Василий Галин Запретная политэкономия Революция по-русски

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 45

1916 г. К началу 1916 г. неожиданно для всех русская армия возродилась. Д. Киган: «К сентябрю (1915 г.) русские, ликвидировав Польский

329

выступ, сократили протяженность фронта почти наполовину, с 1600 до 900 километров, сэкономив на пространстве, чтобы выиграть в силе»¹⁴²³. «Русская армия осталась непобежденной. Производство снарядов было увеличено до 220 тысяч в месяц к сентябрю, резервы по-прежнему были очень велики — десятки миллионов человек. Четыре миллиона человек должны были быть призваны в 1916-1917 гг.»¹⁴²⁴. В апреле 16-го британский атташе Нокс с удивлением отмечал: «Русское военное положение улучшилось так, как того не смел бы предсказать ни один иностранный наблюдатель в дни отступлений прошлого года»¹⁴²⁵. У. Черчилль: «Мало эпизодов Великой войны более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновленное гигантское усилие России в 1916 году». «Благодаря тому что русская промышленность была теперь мобилизована для нужд войны и новому призыву, русские армии теперь численно превосходили всех своих противников и имели 300 тысяч человек против 180 тысяч на севере и 700 тысяч против 360 тысяч в центре; только в южном секторе, которым командовал Брусилов, соотношение численности войск оставалось равным — по полумиллиону человек с каждой стороны»¹⁴²⁶.

Далеко не все были настроены так оптимистично, особенно в России, так например, Родзянко заявлял: «В армии проявляется вялое настроение, отсутствие инициативы, паралич храбрости и доблести. Если сейчас как можно скорее будут приняты меры... к улучшению высшего командного состава, к принятию какого-либо определенного плана, к изменению взглядов командного состава на солдата и к подъему духа армии справедливым возмездием тем, которые неумелым командованием губят плоды лучших подвигов, то время, пожалуй, не упущено. Если же обстановка сохранится до весны, когда все ожидают либо нашего наступления, либо наступления германцев, то успеха летом 1917 года, как и летом 1916 года, ожидать не приходится...»¹⁴²⁷ Н. Яковлев полагает, что Родзянко шельмовал русскую армию, намекая на то, что только другое — либеральное знамя может привести армию к победе... Между тем председатель ГосДумы очевидно не кривил душой. Его выводы подтверждало мнение ген. Брусилова, который утверждал, что командный состав армии не способен обеспечить победу¹⁴²⁸. О состоянии боевого духа, после поражений 1915 г., говорило свидетельство ген. Алексеева: «Отныне армия превратилась в ополчение — ненадежное и озлобленное, которое все оставшееся время до развала только ждало знаменитого «Приказа № 1». В феврале 1916 г. М. Лемке записывает, что в армии «о неизбежности революции говорят очень многие; она ясна, как близкий факт, формы которого пока совершенно неясны», два месяца спустя в апреле, он уже отмечает: «Слепой только не видит, как в стране кипит грозящий взрывом котел»¹⁴²⁹

Планы союзников на кампанию 1916 г. кардинально расходились. На конференции главнокомандующих в Шантильи в самом конце 1915 г. ген. Жилинский предложил план совместных ударов по Авст-

330

ро-Венгрии для вывода ее и балканских стран из войны. Но Жоффр оборвал русского генерала, надо «разгромить главного врага», а «об австрийцах поговорим, когда вы будете в Берлине». После поражений 1915 г., по словам В. Шамбарова, с Россией почти перестали считаться. В феврале 1916 г. Франция и Англия представили меморандум, согласно которому первоочередной удар наносился против Германии. Наступление предполагалось начать в июле на р. Сомме. России и Италии указывалось, что им «было бы полезным» выступить на 2 недели раньше, оттянув на себя вражеские резервы. «Русская Ставка высказалась решительно против оттяжки операций до середины лета, что заведомо отдавало инициативу противнику. Однако все возражения союзники отмели — дескать, раньше не получится». По мнению В. Шамбарова, союзники «полагали, что немцы снова сосредоточат усилия против России, поэтому утратой инициативы не очень впечатлялись — пусть враг поглубже увязнет на Востоке. Алексеев же, когда были согласованы окончательные сроки — союзники наступают 01. 07, русские— 15. 06, лишь пожал плечами и сказал, что исполнить эти планы противник все равно не даст»¹⁴³⁰.

