Диас Валеев меч вестника – слово
| Вид материала | Документы |
- Записки бодрствующего. Очерки и исследования / Диас Валеев. Казань: Татар, 5923.8kb.
- Инструкция по подготовке и оформлению статей для "Вестника Сибгути", 98.94kb.
- I. Древнерусская литература, 155.49kb.
- Большая гостиная в квартире. Если там основательно прибрать, то квартира приобрела, 590.14kb.
- Вестник, 1723.59kb.
- Ч ё ртовакоробочк а, 450.58kb.
- Formika, 33.72kb.
- Берналь диас дель кастильо, 7502.98kb.
- Нан україни Павло Михед Слово художнє, слово сакральне, 2215.81kb.
- Что такое Логос? Обычно с греческого языка содержание этого понятия переводят как "Слово"., 108.12kb.
В газете «Республика Татарстан» мне как-то попалась на глаза перепечатка из газеты «Новое время» за 1894 год – глубокая седая старина – о статистике дуэлей того времени.
В Италии были обнародованы статистические данные о причинах дуэлей за десятилетие – с 1879 по 1889 год. И оказалось, что причины дуэлей были следующие: газетная полемика – 947 случаев; любовное соперничество – 730; политические ссоры – 377; обиды и оскорбления – 219; семейные драмы – 183; оскорбление действием – 178; ссоры из-за карточной игры – 79; причины неизвестного характера – 79.
Главные участники поединков – офицеры, писатели и журналисты. В 1888 году из 538 дравшихся на дуэлях было 165 офицеров и 156 литераторов. За ними следовали адвокаты – 64 человека, студенты – 63, учителя – 22, депутаты – 14, инженеры – 13, а также 3 чиновника, 3 банкира и 3 актера.
Самым мирным народом оказались купцы и врачи.
Итальянские литераторы – понятно, публика горячая. Но и татарские «инженеры человеческих душ», пожалуй, ни в чем им не уступают.
Сюжет, который предстоит нарисовать, это история одного литературного соперничества, длящаяся уже многие годы.
Мой цикл «Имена» – серия очерков о людях, живших до меня и живших вместе со мной в одном времени и на одном клочке земного пространства: далеко не все восхищало меня в их литературной и общественной деятельности. Да и я, вероятно, далеко не всем виделся «образцом для подражания». Жизнь сложна: приходится отбывать свой срок на земле и свое назначение не только среди героев, но и среди подлецов. Среди людей разной нравственной выделки.
Вот рядом с тобой люди с чистой, белой душой, а вот – с душой, на которой нет, наверное, ни одного незапятнанного места. А у иных в сознании перемешаны оба раствора – и белый, и черный. Всю жизнь приходится разбираться в том, кто есть кто.
В ноябре 1976 года в татарском театре в Казани состоялась премьера спектакля Салиха Бурганова1 о судьбе старика, находящегося в конце своего земного пути. А всего через три дня в газете «Советская Татария» вышла уже моя статья об этом событии. Помню, после спектакля, уже глубоким вечером, я, импровизируя, за каких-то полчаса продиктовал ее жене, а наутро, встав пораньше, быстро перепечатал ее набело на пишущей машинке и отнес в редакцию газеты. Там тоже проявили оперативность, и статья сразу же пошла в набор на линотипы.
Так случилось, что в жизни я никогда никому не завидовал, никогда не был томим ревностью к чужому успеху, и к Салиху Бурганову относился в те годы как к своему товарищу по драматургии, которой был тогда страстно увлечен – с доверием и с интересом. В ту пору у меня появилась масса знакомых драматургов во всех концах страны, мы регулярно встречались каждый год на семинарах драматургов в Рузе под Москвой или в Дубултах на рижском взморье, и я никогда не смотрел на них как на соперников. Славы хватит на всех, считал я, смешно делить ее. Напиши талантливую вещь, и птица славы непременно сядет тебе на плечо и пощекочет ухо.
По наивности я полагал тогда, что поводырем на пути к славе является единственное – талант. Если ты талантлив, тебе воздастся, ты будешь обязательно востребован, вознагражден. Теперь мне не тридцать три года, когда в моей жизни литератора впервые случился прорыв к какой-то известности, а уже шестьдесят шесть лет, вдвое больше, я познал и славу, и тяжелые поражения, и понял: слава ненадежна как иная красивая женщина. Она действительно любит успех, но на самом деле ее манит успех, добытый любой ценой: не только талантом, но и воровством чужих произведений, не только истинным служением творца Богу, но и откровенным служением квази-творца золотому тельцу. Славе безразлична внутренняя природа успеха. Ей нужен успех сам по себе, независимо от того, белый он по своей генетической окраске или абсолютно черный.
Статья «Старик, который останется с нами» за ноябрь 1976 года в газете «Советская Татария»…
«Только что отшумела премьера. В памяти живы отдельные сцены спектакля, рукоплескания зала, та особая атмосфера, которая бывает только на премьерах, не всяких, а тех, что прошли блистательно.
Обычно говорят, что судья всему – время, что только оно отсеивает зерна от плевел и дает подлинную оценку тому или иному явлению. Но вряд ли это наблюдение верно всегда. Время в своей оценке новой пьесы Салиха Бурганова, поставленной академическим театром, только утвердит то, что стало уже ясным и в минуту рождения этой великолепной комедии-притчи».
Я был, пожалуй, тем человеком, который положил первый основной камень в фундамент славы своего собрата по литературе. Во всех библиографических справках, посвященных творчеству С.Б., эта рецензия непременно фигурировала. В ту пору я искренне радовался успеху моего товарища. Чему мне было завидовать? У меня шли тогда пьесы в Москве и в десятках других городов страны. Драматургия в те годы, в том числе и татарская, была на подъеме, между сценой и зрительным залом была прочная связь, кассы театров осаждали толпы зрителей, и мне казалось, что мы, казанцы – Аяз Гилязов, Ильдар Юзеев, Шариф Хусаинов, Ахат Гаффар, Ризван Хамид, Салих Бурганов, Роберт Батуллин, Рустам Мингалимов, – представители новой волны в драматургии, станем вскоре во многом определять репертуар огромного государства. Мне думалось, что вслед за мной на всесоюзную сцену выйдут и другие татарские драматурги. Мне и в голову не приходило, что что-то может резко разделить и нас, а жизнь внесет свои ощутимые поправки и в мое сознание.
Что же случилось, что, спустя двадцать шесть лет после написания более чем доброжелательной рецензии на «Старика…», я в июне 2002 года опубликовал в газете «Звезда Поволжья» эссе «Прошу считать статью несуществующей…»? Почему дезавуировал, то есть отозвал, ту давнюю рецензию? Теперь я обращался, как автор, к общественности с требованием считать ее отныне не только несуществующей, но и несуществовавшей, исключив ее из всех библиографических списков этого литератора.
Дело, наверное, в том, что я хотел, чтобы больше ничто общее не связывало меня с этим человеком, даже в далеком прошлом. Изменив свое отношение к нему, я хотел изменить и прошлое. Главная же причина заключалась в том, что к тому времени стало окончательно ясно, что отнюдь не С.Б. являлся автором нашумевшей пьесы. Оказалось, что сюжет борьбы деревенского старика с посланцем Ангела смерти Азраилом придумал совсем другой человек.
Вот некий И.Абдуллин в газете «Звезда Поволжья» (№ 8, 2004) роняет мимоходом: «Лучшая пьеса С.Бурганова – “Старик…” Она получилась интернационально-гуманной, будто и не он ее писал».
Что это – случайная оговорка? Как понять странно-загадочную фразу: «будто и не он ее писал»? Нет, скорее всего, И.Абдуллин досконально знает истинную историю подозрительной комедии-притчи.
Впервые я услышал об этом криминально-сенсационном сюжете из казанской театральной жизни еще в конце семидесятых годов прошлого века от главного режиссера одного из татарских театров Равиля Тумашева. Как-то случайно мы оказались рядом в вагоне электрички, и по пути от Займища до Казани режиссер поведал мне о том, что пьесу с точно таким же сюжетом он держал в своих руках, но на титульном листе ее стояло имя другого автора. Это была трагикомедия «Сильнее смерти» альметьевского драматурга Юнуса Аминова. Тумашев собирался даже поставить эту пьесу Аминова у себя в театре, но не успел – вскоре аналогичный сюжет, но под другим названием и другим авторством с успехом был поставлен в академическом театре.
Драматург Юнус Аминов, немолодой уже человек, бывший фронтовик, командир роты штрафников, инвалид войны, от всех этих передряг и переживаний, связанных с нагло и открыто похищенным сюжетом, тяжело заболел, потом схватил острую форму рака и скончался. Защитить пьесу было некому.
Шли годы. Время от времени я слышал о «странном акценте» в творчестве своего бывшего товарища – упоминали то одну пьесу какого-нибудь автора, с которой у нового произведения плодовитого казанского «классика» возникали непонятные, трудно объяснимые параллели в сюжетах и образах, то другую. Но все это были слухи.
