою семью от репрессий. Больше того, сумел получить для своей многочисленной семьи маленькую комнатку в Казани и работу дворника. По тем временам это был удачный вариант.

И вот в одном из этих оставшихся домов, недавно еще служившем пристанищем для амбулатории участковой больницы, ныне закрытой и разгромленной, как многие деревенские больницы, и обосновался реабилитационный центр «Надежда» во главе с врачом высшей квалификации Альфредом Зиганшиным.

Пожалуй, первое, что бросалось в глаза в необычной методике чурилинского врачевателя, – она резко отличалась от обычной медикаментозной практики, отягощенной огромным количеством всякого рода анализов, дорогостоящих исследований, заполнением медперсоналом бесконечного вороха бумаг. Мне приходилось не раз лежать в больницах. Врач появлялся в палате обычно на одну-две минуты, постоянно куда-то спешил, но зато тебя ежедневно таскали на различные анализы и исследования. Твоя история болезни каждый день распухала от все новых и новых данных и выписок и, в конце концов, через определенный срок – раньше через три недели, теперь через две – ее сдавали в архив, а тебя, нередко недолеченного и невылеченного, выписывали из больницы домой. Часто в том же состоянии, в каком тебя привезли в приемный покой, а затем в отделение реанимации.

Методика Зиганшина основывалась на древних традициях, уходящих корнями в приемы врачевания, известные как профилактическая восточная медицина, но с использованием и современной европейской практики.

Пациенты, прошедшие через «Надежду», навсегда запоминали знаменитые «урючные дни» Зиганшина. Он лечил больных полиартритом, остеохондрозом, катарактой, ишемией, гипертонией, атеросклерозом, различными неврозами. Да и с чем только не приезжали к Зиганшину люди. При мне только в соседней палате находилась женщина с церебральным параличом, еще одна надеялась избавиться от зоба, а в другой палате лежал старик с подозрением на гангрену. Зиганшину удавалось каким-то образом оттаскивать их от предельной черты, вселяя веру в восстановление здоровья.

Иглоукалывание, массаж, мощное воздействие на сознание больного словом, лечебный гипноз, строгая диета… Удивительно – использовались вроде бы совсем простые средства, но результат был налицо. За трехнедельный курс лечения происходила мощная очистка организма, вентилировались и очищались все сосудистые системы и, самое главное, очищалась и душа.

И недаром в арских краях о Зиганшине ходила слава как о «шамане». Шаманскими камланиями этот улыбчивый лекарь, естественно, не занимался, но, без сомнения, проповедовал своим пациентам и делом, и словом, как какой-нибудь святой отец новый для них образ жизни.

В первый раз я приехал к Зиганшину весной 2001 года, кажется, в апреле. В уютной одноместной палате, в которой я прожил три недели, стоял письменный стол. Из окна открывался вид на деревенскую улицу, на прясла огородов, на пашню, а за ней, в полукилометре виднелись избы, корпуса интерната. Меня покоряли огромные вязы и тополя, украшавшие повсюду деревенские улицы. И мной скоро овладело какое-то чувство близости к деревьям и этой земле.

Портативную пишущую машинку я привез с собой, настольную лампу мне дали медсестры, и мне необыкновенно хорошо работалось и днем, и темными долгими вечерами.

Теперь, когда я пишу этот очерк, последний в моем цикле, я думаю о том, как необыкновенно трудна человеческая жизнь, как нелегко быть в ней настоящим писателем, настоящим инженером, настоящим врачом. Вообще – кем-то настоящим, подлинным. Далеко не всем это дано. Наверное, лишь избранным.

После окончания медицинского института в Казани Зиганшин не стремился остаться в городе и с радостью поехал в участковую больницу в Тюлячах. Так сложилось, что на участке ему как врачу приходилось в первый год работать одному. И весь цикл человеческой жизни, начиная с беременности, родов и кончая последними минутами ухода человека в неизвестное инобытие, во весь рост встал перед ним. Теперь он отвечал за весь этот промежуток человеческой жизни – и перед людьми, и перед Богом.

Откровенно говоря, я не люблю людей в белых халатах. Не люблю также школьных учителей или, скажем, артистов. Каждая профессия накладывает свой отпечаток на душу человека. Артисты это лицедеи, лицемеры по своей внутренней сути. Запросто, буквально задарма, могут предать и продать, при этом ласково улыбаясь тебе в лицо или расточая похвалы. Школьные учителя привыкли ломать своих учеников через колено, подчинять своей воле. Для них люди, совершенно осознанно или на подсознательном уровне – объект дрессировки. Люди в белых халатах, ежедневно сталкиваясь с болезнями и страданиями людей и, видимо, инстинктивно оберегая себя, свою психику от разрушения, вольно или невольно стараются держать себя на дистанции от своих больных – их лица и выражения глаз неслучайно часто несут в себе лишь черствость, равнодушие. Им важнее записать своим безобразным почерком, который никто не может прочитать, что-то в твоей истории болезни, вероятно, на случай возможных проверок, чем сказать тебе ободряющее слово. На него у них обычно уже нет времени.