В Германии продолжение развития наступления 1915 года в России виделось нецелесообразным. Дальнейшее продвижение лишило бы немцев и австрийцев их преимущества — развитой сети железных дорог. Фалькенгайн рассуждал: «Удар на миллионный город Петроград, который при более счастливом ходе операций мы должны были бы осуществить из наших слабых ресурсов, не сулит решительного результата. Движение на Москву ведет нас в область безбрежного. Ни для одного из этих предприятий мы не располагаем достаточными силами...» Было решено оставить Восточный фронт как есть и атаковать французов у Вердена, имея в виду заставить Францию «истечь кровью». 21 февраля 1916 года завертелись крылья верденской мельницы... Через эту мясорубку до конца 1916 года прошли 65 французских и 50 немецких дивизий. За девять месяцев боев потери сторон под Верденом составили около миллиона человек... К концу сражения стороны практически остались на исходных позициях¹⁴³¹.

С началом боев за Верден французское командование потребовало от русской ставки немедленно открыть наступление. Несмотря на условия погоды, начинающуюся распутицу, которые исключали возможность широкого маневра в лесисто-болотистом районе, 18 марта русские войска, выполняя союзнический долг, перешли в наступление. Завязались тяжелейшие бои. Русским не удалось прорвать оборону врага. Но главное, ради чего была затеяна эта операция, было достигнуто. С 22 по 30 марта немцы совершенно прекратили атаки на Верден, выжидая исхода сражения на востоке... «Всеми овладело напряженное беспокойство о дальнейшем... — вспоминал Людендорф. — Русские одержали в озерной теснине успех, который для нас был очень болезненным».

331

Однако продвижение не превышало 2-3 километров, и наступавшие, потеряв до 80 тысяч человек, выдохлись»¹⁴³².

Но 15 апреля пришла очередная срочная телеграмма от Жоффра: «Я просил бы наших русских союзников, согласно принятым на совещании в Шантильи решениям, перейти в наступление всеми свободными силами, как только климатические условия это позволят, пользуясь отвлечением сил, вызываемым Верденским сражением. Необходимо, следовательно, чтобы подготовка русского наступления продолжалась с крайним напряжением и чтобы она насколько возможно полно была закончена ко времени окончания таяния, дабы наступление могло начаться в этот момент»... Жоффр задергал своими требованиями русскую Ставку, совершенно затерроризировал Жилинского, пытаясь ему приказывать. Когда же тот напомнил, что является не французским генералом, потребовал немедленно отозвать его. И Жилинского пришлось заменить ген. Палицыным... Только-только рассмотрели в ставке обращение Жоффра, как посыпались просьбы из Италии— 15 мая австрийцы обрушились на итальянскую армию. Представители Италии в России соразмерно со скоростью бегства своих солдат умоляли о немедленном переходе в наступление. В панике они говорили о том, что Италию могут вообще вывести из войны»¹⁴³³.

9 мая итальянское командование просило французов повлиять на русских, для немедленного перехода русской армии в наступление¹⁴³⁴. 10 мая пол. Энкель писал, что положение весьма серьезно вследствие обнаруженной (итальянскими) войсками малой стойкости, при которой катастрофа может стать вопросом нескольких дней¹⁴³⁵. В тот же день Ромеи заявлял: «Единственным средством для предотвращения ... опасности является производство сейчас же сильного давления на австрийский фронт южных русских армий. Подобные действия России вполне соответствовали бы условиям, заключенным между союзниками, согласно которым каждый союзник, в частности Россия, обязан произвести сильнейшее давление, как только другой союзник будет атакован»¹⁴³⁶. 11 мая Ромеи снова обращался к русскому командованию: «Итальянская главная квартира самым энергичным образом настаивает на том, чтобы русская армия немедленно начала наступление на австрийском фронте, и утверждает, что нынешнее затишье в действиях русских армий создает весьма серьезную опасность для союзников»¹⁴³⁷.

