Василий Галин Запретная политэкономия Революция по-русски

Вид материала

Документы

Содержание Кадеты, или «Кризис русского либерализма». Социалистическая интеллигенция Социальная структура общества в Число государственных служащих в 1900—1918 гг.

Подобный материал:

• Василий Галин Запретная политэкономия красное и белое, 10149.29kb.
• Контрольная работа №1 по дисциплине «Политэкономия», 358.97kb.
• Н. В. Рябинина читаем а. П. Чехова по-русски…, 2062.63kb.
• Протопресвитер Василий Зеньковский пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.), 3241.38kb.
• -, 388.72kb.
• Конспект лекций по дисциплине "политэкономия" для студентов 050107 заочной формы обучения, 908.57kb.
• Темы курсовых работ по-русски и по-английски (с указанием номера курса); фио научного, 17.99kb.
• Английская революция XVII в. Основные этапы и законодательство. Протекторат Кромвеля., 146.25kb.
• Лекция 14. Кейнсианство и его эволюция «Кейнсианская революция», 259.32kb.
• Культура Древней Руси. Литовско-московское соперничество и решение, 33.56kb.

Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать! В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения — нам нужна великая Россия!» «Пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он находится насильно в тисках общины — он останется рабом, и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы». «Итак, на очереди главная задача — укрепить низы. В них вся сила страны. Их более ста миллионов! Будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте, и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и всем миром. Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа — вот девиз для всех нас, русских! Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!»⁹¹² Но России столько_лет мира в XX веке никто не дал...

209

Русское общество оставалось общинным, интеллигентский прозападный индивидуализм вступал с ним в непримиримое смертельное противоречие. Гершензон в «Вехах» в то время писал: «Мы не люди, а калеки, сонмище больных, изолированных в родной стране, — вот, что такое русская интеллигенция... Мы для него (народа) не грабители, как свой брат деревенский кулак, мы для него даже не просто чужие, как турок или француз; он видит наше человеческое и именно русское обличье, но не чувствует нашей человеческой души и поэтому ненавидит нас страстно... Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом — бояться мы его должны пуще всех козней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами ограждает нас от ярости народной».

К XX веку, с утверждением капитализма в России, политические течения отечественной интеллигенции приобретают окончательные черты и разделяются на два противоборствующих лагеря — либеральный и социалистический.


Кадеты, или «Кризис русского либерализма».


Становление либеральных партий началось с издания в июле 1902 г. в Штутгарте нелегального журнала «Освобождение», редактором которого был известный философ, «легальный марксист» П. Струве. В 1903 г. возникли две организации — Союз освобождения и Союз земцев-конституционалистов. В октябре 1904 г. Союз освобождения начал «агитацию за образование союзов адвокатов, инженеров, профессоров, писателей и других лиц либеральных профессий» и их объединение «с бюро земских и городских деятелей — в единый Союз союзов. За отсутствием деления общества на политические партии мысль организовать его по профессиям была очень удачна»⁹¹³, — отмечал П. Милюков. Однако Союз отказался идти в русле либерального движения. П. Милюков, которого уже в июле сместили с поста председателя, сравнивал кадетов с курицей, которая высидела утят. Он жаловался в воспоминаниях: «Я не предвидел, что очень скоро мне самому придется отойти от Союза союзов, когда он послушно пойдет за ленинской линией».

На волне первой русской революции в октябре 1905 г. либеральные силы создали свою партию. Кадеты считали себя партией «внеклассовой» и отвергали идею социальной революции, хотя и признавали возможность в крайнем случае революции политической. В январе 1906 г., к названию партии было прибавлено: Партия народной свободы⁹¹⁴. «К весне 1906 г. по всей России возникло более 360 комитетов разного уровня партии кадетов, в ней насчитывалось около 70 тыс. членов. Они создали обширную прессу — до 70 центральных и местных газет

210

и журналов, много партийных клубов и кружков. По интенсивности пропаганды и качеству ораторов им не было равных — кадеты распространяли бесплатные брошюры, расклеивали плакаты, снимали для избирательных собраний хорошие помещения, куда стекались по нескольку тысяч человек»⁹¹⁵. Главным лозунгом либеральной интеллигенции провозглашалось: «Борьба за политическое освобождение России на началах демократизма»⁹¹⁶. Цель партии осталась неизменной с времен Союза освобождения: «Считая политическую свободу даже в самых ее минимальных пределах совершенно несовместимой с абсолютным характером русской монархии, Союз будет добиваться прежде всего уничтожения самодержавия и установления в России конституционного режима»*.