Между тем слава С.Б. постепенно росла. За постановку сюжета о деревенском старике, принадлежащего фантазии Юнуса Аминова, он и его подельник-режиссер получают Государственную премию России.
К этому времени наши отношения находятся уже в полном разрыве.
В ноябре 1977 года, ровно через год, обнажилось чувство ненависти, которое Салих Бурганов, вероятно, уже давно испытывал ко мне. Эта ненависть, видимо, питалась литературным соперничеством. Есть любовное соперничество. Между итальянцами, как мы видели, на этой почве за десятилетие с 1879 по 1889 год разразилось 730 смертельных поединков. Но итальянская статистика не отметила ни одного поединка на почве литературного соперничества. Подобное, видимо, не в менталитете итальянцев, но явно – в менталитете татар.
В доме Салиха Бурганова, за столом, заставленном едой, закусками и бутылками вина и водки, он неожиданно заявляет мне: «Ты перебегаешь мне дорогу! Всегда! С момента знакомства! Я ненавижу тебя! Ты мой враг! Если бы я увидел, что толпа на улице топчет тебя ногами это был бы час моей радости и торжества!..»
Свидетельницами довольно длинного и страстного монолога, определившего характер наших отношений в будущем на десятилетия, были наши жены, сидевшие за столом вместе с нами – жена С.Б., актриса Саодат Баянова1 и моя жена Дина.
Жена то и дело тянула меня за рукав: «Пойдем, пойдем!» Я же сидел на стуле неподвижно и с изумлением, равным шоку, смотрел на потерявшего всякий самоконтроль хозяина дома. Мне надо было выслушать его до конца.
Потом мы с женой резко встали, молча оделись в прихожей и, не попрощавшись, вышли из квартиры Бургановых.
На следующее утро я проснулся с заледеневшим комком в груди.
Однако в этот же день при случайной встрече в Союзе писателей, который размещался в ту пору еще в Доме печати на улице Баумана, персонаж этого очерка, как ни в чем не бывало, протянул мне для рукопожатия свою руку.
Я усмехнулся:
– Вчера мы все выяснили. Фашистам я руки не подаю.
Больше всего меня поразил тогда (как поражает даже и теперь, спустя двадцать семь лет, когда я вспоминаю об этом) не смысл ужасных фраз, произнесенных им. Если бы он сказал о своей ненависти ко мне как к драматургу-конкуренту где-нибудь на улице, в сквере да еще и наедине, я бы отнесся к этому эпизоду в жизни спокойно. Быть может, даже простил бы его. Мужской разговор. Чего не бывает по пьяному делу? Но он произнес этот монолог в своем доме за обеденным столом. В присутствии моей жены, тем самым оскорбляя одновременно и ее. И в присутствии своей жены, делая ее как бы соучастницей. Больше того, он высказал в своем доме пожелание смерти гостю! Здесь было такое глубинное запредельное нарушение народных, всех человеческих обычаев, которое просто не укладывалось и не могло уложиться в сознании.
Годы шли. Несмотря на усиливающиеся слухи о странном происхождении его произведений, названия его пьес – комедий, драм, трагедий – заполняли афишные колонки всех театров города, прежде всего, конечно академического, с главным режиссером которого, также весьма влиятельной фигурой, он находился в тесной связке. Литератор все больше набирал силу.
Он прочно вошел в номенклатурные списки областного комитета КПСС, пять лет бессменно являлся секретарем партийной организации Союза писателей, такой же срок отбыл в качестве председателя правления Союза, стал депутатом и членом Президиума Верховного Совета республики, делегатом какого-то очередного съезда КПСС.
Я к тому времени получил какие-то звания и премии, он – вдвое больше. Его наградили и орденом.
Казалось бы, человек должен успокоиться. Он обогнал меня по всем статьям. Но нет, страсть пылала в нем неугасимым пламенем.
Человек хотел быть первым драматургом республики, а я мешал ему –самим фактом своего существования.
Шесть спектаклей, поставленных по моим пьесам в разных театрах города, один за другим были либо досрочно изъяты из репертуара, либо приостановлены, запрещены, физически уничтожены. Всякий раз след вел к С.Б.
Размышляя много позже, откуда возникли в этом человеке ростки стойкого недоброжелательства ко мне, я вспоминаю 1969 год. Тогда в конце апреля в Москве, в здании ЦК комсомола, проходило V Всесоюзное совещание молодых писателей. Первоначально моего имени не было ни в каких списках будущих участников. Двух месяцев не прошло, как меня по литературным вопросам таскали на профилактические допросы в КГБ, были выброшены из тематических планов намечавшиеся к изданию рукописи моих первых книжек в Татарском книжном издательстве и московской «Молодой гвардии». Союз писателей Татарии, разумеется, и думать не думал в этих условиях рекомендовать меня для участия во всесоюзном совещании. Я сам созвонился по телефону с некоторыми писателями, назначенными руководителями отдельных семинаров, имена которых были обнародованы «Литературной газетой», и был уже ими, этими писателями, включен дополнительно в списки. Иными словами, я пробрался на V Всесоюзное совещание контрабандным путем и, больше того, участвовал в нем сразу в двух семинарах. У Николая Евдокимова и Иосифа Герасимова, ведущих семинар прозы, – со своими рассказами и повестями, а у Афанасия Салынского, Исидора Штока, Инны Вишневской, руководившими семинаром по драматургии, – с пьесой «Сквозь поражение». В моем архиве сохранился даже листок с перечислением участников семинара. Здесь были молодые драматурги из Латвии, Киргизии, Москвы, Таджикистана, Ленинграда. Татарию представляли я и Салих Бурганов. Помню жаркие многочасовые обсуждения пьес, встречи с артистами в театре Ленкома, с Олегом Ефремовым в «Современнике».
На обоих семинарах, и прозаическом, и драматургическом, я шел как на грех первым номером. Самозванец, и первым номером? Ему – вся хвала?!
В мае 1989 года на XI съезде писателей Татарии мой неугомонившийся коллега-литератор, еще бывший в момент проведения съезда председателем правления Союза писателей, сумел через процедуру голосования провести резолюцию, выводящую татарских писателей «русского письма» вообще за пределы национальной литературы. Участники съезда дружно проголосовали за то, чтобы считать нас чужими уже вполне «официально». Другие татарские писатели, пишущие на русском языке, пострадали из-за меня. Острие резолюции главным образом было направлено против меня.
Думаю, основная масса проголосовавших классиков пера через пять минут даже забыла, за что голосовала. Но мы-то будем помнить об этом всю жизнь.
Никто не заметил тогда, что Союз писателей Татарстана уподобился полицейскому участку, где литераторам ставится штамп о «прописке» и выдается «вид на жительство». В итоге вида на жительство в духовном пространстве татарской культуры была лишена значительна часть татарских писателей, обстоятельства жизни которых сложились так, что они стали писать на русском языке. Мы были депортированы решением наших коллег в «никуда».
После этого казуса, к которому я отнесся с долей грустного юмора, я стал лучше, пожалуй как-то изнутри, понимать калмыков, балкарцев, крымских татар, карачаевцев, ингушей, чеченцев, которые в свое время были депортированы из своих родных земель. Гораздо острее, чем прежде стал я воспринимать нужды и боль татар-кряшен, также депортированных своими земляками куда-то на далекую обочину национальной жизни. И сибирских и астраханских татар, которые в ту пору тоже считались в Казани не совсем «своими».
Каждый писатель – это частная мастерская по производству художественных произведений. Наши коллеги во главе с несчастным безумцем, возмечтавшим о славе первого драматурга республики и осуществлявшим свою идею-фикс любыми способами, подчас и самыми непристойными, депортировали не только нас как художников. Они подвергли депортации за пределы национальной культуры и тысячи наших произведений.
Согласно решению XI съезда писателей Татарстана, мы, татарские писатели русского письма, стали по сути дела «литературными бомжами», литераторами без определенного места жительства в человеческом социуме. Наши коллеги по ремеслу (не власти, не проклятые спецслужбы, которые мы порой вполне справедливо поносим) лишили нас «прописки» в своем родном отечестве.
Что это действо означало? А то, что какой бы шедевр, обогащающий мировую культуру, кто-то из нас ни создал (теоретически да и практически это возможно), это произведение уже изначально, априори, будет вычеркнуто из состава национальной культуры.
Однако, я еще далеко не до конца поведал о сенсационной истории возникновения на свет Божий «Старика…», о котором написал в свое время оду за здравие.
Спектакль надолго остался в репертуаре татарского театра. Он и до сих пор еще появляется в афишах.
Это сколько же денег (я имею в виду гонорары за спектакли) ушло мимо кармана автора сюжета драматурга Юнуса Аминова и его семьи? Есть и такой материальный аспект в этой потрясающей интриге из жизни двух драматургов, одного обворованного и умершего от переживаний, и другого, сумевшего превратить заимствованный сюжет в «доходный бизнес» и ставшего, благодаря ему, «классиком» (так теперь иногда его называют). Но, может быть, все это – наговоры, сплетни, злая клевета бесчисленных завистников и неудачников?