При мне молодой врач выговаривал пожилому человеку, моему соседу по палате:

– Зачем вам знать, какой у вас холестерин. Вы должны принимать таблетки, которые я вам назначаю.

Отношение к больному, как к животному. Ветеринары ведь не объясняются с животными. Закон, идущий еще от Гиппократа: «Если пациенту не становится легче после беседы с врачом, это не настоящий врач» – не для современных эскулапов. О таком законе они и не слышали.

Разумеется, есть исключения. Однако за всю жизнь я видел только двух врачей от Бога. Первым была моя мама Зайнуль Кутуева, фтизиатр, вторым – Альфред Зиганшин. Оба начинали свою врачебную деятельность в сельских больницах.

За лечебницей в Тюлячах в жизни Альфреда Зиганшина последовала участковая больница в Шушмабаше, которую он тоже поднимал в должности главного врача. Затем – участковая больница в Ново-Чурилино.

В старые советские времена в кабинетах различных ведомств нередко висели таблички, напоминающие о научной (НОТ) организации труда – тогда это было модным, – где, в частности, утверждалось, что хорошее настроение у работника улучшает работоспособность на 18 процентов. Примерно также может действовать на пациента и слово врача. Потрясающие результаты, которые демонстрировали Джуна, Кашпировский, Чумак, ряд других экстрасенсов или сибирские шаманы помогли Зиганшину многое понять. Всерьез, применяя методы психотерапии и биоэнерготерапии, сельский доктор начал работать после окончания двухгодичной ординатуры. Постепенно накапливался опыт. Там же, в ординатуре, он в совершенстве освоил китайскую иглотерапию. Затем в его арсенале появилась фитотерапия и, наконец, диетотерапия. Все это вместе взятое, в комбинации, давало ощутимые результаты, нередко на уровне фантастики.

Его преимущество перед другими коллегами, как правило, узкими специалистами, заключалось в том, что он, подобно земскому врачу старой формации, владел многими врачебными специальностями и отнюдь не гнушался приемами и неофициальной народной медицины.

Помню, как-то во время сильного гипертонического криза меня поместили в отделение реанимации, а потом через день перевели на другой этаж в палату. Клиника была кардиологической, однако за три недели пребывания в ней палатный врач, высокая длинноногая молодая женщина, которую я в шутку называл «гусаром», так ничего и не смогла поделать с моим давлением. Оно упорно не желало спускаться вниз. Два раза пользовал меня своим знанием и молодой честолюбивый профессор, курировавший клинику. Никакого толка.

Слава Богу, сосед по палате поведал о своей теще, которая успешно боролась с давлением обычно настоем калины. Выписавшись из больницы с тем же высоким давлением, с которым «скорая помощь» доставила меня туда, я попросил жену сходить на базар, поискать калину. Через два дня давление у меня, благодаря калине, приблизилось к норме. Разве молодая «гусарша» и профессор никогда ничего не слышали о ней? Конечно, слышали. И, конечно, знали. Но они не имели права в курсе лечения больного выходить за пределы некоего обозначенного трафарета. В этом трафарете рекомендованных при лечении лекарств для красной калины не было места.

Через три-четыре года история повторилась уже с другим лечащим врачом.

Снова больница. Снова – профессиональная беспомощность врачей. И снова помогла, когда я уже оказался дома, красная калина.

В подобных случаях Альфред Зиганшин бесцеремонно нарушал все нормы и правила. Главным было помочь человеку, реально вылечить его, а не расписываться в соблюдении пустых формальностей.

Естественно, поднимался его авторитет среди пациентов, но одновременно росли, взбухали нарывами раздражение и противодействие со стороны коллег и медицинских чиновников. Во время всей своей врачебной деятельности он на дух не выносил заполнения никому не нужной документации, пытался всегда свести ее к минимуму. Обычно у всех врачей львиная доля их рабочего времени отводилась бумажной каторге. Зиганшин же предпочитал отдавать свое рабочее время исключительно больным. У многочисленных ревизоров при проверках это вызывало приступы бешенства. Зиганшин в ответ лишь добродушно улыбался. Что с них взять? Он был свободный человек, а они уже с момента зачатия несли в себе ген несвободы.