Отвечая на просьбу союзников, Алексеев просил командующих фронтами ускорить операцию, при этом в письме царю он указывал, что «выполнение немедленной атаки, согласно настоянию итальянской главной квартиры, неподготовленное и при неустранимой нашей бедности в снарядах тяжелой артиллерии производимое только во имя отвлечения внимания и сил австрийцев от итальянской армии, не обещает успеха. Такое действие поведет только к расстройству нашего плана во всем его объеме»¹⁴³⁸. Тем не менее Николай II 31 мая телеграфирует итальянскому королю, что 4 июня Юго-Западный фронт ранее установленного срока двинется на австрийцев. «Я решил предпринять это изолирован-

332

ное наступление с целью оказать помощь храбрым итальянским войскам и во внимание к твоей просьбе»¹⁴³⁹.

Новые немецкие атаки на Верден ускоряют начало наступательных операций на русском фронте. В мае начинается знаменитый Брусиловский прорыв, в результате которого к осени 1916 года было занято 25 тыс. кв. км. «За пятимесячное сражение Юго-Западным фронтом, — подводил итоги Брусилов, — было взято в плен свыше 450 000 офицеров и солдат, то есть столько, сколько, по всем имеющимся довольно точным у нас сведениям, находилось передо мной неприятельских войск. За это же время противник потерял свыше 1,5 млн. убитыми и ранеными¹⁴⁴⁰. Тем не менее к ноябрю перед моим фронтом стояло свыше миллиона австро-германцев и турок. Следовательно, помимо 450 000 человек, бывших вначале передо мной, против меня было перекинуто с других фронтов свыше 2 500 000 бойцов».

В результате Брусиловского прорыва австро-венгерская армия прекратила наступление против итальянской армии и перебросила на русский фронт 15 дивизий, с французского театра было переброшено 18 немецких дивизий* и 4 дивизии, сформированные внутри страны, с салоникского фронта — еще 3,5 германские дивизии и 2 лучшие турецкие. Всего русская армия оттянула на себя 42,5 дивизии противника. В результате наступления планы германского командования на Западном фронте на 1916 г. были сорваны. Начальник германского Генштаба Э. Фалькенгайн лишился своего поста.

«Последствия Брусиловского прорыва были громадными. Расчеты Германии и ее союзников на то, что Россия не сможет оправиться от поражения 1915 года, рухнули. В 1916 году на полях сражений вновь появилась победоносная русская армия, достигшая таких успехов, которых не знали державы Антанты... Действия Брусилова, их внутреннее содержание — одновременное наступление на широком фронте, дававшее возможность запретить противнику свободный маневр резервами, были скопированы Фошем в 1918 году и принесли победу Антанте»¹⁴⁴¹.

1 июля 1916 года началось наконец наступление союзников на Западном фронте, на реке Сомме. Несмотря на то, что, как отмечал Фалькенгайн, «в Галиции опаснейший момент русского наступления был уже пережит, когда раздался первый выстрел на Сомме», брусиловское наступление ограничило возможности Германии в этом сражении. Фалькенгайн оправдывал неудачи немецкой армии на Сомме поражениями на Восточном фронте: «Если оказалось невозможным положить конец натиску и превратить его при помощи контрудара в дело, выгодное немцам, то это приходится приписать исключительно ослаблению резер-

* Снимая 18 дивизий с французского фронта, немцы немедленно формируют там новые 18 дивизий, но формирование производят за счет уничтожения егерских батальонов во всех дивизиях; таким образом, общая сила немцев во Франции уменьшилась на число отправленных против России дивизий.

333

вов на западе, а оно явилось неизбежным из-за неожиданного разгрома австро-венгерского фронта в Галиции»*.

«Успехи Брусилова снова высоко подняли престиж русских. Члены думской делегации, посетившей Лондон и Париж — Набоков, Чуковский, Немирович-Данченко — сообщали, что Запад испытывал очередной приступ «любви» к восточной союзнице: «Англию захлестнуло книгами о России, о русском народе. Даже «Слово о полку Игореве» переведено на английский». «Дейли телеграф» писала: «Понемногу мы начинаем понимать русскую душу... Непоколебимая лояльность, за которую мы так благодарны. Все, что неясно грезилось мечтателями-идеалистами,— выносливость, добродушие, благочестие славян — так выделяется из общего ада страданий и несчастья»¹⁴⁴².