Летом 2002 года, в кулуарах ХIV съезда писателей Татарстана, проходившем в Доме актера на Щапова, встречаюсь с известным прозаиком и драматургом Ахатом Гаффаром. Он сам заговаривает о своем отношении к публикациям Салиха Бурганова, направленным против меня (тогда в двух газетах, татарской и русской, появились разнузданные и совершенно аномальные по тону статьи последнего), а затем снова в подробностях рассказывает известную уже мне историю об украденной трагикомедии Юнуса Аминова.
В семидесятых годах прошлого века Ахат Гаффар возглавлял Альметьевское отделение Союза писателей Татарии. Именно в те года Аминов завершил, наконец, работу над последним вариантом пьесы (начата она была еще в шестидесятые годы) и, специально приехав в Казань, сдал ее в литчасть академического театра – примерно года за два до премьеры «Старика…» на сцене. О том, как с ним поступили, драматург рассказывал Ахату Гаффару уже почти при смерти.
Но, оказывается, и сам А.Г. чувствовал себя до некоторой степени обворованным – жертвой стала написанная им пьеса о Джалиле. Какие-то мотивы ушли в чужое произведение, какие-то линии…
В 2003 году разразилась сенсация. В №№ 3-4, 6 журнала «Мирас» («Наследие») была опубликована забытая всеми трагикомедия Юнуса Аминова «Улемнен улеме» («Сильнее смерти»). Когда я пишу эти строки, передо мной на письменном столе лежат три номера «Мираса» с пьесой Юнуса Аминова и книга С.Б. «Варианты совести», изданная в Москве «Советским писателем» в 1985 году, с пьесой «Старик…»
Перепевы налицо – один к одному. Есть чем заняться театроведам, журналистам. Сличайте мотивы, образы, отмечайте поразительные совпадения… Но нет в Татарии настоящей профессиональной театральной критики. Да и где она есть? И потому даже после сенсационной публикации, похоже, никому нет дела до того, кто же является подлинным автором интересного и действительно философского сюжета о борьбе старого человека с посланцем Аллаха, ангелом смерти Азраилом?
Режиссер Фарит Хабибуллин, знаток истории татарского театра, в связи с публикацией пьесы Аминова сообщил мне некоторые подробности. Оказывается, к написанию трехактной комедии с прологом «Сильнее смерти, или смерть смерти» Юнус Аминов приступил еще летом I960 года во время строительства своего дома в деревне Баржа Агрызского района Татарии.
По воспоминаниям жены драматурга Фагимы-ханум, эту комедию Аминов посвятил своему учителю, основателю Мензелинского театра, участнику Отечественной войны, лауреату Государственной премии Татарии имени Г.Тукая, заслуженному деятелю искусств ТАССР Сабиру Амутбаеву. Прототипом центрального образа комедии старика, борющегося со смертью, неспокойного, находящегося постоянно в движении, являлся образ самого Сабира Амутбаева.
После долгой работы над пьесой «Сильнее смерти», консультаций с Амутбаевым она была отдана автором в Мензелинский театр. Однако из-за болезни Амутбаева комедия там не была поставлена. Вскоре ее для постановки в Альметьевском театре забирает главный режиссер этого театра, известный в те годы театральный деятель Габдулла Юсупов. Но не везет, так не везет. Юсупова вскоре вынуждают оставить Альметьевский театр, и комедия «Сильнее смерти» во второй раз не доходит до сцены. В начале семидесятых годов прошлого века Аминов вручает многострадальную пьесу Татарскому академическому театру имени Г.Камала, его снова питают надежды. Однако в этот раз происходит худшее, сюжет пьесы крадут. Если не везет человеку, так не везет до конца.
Режиссер Фарит Хабибуллин основывает свой рассказ о злоключениях пьесы на письмах Аминова на имя Сабира Амутбаева (от 17.08.1961 года, от 14.02.1962 и от 24.04.1963 года), воспоминаниях жены драматурга Фагимы-ханум (от 25.12.2002 года). Все доказательно задокументировано.
Представляю растерянное выражение лица знаменитого похитителя персонажа, когда он лихорадочно перелистывал страницы журнала с пьесой Аминова, проиллюстрированной к тому же множеством снимков из спектакля «Старик…» академического театра. Наверное, ему представлялось, что он находится на грани полного крушения его театральной и общественной карьеры.
Похоже, неожиданный удар журнала «Мирас» был для него нокаутирующим. До этого нашего героя можно было постоянно слышать по радио –всех-то он учил и поучал. А здесь внезапно затих.
Не слышно и не видно его было месяца три-четыре.
Однако, тревога была напрасной. Должной реакции общественности не последовало.
Как-то в походах в больницу встречаюсь в больничных коридорах последовательно с двумя актерами из академического театра. Когда-то они играли и в моих пьесах, крупные мастера: один – народный артист СССР, другой – народный артист России. Оба играют роли и в «Старике…» Спрашиваю после разговоров о том о сем, что слышно в театре об истории с Аминовым, что говорят люди? Оказывается, ничего не слышно, ничего не говорят. Номера журнала «Мирас» не читали.
Встречаюсь случайно на улице с женщиной-театроведом – из тех, что пролезут в любую дыру, в любую щель, нет ни одной сплетни в городе, которая прошла бы мимо рта этой проныры. С усмешкой, зная уже заранее ответ, осведомляюсь, как она среагировала на публикацию в «Мирасе»? Удивленные глаза. Ничего она не слышала. Ничего не знает.
Ах, великие хитрецы и лицедеи! Все слышали, все знают. Но… боятся.
А если боятся, значат, можно снова смело поднять голову и снова учить-поучать уму-разуму этих жалких ничтожных людей. Пусть шепчутся по закоулкам. Вслух ничего не скажут! Никто не посмеет!
Снова приходится лечь в больницу. Там, в больничном коридоре кардиологического отделения, встречаю Равиля Шарафеева. Артист от Бога, природный комик, он уже тридцать лет играет в «Старике…» Азраила, ангела Смерти. Этот не скрывает своего презрительного отношения к С.Б.:
– Вор, воришка…
Необходимо, однако, отдать должное нашему герою: удар он держит, боец настоящий. Другой бы от стыда провалился сквозь землю да так в ней бы и остался. Этот других в землю пытается затолкать. Через четыре-пять месяцев С.Б. снова на коне. Чуть ли не на каждой сессии Госсовета Республики Татарстан (заседания транслируются по радио) опять слышны грозные речи этого «патриота из патриотов». Поистине настоящий герой нашего времени.
Регулярно дает он и мне публичные прилюдные уроки любви к татарскому народу и татарской литературе. У него есть ранняя пьеса «Нигез ташлары» («Камни фундамента»), которая опубликована казанским издательством в 1974 году в книге «Ир-егетляр» («Мужчины»). А у известного грузинского драматурга Отиа Иоселиани есть пьеса, тоже комедия по жанру, «Пока арба не перевернулась», опубликованная в журнале «Театр» в № 2 за 1971 год. В библиотеке Дома актеров этот журнал и книгу С.Б. дадут вам в руки через две минуты. Сравните эти пьесы хотя бы из любопытства: грузинский первоисточник и казанский аналог.
Совпадения опять один к одному. У Иоселиани к старику Агабо Богверадзе по его предсмертным телеграммам приезжают из города четыре его сына – Иовелъ, Дито, Дурмишхан, Бухути – попрощаться с умирающим стариком. Правда, оказывается, что умирать он вовсе и не собирался, а пошел на обман, чтобы приструнить забывших родную землю сыновей. У Салиха Бурганова до скуки та же история. Только вместо Агабо Богверадзе – старик Гарифулла, вместо жены Агабо Кесарии – жена Гарифуллы Гульжихан. Вместо четырех отпрысков грузинского аксакала – четыре отпрыска старика из татарской деревни: Ханиф, Хамит, Халил, Халим, так же забывшие в городе, что существует родная земля. В тексте есть небольшая разница, а все остальное… Повторение мотивов, сюжета, всех, почти без исключения, образов, – вольный перевод с грузинско-русского.
С этой пьесой, однако, автор начал свой путь драматурга. Вполне понятно, что произошло с ним дальше.
Однако, меня поражает сверхуверенность этого человека.
Все давно знают о существовании грузинского первоисточника, я не открываю здесь никакого секрета. Похоже, и наш герой знает о том, что знают все, но, не смущаясь ничем, он беззастенчиво помещает свои «Нигез ташлары» в 2003 году в первый том своего десятитомного собрания сочинений.
Невольно думаешь, неужели все эти десять томов заполнены произведениями, привитыми от чужих стволов? Есть ли там хоть одно самостоятельно написанное произведение?