Среди пациентов о нем все больше распространялись слухи как о шамане и кудеснике, районное же медицинское начальство смотрело на него все чаще как на неуправляемого человека. Мало ли что не поступало жалоб, а были только одни благодарности от больных – человек нарушал правила!

Но пришла полоса и других напастей.

В советское время, которое ныне клеймится как тоталитарное и несвободное, каждый год всюду открывали новые школы, больницы. Упаси Бог снести подчистую какую-нибудь сельскую больничку! Это было бы чрезвычайное происшествие, виновным головы не сносить, конец карьеры. Да о таком в ту пору никто не мог и помыслить. Но воцарились иные порядки, Россия стала именоваться страной либеральной, вернувшейся в лоно мировой демократической цивилизации, а коли так, то почему-то стали закрываться повсеместно детские ясли и сады, школы, роддома, больницы – вероятно, в виду ненужности. Этот процесс стал называться «оптимизацией». население страны регулярно вымирает, женщины перестают рожать – зачем детские сады и школы, к чему больницы?

В числе тридцати участковых больниц, ликвидированных в Татарии в целях оптимизации, попала под остро наточенную косу и участковая больница в Ново-Чурилино.

Около двух лет в конце прошлого столетия ушло у Зиганшина на борьбу за то, чтобы очаг врачевания в Ново-Чурилино не погас совсем.

В конце концов, на основе жалких остатков бывшей сельской больницы, уже не в системе здравоохранения, а в системе министерства соцзащиты, открылось социально-реабилитационное отделение дневного пребывания. Конечно, в условиях деревни это была полная ерунда. Кто станет добираться в Ново-Чурилино из соседних сел на день, чтобы вечером возвращаться по бездорожью домой, а утром снова направляться туда на лечение?

Однако, когда весной 2001 года я впервые приехал к Зиганшину, все двадцать пять коек в его деревенской лечебнице были заняты. Цикл лечения занимал пространство в три недели. Существовала очередность. О лечении в Чурилино надо было договариваться заранее.

Слухами земля полнится. Уникальная продуманная до мелочей, скрупулезно отработавшая методика оздоровления людей постепенно потянула в чурилинские края больных не только из окрестных деревень и не только из Арского района Татарии и Казани, но и из дальних пределов.

Метод лечения различных больных у Зиганшина, на первый взгляд, один и тот же – нюансы, тонкости различаются в зависимости от диагноза и индивидуальности человека – низкокалорийное питание с элементами лечебного голодания. У некоторых вначале это вызывает недоверие и откровенную насмешку: мол, изобрел панацею.

Утром нянечка-санитарка ставит на стол бокал с компотом. В кипятке бокала шесть урючин. Можно их съесть все разом, а можно – это предпочтительнее – компот с урюком разбавлять новым кипятком и пить понемногу в течение дня. Выбор за больным, но кроме урюка он ничего не получит. Разве только орешки от косточек, если разобьет их молотком.

Сам Зиганшин говорит по этому поводу:

– Лечиться у нас легко: гуляй по окрестным полям, улыбайся солнцу и думай только о хорошем.

На второй день к шести урючинам в обед добавят апельсин. Здесь тоже полная твоя воля: хочешь – съешь его разом, а можешь пробовать его по дольке в семь-восемь приемов.

На третий и четвертый дни – только простая вода. Правда, больному дают половину лимона – ты можешь выдавливать его в воду, – да еще зубчик чеснока и полторы-две чайных ложки сухой морской капусты.

Пятый и шестой дни – опять на урючной воде. Так и идет все почти до самого конца: два дня на урючной воде чередуются с двумя днями полного отказа от пищи. Метод бархатного, или каскадного голодания. Да еще через день массаж и через день иглотерапия.

Медикаментозная медицина здесь не в почете. Мне, например, Зиганшин рекомендовал отложить в сторону привезенные мной лекарства. Даже лекарства от диабета.

– Одной диеты будет достаточно, поверьте.

Кто пробовал голодать, тот знает: самое трудное и опасное – выходить из голодания.

Зиганшин избавил пациентов от трудного решения проблемы выхода. Этот период у его больных как бы раздроблен на несколько пар урючных и неурючных дней. К тому же урюк питает сердечную мышцу и снижает стрессовый фактор.

– Все дало в мелочах. Я тяжелую артиллерию не применяю. У меня в ходу малая артиллерия, – улыбался доктор.