Но победы Брусилова, кроме этого, вызвали у союзников и мысли о скором окончании войны, об аннексиях и контрибуциях, и вообще о новой расстановке сил в Европе. На фоне колоссального усиления влияния возродившейся России после войны и резкого ослабления Германии. Именно с побед Брусилова, с осени 1916 г. союзники начали активную подготовку к предстоящему послевоенному «разделу мира»...

Сам Брусилов был недоволен достигнутыми успехами: «Никаких стратегических результатов эта операция (наступление 1916 г.) не дала, да и дать не могла, ибо решение военного совета 1 апреля ни в какой мере выполнено не было. Западный фронт главного удара так и не нанес, а Северный фронт имел своим девизом знакомое нам с японской войны «терпение, терпение и терпение»**. Ставка, по моему убеждению, ни в какой мере не выполнила своего назначения — управлять всей

* На Сомме франко-английские войска превосходили немцев в начале боев по живой силе в 4 раза, по тяжелой артиллерии — более чем в 5 раз, впервые союзники использовали танки. Общие потери в сражении — 1,3 миллиона человек с обеих сторон. Итог — отвоевано у немцев 200 кв. км...Отражая наступление русского Юго-Западного фронта в 1916 году, противник потерял примерно в два раза больше людей, чем у Вердена и при Сомме вместе взятых.

** Напомнив в своих «Воспоминаниях» слова Людендорфа о положении германо-австрийских армий летом 1916 года на востоке: «На весь фронт, чуть ли не в 1000 километров длины, мы имели в виде резерва одну кавалерийскую бригаду», Брусилов указывал, что: «При дружном воздействии на противника нашими тремя фронтами являлась полная возможность — даже при тех недостаточных технических средствах, которыми мы обладали по сравнению с австро-германцами, — отбросить все их армии далеко к западу. А всякому понятно, что войска, начавшие отступать, падают духом, расстраивается их дисциплина, и трудно сказать, где и как эти войска остановятся и в каком порядке будут находиться. Были все основания полагать, что решительный перелом в кампании на всем нашем фронте совершится в нашу пользу, что мы выйдем победителями, и была вероятность, что конец нашей войны значительно ускорился с меньшими жертвами. Не новость, что на войне упущенный момент более не возвращается, и на горьком опыте мы эту истину должны были пережить и перестрадать» (Брусилов А. А. Воспоминания. (Яковлев Н. Н... С. 251.))

334

русской вооруженной силой — и не только не управляла событиями, а события ею управляли, как ветер управляет колеблющимся тростником»¹⁴⁴³. «При таком способе управления Россия, очевидно, выиграть войну не могла, что мы неопровержимо и доказали на деле, а между тем счастье было так близко и так возможно!»¹⁴⁴⁴

Тем не менее Брусиловский прорыв спас, как и в 1914 г. армия Самсонова, итальянскую и французскую армии. Но какой ценой это было достигнуто! «Кампания 1916 года обошлась русской армии в два миллиона человек — притом пленные в этой цифре составляли уже не 40%, как при «великом отступлении», а всего 10%. С западного фронта доходили вести о таких же тяжелых потерях, о таком же «топтании на месте». Казалось, что войне не будет конца. Никакая пропаганда не могла преодолеть этой усталости от войны, побороть ее — на известный срок — могла только железная дисциплина, только строгая цензура. Только царская власть, только твердая власть, — по мнению С. Ольденбурга, — могла сдержать, затормозить это явление распада. Россия была больна войной. Все воюющие страны в разной степени переживали эту болезнь. Но русское общество, вместо того чтобы осознать причины неудачи, прониклось убеждением, будто все дело — в недостатках власти»¹⁴⁴⁵.