Наиболее полную характеристику кадетам дал С. Кара-Мурза: «Прежде всего все они были до мозга костей интеллигентами, даже интеллектуалами: полуполитическими деятелями, полупрофессорами. Настоящий кадет выглядел, да и в глубине своей был, человеком хорошо образованным, человеком с хорошими теоретическими познаниями по части истории страны, Европы, мира... Они превосходно разбирались в политике Древнего Рима, в эпохе Кромвеля... Они были до предела «подкованными» во всем, что касалось прошлого — далекого и близкого. Но у них не было ни малейшего представления о реальных закономерностях современной жизни...» Они были приверженцами самой благородной демократии и рыночной экономики, не запятнали себя ни терроризмом, ни крутыми революционными мерами. Кадеты были интеллектуальной «партией мнения». Они имели в своих рядах многих видных философов и экономистов, ученых и публицистов»⁹¹⁷.

Причины того, что кадеты не имели «ни малейшего представления» о законах развития общества, заключались:

— во-первых, в подражательном характере политических движений в России, не имевших связи с реальной материальной жизнью;

— во-вторых, ограниченные возможности для самореализации и достойного самообеспечения в экономической сфере толкали интеллигенцию в область искусства, культуры и политической борьбы, что еще больше отрывало интеллигенцию от материальных основ существования общества. Этот факт отмечали практически все наблюдатели. Так, Пришвин писал: «Господствующее миросозерцание широких масс рабочих, учителей и т.д. — материалистическое, марксистское. А мы — кто

* Кадеты разрабатывали два проекта конституции — «проект Струве» и «проект Муромцева», которые обсуждались с виднейшими западными правоведами, включая М. Вебера. Более умеренный, напоминающий германскую конституционную систему проект Муромцева был «в принципе» принят земским съездом в июле 1905 г. и опубликован в газете «Русские ведомости» вместе с проектом избирательного закона. (С. Кара-Мурза... С. 98.)

211

против этого? — высшая интеллигенция, напитались мистицизмом, прагматизмом, анархизмом, религиозным исканием... оккультисты, хлысты, декаденты, романтики. Марксизм — а как это назвать одним словом и что это?..»⁹¹⁸ К. Победоносцев говорил министру внутренних дел Плеве: «Интеллигенция — часть русского общества, восторженно воспринимающая всякую идею, всякий факт, даже слух, направленный к дискредитированию государственной власти; ко всему же остальному в жизни страны она равнодушна». «Смотря на вопросы воспитания и дисциплины как на лишний балласт, люди науки в то же время поощряли стремление зеленой молодежи принимать участие в политической жизни государства...»⁹¹⁹ Шульгин приводил пример рассуждения немцев в Первой мировой войне: «Как?! Эти ничтожные русские получают 35 пудов зерна с десятины?.. Это просто стыдно. О, мы научим их, как обращаться с такой драгоценностью, как русский чернозем! К тому же, если мы объявим им войну, у них сейчас же будет революция. Ведь их культурный класс может только петь, танцевать, писать стихи... и бросать бомбы...»⁹²⁰ Отец С. Булгаков в «Вехах» указывал: «У нас при таком обилии героев так мало просто порядочных, дисциплинированных, трудоспособных людей... Для русской интеллигенции предстоит медленный трудный путь перевоспитания личности, на котором нет скачков, нет катаклизмов и побеждает лишь упорная самодисциплина»⁹²¹.