Впрочем, к каждому пациенту у Зиганшина был свой подход. Мне с моим диабетом, ишемией, гипертонией и еще кое с чем все-таки доставалась, например, тарелка постных щей либо иногда небольшая порция овощного рагу – один раз в день на ужин. Если считать еще шесть урючин на завтрак и обед, апельсин, дольку чеснока и полторы чайных ложки сухой морской капусты, то это было вообще роскошное меню. Впрочем, большинство пациентов шло по более жесткому варианту. Но, странно, никто особо не чувствовал голода. Во всяком случае, не жаловался. Зиганшин, видимо, знал, куда надо всаживать иголки. С каждым прожитым днем в его клинике все чувствовали себя ощутимо лучше.

Когда я приехал в Ново-Чурилино в мае 2005 года в третий раз, слава о чудодейственных секретах поправки здоровья у доктора Зиганшина разнеслась уже по всей России. Больше того, слухи проникли далеко и за ее пределы. В безвестную дотоле татаро-русскую деревню под Арском приезжали больные из Камчатки, Сахалина, Курильских островов, Калининграда, Дагестана, Чечни, Краснодарского края, Якутии, Ямало-Немецкого округа, Сыктывкара, Мурманска. В соседних со мной палатах лежали, наряду с древними старухами из окрестных деревень, женщины и мужчины из Москвы, Подмосковья, Тынды, Нижневартовска. О сельском лекаре из Татарии появилось множество публикаций – в газетах республики, в «ЗОЖ»е, в «Московском комсомольце», еженедельнике «Предупреждение – плюс», в Интернете. Каждая из статей порождала все новые волны страждущих излечения пациентов. Прилетали, добирались на перекладных больные из Германии, Молдовы, Украины, Белоруссии, США, Канады, Казахстана, Израиля. Некоторые из них, становясь патриотами Ново-Чурилино, посещали деревню под Арском неоднократно.

В мае 2005 года список очередников был расписан вплоть до 2007 года включительно.

Листаю письма, наугад взятые мной в центре.

Мирра Талах, Канада: «Случилась беда. За двадцать дней не стало мужа. Я уже второй год не живу, существую. Мне тяжело, детям и внукам тоже. С трудом и болями поднимаюсь со стула, а ведь я в прошлом была геологом. Плохо сплю, «сели» зрение, слух, память. Трудно представить, что я буду делать, если Вы от меня откажетесь. Я так много и давно думала о поездке к Вам…»

Мария Левин (Соединенные Штаты): «В “ЗОЖ”е прочла статью о Вас и Вашем реабилитационном центре. Очень Вас прошу ответить на мое письмо. Посылаю конверт и марки. Сама я – врач-терапевт с тридцатилетним стажем, работала, не покладая рук, всю свою жизнь. Ведь работа врача не из легких. Двадцать пять последних лет живу в Америке, до семидесяти лет работала в госпитале. Хочу еще жить. Хочу приехать на лечение к Вам…».

Галина Кремерис, Германия: «Как-то подруга дала мне газету, в которой была статья об оздоровительном центре “Надежда”». А после того, как в № 11 «ЗОЖ» за 2003 год известный во всем мире русский ученый, профессор И.Неумывакин, которого я беспредельно уважаю, в своей обзорной статье высказался: «… в России необходимы такие центры, как у Зиганшина», и возникла мысль поехать к Вам. Меня мучают подагра, ревматоидный полиартрит, остеохондроз, камни в желчном, заниженная функция щитовидки, вес. Может быть, есть возможность записаться на очередь?

Толстенькая, круглая, как колобок, Галина Кремерис дважды срывалась из благополучной Германии в Ново-Чурилино. Так случилось, что в один из приездов ей попалась на глаза газета «Вечерняя Казань» со статьей главврача Республиканской клинической больницы «У нас как в Гамбурге!» Речь в статье шла о богатом оснащении больницы новейшей медицинской аппаратурой. Самое смешное, что Галина Кремерис добиралась на перекладных в маленькую, сельскую, нищую лечебницу в Ново-Чурилино, не имеющей никакой медицинской аппаратуры – самолетом до Москвы, поездом до Казани, электричкой до Ново-Чурилино – как раз из Гамбурга.

Впрочем, за последние годы «Надежда» в результате частичного евроремонта и обновления приобрела даже некоторый лоск. Зиганшин каким-то образом сумел добиться выделения из резерва Президента РФ одного миллиона рублей. Реабилитационный центр теперь круглые сутки был обеспечен автономным горячим и холодным водоснабжением, а при легком нажатии кнопки можно было в любое время года нагреть батареи парового отопления. Исчезли дешевые громыхающие рукомойники, куда прежде нянечкам приходилось таскать воду из далекого колодца. Сортиры деревенской модели с выскобленным деревянным полом и «очком» посередине поначалу, похоже, крайне изумляли иностранцев. Теперь пришло время изумляться нам.