1917 г. «Признаком возрастающего авторитета России стало то, что очередная, февральская межсоюзническая конференция Антанты впервые прошла не в Шантильи, а в Петрограде. Правда, делегации Франции, Англии и Италии прибыли на нее с совершенно неопределенными инструкциями...» Но Россия, чувствуя себя куда более уверенно, отмечает В. Шамбаров, взяла инициативу на себя. Гурко спрашивал: «Должны ли будут кампании 1917 г. носить решительный характер?» Кастельно снова заикнулся, что неплохо русской армии начать пораньше. Гурко твердо ответил "нет". Россия пораньше уже в прошлом году наступала — очередь за союзниками. А русские фронты начнут наступление 15.5, когда завершится формирование 50 новых дивизий¹⁴⁴⁶.

Несмотря на энтузиазм союзников, февральская 1917 года конференция произвела на Ллойд-Джорджа удручающее впечатление, по его мнению, она «еще раз доказала гибельные последствия российской неспособности и западного эгоизма. Бессистемные и неспособные что-либо дать методы русского самодержавия были хорошо известны на Западе. Но союзные делегации только теперь впервые вполне уяснили себе, насколько эгоизм и глупость военного руководства Франции и Англии, настаивавшего на сосредоточении всех усилий на Западном фронте, и вытекающее отсюда пренебрежение к затруднениям и лишениям восточного союзника способствовали тому хаосу и разрухе, которые вскоре вызвали окончательный крах России. Союзные делегации застали Россию в состоянии полной дезорганизации, хаоса и беспорядка, раздираемой партийной борьбой, пронизанной германской пропагандой и шпионажем, разъедаемой взяточничеством»¹⁴⁴⁷. «Для русского главного командования, — указывает в этой связи Киган, — было чрезвычай-

335

ной удачей, что зима 1916/17 года выдалась исключительно суровой, что исключало какое-либо крупномасштабное наступление немцев. Учитывая настроения, господствовавшие в царской армии, оно вполне могло достичь результатов, имеющих решающее значение»¹⁴⁴⁸.

В отчете военному кабинету лорд Милнер сообщал: «В России господствует заметное разочарование в войне. Как бы пренебрежительно ни относились в России к человеческой жизни, огромные потери России (6 миллионов русских убито, взято в плен или искалечено) начинают сказываться на народном сознании. Русские с горечью видят, что исключительные потери России не были неизбежны; они знают, что русские солдаты, храбрость которых несомненна, никогда не имели в этой войне и до сих пор не имеют подлинных шансов на успех вследствие вопиющего недостатка в военном снаряжении... Русские — весьма чувствительные, впечатлительные и неустойчивые люди... В воздухе чувствуется общее недовольство и смутная неудовлетворенность, которые легко могут перейти в отвращение к войне... С русскими нужно обращаться крайне бережно, особенно англичанам». Еще в ноябре 1916 г. британский офицер сообщал своему правительству: «Только с помощью самой усердной и терпеливой работы можно протащить Россию в лице ее правительства и народа еще через один-два года войны и лишений; чтобы достичь этого, не следует жалеть никаких усилий или сравнительно ничтожных расходов». Когда сэра Уолтера Лейтона по возвращении спросили, охотно ли русские воюют, он ответил: «Нет, они думают лишь о предстоящей революции»¹⁴⁴⁹.

«Перед новой властью (Временным правительством) встал капитальнейший вопрос — о войне. От решения его, — по мнению А. Деникина, — зависела участь страны. Решение в пользу сохранения союза и продолжения войны основывалось на побуждениях этических, в то время не вызывавших сомнений, и практических — до некоторой степени спорных. Ныне даже первые поколебались, после того как и союзники, и противники отнеслись с жестоким, циничным эгоизмом к судьбам России...» Позже Деникин, по другому поводу, но тем не менее касавшемуся той же темы — союзнических отношений, напишет: «Обоюдная государственная польза требовала от союзников не самопожертвования (этот банальный, с точки зрения Европы, альтруизм был похоронен давно на полях Восточной Пруссии и Галиции в русских братских могилах); она требовала некоторой жертвы. Конъюнктура безнадежная. До такой моральной высоты психология европейских государственных деятелей и практика союзной дипломатии подняться не могли»¹⁴⁵⁰.