Странно, но почему-то театроведов и литературных критиков совершенно не заинтересовала буквально бросающаяся в глаза перекличка очень многих моментов в моей трагедии о Джалиле «День Икс» и в публицистическом очерке С.Б. о Джалиле «Варианты совести». Я бы обратил внимание прежде всего на фигуру С., современного поэта, как бы ведущего расследование дела Джалиля. Или, скажем, на символическую фигуру Палача. Впрочем, столь же символическую, сколь и реально существовавшую в третьем рейхе тех лет.
Мне трудно давалась это пьеса. Я долго, почти в течение пяти лет искал ее форму. Я видел свою трагедию в ее двойной природе – символически-реалистической, даже почти документальной одновременно. И только после того, как в виде некоего озарения возникло в сознании видение фигуры современного поэта и фигуры палача, искомая норма обрела завершенность, и я быстро написал пьесу. Честно говоря, сомневаюсь, чтобы аналогичное видение пришло одновременно в голову и еще кому-то. Во всяком случае, во всем этом надо детально и неторопливо разбираться.
Пишущий человек знает: самое трудное в литературной работе написать не текст как таковой, а придумать образы, фабулу, родить в своем воображении движение фигур, естественно соединить концы с концами.
Что такое «Дон Кихот» Сервантеса? Для кого-то это килограмм текста, написанный испанским автором, кажется, в ХVII веке. Но для понимающего человека это, в первую очередь, необыкновенные поэтические образы странного мечтателя и рыцаря чести Дон Кихота и его верного оруженосца Санчо Пенсы. Их надо придумать, родить в своем воображении, как мать рожает свое дитя в своем чреве. А что такое гениальный «Ревизор» Гоголя или его «Мертвые души»? Голый текст? Ерунда! Образы, сюжеты, настроение. Все это требует вынашивания зачатого в воображении плода, нередко очень долгого. А можно не вынашивать сюжеты и образы внутри себя, а просто красть их на стороне. Брать их повсюду, где придется, уже готовыми. Литература ли это? Творчество ли? Святости в таком нечистом ремесле нет.
Да, моя трагедийная хроника «День Икс» была напечатана в июньском номере журнала «Театральная жизнь» за 1981 год, телеграмму из журнала, что она принята к публикации, я получил 4 апреля, а пьеса Салиха Бурганова «Варианты совести» была поставлена в татарском театре где-то в конце февраля того же 1981 года. Раньше. Но моя пьеса была написана еще в 1980 году (смотрите дату ее рождения в моей книге «Диалоги», Москва, «Советский писатель», 1982), долго ходила по редакциям, по издательствам, по театрам – все могло быть, к кому только она могла ни попасть в руки. У меня не было при себе «подручного» театра, который мог бы за два-три месяца, на ходу даже меняя что-то в тексте, быстро слепить спектакль. А у С.Б. такой театр был – с режиссером-подельником впридачу. Кстати, будет справедливо, если и сам С.Б. предъявит мне аналогичные претензии: почему, мол, фигуры Поэта и Палача выполняют в наших пьесах идентичные функции, откуда взялось такое странное совпадение?
Неплохо бы историкам театра разобраться и в том, почему, когда мы с Натаном Басиным в 1984 году поставили «День Икс» в Русском БДТ имени В.И.Качалова, спектакль наш, как известно, подвергся физическому уничтожению. Да, могли начаться сравнения, чей спектакль лучше, чья пьеса сильнее и художественнее, и эти сравнения, я уверен, были бы не в пользу академического театра, его автора и режиссера. Но могли, естественно, возникнуть и недоуменные вопросы о загадочных совпадениях в обеих пьесах некоторых сюжетных ходов и персонажей.
Два члена Президиума Верховного Совета ТАССР – секретарь обкома КПСС по идеологии Раис Беляев и председатель правления Союза писателей Татарии Салих Бурганов «засветились» в этой истории, о чем я подробно рассказываю в своем документальном романе «Чужой, или В очереди на Голгофу», впервые опубликованном в 1996 году.
Я назвал только три пьесы, но устойчивая молва о странном загадочном происхождении ходит и о других произведениях амбициозно настроенного «инженера душ человеческих».
«Чтобы быть народным писателем, человек должен знать, какую песню поет татарский народ в минуты радости или горя», – говорит он в своем интервью в «Восточном экспрессе», разоблачая меня.
Однако я не понимаю, почему татарские народные мелодии «народному писателю» надо искать в пьесе грузинского драматурга Иоселиани или, больше того, – страх и ужас – даже у автора, пишущего по-русски, который, по мнению нашего героя, ставшего, по всей видимости, набожным человеком, и на том-то свете должен «висеть между адом и раем, потому что ему не хватает молитвы»? («ВЭ», № 14, 2002).
Россия и страны ближнего зарубежья, в недавнем прошлом Советский Союз – территория многонациональная, интересные пьесы есть не только у грузин, но и у армян, азербайджанцев, калмыков, башкир, каракалпаков, узбеков, якутов, бурят, чувашей, марийцев, мордвы, коми… И все эти пьесы может выписать и получить литчасть театра. Да и любой человек при желании. Любовь к чтению – хорошая черта. Почитал, проникся на чужих нивах, грузинских или якутских, бурятских либо чувашских, «татарским национальным духом», а потом учи всех направо и налево основам патриотизма.
Вот еще одна история.
Как-то я созвонился с Халяфом Гaрдановым. Член-корр Академии гуманитарных наук России, профессор, заслуженный учитель республики, он – автор ряда художественных книг, пьес, поэм и нескольких учебников чуть ли не в трех десятках изданий. Знакомы мы уже давно, лет тридцать, но встречаемся не часто, по случаю.
История его мытарств, связанная с персонажем этого очерка, мне была известна. Как-то он рассказал ее мне.
На этот раз договорились встретиться, но по нездоровью Гарданов придти ко мне не смог. Я тоже уже не ездок на дальние расстояния.
Вскоре я получил от Халяфа Гарданова письмо.
Письмо достаточно большое, подробное, и я не могу привести его целиком. В нем Гарданов пишет, что «еще в семидесятые годы прошлого века в Союзе писателей Татарии была создана внутренняя тайная группировка, которая должна в будущем составить группу классиков татарской литературы». Он приводит одиннадцать фамилий, среди них и имя С.Б. Подбор имен «классиков» любопытный, и я склонен разделить с Гардановым его точку зрения.
«Остальные, около двухсот писателей, – далее писал он, – должны были существовать только для отчета. Выборочно кое-кого пропускали в печать или в театр».
Уже в семидесятые годы, по Гарданову, «в сфере театра сформировалась своеобразная “мафия”. Особенно она укрепила свои позиции после того, как С.Б. занял должность председателя правления Союза писателей. Его поддерживали чиновники в Министерстве культуры республики, партдеятели в обкоме КПСС, отдельные подхалимы. Его правой рукой был, конечно, режиссер академического театра М.С. Последний, можно сказать, занимался только пропагандой Бурганова. Уже в семидесятые годы прошлого века эта группа театральных деятелей взяла под свой контроль и подмяла под себя все театры Татарстана».
Позже, в девяностые годы прошлого века, отмечает Гарданов, «данная группа сформировалась как Пен-клуб. Кое-кто ушел в небытие на тот свет, появились новые лица. Возглавил Татарский Пен-клуб Салих Бурганов».
Последнее обстоятельство любопытно. Пен-клуб – масонская международная организация. Мир мирового масонства велик, всеобъемлющ и всепроникающ, пен-клубы в разных странах – одно из его идеологических ответвлений. Но любопытно то, как быстро, можно сказать, почти мгновенно после масонского переворота I99I-I993 годов активисты и номенклатурщики омасоненной КПСС, тайные агенты бывшего КГБ меняют свои обличья и легализуют себя в новомодных организациях.
Коснулся Гарданов в письме и своей собственной драмы.
«В 1973 году к 200-летию начала крестьянского восстания под водительством Пугачева, в котором основную часть восставших составляли татары, я написал драму “Хэкем” (“Приговор”) – об этом историческом событии. Рукопись обсуждалась историками Института истории, языка и литературы имени Г.Ибрагимова, ученые поделились дельными советами, пьесу одобрили. Затем я отнес рукопись пьесы в Татарский академический театр имени Г.Камала. Там сказали, что произведение интересное, над ним можно работать. Прошло некоторое время, несколько месяцев, и на сцене театра был сыгран спектакль о пугачевском восстании. Автором пьесы был обозначен Салих Бурганов».
Приведу последний пассаж профессора Гарданова:
«Недавно вышел в свет многотомник Бурганова в черном переплете с золотым тиснением. Долго еще будут лежать в пыли эти тома на полках библиотек как память о мрачной истории татарского театра последней четверти XX века».
В этой мрачной истории особая страница, несомненно, будет посвящена шести моим спектаклям, физически погубленным в казанских театрах в 70-80-е голы минувшего столетия.