— была и третья причина: либералы не хотели знать законов развития и не признавали их, поскольку они прямо противоречили декларируемым ими лозунгам. Чернышевский отмечал в 1858 г.: «Либералов совершенно несправедливо смешивают с демократами... Демократ из всех политических учреждений непримиримо враждебен только аристократии, либерал почти всегда находит, что при известной степени аристократизма общество может достичь либерального устройства. Поэтому либералы обыкновенно питают к демократам смертельную неприязнь... Либерализм может казаться привлекательным для человека, избавленного счастливою судьбою от материальной нужды...» Либерал понимает свободу формально — в разрешении, в отсутствии юридического запрещения, он «не хочет понять, что юридическое разрешение для человека имеет цену только тогда, когда у человека есть материальные средства пользоваться этим разрешением»⁹²². Т.е. либерализм есть не что иное, как идеология новой формы аристократии эпохи капитализма, удержаться у власти она может только опираясь на всю мощь подавления государственной системы. Разрушение этой машины ставит их на край пропасти...

Пример тому давала очередная французская революция 1848 г. Герцен в работе «С того берега» писал: «Либералы долго играли, шутили с идеей революции и дошутились до 24 февраля. Народный ураган поставил их на вершину колокольни и указал им, куда они идут и куда ве-

212

дут других; посмотревши на пропасть, открывшуюся перед их глазами, они побледнели; они увидели, что не только то падает, что они считали за предрассудок, но и все остальное, что они считали за вечное истинное; они до того перепугались, что одни уцепились за падающие стены, другие остановились кающимися на полдороге и стали клясться всем прохожим, что они этого не хотели. Вот отчего люди, провозгласившие республику, сделались палачами свободы, вот отчего либеральные имена, звучавшие в ушах наших двадцать лет, являются ретроградными депутатами, изменниками, инквизиторами. Они хотят свободы, даже республики в известном круге, литературно образованном. За пределами своего круга они становятся консерваторами... Либералы всех стран, со времени Реставрации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства во имя равенства, во имя слез несчастного, во имя голода неимущего; они радовались, гоняя до упаду министров, от которых требовали неудобоисполнимого, они радовались, когда одна феодальная подставка падала за другой, и до того увлекшись наконец, что перешли собственные желания. Они опомнились, когда из-за полуразрушенных стен явился не в книгах, не в парламентской болтовне, не в филантропических разглагольствованиях, а на самом деле пролетарий, работник с топором и черными руками, голодный и едва одетый рубищем... Либералы удивились дерзости и неблагодарности работника, взяли приступом улицы Парижа, покрыли их трупами и спрятались от брата за штыками осадного положения, спасая цивилизацию и порядок!»

Аналогичный пример демонстрировала Первая русская революция 1905 г. По словам Витте: «...Аристократический либерализм улетучился сейчас, как только встретился с либерализмом голодного желудка русского народа. Вообще после демократического освобождения в 60-х годах русского народа... между высшим сословием Российской империи появился в большой дозе западный либерализм. Этот либерализм выражался в мечтах о конституции, т.е. ограничении прав самодержавного государя императора, но в ограничении для кого? для нас, господ дворян. Когда же увидели, что в России, кроме монарха и дворян, есть еще народ, который также мечтает об ограничении, но не столько монарха, как правящего класса, то дворянский либерализм сразу испарился»⁹²³. Об одном из лидеров буржуазной партии октябристов Витте писал: «г. Гучков... исповедовал те же идеи, был обуян теми же страстями, а как только он увидал народного "зверя", как только почуял, что, мол, игру, затеянную в "свободы", народ поймет по-своему, и именно, прежде всего, пожелает свободы не умирать с голода, не быть битым плетьми и иметь равную для всех справедливость, то в нем, Гучкове, сейчас же заговорила "аршинная" душа, и он сейчас же начал проповедовать: государя ограничить надо не для народа, а для нас, ничтожной кучки русских дворян и буржуа-аршинников определенного колера»⁹²⁴.

213

Но воспоминания о Первой русской революции скоро забылись, и кадеты снова вернулись к старому. В. Розанов писал: «Весь тон "господ Родичевых" (имеется в виду один из главных кадетских лидеров. — В.К) вышел в «господа России»... Так в этом тоне всегда и говорили... У них не было России-Матери... а была — служанка Россия, обязанная бегать у них на побегушках, а когда она не торопилась, они выходили из себя и даже вредительствовали ей» .