«В толще армии и в глубинах народа широко всходила мысль, — вспоминал Головин, — что будто бы война нам была ловко навязана союзниками, желавшими руками России ослабить Германию. Автору часто приходилось слышать, начиная с зимы 1915/16 года, циркулировавшую среди солдатской массы фразу: «Союзники решили вести войну до последней капли крови русского солдата». Мысль о том, что русский народ втравлен в войну вопреки его интересам, особенно легко привива-

336

лась к темным народным массам, в которых доверие к правительству было в корне подорвано»¹⁴⁵¹. Но что «темный русский народ», кадровый офицер Э. Гиацинтов и тот заявлял: «Главнокомандующим был великий князь Николай Николаевич, который, как я считаю, был более французом, чем русским, — потому что он мог пожертвовать русскими войсками совершенно свободно только с той целью, чтобы помочь французам и англичанам»¹⁴⁵². Бьюкенен докладывал в Лондон: «Негативные чувства против нас и французов распространились столь широко, что мы не можем терять времени — мы должны представить доказательства того, что мы не бездействуем в ситуации, когда немцы переводят свои войска с Западного на Восточный фронт». Начальник британского генерального штаба ген. Робертсон предупреждал, что если англичане и французы не выступят на западе, русские придут к идее сепаратного мира; эти опасения стал разделять и король Георг V¹⁴⁵³.

Этим настроениям были подвержены не только солдаты, они захватили даже бывшего военного министра Сухомлинова: «лозунг мира с немцами и войны с «капиталом согласия» становился среди молодого корпуса офицеров все популярнее, так как очевиднах эксплуатация России Антантой, несомненное использование русского солдата исключительно как пушечного мяса... Это было проклятие, тяготевшее над Временным правительством, а также и царским, которое... договором двойственного союза вело Россию к французскому игу. С того времени, как Россия... пошла на то, чтобы после объявления войны не соглашаться идти ни на какой сепаратный мир, она потеряла самостоятельность, так как в техническом отношении находилась в полной зависимости от своего союзника...»¹⁴⁵⁴ По словам Сухомлинова: «Русский народ своими дипломатами и финансовыми людьми прямо-таки был продан Франции. Весной 1917 года широкие круги в России начали это сознавать»¹⁴⁵⁵. В. Ламздорф, отражая эти настроения, еще в 1891 г. писал: «Французы собираются осаждать нас предложениями заключить соглашение о совместных военных действиях обеих держав в случае нападения какой-нибудь третьей стороны. Совершенно запутавшись в их сетях, мы будем преданы и проданы при первом удобном случае»¹⁴⁵⁶.

Прежняя жертвенная готовность по отношению к своим союзникам сменяется в русской армии чувством горькой обиды и разочарования. Генерал Нокс в своих воспоминаниях приводит свой разговор, состоявшийся 1 октября 1915 г. с генерал-квартирмейстером штаба армий Западного фронта: «Разговор коснулся доли тягот, выпавших на долю каждого из союзников, и маленький ген. Лебедев, горячий патриот, увлекся вовсю. Он сказал, что история осудит Англию и Францию за то, что они месяцами прятались, как зайцы в своих норах, свалив всю тяжесть на Россию. Я, конечно, спорил с ним и указывал ему, что если бы не Англия, то Архангельск и Владивосток были бы заблокированы и Россия вынуждена была бы заключить мир весной 1915 г. Я напомнил ему, что, хотя в мирное время мы имели лишь ничтожную армию, сейчас мы развернули ее до численной силы, почти равной русской, и это

337

несмотря на то, что численность нашего населения всего 45 000 000, а России — 180 000 000. Относительно Франции я повторил слова Делькассе, что для того, чтобы усилия России достигли уровня напряжения Франции, первая должна была бы мобилизовать 17 000 000*.

Лебедев ответил, что не желает сравнивать, что сейчас делает каждая из армий, но он сожалеет, что в Англии не понимают, что текущая война непосредственно грозит ее существованию. Несомненно, что Англия делает много, но она не делает всего, что она могла бы делать. Россия же ничего не бережет и все отдает. Что может быть ей дороже, чем жизнь ее сынов? Но она широко ими жертвует. Англия же широко дает деньги, а людей своих бережет. Число людей, которыми Россия готова жертвовать, ограничивается лишь возможностями их вооружения.