Одну мою знакомую, которая летала в Америку к дочери, помню, больше всего поразили в этой стране туалеты. Хоть на автозаправке в пустыне, хоть где-то высоко в горах или в маленькой парикмахерской в Чикаго – всюду блеск и немыслимая чистота. Туалеты сельской больнички в Ново-Чурилино после евроремонта сияли теперь, как в Америке. Впрочем мне приходят на память, если вспомнить прежние времена, сортиры в стерильно-официальном ЦК КПСС, куда пришлось в свое время заглянуть.

Умные люди советовали Зиганшину: не делай евроремонта, отберут здание! Не послушался, не поверил.

Однако я снова – уже в третий раз – находился в Чурилино.

Начало лета, природа расцвела, молодая нежная трава безумно пахла воспоминаниями детства. Я каждый день в семь вечера приходил к огромной раскидистой березе, росшей неподалеку от лечебницы в поле, ложился на теплую землю смотрел в небо, на облака. В березе находилось дупло, в котором жило семейство дроздов. И я следил, как они таскали только что вылупившимся птенцам пищу. «Надежда» располагалась на краю села, и с трех сторон ее окружали поля и столетние, высотой в двадцать-тридцать метров, огромные березы, дубы, тополя и вязы. Я ждал заката. Огненный шар солнца медленно скрывался за округлостью земли без пяти девять.

Я медленно брел в свою палату, спустя какое-то время зажигал настольную лампу на письменном столе, придвигал поближе к себе пишущую машинку.

На следующий день утром, во время обхода, Альфред Зиганшин, мечтательно улыбаясь, рассказывал мне:

– Будем расширяться вдвое. Сооружу еще пристрой. Люди летят со всего мира.

Знал ли неутомимый врачеватель, что даже не через три дня, а уже через три часа над реабилитационным центром сверкнут молнии и грянет гром? Помните о двух квакерах, совладельцах школы-фабрики в шотландской деревушке Нью-Ленакр, погубивших дело великого социалиста Роберта Оуэна? Нашлись свои квакеры-погубители и в Татарии.

После обеда в тот день из Арска прикатил на машине заведующий районным управлением соцзащиты и безапеляционно заявил медперсоналу и выздоравливающим, что принято решение о переводе центра «Надежда» в село Ново-Кинер. Там значительно сокращают количество коек в участковой больнице, и вот туда переведут «Надежду». Сложно добираться туда больным людям? Сорок километров от Арска на автобусе, который либо ходит, либо нет? Ничего, придет нужда – доберутся.

Вся история погрома развивалась на моих глазах. Так случилось, что, отправляясь к Зиганшину, я взял с собой в деревню перечитать первый том «Былого и дум» Герцена. В начала 30-х годов XIX века Александр Герцен был сослан в Вятку, находился в ссылке относительно близко от деревни Ново-Чурилино. Как наблюдательный человек, он немало страниц в своем «Былом» посвятил описанию «прелестей» российского чиновника тех лет. Чиновничество в провинции, да и не только, наверное, в провинции, очень не любило, даже просто не могло выносить людей, державших себя независимо и свободно. Оно искало в каждом не только слепого повиновения, а и вида беспрекословной подчиненности.

Вот читаю у Герцена:

«Помещик говорил слуге: “Молчать! Я не потерплю, чтобы ты мне отвечал!” Начальник департамента, бледнея от злости, замечал нижестоящему чиновнику, осмелившемуся сделать какое-то ничтожное возражение на его слова: “Вы забываетесь, сударь! Знаете ли вы, с кем вы говорите?”»

Но, похоже, исконные привычки российского чиновничества XIX века перешли без изменений к чиновникам и в конец века XX, и в век XXI. Корректное, но совершенно независимое поведение – вот что было всегда главной и непростительной виной доктора Зиганшина. И вот почему и в этот раз его лечебница должна была быть ликвидирована и искоренена. Да, кто-то захотел завладеть зданием реабилитационного центра, открыть здесь, возможно, некую коммерческую точку. Опытные люди предупреждали Зиганшина, когда он делал евроремонт:

– Зря стараешься дружок. Отберут.

Конечно, можно представить, например, некое заведение по лечебному голоданию, но для богатых. С использованием методики сельского доктора, но без него. Разумеется, здесь будет уже не двадцать пять пациентов, а всего пять-семь. Но вдали от жен, с колдующими над телом при полупогашенном свете длинноногими массажистками, которые умеют делать не только массаж… Впрочем, кому-то, видимо, надо было еще на примере наглядного уничтожения независимого человека явить всем окружающим пример, что ныне, как и в прежние губернаторско-царские времена, в служивой жизни в ходу и чести должны были быть лишь преданное до собачьей лести подобострастие и раболепие.