Тем не менее урок из Первой революции кадеты все же извлекли — необходимость опоры на массы. А для этого сама либеральная идеология кадетов должна была претерпеть изменения и сблизиться с общинным духом народа. Вебер в этой связи признавая, «что кадеты являются истинными западниками... вскользь отмечает, что сам идеал свободы кадетов в глубине своей отличен от либерального западного идеала. У кадетов он вытекает из идеала справедливости, который имеет у них абсолютный приоритет и вдохновлен верой в этически-религиозную оригинальность политической миссии русского народа. Это, по словам Вебера, есть «этически ориентированная демократия», которая отрицает «этику успеха» и не признает ценность чего бы то ни было этически нейтрального. Иными словами, и кадеты в глубине своей исходили из идеала традиционного, а не западного общества»⁹²⁶. Как следствие, утверждал М. Вебер, кадеты прокладывали дорогу как раз тем устремлениям, что устраняли их самих с политической арены. Так что кадетам, по его мнению, ничего другого не оставалось, кроме как надеяться, что их враг — царское правительство — не допустит реформы, за которую они боролись.

С другой стороны, кадеты оставались западниками. Они не сливались с народом. По словам министра внутренних дел России П. Дурново, «за нашей оппозицией (имелись в виду думские либералы. — В.К.) нет никого, у нее нет поддержки в народе... наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет»⁹²⁷. Аналогичного мнения был и Н. Бердяев: «Либеральное движение было связано с Государственной Думой и кадетской партией. Но оно не имело опоры в народных массах и лишено было вдохновляющих идей»⁹²⁸.

В своей политической работе кадеты, по словам Ленина, рассчитывали «на массы как на пьедестал своих успехов, своего господства». По его мнению вне союза с «левыми» кадеты не только не имели бы связи с массами, но и не являлись сколько-нибудь серьезным претендентами на власть. «Партия кадетов — эфемерная, безжизненная партия..., — писал Ленин. — Кадеты не партия, а симптом. Это не политическая сила, а пена, которая получается от столкновения более или менее уравновешивающих друг друга борющихся сил. Они соединяют в себе поистине лебедя, рака и щуку — болтливую, чванную, самодовольную, ограниченную, трусливую буржуазную интеллигенцию, контрреволюционно-

214

го помещика, желающего за сходную цену откупиться от революции, и, наконец, твердого, хозяйственного, экономного и прижимистого мелкого буржуа. Эта партия не хочет и не может сколько-нибудь прочно властвовать в буржуазном обществе вообще, не хочет и не может вести по какому-нибудь определенному пути буржуазно-демократическую революцию... Кадеты — партия мечтаний о беленьком, чистеньком, упорядоченном, "идеальном" буржуазном обществе»⁹²⁹.

Претензии кадетов на власть в I и II-й Думах, по мнению В. Герье, не имели «теоретических и юридических оснований», он предупреждал, что формирование кадетского кабинета было бы «роковою ошибкою». Поскольку кадеты могут считать себя представителями большинства в Государственной Думе лишь при условии поддержки ее группами, решительно враждебными всякой конституционной монархии»; к тому же «ей удалось выйти из избирательной борьбы с значительным количеством голосов лишь благодаря выставленным в ее программе обещаниям избирателям, которые она на самом деле не в состоянии была бы осуществить». Во-вторых, в России с ее географической обширностью и этнографическим составом, «всякое партийное правительство только ухудшило бы дело: в руках крайних партий оно повело бы даже невольно к поощрению иллюзий, к еще большему разгару страстей и содействовало бы всеобщему разложению...»⁹³⁰


Социалистическая интеллигенция


Если либеральные партии опирались в основном на высшие и имущие классы, то социалистические — на образованные низшие и неимущие слои общества. Основным представителем этих слоев было студенчество. М. Покровский отмечал: «Молодое поколение» — русское революционное студенчество 1861 г., происходившее в основном из бедных классов, имело остро социальную направленность». Министром народного просвещения был поставлен тогда моряк николаевских времен гр. Путятин, главными принципами которого были дисциплина и аристократизм. Он сократил бесплатный прием в Московский университет почти в десять раз. Полицейские порядки Путятина привели в 1861 г. к первым студенческим волнениям, потребовавшим для усмирения вооруженной силы. «Впервые со времен Пестеля произнесено, а напечатано вообще впервые на Руси слово республика. Впервые зазвучали требования социальной революции...» «Студенческая среда представляла как нельзя более благоприятный элемент для распространения социалистического учения», — отмечал М. Покровский. «Мы были бедны, едва-едва перебивались; но в то время студент почти гордился бедностью», — вспоминал современник о быте киевских студентов конца 1860-х годов»⁹³¹. Индивидуализм российской социально ориентирован-

215

ной интеллигенции был основан не на философии материального успеха, как на Западе, а на принципах служения обществу*.