Эти возможности, как я знаю, ограничены. Англия ведет эту войну, как будто это обыкновенная война; но это не так. Из всех союзников России легче всего заключить сепаратный мир. Правда, она при этом может потерять Польшу, но Польша России совсем не нужна. России придется заплатить контрибуцию; но через 20 лет после этого Россия восстановит все свои силы. Не таково положение Англии. Если Германия выиграет войну, то через 20 лет Германия будет иметь флот в три раза сильнее английского. Затем он сказал: «Мы же продолжаем войну. Мы отдаем все. Думаете ли вы, что нам легко видеть длинные колонны населения, убегающего перед вторгающимися немцами? Мы прекрасно сознаем, что дети на этих повозках не доживут до весны». Что мог я ответить на это? Ибо я знал, что многое из того, что говорил Лебедев, была правда. Я говорил, что мог. Я надеюсь только, что говорил не глупее того, что высказывали некоторые из наших государственных деятелей, на беседах которых я присутствовал».

Американский представитель генерал Ф. Пул утверждал, что «80% русского народа жаждет немедленного мира, а за г-ном Керенским лишь немногочисленное меньшинство, расположенное в пользу поддержки союзников, и это меньшинство в очень большой степени зависит от всяческой помощи и содействия, которые сейчас способны оказывать ему союзники, особенно Великобритания и Франция, не только морально, но и материально. Российское правительство видит наиважнейший символ дальнейшего содействия в продолжении поставок оружия... Прекра-

* О том же 01. 04. 1916 г. Палеолог возмущенно высказывал премьеру Штюрмеру: «Я еще более настаиваю на своих обвинениях; я доказываю цифрами, что Россия могла бы сделать для войны втрое или вчетверо больше, Франция между тем истекает кровью». Когда Штюрмер попытался напомнить о российских потерях, Палеолог ответил, что численность населения России 180 млн., а Франции — 40 млн., поэтому «для уравнения потерь нужно, чтобы ваши потери были в 4,5 раза больше наших. Если я не ошибаюсь, в настоящее время наши потери доходят до 800 тыс. человек... и при этом я имею в виду только цифровую сторону потерь». Другая сторона потерь касалась качества потерь, т.е. «сливок человечества».

338

щение дальнейших поставок оружия может стать важным фактором влияния на склонность России к сепаратному миру»¹⁴³⁷. Тем не менее 2 ноября Полк телеграфировал Фрэнсису просьбу «тактично» сообщить Керенскому, что Россия не сможет получить помощь, «пока не преисполнится намерения сыграть свою роль в военных действиях»¹⁴⁵⁸. Военный кабинет Британии утверждал, что «помощь правительству, которое откладывает необходимые для восстановления порядка шаги», оказывается под вопросом¹⁴⁵⁹. Военный кабинет пессимистически оценивал перспективы выживания Временного правительства¹⁴⁶⁰.

Россия потерпела поражение в войне задолго до появления большевиков на политической сцене. Кто тому виной: русская промышленность, неспособная обеспечить армию; оппозиционная общественность в лице либералов и социалистов, ставшая пятой колонной, толкавшей страну к революции; прогнивший царский режим, не справившийся с задачей мобилизации экономики и власти; неграмотность и забитость русского солдата; традиционные русский бардак и бесхозяйственность; неспособность генералов; эгоистичное пренебрежение союзниками интересов России; политическая и экономическая отсталость страны...??? Каждый вопрос становится одновременно и ответом на него.