Я никогда не боялся конкуренции с кем-либо. Люди нынешнего дня для меня вовсе не относятся к числу соперников. Для меня учителя-соперники – лучшие драматурги и прозаики мира, творцы подлинных художественных ценностей. Абсолютно безразлично, на каком языке они пишут, в какое время жили или будут жить. В мире первичных, абсолютных ценностей, где обитают эти Небожители, нет места похитителям чужих сюжетов и персонажей, перелицовщикам и фальшивомонетчикам.
Но враги людям искусства чрезвычайно нужны. Даже много больше, чем друзья. Они держат творца всегда в форме, не дают ему расслабиться.
Я совершенно искренне, скажем, признателен герою этого очерка за действия, направленные против меня. Представьте, что меня «заклинило» бы на драматургии и я не ушел бы навсегда из театра в 1986 году после казни «Дня Икс». Все писал бы и писал пьесы. Да, я уже все обрисовал в десяти пьесах! Моя театральная Вселенная достаточно объемна. Зачем писать еще одиннадцатую или двенадцатую? И я благодарен театральной «мафии»: она полностью освободила мою душу для другой работы.
Я смог, слава Богу, завершить, наконец, свой главный труд жизни – философско-религиозное трехкнижие в двух томах «Уверенность в Невидимом». Я вовремя, пока были силы, успел написать романы «Чужой, или В очереди на Голгофу», «Астральная любовь» и свой главный роман «Я», который я считаю одним из лучших романов в мировой литературе XX столетия. Я смог, наконец, завершить работу над томом повестей и рассказов «Портрет Дон Жуана», над двумя томами крупного цикла историко-политических исследований «Записки бодрствующего» и «Дневник писателя времен смуты», над томом мемуаров «Меч вестника – слово». Я сумел выстроить до конца и издать и книгу пьес «Пророк и черт».
При написании этого очерка мной руководит чисто исследовательский интерес. Непомерная амбициозность, чрезвычайная агрессивность персонажа, неодолимая, как болезнь, «любовь» к чужому имуществу, святая вера в свое право на все – это любопытно психологически.
В последнее время биологи пишут об инстинкте, который назван конкурентным. Согласно этой концепции, поведением человека руководит подсознательное желание превзойти других, а особенно – близких знакомых, друзей, родственников. О таком «комплексе превосходства», которым просто больны некоторые люди, писал еще А.Адлер более семидесяти лет назад. У взрослых этот комплекс нередко зашифрован, но в более открытой и ясной форме он проявляется у детей – в виде безпричинной агрессивности друг к другу. Например, как пишут специалисты, один ребенок может подойти и без всякого внешнего повода ударить другого, который просто сидит в стороне.
При исследовании с помощью тестов, когда нужно отвечать на вопросы быстро, чтобы испытуемый не успевал обдумывать ответы, оказалось что у большинства людей конкурентный инстинкт в настоящее время выше средних значений. Похоже, у объекта наших исследований конкурентный инстинкт проявляется именно в такой детской или дикой, еще не социализированной, ранне-племенной форме. Этот инстинкт абсолютно не зашифрован, как у ребенка.
Но не только конкурентный инстинкт будоражит душу, мания величия, дух учительства пронизывает все существо нашего героя. В последние годы С.Б., похоже, сильно увлечен правилами патриотического поведения, которым он учит всех направо и налево. Перед нами по сути – великий мечтатель, в чем-то похожий на гоголевского Манилова. Но мечта его почище маниловской, ибо видит себя человек теперь уже в роли Учителя нации. Теперь, после нечистого великого облома 1991 года, в нашей жизни очень много одержимых синдромом величия людей. Куда ни посмотришь – академик, куда ни плюнешь – обязательно гений. Почему бы среди этих академиков всех без исключения академий и неоспоримых гениев всех времен и народов не появиться великому учителю?
Публично, на страницах печати, новоявленный учитель выговаривает своим коллегам-депутатам по Госсовету РТ, как сопливым недотепам-мальчишкам, за то, что они выступают, видимо, не спросясь у него, на сессиях Государственного совета на русском языке («Восточный экспресс», № 14, 2002). Как-то, коснувшись грядущей переписи населения, провоцирует конфликт Татарстана с руководством Башкортостана. Оскорбляет походя татар-кряшен – религия у них не та. Да и сибирские татары, судя по отчету о поездке казанского десанта в Тюмень и Тобольск, были не на шутку раздражены его заявлениями. Раздражены настолько, что кричали в зале: «Кто вас вообще сюда приглашал?» («ВЭ», № 21, 2002).
После этой поездки наш ура-патриот хладнокровно изрекает: «Я пришел к выводу, что слишком стараться с нашей стороны (в отношении сближения с сибирскими татарами – Д.В.) не надо… Потеря сибирских татар не принесет татарам такого уж значительного урона. Что такое сто тысяч человек для семи-восьмимиллионного народа?!»
В сталинские времена в ходу была поговорка: «Незаменимых людей нет». Это не так. Есть незаменимые люди. Наш герой – образцовый пример тому.
Его любят власти. Он их надежный помощник. И сам – власть.
Во времена старого социализма он лет пятнадцать кряду – член Президиума Верховного Совета Татарской автономной советской социалистической республики. В антисоветское время, в эпоху олигархического либерализма этот человек, тоже лет пятнадцать бессменно – член Президиума Государственного Совета Республики Татарстан. Ни коммунистический режим не мог обойтись без него. Ни антикоммунистический не может представить своего существования без этого человека.
Его любит и народ. Народу ведь все равно, у кого слизана комедия «Семь женихов Фирдаус» – у драматурга из Якутии, у адыга или еще кого-то третьего. Лишь бы был повод позубоскалить.
А если кто-то зарится на чужое, экая беда? Ныне все кладут глаз на соседское добро. Передел собственности – слыхали такое? Страна криминализирована насквозь – «от» и «до». Где, скажите, есть земли родимой уголок, в котором бы ни крали и ни грабили? Способность присваивать и усваивать все, что близко лежит, – знак подлинного качества современного человека.
С невольной улыбкой изумления я слежу за эскападами С.Б.
Вот наш учитель, наморщив лоб, делает строгий выговор нынешним коммунистам: «Думаю, что КПРФ должна просить прощения у мира за все то, что коммунисты делали с народом… («Звезда Поволжья», № 47, 2003). Забыл, бедняга, на старости память отшибло, что двадцать с лишним лет сам был ревностным штатным функционером КПСС. Забыл и полагает, что все об этом забыли.
Раз уж такое дело, иди, бывший пламенный коммунист, секретарь партийной организации Союза писателей, делегат ХХVI съезда КПСС, на самую главную площадь города, со всего маху брякнись на коленки на самой ее середке, как Раскольников Федора Достоевского, убивший старуху-процентщи-цу, и кайся, проси прошения у Бога и людей. Не за грехи КПСС. За свои. Хотя бы за то, что проделал с Юнусом Аминовым, Халяфом Гардановым, не платя им даже процентов с позаимствованного.
Да, есть великая вина и у КПСС, с неправедных гонораров у неправедных людей принимала она порой членские взносы. Потому, кстати, и рухнула наземь вместе со страной. Неправедничество, утрата нравственного начала – основа распада государства.
Смешна и горька жизнь!
В газете «Восточный экспресс» я опубликовал статью «Чужие среди своих, или О том, как вернуться в татарскую литературу» (№ 4, 2002). Статья была посвящена дискриминации, которой подвергаются в Казани татарские литераторы, пишущие в силу сложившихся обстоятельств на русском языке. Тональность статьи была спокойной. Я писал о положении, в котором одна группа писателей последовательно, в течение многих лет (а значит, это не случайная ошибка) проводит политику духовного геноцида по отношению к другой группе, и эти проявления геноцида почитает нормой.
По иронии судьбы дело повернулось так, что у целого ряда татарских литераторов, приветствовавших своим голосованием в мае 1989 года меры по нашей депортации из татарской литературы, их дети или внуки, потянувшиеся за прошедшие годы к перу, начали тоже писать по-русски. Отцы голосовали против собственных детей.
Де-факто, пожалуй, где-то с 60-х годов XX столетия татарская литература существуют уже в двух ипостасях – в татароязычном и русскоязычном вариантах, на татарском и русском языках. Любопытен, например, такой факт, что еще в десятых годах XX века мой дядя Адель Кутуй, известный татарский писатель, свое первое стихотворение написал почему-то по-русски. Значит, тенденция, как росток, пробивалась уже тогда. Этому не нужно удивляться, многие развитые литературы мира на рубеже второго и третьего тысячелетий становятся поли- или двуязычными. Вот и у нас количество татарских писателей, пишущих на русском языке, от десятилетия к десятилетию неуклонно увеличивается. Не сомневаюсь, что во второй половине XXI века появятся татарские писатели, которые станут писать на английском, французском или немецком языках. То же самое будет происходить и с литературами других народов. Литературы многих народов будут становиться постепенно полиязычными.
К этому явлению можно относиться по-разному, но, вероятно, это объективный процесс, с которым надо считаться. И процесс этот охватывает разные разделы культуры.
Однако де-юре русскоязычная ветвь татарской культуры, давно существующая де-факто, не признана до сих пор.