Создание социалистических партий в XX веке началось с образования в 1901-1902 гг. из ряда подпольных групп, остатков разгромленной в 1881 г. «Народной воли», партии социалистов-революционеров (эсеров). Они считали себя наследниками революционных народников и тяготели к философии боевого действия. Выдающийся народник Н. Михайловский обосновывал право террора тем, что «Дюринг, обосновавший теорию справедливости на чувстве мести, здорового возмездия, гораздо больше подходит к современной русской действительности, чем Маркс, который изучает явления только объективно и не обладает достаточно боевым темпераментом, чтобы понимать условия русской политической борьбы»⁹³². М. Покровский объясняет террористическую тактику революционеров той поры ограниченностью их материальных ресурсов, что позволяло осуществлять только самые дешевые способы борьбы — террористические. Он отмечал: «Слабость сил революционеров вела к террору»⁹³³. Революционный радикализм эсеров достался им в наследство от народовольцев, лидер которых Желябов утверждал, что «история движется ужасно тихо, надо ее подталкивать. Иначе вырождение нации наступит раньше, чем опомнятся либералы и возьмутся за дело»⁴³⁴. Террор был жестом отчаяния, ответом на радикализм власти и, как следствие, на полную невозможность изменить мир другим путем.

Эсеры и террористы находили полное понимание и поддержку в либеральной среде. Она всегда и везде вставала на их защиту. Бушков приводит множество примеров тому. Так, например, «14 мая 1906 г. в Севастополе брошена бомба в коменданта города генерала Неплюева. Генерал уцелел, но погибли восемь случайных прохожих, несколько десятков человек ранены. Но депутаты Государственной думы публично именуют суд над схваченными на месте преступления бомбистами «кровопролитием»»⁹³⁵. Во время революции 1905-1907 гг. и перед ней эсеры совершили 263 крупных террористических акта, в результате которых погибли 2 министра, 33 губернатора, 7 генералов и т.д.⁹³⁶ В то время партия насчитывала 63 тыс. членов (всех социал-демократов было тогда около 150 тыс.).

М. Пришвин в марте 1917 г. в своем дневнике давал сравнительную оценку эсерам и социал-демократам: «Эсеры малосознательны, в своем поведении подчиняются чувству, и это их приближает к стихии, где нет

* В среде творческой либеральной интеллигенции философия была радикально противоположной — основанной на собственной исключительности. Эта фи. софия подразумевала, что не творческая интеллигенция служит народу, а наоборот, народ должен прислуживать ей.

216

добра и зла. Социал-демократы происходят от немцев, от них они научились действовать с умом, с расчетом. Жестоки в мыслях, на практике они мало убивают. Эсеры, мягкие и чувствительные, пользуются террором и обдуманным убийством. Эсерство направлено больше на царизм, чем на с-дечество»⁹³⁷. Программа эсеров была развитием программы народовольцев и совмещала в себе черты веяний с Запада с поиском особого исторического пути России. Несовместимость феодальных традиций с духом капитализма их при этом мало смущала. Для эсеров конечной целью было не столько новое будущее, сколько непосредственно сама революция, которая, по их мнению, должна была принести освобождение угнетенным народным силам.