Главную причину поражения России современники и исследователи Первой мировой войны находят в нехватке вооружений и боевого снабжения войск: «Немцы вспахивают поля сражений градом металла и ровняют с землей. Они тратят металл, мы — человеческую жизнь», — писал военному министру в 1915 г. командир 29-го корпуса Зуев¹⁴⁶¹. Брусилов вспоминал: «По сравнению с нашими врагами мы технически были значительно отсталыми, и, конечно, недостаток технических средств мог восполняться только лишним пролитием крови»¹⁴⁶². Английский генерал Э. Айронсайд отмечал, что «российская армия не отвечала духу времени. Она испытывала недостаток во всем, кроме живой силы. Хотя после Маньчжурской войны было проведено немало реформ, военная промышленность не развивалась. У России имелся лишь один военный завод (в Британии — сто пятьдесят)»¹⁴⁶³. По мнению британского исследователя R. Charques: «Ни одна из участвовавших в войне стран не была хуже подготовлена к войне, чем Россия. После поражения в войне с Японией... интервал для восстановления сил был слишком кратким. Впрочем, даже если бы передышка была продолжительнее, русская система управления исключала возможность надежной подготовки к войне, учитывая, что предполагаемым противником была в высшей степени технически передовая Германия... Превосходство в людской силе не могло компенсировать отставания в производстве вооружений и недостатков военного руководства»¹⁴⁶⁴.

Но скажет критик: «В годы войны страна совершила гигантский промышленный рывок... валовый объем продукции российской экономики вырос к 1916 г. до 121,5% по сравнению с 1913 г... По подсчетам... Струмилина, производственный потенциал России с 1914 до начала

339

1917 г. вырос на 40%. Производство машинного оборудования всех типов возросло более чем втрое (978 млн. руб. против 308 млн. в 1913 г.), а производство химической промышленности — вдвое». «Если в 1915 г. Россия была вынуждена выпрашивать у западных союзников орудия и снаряды,... то всего через 1,5 года в производстве артиллерии обогнала и Англию, и Францию! Выпуск орудий увеличился по сравнению с 1914 г. в 10 раз, снарядов в — 20 раз, винтовок в — 11 раз... Возникло около 3 тыс. новых заводов и фабрик, а старые расширялись и модернизировались. Скажем, если Тульский завод производил в 1914 г. 700 пулеметов в год, то в 1916 — тысячу в месяц... Прокладывалось более 5 тыс. км железнодорожных магистралей...»¹⁴⁶⁵

Почему тогда Россия потерпела поражение? Направление движения к ответу давал начальник главного артиллерийского управления (ГАУ) царской армии А. Маниковский, который открывал свою книгу словами: «Россия проиграла эту войну из-за недостатка боевого снабжения» — вот мнение, сложившееся в широких слоях общества на основании голосов, шедших из наших военных кругов, из самой армии. Что боевого снабжения действительно не хватало нашей армии — это факт неоспоримый; но в то же время было бы грубой ошибкой ограничиться только засвидетельствованием этого факта и всю вину за понесенные неудачи свалить на одно только «снабжение»; это было бы, что называется, из-за деревьев не видеть леса, так как истинные причины наших поражений кроются глубоко в общих условиях всей нашей жизни за последний перед войной период. И сам недостаток боевого снабжения нашей армии является лишь частичным проявлением этих условий как неизбежное их следствие. И только принадлежа к числу внешних признаков, всегда наиболее бьющих в глаза, он без особых рассуждений был принят за главную причину нашего поражения»¹⁴⁶⁶. Что имел в виду начальник ГАУ? Чем отличались «условия» России от «условий» ее союзников и противников?

Этих ключевых различий несколько, на часть из них мы уже обращали внимание читателя, к некоторым подойдем позже. Сейчас же нам нужен один обобщающий показатель, который бы отражал состояние ключевых движущих сил общества во время войны, назовем его — мобилизационной нагрузкой*. Сравнение мобилизационной нагрузки стран участников мировой войны поможет нам найти ответы на вопрос о причинах поражения России. Кроме того, пришла пора определить величину силы «Война» на приведенном нами графике «Предельных политэкономических соотношений в начале XX века в России», обусловившей все дальнейшее направление развития русской революции и российского общества. Нам необходимо еще ответить и на вопрос: почему относительная численность русской армии была в 4 раза меньше, чем у союзников?

* Впервые настоящий термин вводится автором.

340

ЗАКОНОМЕРНАЯ ТРАГЕДИЯ

Blog

Василий Галин Запретная политэкономия Революция по-русски

Содержание