Через два дня в реабилитационный центр в Нoвом Чурилино нагрянула комиссия Министерства социальной защиты республики из семи человек во главе с молодым энергичным замминистра.

Толпа приезжих ревизоров бегло осмотрела палаты больнички. Создалось впечатление, что комиссия прибыла в Чурилино с уже готовым решением. Потом все высыпали на улицу. Спустя минут пять оттуда донеслись громкие крики, и я тоже вышел подышать свежим воздухом. И что же я, не веря своим ушам, услышал на деревенской улице, где приезжий замминистра, достойный приемник незабываемых литературных персонажей XIX века, стоял в окружении расстроенного медперсонала и потрясенных пациентов?

– Да, знаете ли, с кем вы говорите! – возмущенно кричал он. – Когда я говорю, вы должны молчать! Чтобы вы здесь ни бормотали, мы закроем ваш свинарник!

Господи, на земле прошло 175 лет, а чиновничьи речи в России все те же.

После приезда комиссии стало ясно, что на здание обновленного реабилитационного центра кто-то положил «глаз».

Хорошие, однако, ныне времена для погрязшего в бесчестье чиновничества.

В Китае, когда едва наметилась тенденция разложения общества, знаменитый кормчий Мао-Цзедун придумал оригинальную методику. Во время великой культурной революции он направлял забывших о народе чиновников на перевоспитание в деревню, на физическую работу в настоящие «свинарники». Именно благодаря применению этой методики, Китай не развалился, как развалился полностью разложившийся изнутри СССР.

О благотворном китайском эксперименте я напомнил в письме премьер-министру республики, прося его, «если есть возможность, остановить людей, разрушающих реабилитационный центр в Ново-Чурилино».

Что было дальше?

Недели через три я услышал, что строгий ревизор в ранге замминистра, так напугавший всех своим грозным видом во время визита в Ново-Чурилино, уволен. Возможно, был действительно использован драгоценный китайский опыт, и его направили на перевоспитание в какой-нибудь «свинарник»? Однако, точно не знаю. Возможно, пошел на повышение.

Что делать, все в мире находится в балансирующе-равновесном состоянии. Божественные силы исполняют свое божественное назначение на земле. Сатанинские столь же исправно и ревностно вершат свое сатанинское дело. Обе стороны верны своей внутренней природе. Черное и белое, плюс и минус – всегда в неразделимом единстве и конфликте.

Задача писателя – наблюдение за всеми этими любопытными процессами в развитии жизни. И отражение их в слове.

Кого мне только не приходилось защищать словом и делом в течение всей прожитой жизни? И подростков от пыточного произвола милиции, и самих милиционеров – даже в ранге майоров и подполковников – от произвола мафиозных групп и прокуратуры, и знаменитых композиторов, запутанных в паутине клеветы, и известных ученых, попавших в заранее заготовленные сети-ловушки, и несчастных поэтов, промыщляющих сбором бутылок на помойках, и людей исчезающей профессии, вроде возчика старой кобылы, ставшего позже известным меценатом. Пришлось несчетное число раз защищать и себя. Все не перечислишь.

Надо сказать, не всегда я одерживал при этом победу. Нередко победа несла одновременно и горький привкус поражения.

В этот раз, возможно, после моего письма ревизоры все лето не вылезали из ново-чурилинской лечебницы. Ах, как хотелось им найти какой-нибудь серьезный капитальный компромат, особенно что-нибудь связанное с недостачей денег. Но нет, ни один рубль не застрял в кармане сельского врача. Это обстоятельство, видимо, доставило огорчение членам комиссии. Медсестры рассказывали мне, что даже на кухне-раздаточной приезжие сыскари-волонтеры истово и старательно открывали в шкафах каждый ящичек, каждую створку, не доверяя глазам и усердно шаря повсюду и руками. Что они там искали? Однако из многостраничного отчета первого заместителя министра соцзащиты республики, который мне прислали в конце лета, я понял, что даже идеальный человек не без пятен. Основным грехом Зиганшина явился тот, что его реабилитационный центр лечил не только арчан. Например, я приезжал лечиться в Ново-Чурилино из Казани. Да и другие люди – из иных городов и сел Татарии. Нельзя нас было принимать. И уж вовсе никуда не годным было то, что здесь лечили пациентов, добиравшихся сюда, например, из Камчатки или Мурманской области. А как трактовать совершенно возмутительные случаи, когда в полузаброшенной татарской деревне, где даже дорога не была асфальтирована – это тоже ставилось в вину Зиганшину – проходили курс лечения больные из Монголии, Канады, Украины, США или Германии? Такое вообще выходило за все допустимые рамки!