Мировоззрение социал-демократических партий, в отличие от эсеров, строилось на материалистической базе. К ее основателям в России можно отнести Чернышевского и Герцена. Они делали ставку не на личный террор, а на пропаганду, подталкивающую социальное развитие общества по мере его экономического прогресса. Показателен в этой связи пример эволюции взглядов кумира прогрессивной интеллигенции своего времени — Герцена, первым порывом которого, рожденным французской революцией, был идеалистический либерализм. Однако уже после реформы 1861 г. он выступил резко против него. Его мировоззрение становится все более материалистичным. Герцен развивает идею единства среды и личности, исторических обстоятельств и человеческой воли. Он выступает критиком как буржуазного индивидуализма, так и уравнительной утопии, и стремится избежать крайностей: «Нельзя... звать массы к такому социальному перевороту, потому что насилием и террором можно расчистить место, но создать ничего нельзя. Чтобы создавать, нужны «идеи построяющие», нужна сила, нужно народное сознание, которого также нет, ибо народ пока ещё внутренне консервативен. «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри»... Пока их нет, нужна пропаганда»⁴³⁸.

Другим примером могут являться «Исторические письма» Миртова (Лаврова), которые стали «своего рода Евангелием молодежи 70-х годов». Лавров придерживался твердых материалистических взглядов: «При рассмотрении взаимодействия экономических и политических потребностей в истории научное решение вопроса склоняется к господству первых над последними, и всюду, где, при помощи исторического материала, можно разглядеть с большею подробностью истинное течение фактов, приходится сказать, что политическая борьба и ее фазисы имели основанием борьбу экономическую; что решение политического вопроса в ту или другую сторону обусловливалось экономическими силами; что эти экономические силы создавали каждый раз удобные для себя политические формы, затем искали себе теоретическую идеализацию в соответствующих религиозных верованиях и философских

217

миросозерцаниях, эстетическую идеализацию — в соответствующих художественных формах, нравственную идеализацию — в прославлении героев, защищавших их начала»⁹³⁹.

Такой материалистический фатализм, казалось, ставил непреодолимую преграду на пути политических и социальных исканий русской интеллигенции. Но Лавров нашел свой выход и развил учение о «критически мыслящей личности» как основном факторе прогресса: «Как ни мал прогресс человечества, но и то, что есть, лежит исключительно в критически мыслящих личностях: без них он безусловно невозможен; без их стремления распространить его он крайне непрочен»... Интеллигенция составляет ничтожное меньшинство народа — это не беда: «Большинство может развиваться лишь действием на него более развитого меньшинства»... «Проповедь» для «меньшинства» не только историческая необходимость, это — его нравственный долг. «Член небольшой группы меньшинства, видящий свое наслаждение в собственном развитии, в отыскании истины и в воплощении справедливости, сказал бы себе: каждое удобство жизни, которым я пользуюсь, каждая мысль, которую я имею досуг приобрести или выработать, куплена кровью, страданиями или трудом миллионов. Прошедшее я исправить не могу, и как ни дорого оплачено мое развитие, я от него отказаться не могу: оно именно и составляет идеал, возбуждающий меня к деятельности. Лишь бессильный и неразвитой человек падает под ответственностью, на нем лежащей, и бежит от зла в Фиваиду или в могилу. Это надо исправить, насколько можно, а это можно сделать лишь в жизни. Зло надо зажить. Я сниму с себя ответственность за кровавую цену твоего развития, если употреблю это самое развитие на то, чтобы уменьшить зло в настоящей и будущем»⁹⁴⁰. Современники в один голос утверждали, что ничем так сильно не действовали «Исторические письма» на молодежь, как этим учением о долге интеллигенции перед народом⁹⁴¹.

В начале XX века объективно созревшие экономические условия привели к возможности внешнего проявления тех идей, которые пропагандировались на протяжении предшествующих десятилетий. Именно они привели к созданию российской социал-демократической партии 1 марта 1898 г. Все участники первого съезда были арестованы. На своем Втором съезде в 1903 г. социал-демократы разделилась на две по сути противоборствующие партии: меньшевиков, сторонников эволюционного развития, и большевиков. С момента своего организационного оформления большевистская партия резко отличалась от всех других социал-демократических течений прежде всего нацеленностью на революционное изменение существующего строя и концепцией организации партии — «жестко структурированной, дисциплинированной, состоящей из отборных революционеров-профессионалов, партии — антипода расплывчатым массовым партиям, широко открытой для сочув-

218

ствующих, для борьбы мнений и дискуссий, т.е. такой, какой были российские меньшевики и почти все европейские социал-демократы».