Конечная цель моего выступления со статьей была в общем-то проста.
Я считал, что татарская литература – это все мы, вместе взятые. Татары, пишущие на татарском языке. И татары, сочиняющие по-русски (по-английски, по-венгерски…). Татарские литераторы, родившиеся в деревне. И татарские литераторы, сызмала выросшие в городских дворах. Татарские писатели, верящие в Аллаха, или в Иисуса, если они кряшены, и татарские писатели, исповедующие веру в абсолютный атеистический нуль либо, наоборот, в Сверхбога, вестником которого, например, являюсь я в своих книгах. И, возможно, статья была последней моей попыткой настоять на данном тезисе и утвердить его в обществе. Все мы разные теперь и будем очень разными в будущем, но все мы должны быть вместе.
Мог ли здесь учитель нации остаться в стороне? Разумеется, нет.
«Русскоязычные писатели – зигзаг истории» – развернутое интервью в газете «Восточный экспресс» (№ 14, 2002). «Как делается татарский писатель?» – огромная, на всю полосу, обличительная статья в газете «Татарстан яшьлэре» (16.03.2002).
Основные тезисы интервью С.Б.:
«Сам я никогда не нападаю, но защищаюсь страшно. Даже агрессивно. Особенно если это касается моих главных принципов… По мнению Валеева, мы будем писать на английском, французском. Копает, значит, нам могилу? Нет, когда мне наступают на хвост, я начинаю защищаться: почему ты мне такую судьбу предрекаешь?.. Я оптимист. И я буду до конца защищать народ, бороться!.. Поймите, русскоязычные – зигзаг истории. Татарская литература – это мы, а не они».
А вот основной тезис статьи:
«Будучи “неприглаженным” деревенским парнем, я люблю говорить откровенно и открыто. Да, “поносящий” пишущих на русском языке – это я, Салих сын Габдуллы Бурганов. Да, пишущих на других, кроме татарского, языках писателей, я татарскими не считаю!.. И пусть не вымаливают, чтобы их считали татарскими писателями!.. Что сделал Д.Валеев, чтобы им гордился народ? Что написал такого, чтобы душу народа пронзить?.. Разумеется, будут татары, пишущие на разных языках. Только пусть не посягают на нашу тысячелетнюю литературу. Никому не нужные, примазавшись к татарской литературе, в историю хотят войти? На это надеются?! Не выйдет!»
Энергичный слог строгого, но справедливого учителя, не правда ли?
Летая, как неутомимая пчела, над сладкими нивами грузинской, мордовской, башкирской, армянской, бурятской, якутской, молдавской, белорусской и иных земель и весей словесности, напитавшись там в волю «татарским национальным духом» и закончив очередной, возможно, сотый по счету опус о ностальгии новоявленного горожанина по родной земле, классик перелицовочного ремесла в минуту передышки поучает меня.
Однако, моя цель – вовсе не обличение. Я пытаюсь в меру своих сил нарисовать любопытный для меня портрет квази-деятеля, квази-творца, добившегося определенных успехов. Мне кажется, в выбранной мной для портретирования модели проявляются какие-то общие типические черты, характерные для нашего общества на рубеже ХХ-XXI столетий.
В самом деле, в ходу поддельные деньги. Поддельные лекарства мы покупаем в аптеках. Поддельные, фальшивые продукты на рынках, все, куда ни кинь взгляд, – фальшь и подделка. И есть поддельные патриоты. Поддельные творцы.
Однако, продолжим наше кропотливое исследование.
Процитирую для полноты картины заметки стороннего наблюдателя.
Я уже ссылался на неведомого мне И.Абдуллина. Вот еще одна его цитата из «Звезды Поволжья» (№ 8, 2004): «Жаль, что не разглядишь широкого ума, достоинства, воспитанности, грустной боли в устных и письменных выступлениях многоуважаемого Салиха Бурганова. В них больше непоколебимой уверенности в своей правоте, чувства превосходства над всеми, всегда злые интонации и крепкое убеждение, что главный и единственный показатель национальности и самосознания человека – владение своим языком. Эх, если бы это было так!.. Язык объединяет нацию, но отсутствие такой национальной черты, как уважение к людям другой национальности или другого мировоззрения, разделяет даже самих татар. Драматурга окружают все известные человеческие пороки: стремление любой ценой захапать власть, подобострастие перед власть имущими, тщеславие, карьеризм, погоня за материальным богатством. И пишет писатель пьесы, видно, не ради просвещения и воспитания своего народа, а, как сам открыто признает, для денег».
Не будем, впрочем, ничего комментировать и лучше взглянем во внутренний мир нашего героя. У нас есть такая возможность. Посмотрим, каков феномен квази-деятеля, истинного героя нашего времени изнутри.
В № 3 журнала «Татарстан» за 1996 год в «патриотической» публикации Салиха Бурганова «Из дневников», в которой он отмечает факты несправедливого, с его точки зрения, отношения к татарам, читаю: «Когда российский посол в Узбекистане распространил заявление об ущемлении прав русскоязычных, президент Узбекистана официально потребовал от российской стороны подкрепить эти высказывания фактами. В противном случае пригрозил обратиться в суд.
Прочитав об этом, я решил написать о фактах ущемления татар, известных мне самому.
Как-то лет шесть-семь назад ехал я с приятелем в трамвае. Едем и мирно беседуем по-татарски, вдруг какой-то амбал приказывает:
– Эй ты, очкарик, говори человеческим языком.
Я даже не нашелся, что ответить. Я и в самом деле всего лишь очкарик, да и собеседник не богатырь. Замолчали: какой смысл связываться с пьяным».
Да, запугал всех наш герой своим рычанием. Но, оказывается, и рычание – подделка. На поверку – вместо того, чтобы набить морду хаму и выкинуть его из трамвая, два «патриота» трусливо поджимают под себя хвосты и стараются сделаться меньше в размерах. А спустя семь лет, один из них, не выдержав, взывает к общественности: смотрите, татарский народ ущемляют.
А вот наш патриот уже не у себя на родине, в своей столице, а за рубежом.
«В Чехословакии экскурсанты увидели из окна автобуса советских солдат и зааплодировали: наши, наши.
– Тише вы, экскурсоводу не понравится, – попытался я урезонить своих соседок.
– Почему, Салих-абый?
– Страна-то не наша.
Заметив, как омрачилось приветливое доселе миловидное личико молоденькой чешки – нашего экскурсовода, как зажглись в ее глазах злые огоньки, я вновь осознал, кто мы есть для этой страны.
Опишу еще один эпизод, которому я был свидетель.
Помню, объявили свободный день. Сказали: экскурсий не будет, пройдитесь по магазинам, только не в одиночку.
Две девушки-татарки попросили меня составить им компанию: хотели подобрать себе по кожаной куртке. Пошли вместе по пражским улицам. Доходим до магазина – я остаюсь покурить на улице, девушки входят. Предварительно провел с обеими «инструктаж»: быть осмотрительнее, разговаривать между собой только по-татарски, если спросят отвечать, что башкирки.
– Почему, Салих-абый? – не поняли девушки.
– На русских тут косо смотрят, сами видите. О татарах тоже худая слава. Предвзято написанная история представляет нас не в лучшем виде.
Жду. Не выдержав, пошел за ними. Вхожу в магазин и вижу своих девчат в окружении парней. У каждого по куртке, каждый предлагает примерить, старается накинуть свою, а заодно и приобнять, приговаривая: «Чингиз-хан, Чингиз-хан». Парни и меня окружили, повторяя: «Чингиз-хан, Чингиз-хан». А сами показывают большой палец. Дескать, хороши девчонки.
Таковы мои заграничные впечатления. Пока путешествовал, зарекся ездить в чужие земли. Осознавать свое убожество и невозможность от него избавиться – что может быть хуже».
Комплексом неполноценности страдает литератор Салих Бурганов. Чувство ущемленности, как слиток свинца, лежит на дне души, оно генетически задано и программирует, видимо, все поступки в жизни.
Поразительно в самом деле: на наших глазах знаменитый ура-патриот отказывается от своей нации, от общества, в котором вырос, от истории своего древнего народа. Он патологически боится всех: случайного пьяного в казанском трамвае, девочку-экскурсовода в автобусе, продавцов в пражском магазине.
И никто ведь за язык его не тянет, сам все простодушно излагает.
Но, с одной стороны, комплекс неполноценности, а с другой – мания величия, гордыни и упоения собственными успехами.
В газете «Татарстан яшьлэре» от 3 апреля 2004 года встречаю не менее забавное интервью С.Б. под заглавием «Каждая моя копейка – честная».
Брал интервью Равиль Гилемханов. Приведу его с некоторыми сокращениями:
« – Салих-абы, ты, очевидно, знал, что не пройдешь в депутаты по одномандатному округу, поэтому, видимо, так быстро вступил в партию “Единая Россия”?
– Я не первый раз вступаю в партии. Был членом КПСС. Не хочу находиться в стороне от дел, поэтому и вступил в партию.