Короче говоря, в начале сентября 2005 года я снова собирался поехать к доктору Зиганшину в Ново-Чурилино, но за два дня до этого он сам объявился на пороге моей квартиры в Казани,

– Поездка к нам отменяется. Пришел предупредить.

– Почему?

– По уважительным причинам.

Зиганшин с улыбкой вытащил из нагрудного кармана пиджака трудовую книжку. В ней была зафиксирована запись о его увольнении. Без объяснения причин. Без ссылок на какие-то статьи Кодекса о труде. Просто одно слово: «Освободить». И – подпись заведующего управлением соцзащиты Арского района.

Жизнь трагикомична. Через месяц также без малейшего объяснения причин будет уволен и выброшен из управления соцзащиты и сам заведующий. Тоже станет «бывшим». Таковы, наверное, теперь порядки в либеральной демократической России. Впрочем, возможно, согласно метода же великого кормчего Китая он был также, как в свое время заместитель министра соцзащиты, направлен на трудовое перевоспитание в какой-нибудь захудалый деревенский «свинарник»? Все возможно. А может быть, на сложнейших метафизических весах, которые находятся в руках Бога и Дьявола, устанавливался обычный баланс сил? Потерпел крушение воин Света Альфред Зиганшин, но должны были пойти по нисходящей кривой вниз и его противники из чиновного мира – уполномоченные Мрака. Не только Дьявол, но и Господь Бог тоже шутить не любит.

В газете «Арский вестник» в связи с ликвидацией лечебницы Зиганшина вышло несколько полос писем читателей под общим заголовком «Разбили золотое яичко…». Да, разбили. Но разве нам такое в новинку? Разбивать – не строить. А уж разбивать золотые яйца мы, люди, великие мастера!


* * *


Размышляя о судьбах английского предпринимателя и утописта Роберта Оуэна, татарского врача Альфреда Зиганшина, мне на глаза попались заметки еще об одном великом чудаке – психологе Принстонского университета американце Джордже Лоутоне.

Время от времени отдельных людей на земле посещает неотвязная мысль, как спасти будущие поколения от грядущей генетической катастрофы. Качество наследственного материала от десятилетия к десятилетию в человечестве ухудшается. Увеличивается количество гомосексуалистов обоих полов, педофилов, шизофреников, генетических преступников – все это прямые признаки вырождения. Если не принять срочных мер, род людской может вступить на путь необратимого эволюционного регресса.

В животноводстве и растениеводстве мы ведем огромную селекционную работу, но в деле улучшения человеческой породы не делаем ничего. Сколько внимания мы уделяем во время случек родословным собак и кошек, но с легкостью необыкновенной благословляем на брак потомственную алкоголичку и ярко выраженного шизофреника, а потом почему-то удивляемся, что плодом их трогательной вечной любви оказывается несчастный урод. Вы когда-нибудь были в интернате, где содержатся такие дети? Мне пришлось побывать. Ужасное зрелище.

В первой половине XX века в Америке в ряде штатов были приняты законы о принудительной стерилизации умалишенных, сексуальных маньяков, рецидивистов-насильников, и жертвой такой стерилизации стало около шестидесяти тысяч человек, но позже либеральными генетиками и помешавшимися на правах сексменьшинств антропологами фарисейского происхождения этот проект был объявлен антинаучной авантюрой и чуть ли не неонацистским заговором. Либеральная общественность посчитала, что дебилы, маньяки-педофилы, больные проказой и преступники-рецидивисты тоже имеют право на сексуальные утехи. Не только друг с другом, но и с нормальными здоровыми людьми. А что – права человека. Надо их уважать.

Джордж Лоутон пошел другим путем – его стратегия заключалась не в устранении из тела человечества «плохих» генов методикой лишения их носителей способности к рождению детей, а в умножении генов «хороших».

В 30-х годах XX века он организовал в США на границе с Мексикой общину «совершенных людей». В эту общину принимались только красавицы и красавцы с безупречной генетической родословной. Лоутон руководствовался гипотезой соответствия внешнего и внутреннего миров человека. Помните «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда? Человек, способный на уродливые поступки, становится уродлив и внешне, а красота лица – следствие, проявление внутренней духовной красоты.