Такова была вкратце панорама политических сил русской интеллигенции накануне 1917 г. Читателю может показаться, что мы остановились на ней излишне подробно, однако, например, именно интеллигенции С. Булгаков отведет главную роль в русской революции: «Весь идейный багаж, все духовное оборудование вместе с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами был дан революции интеллигенцией. Она духовно оформляла инстинктивные стремления масс, зажигала их своим энтузиазмом, словом, была нервами и мозгом гигантского тела революции. В этом смысле революция есть духовное детище интеллигенции...»⁹⁴²

А. Деникин обвинит интеллигенцию во всех связанных с революцией бедствиях России: «Что народные массы, освобожденные от всяких сдерживающих влияний, опьяненные свободой, потеряли разум и принялись с жестоким садизмом разрушать свое собственное благополучие, — это еще понять можно. Что у власти не нашлось силы, воли, мужества, чтобы остановить внезапно прорвавшийся поток, — это тоже неудивительно. Но что делала соль земли, верхние слои народа, социалистическая, либеральная и консервативная интеллигенция; наконец, просто «излюбленные люди», более или менее законно, более или менее полно, но все же представлявшие подлинный народ, — это выходит за пределы человеческого понимания. Перечтите отчеты всех этих советов, демократических, государственных и прочих совещаний, комитетов, заседаний, предпарламентов, и вас оглушит неудержимый словесный поток, льющий вместо огнегасительной горючую жидкость в расплавленную народную массу. Поток слов умных, глупых или бредовых; высокопатриотических или предательских; искренних или провокаторских. Но только слов. В них отражены гипноз отвлеченных формул и такая страстная нетерпимость к программным, партийным, классовым отличиям, которые заставляют нас вспомнить страницы талмуда, средневековую инквизицию и споры протопопа Аввакума... Не только для истории, но и для медицины состояние умов, в особенности у верхнего слоя русского народа, в годы великой смуты представит высокоценный неисчерпаемый источник изучения»⁹⁴³. Философ и экономист, меньшевик В. Базаров тогда замечал: «Словосочетание "несознательный интеллигент" звучит как логическое противоречие, а между тем оно совершенно точно выражает горькую истину». Не случайно последний дворцовый комендант В. Воейков приходил к выводу: «Главною виновницею разгрома России можно считать нашу одураченную интеллигенцию, которая разрушала собственными руками без какой-либо внешней катастрофы захваченное ею наследие предков»⁹⁴⁴.

219

Эта категоричность относилась к общественному слою, представлявшему менее 1% населения России. Политически активная его часть была еще на порядок меньше. По переписи 1897 г. количество российских интеллигентов составляло 778426 человек⁹⁴⁵. В 1914 г. в России было 42700 врачей, 6400 преподавателей высшей школы, 11800 адвокатов, около 300000 учителей⁹⁴⁶. Основная масса квалифицированной интеллигенции проживала в губернских центрах и в столицах: 81,8% всех инженеров и архитекторов, 90% ученых, 83,2% литераторов и 70% всех врачей⁹⁴⁷.

А где же было остальное население страны? Какое влияние оно оказывало на революционные процессы и было ли оно?


Социальная структура общества в 1917 г.


Общество можно условно разделить на три группы: высший класс — обычно придерживающийся консервативной политики, средний класс — наиболее подвижный и являющийся носителем либеральных идей, низшие классы — для которых социальная справедливость является даже не просто идеей, а средством выживания. Во всех развитых европейских странах численность среднего класса составляла более 25%. В России же в 1917 году около 77% населения составляло в основном нищее крестьянство, еще 7-10% — такой же нищий пролетариат, и только 5-6% населения можно было отнести к имущему, или среднему классу, которому было что терять. Численность господствующей верхушки (помещики, крупная буржуазия и высшее чиновничество) в 1897 г., по подсчетам В. И. Ленина, составляла только 3 млн. человек, т.е. 2,4% всего населения России. Основную массу населения (63,7 млн. человек, т.е. 50,4%) представляли пролетарии и полупролетарии. Беднейших мелких хозяев в городе и деревне было 35,8 млн. (36,6% населения).