– Очень уж гладко у тебя получается. И в КПСС, и в “Единую Россию” по своему желанию… К партиям ты оказался неравнодушен.
– А что такое партия? Мы на нее смотрим как на ступеньку, по которой поднимаешься к власти. Во всем мире так. Единомышленники собираются, создают партию и начинают бороться за власть. В нашей республике через “Единую Россию” легче избраться депутатом в Госсовет. Конечно, во власть можно пройти и через одномандатный округ, но это – путь обходной.
– Не думал, Салих-абый, что ты такой карьерист.
– А что? Я на партию смотрю только как на возможность быть избранным и, таким образом, занять свое место во власти.
– Салих-абы, а как ты думаешь, об этих твоих откровениях, как у нас говорят, что скажет деревенский народ?.. Депутатство тебе до такой степени нужно? Или, если у тебя в кармане нет мандата, ты и писать не сможешь? Добро людям делать не сможешь?
– Есть три причины работы моей в политике. Во-первых, мне нужна трибуна, чтобы высказывать свои взгляды, мысли. А самый близкий путь к трибуне – депутатский мандат. Во-вторых, я – очень активный человек, поэтому не хочу выпадать из телеги жизни, мне нужно всегда держать себя в форме. В-третьих, я в уме держу татарский народ – мое слово нужно народу. А поскольку мое слово ему нужно, я обязан быть в парламенте.
– Я тоже не противник общей политики, считаю себя вашим единомышленником. Но когда я обратился к тебе: «Салих-абы, не вступить ли и мне в “Единую Россию”?, – ты мне ответил: “Нет, пока не вступай”. Как это можно понять?
– Я тебе велел не торопиться. Если бы не предстояли выборы в Государственный совет, и я бы не вступил в нее. Партия еще только-только образовалась. По-настоящему не успела показать себя в делах. Поэтому, если бы не был нацелен на депутатство, то тоже подумал бы – вступать или нет. Но у меня не было времени на раздумья. А у тебя это время есть.
– Во вновь избранном парламенте много генеральных директоров, местных олигархов, вряд ли это нравится народу?.. И извини, ты ведь тоже, кажется, входишь в число богачей? В прошлом году твои доходы составили более миллиона рублей.
– Богач – это несколько другое понятие. Когда у одного латиноамериканского писателя спросили: “Вы богаты?” – он ответил: “Нет, я не богат, но деньги у меня есть”. Я тоже не безденежный человек. И полно людей, которые считают мои деньги. Сколько было восклицаний “Ах-ох!”, когда из газет стало известно о моих доходах. Для меня же эти деньги не велики. Я считаю, что способен заработать еще больше. Каждая моя копейка заработана честно. Моя мама всегда говорила мне: “Кто тебя накормит? Работай, работай”. Я всю жизнь работал. И никогда не хвалю людей за бедность. Я прощаю бедность больным, увечным, немощным от старости, только-только вступающим в жизнь. Но бедных здоровых людей, несчастненьких я не понимаю и не люблю. Однажды, еще в советское время один мой земляк из родной деревни, любитель выпить, как-то сказал мне: “Тебе хорошо, ты, заболев, ложишься в обкомовскую больницу, а нас туда и близко не подпускают”. “У каждого свои преимущества, – ответил я ему. – Вот ты выпиваешь полный стакан и с блаженством засыпаешь на траве в каком-нибудь городском саду. А у меня такой радости нет. Мне нужно деньги зарабатывать. Так что все радости враз не приходят”. Я – денежный человек, но никогда не поклонялся деньгам. Всю жизнь работаю и, спасибо, люди видят, что свою работу я считаю своим счастьем.
– Но, Салих-абы, есть сколько угодно талантливых, любящих труд людей, не ты один такой, но далеко не у всех ценят их труд. Счастливые люди редки.
– Значит, они не могут получить заработанного, значит, у них нет таких способностей. А у меня такие способности есть. Люблю получать заработанное мной сполна.
– Но ведь есть и такие, которые эти твои способности оценивают иначе.
– Не хотел говорить на эту тему, но скажу. Некий Абдуллаянов из Набережных Челнов написал президенту Путину письмо. Якобы дочь Бурганова держит винный магазин, спаивает народ, а сам Салих Бурганов драматург средней руки, живет краденым… Клеветы я не боюсь. Ее кто боится? Тот, у кого хоть немного штаны мокрые.
– Хотя и неловко, однако спрошу. Вот ты говоришь, что зарабатываешь много денег. Куда же ты деваешь эти деньги? Вроде одеваешься ты обыкновенно и сверхшикарной машины у тебя нет?
– Я люблю строить дома. Добываю деньги и дом строю. Мне приятно их строить. Я не дрожу над заработанными деньгами и не коплю их. Слава Богу, правительство видит мой труд. Вот и хорошую квартиру дали в элитном доме. Я считаю, что я всего этого достоин».
Торговец домами, владелец сети продуктовых магазинов так открыт и простодушен в своем интервью и так самовлюблен, что не замечает даже, что разоблачает сам себя. Покоряет его откровенность. Она, как у младенца, который еще сучит ножками и которому все можно. Младенец ведь считает, что весь мир принадлежит исключительно ему.
В сущности перед нами – надутый, сердитый, требовательный ребенок. Он еще так и не вышел из ранней поры детства. Обратите внимание на упоминание о некое Абдуллаянове из Набережных Челнов, который считает С.Б. драматургом средней руки, живущем краденым. Значит, слухи о такой мании нашего героя распространились довольно широко и среди народа. Но по сути это тоже совершенно ребячья черта. Ребенок видит рядом с собой красивую раскрашенную игрушку и тут же тянет к ней руку, криком крича: «Моя! Моя!» Так же поступает и наш литератор. В его сознании нет различения между «моим» и «чужим» или «другим». Все вокруг – мое.
В 2005 году в Татарском книжном издательстве вышла книга Марселя Галиева «Рух». На стр. 405 автор с некоторой долей восхищения пишет о благословении, полученным в свое время нашим героем от своего отца: «До сих пор он с любовью вспоминает слова отца, сказанные ему еще в детстве – “Если даже станешь, сынок, вором, не будь карманником, а уж сразу бери выше: грабь банки! Неудачники под копытами остаются, а ты всегда будь на коне!” Это благословение отца, – добавляет автор книги Марсель Галиев, – дает Салиху Бурганову силы и вдохновение и в обыденной жизни, и перед чистым листом бумаги…»
Хоть смейся, хоть плачь.
Здесь – интересное поле работы для психолога.
Любопытны откровения и политического характера. О каких убеждениях может идти речь? Сегодня выгодно числиться коммунистом, станем коммунистами. На дворе такая погода, что пахнет нацизмом, будем нацистами. Но, оказывается, пришло время либерализма? Зачем дело стало? С сегодняшнего утра я – либерал, демократ и рыночник, никаких пожизненных убеждений быть не должно. Главное – деньги и власть. Убеждения, идеалы – для дураков. Идеалы как одеяло – если холодно и откуда-то дует, надо менять идеалы. В XXI веке постоянство в идеалах – отживший анахронизм. Быть верным им – не модно.
Словом, от тяжелого нокаута, произведенного публикаций в журнале «Мирас» трагикомедии Юнуса Аминова, человек, как видим, совершенно оправился. Сознание работает четко. Туман в голове и чувство растерянности исчезли. Человек, любимый властью и народом, снова в бою. И сам готов нокаутировать любого.
Мир принадлежит ему. Это чудесная игрушка, которую надо прочно и цепко держать в своих руках.
Пришла пора сказать несколько слов, пожалуй, и о нашем с ним двойничестве. Это уже комическое ответвление сюжета.
В 1997 году известный прозаик и драматург Рабит Батулла издал в Казани на татарском языке книгу под названием «Курьезы». Это – россыпь разных смешных историй, случившихся с писателями, художниками, актерами.
Вот – одна из них, записанная автором со слов самого Салиха Бурганова. Помечена эта запись 26 декабря 1984 года.
Сотрудница Министерства культуры PCФCP Любовь Адольфовна Любавина, пишет Батулла, деловые встречи с провинциальными драматургами любила проводить в престижных ресторанах. А может быть, некоторые провинциальные драматурги предпочитали устраивать свои дела в злачных местах. Салих Бурганов также привел Любавину в ресторан. Дама заказывала только самые дорогие блюда, а свою сумку наполняла конфетами лучших сортов.
Наконец, остановившись и слегка обомлев от выпитого коньяка, обратилась к Бургaнову:
– Милый Диас!
Салих вежливо промолчал. Немного посидев, женщина вновь обратилась к нему:
– Ох, милый Диасик, закажи еще кофе с коньяком!
Салих Бурганов, побагровев, как красный революционный флаг, заказывает кофе, коньяк и говорит:
– Я не Диас, а Салих.