Вначале община, существовавшая при лаборатории Лоутона, процветала. Молодые красавицы и красавцы влюблялись друг в друга, рожали здоровых и красивых детей. Но одновременно поднималась, ветвилась злоба со стороны окружения. Представьте оскорбленную реакцию тех, кого отвергли и не приняли в общину. Все чаще стали раздаваться крики о «расизме» и «фашизме» членов общины Лоутона. За женщинами охотились, отлавливали, подвергая групповому изнасилованию. Мужчин зверски избивали и уродовали. В конце концов, на «логово человеконенавистников» были натравлены полиция и суды, и разгром общины завершился.

Разве не похож этот сюжет на истории, случившиеся с Робертом Оуэном и Альфредом Зиганшиным?

Трудно все-таки порядочному человеку жить у нас на Земле – хоть в Британии, хоть в Татарии, хоть в Америке. Одинаково нелегко выполнять ему свою миссию и в первой половине XIX столетия, и в 30-х годах XX столетия, и в начале века XXI.

Но жизнь продолжается. Что же наш герой?

В мировой литературе сохранился так намываемый «Гиппократов роман» – сборник писем врача Гиппократа философу Демокриту, И ответных писем Демокрита – к Гиппократу.

Демокрита древние греки прозвали «смеющимся философом», противопоставляя его Гераклиту, который носил прозвище «философа плачущего».

Демокрит был жителем городка Абдера, по размеру примерно такого, как районный городок Арск, в котором живет Альфред Зиганшин. Философ обычно сидел около дома во дворе, о чем-то, вероятно, думал, а чаще смеялся, и на лице его не было никогда ни тени забот или хлопот. Абдериты в конце концов решили, что Дамокрит сошел с ума. Правда, они считали его тихо помешанным, безвредным. И вот, проникнутые сердобольными чувствами, они написали письмо Гиппократу, в котором просили, чтобы он вылечил их философа. Личность смеющегося философа Гиппократа заинтересовала. Он отправился в Абдеры, близко сошелся с Демокритом и узнал, что он смеется над мелкими людьми, ничтожеством их жизни, над их страхами и заботами, а сам не боится ничего, поскольку познал жизнь, ее тщету и никчемность и понял, что смерть – оборотная сторона рождения. В разговоре с Гиппократом Демокрит заметил, что веселое состояние – подлинное и естественное состояние души человека. Надо ли говорить, что Гиппократ заявил изумленным абдеритам, что Демокрит среди них во всех Абдерах единственный здоровый, правильный и умный человек, чего не скажешь о них, несчастных абдеритах.

Гиппократ, как известно, давал наставления врачам, чтобы они в общении с больными были всегда веселы, спокойны, радостны, ясны, имели незамутненный взгляд и лицо, ибо любая болезнь боится смеха и улыбок.

Альфред Зиганшин, как истинный последователь Гиппократа, и в дни своего поражения сохранял на лице невозмутимость и всегдашнюю добродушную улыбку. Да и о каком поражении могла идти речь? Ему 61 год, и он утверждал, что будет работать до 120 лет.

Не знаю, чем он занимался после того, как разрушили его дело. Похоже, искал ходы-выходы. Не унывал.

Надежды не оставляли его. Пришли заманчивые приглашения из Западной Сибири, из Подмосковья. Татария могла легко потерять талантливого человека. Что ж, такое не раз бывало и прежде. Не впервые. Но, в конце концов, люди везде люди, и всюду им нужна помощь.

При встречах Зиганшин улыбался:

– Я Ванька-встань-ка. Прорвемся. Встанем.


Я всю жизнь искал необычных людей. Иногда находил их. Меня обычно привлекали люди-энтузиасты, фанатики своего ремесла, выпадающие из рамок и привычных стереотипов, люди «золотого сечения». Зиганшин был врач-учитель. Он учил, как жить, как питаться, чтобы не болеть или болеть меньше. Я сам из породы Учителей, но у всякого настоящего Учителя готов был стать смиренным учеником.

Прошло полгода, и до меня дошла весть об открытии реабилитационного центра Зиганшина в Шеморданах – в двух прогонах электрички от Ново-Чурилино (в семи от Арска) по направлению к Вятке. В здании поселковой больницы, сжавшейся от «оптимизации», он, взяв в аренду целое крыло, открыл частную клинику. Другой район – другое начальство. Есть лицензия на медицинскую деятельность, и ревизоры-чиновники из министерства соцзащиты могут появиться теперь у него только в качестве пациентов.

Похоже, шамана из Ново-Чурилино станут теперь называть шаманом из Шемордан. Роберта Оуэна и Джорджа Лоутона фарисеям и квакерам удалось свалить. Удастся ли свалить на землю российского Ваньку-встаньку?

Уронить его не просто.

2006