Основной причиной того, что доля высших и средних классов в России была меньше, чем в Европе, являлась более низкая отдача капитала в суровых природных условиях России. Русские в отличие от европейцев платили дополнительный климатическо-географический налог тем природным условиям, в которых они жили. Особенно сильно этот разрыв стал проявляться с переходом к рыночным, капиталистическим формам хозяйствования, где в накоплении капитала ключевую роль играют себестоимость товара и доступность рынков сбыта. В России себестоимость из-за климатического налога была выше, как и транспортные расходы до рынков сбыта, следовательно доля накопления была ниже, чем в Европе. Как следствие, была ниже и численность высшего и среднего класса.

220

Фундаментальность этого принципа наглядно подтверждается тем, что он сохранял свое действие на протяжении всей русской истории. Так, например, «приказных» людей на рубеже XVII-XVIII веков в России насчитывалось 4,7 тыс. человек, тогда как в Англии при вчетверо меньшем населении их было 10 тыс. В Петровскую эпоху весь господствующий класс составлял 6-7% всего населения⁹⁴⁸. В 1839 г. А. де Кюстин отмечал: «Здесь очень легко обмануться видимостью цивилизации. Находясь при дворе, вы можете почитать себя попавшим в страну, развитую в культурном, экономическом и политическом отношении, но вспомнив о взаимоотношении различных сословий в этой стране, увидев, до какой степени эти сословия немногочисленны, наконец присмотревшись к нравам и поступкам, вы замечаете самое настоящее варварство, едва прикрытое возмутительной пышностью»⁹⁴⁹.

Для начала XX века наглядную сравнительную картину соотношения численности различных слоев общества дает сопоставление количества государственных служащих в развитых странах мира. Как видно из таблицы, в России их число было в 4-6 раз меньше, что объяснялось не более высокой эффективностью работы русского чиновника или монархической власти, а ограниченностью ресурсов которое могло выделить общество на содержание госаппарата.


Число государственных служащих в 1900—1918 гг.

	Кол-во гос. служащих, в тыс. чел.	Население, в млн. чел.	Гос. служащие / население, в %.
Россия*	576	167	0,34
Франция	468	39,6	1,18
Англия	779	46,1	1,7
США	1275	98,8	1,3
Германия	1500	67,8	2,21

Наибольшую проблему представляла крайняя малочисленность среднего класса. Причины того крылись в негативном влиянии климатическо-географического фактора, снижавшего в России эффективность любой экономической деятельности. Существование высших классов в этих условиях обеспечивалось внеэкономическими мерами — за счет принудительного сохранения крепостного права и общины. Ф. Достоев-

* В России в отличие от других стран в число гос. служащих входило еще и значительная часть преподавателей, врачей, инженеров и других специалистов.

221

ский приводил по этому поводу один примечательный пример: «Для вас преобразователь оставил народ крепостным, чтобы он, служа вам трудом своим, дал вам средство к европейскому просвещению примкнуть. Вы и просветились в два столетия, а народ от вас отдалился, а вы от него»⁹⁵¹.

В деловом мире природные особенности России приводили к замедлению темпов развития отечественного бизнеса. Скачкообразный рывок российской промышленности, начавшийся со второй половины XIX века, был обеспечен в основном за счет чужих капиталов. Именно сверхбыстрые темпы промышленного развития России того времени, по мнению М. Покровского, привели к тому, что крупная буржуазия, растущая за счет чужих сбережений, вытесняла мелкую и среднюю буржуазию, не успевшую «даже образоваться как следует»⁹⁵².

Такой жесткий материалистический подход может породить пессимистические настроения. Но помимо объективных причин низкая численность среднего класса в России определялась и субъективными факторами. Потрясающие вещи писал в 1839 г. А. де Кюстин о России: «Человек здесь лишен свободы и превращен в деньги; он приносит свободу своему барину, почитаемому свободным оттого, что он владеет рабами... Живя здесь, я помимо воли постоянно подсчитываю, во сколько семей обошлась какая-нибудь шляпка или шаль; войдя в дом и увидев розу или гортензию, я смотрю на нее не теми глазами, что всегда; все кругом мне кажется политым кровью; я замечаю только обратную сторону медали. Я больше думаю о том, сколько душ было замучено до смерти ради того, чтобы купить ткань на обивку кресла или на платье хорошенькой придворной дамы, чем об уборе этой дамы и ее прелестях...