Пиршество продолжается, женщина вновь обращается к нему:
– Ах, милый Диас…
– Любовь Адольфовна! – выходит из себя помрачневший Бурганов. – Я вам уже в десятый раз говорю: я не Диас. У меня с этим человеком нет ничего общего. Я – Салих!
Женщина, вдруг словно очнувшись, долго с недоумением глядит на него и произносит:
– Ах, Диасик, какой же ты глупый!
В чем же дело? Рабит Батулла не пояснил этого. А дело в том, что мы с Салихом Бургановым очень похожи внешне друг на друга, а в иные годы и месяцы были схожи друг с другом чрезвычайно. Бедная Любовь Любавина была совершенно уверена, что сидит за ресторанным столиком со мной. Представляю состояние С.Б., когда он понял это. Не знаю, поняла ли Любавина до конца суть происходящего? Или осталась в полной уверенности, что ее собеседник за столом ресторана в ЦДЛ молотит что-то несусветное по пьяни? Скорее всего, так.
Я смотрю на портрет своего двойника, напечатанный в газете. Те же черные усы, что и у меня. И какие-то до странности одинаковые усы. Губы тоже толстые, особенно нижняя. Более или менее одинаковые носы. По краям лба – он у меня только пошире, – похожие залысины. Да и волосы на голове распределяются похоже. Зачес назад и вместе с тем несколько в бок. Наконец, одна и та же модель очков на носу. Похожие уши с мясистыми мочками. Оба смотрим собеседнику прямо в глаза.
Общий корпус тела, разворот плеч, рисунок шеи тоже до странности напоминают друг друга. Оба среднего роста. Пиджаки сидят на нас одинаково мешковато. Естественно, не мудрено нас и перепутать, правда, есть и отличия. Я более смугл. И, кажется, общий облик моего двойника более примитивен, а выражение лица, несомненно, носит несколько жестокий характер. Мое лицо, пожалуй, поинтеллигентнее – арабского или латиноамериканского типа, меня не раз посторонние принимали за араба или испанца. Но все это – оттенки, нюансы. В целом же сходство, пусть, возможно, и несколько карикатурное, не всегда, но в иные времена особенно, бывало разительным.
Все это порождало порой разнообразные комические ситуации.
Представьте двух писателей, известность которых в Казани достигает примерно одного уровня, а взаимное неприятие друг друга – высокой планки. Случалось, когда на улице незнакомые люди обращались ко мне: «Салих-абы!» Бывали, видимо, и противоположные случаи, когда люди окликали и моего двойника: «Диас Назихович!»
Меня эти ситуации, откровенно говоря, смешили. Я отделывался какой-нибудь шуткой. Мой же двойник в таких случаях, похоже, свирепел.
Однажды мой знакомый обратился ко мне с обидой:
– Зову тебя! А ты со злобой что-то бормочешь и мимо-мимо чешешь!
– Да это был не я, а, видимо, мой двойник. Извини, пожалуйста, этого невежу. К тем, кто обращается ко мне «Салих-абы», я отношусь вежливо, – объяснял я.
Совсем недавно журналистка Елена Чepняева – она иногда забегает ко мне – звонит вдруг по телефону:
– Диас Назихович, купила для вас пять номеров газеты «Татарские края». Там, на первой полосе, снимок, где вы изображены с группой писателей и художников на фоне Кремля. Я вам завтра принесу эти номера!
– Приходи. Только пяти номеров не нужно. Принеси один.
Приходит. Приносит, конечно, пять номеров газеты «Татарские края». Со снимком на первой полосе.
– Ну, и где же я? Что-то не вижу себя, – улыбаюсь я. – Видишь, в тексте нет даже и моей фамилии.
– Да вот же вы, вот!.. Действительно, вашей фамилии нет. Наверное, забыли упомянуть… Бурганов? – женщина растеряна. – Так это вы или не вы?
Припоминается и другая история.
Однажды я давал интервью какому-то вновь возникшему казанскому журналу. Это была пора, когда такие журналы внезапно возникали и так же внезапно, через один или два номера, исчезали.
На следующий день после прихода журналиста ко мне домой на машине приехал фотокорреспондент. Для интервью ему поручили сделать снимок. Мы посидели, выпили по чашке чая с печеньем, о чем-то хорошо поговорили. Я подарил ему на память одну из своих книжек. Прошла неделя, из своего почтового ящика я вынул пачку фотографий. Штук десять-двенадцать. Однако на снимках были изображены мой двойник, его жена актриса, их дочка или внучка. Разнообразные семейные сцены. Снимки были хорошие. Сделаны мастером, вероятно, фотокорр решил отплатить мне за книгу ответной любезностью.
Черт возьми, думал я, неужели даже наметанный глаз фотографа не может различить нас? Почему-то вдруг впервые стало неприятно.
Но обычно, когда лицо С.Б. иногда мелькало на экране телевизора и моя жена кричала: «Смотри, твой двойник!» – мы с ней оба почему-то веселились. Нас забавляло это двойничество.
Правда, когда я прочел в «Курьезах» Рабита Батуллы про эпизод с Любовью Любавиной, я, честно говоря, слегка огорчился. Любовь Любавина – жеманная, немолодая уже к тому времени еврейка с вечно фальшивой улыбкой на напудренном лице и с заметными черными усиками над верхней губой, была вовсе не в моем вкусе. Но я зримо представил, как она сидела за богато накрытым столом в ресторане Центрального дома литераторов в полной уверенности, что сидит со мной.
– Ах, милый Диасик…
Я люблю и всегда любил женщин. Но я никогда, ни разу в жизни, не обхаживал кого-либо из них со специальной целью, дабы использовать их служебные возможности, их должностное положение. В женщинах меня волновали их красота, очарование, вздымавшаяся грудь с вдруг проклюнувшимся сквозь платье твердым бугорком соска, длина и ровная, сводящая с ума белизна их бедер… Причем здесь должностное положение? Да будь эта чудесная женщина продавщицей магазина или медсестрой из поликлиники!..
И все же Любовь Любавина, несмотря на абсолютно равнодушное мое отношение к ней, отсутствие каких-либо связей в прошлом, в минуту встречи с моим двойником являлась представительницей женского мира, который имел для меня всегда неизмеримо более важную ценность, чем мужской. И мне стало почему-то неприятно сознавать, что С.Б. невольно подверг дискредитации меня не только перед Любавиной, в частности, но и перед этим женским миром вообще.
Не знаю уж, чем закончилось это свидание немолодой, перезрелой жеманной московской чиновницы с усиками с моим двойником. Только ли рестораном или было какое–то продолжение… Рабит Батулла об этом не пишет.
– Ах, милый Диасик!..
«И перед женщинами меня уронил», – иронично думал я, смеясь уже над самим собой.
Но мой двойник-антипод в одном был прав: несмотря на некоторое внешнее сходство, у нас с ним никогда не было и не могло быть ничего общего. Ни в чем.
«Думай о себе, – свысока поучал меня учитель нации в своем интервью в “Восточном экспрессе” (№ 14, 2002). – Кем ты являешься и кем ты останешься в памяти народа».
Недавно я услышал о новой потрясающей истории. Некий стихотворец З. украл сюжет рассказа у прозаика и драматурга З.З., причем сюжет этот был, говорят, даже обнародован то ли в журнале, то ли в книге. З.З. – из породы крикунов, скандалистов. Тем не менее искушение у стихотворца З., вероятно, возобладало над страхом разоблачения.
В театре, где, кажется, готовится постановка пьесы с украденным сюжетом, обеспокоенному З.З. сказали:
– Не волнуйтесь. Ничего особенного. В театре такое случается.
Вероятно, «такое» в театре – ныне уже типичная норма.
Прежде, однако, даже в криминальном мире существовала своеобразная этика. Не кради там, где живешь. Не кради там, где работаешь. Не кради у своих.
Теперь, видимо, жизнь разворошена и больна настолько, что полностью нарушена и этическая норма. Никаких понятий нравственности на данном историческом отрезке времени не существует. Все безнравственное оправдано изначально. Высшие ценности потеряли всякий смысл. «Руки неподаваемый» литератор – в героях дня, в числе явно успешных людей. Читаю в газетах: «наш Толстой», «живой классик».
Таковы, увы, реалии. Среди таких типажей, среди людей подобного сорта пришлось жить. Вся жизнь прошла и проходит рядом с ними. Квази-литераторы, квази-политики, квази-деятели – плоть от плоти невероятной квази-действительности, порождающей их…
Взятый мной сюжет следует, пожалуй, закольцевать.
Вернусь к началу очерка. К статистике дуэлей в Италии в 1889 году. Из 538 дравшихся тогда на дуэли было 64 адвоката и 63 студента. Учителей насчитывалось 22 человека, депутатов – 14, инженеров – 13, а также 3 чиновника, 3 банкира и 3 актера. Впереди среди дуэлянтов шли, однако, офицеры и литераторы – 165 и 156 соответственно. Приходится констатировать: традиции распрей в литературной среде за столетие с лишним не заглохли. Формы соперничества, к сожалению, изменились.
2004