Василий Галин Запретная политэкономия Революция по-русски

Вид материала

Документы

Содержание Именно эти ключевые тенденции Нам осталось ответить еще на один вопрос: а кто такие большевики? Первая причина Вторая причина Россия не выйдет из нынешней духовной апатии без изменения существующего в церкви порядка... Третья причина Конечно, «ложь коммунизма» Мать всех катастроф...

Подобный материал:

• Василий Галин Запретная политэкономия красное и белое, 10149.29kb.
• Контрольная работа №1 по дисциплине «Политэкономия», 358.97kb.
• Н. В. Рябинина читаем а. П. Чехова по-русски…, 2062.63kb.
• Протопресвитер Василий Зеньковский пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.), 3241.38kb.
• -, 388.72kb.
• Конспект лекций по дисциплине "политэкономия" для студентов 050107 заочной формы обучения, 908.57kb.
• Темы курсовых работ по-русски и по-английски (с указанием номера курса); фио научного, 17.99kb.
• Английская революция XVII в. Основные этапы и законодательство. Протекторат Кромвеля., 146.25kb.
• Лекция 14. Кейнсианство и его эволюция «Кейнсианская революция», 259.32kb.
• Культура Древней Руси. Литовско-московское соперничество и решение, 33.56kb.

жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства. Социализм немыслим без крупнокапиталистической техники, построенной по последнему слову новейшей науки, без планомерной государственной организации, подчиняющей десятки миллионов людей строжайшему соблюдению единой нормы в деле производства и распределения продуктов... Государственный капитализм был бы шагом вперед против теперешнего положения дел в нашей Советской республике. Если бы примерно через полгода у нас установился государственный капитализм, это было бы громадным успехом и вернейшей гарантией того, что через год у нас окончательно упрочится и непобедимым станет социализм»¹⁰⁵⁷. Спустя три года, Ленин напишет: «В приведенных рассуждениях 1918 года есть ряд ошибок насчет сроков. Сроки оказались дольше, чем предполагалось тогда. Это неудивительно. Но основные элементы нашей экономики остались те же»¹⁰⁵⁸.

Большевики, придя к власти, не имели опыта государственного управления, и вполне объяснимо, что они пытались подогнать свои идеологические догмы под насущные потребности времени и на этом фундаменте создать принципы построения государства нового типа. Идея государственного капитализма вырастала именно из этого синтеза идеологии и объективных требований окружающей реальности. Историк и мыслитель Л. Карсавин, высланный за границу в ноябре 1922 года, по этому поводу писал: «Тысячи наивных коммунистов... искренне верили в то, что, закрывая рынки и "уничтожая капитал", они вводят социализм... Но разве нет непрерывной связи этой политики с экономическими мерами последних царских министров, с программой того же Риттиха? Возможно ли было в стране с бегущей по всем дорогам армией, с разрушающимся транспортом... спасти города от абсолютного голода иначе, как реквизируя и распределяя, грабя банки, магазины, рынки, прекращая свободную торговлю? Даже этими героическими средствами достигалось спасение от голодной смерти только части городского населения и вместе с ним правительственного аппарата — другая часть вымирала. И можно ли было заставить работать необходимый для всей этой политики аппарат — матросов, красноармейцев, юнцов-революционеров — иначе, как с помощью понятных и давно знакомых им по социалистической пропаганде лозунгов?.. Коммунистическая

260

идеология оказалась полезной этикеткой для жестокой необходимости... И немудрено, что, плывя по течению, большевики воображали, будто вводят коммунизм»¹⁰⁵⁹.

Именно эти ключевые тенденции формировали своеобразную идеологию большевиков. Коммунистические лозунги, например, той же мировой революции или полного отрицания частной собственности, построения государства-коммуны не должны вводить в заблуждение исследователя того времени. Ведь, как указывал А. Деникин: «Идеология партии была недоступна пониманию не только темных масс русского народа, но и второстепенных работников большевизма, которые были рассеяны по стране. Массам нужны были лозунги простые, ясные. немедленно проводимые в жизнь и отвечающие их желаниям и требованиям, чрезмерно возросшим в бурной атмосфере революции. Этот упрощенный большевизм — с типичными чертами русского бунта — проводить было тем легче, что он отрешился от всяких сдерживающих моральных начал...»¹⁰⁶⁰ Однако риторика «упрощенного большевизма» своими простыми лозунгами играла огромную роль, консолидирующую общество, что позволило ему выйти из хаоса гражданской войны.

Сам В. Ленин признавался: «У нас была полоса, когда декреты служили формой пропаганды. Над нами смеялись, говорили, что большевики не понимают, что их декретов не исполняют..., но эта полоса была законной, когда большевики взяли власть... Простому рабочему и крестьянину мы свои представления о политике давали в форме декретов. В результате было завоевание того громадного доверия, которое мы имели и имеем в массах»¹⁰⁶¹. Эту упрощенную пропаганду можно было бы назвать обманом, но она была не больше лжи царского и Временного правительств. Но в отличие от них большевистская пропаганда становилась способом организации, мобилизации масс в критический час существования государства. Н. Бердяев замечал по этому поводу: «символика революции условна, ее не нужно понимать слишком буквально...»¹⁰⁶²

Большевики никогда не только не удержались бы у власти, но и не завоевали бы ее, если бы неукоснительно следовали за своими идеологическими лозунгами. Лидер кадетов П. Милюков в эмиграции в 1927 г. писал: «Коммунистическая» революция 25 октября 1917 г. не есть что-то новое и законченное. Она есть лишь одна из ступеней длительного и сложного процесса русской революции. Мы увидим, что никакого «коммунизма» не было введено в России и что сами коммунисты в процессе революции должны были приспособляться к условиям русской действительности, чтобы существовать...»¹⁰⁶³ Н. Бердяев, тонко чувствовавший эпоху, отмечал высокие адаптивные способности большевиков, ведь в противном случае при строгом следовании принципам марксиз-

261

ма социальной революции в России пришлось бы ждать очень долго: «И наиболее революционно настроенные марксисты должны были иначе истолковывать марксизм и построить другие теории русской революции, выработать иную тактику. В этом крыле русского марксизма революционная воля преобладала над интеллектуальными теориями, над книжно-кабинетным истолкованием марксизма. Произошло незаметное соединение традиций революционного марксизма с традициями старой русской революционности... Марксисты-большевики оказались гораздо более в русской традиции, чем марксисты-меньшевики».

Именно способность к адаптации и эволюционированию определяют жизнеспособность и перспективы развития любого живого и общественного организма. В этой связи интересно замечание Ллойд-Джорджа, который «достаточно твердо заявил окружению, что, прежде чем помогать различным врагам большевизма, необходимо оценить сам большевизм, его способности, вероятность эволюции...»¹⁰⁶⁴.

Отличительной чертой ленинской политики был как раз не догматизм, а прежде всего эмпирический характер, она шла за тенденциями развития общества, а не подгоняла их под себя. М. Горький писал о Ленине: «Я знаю, что он любил людей, а не идеи, вы знаете, как ломал и гнул он идеи, когда этого требовали интересы народа». В. Гайдар и В. May так же отмечают: «После захвата власти большевиками марксистская доктрина претерпевает разительные превращения. Большевики как жесткие прагматики, не желающие повторить трагическую судьбу якобинцев, идут на любые политические шаги, чтобы удержать политическую власть. Позиции меняются быстро, подчас на противоположные»¹⁰⁶⁵. Один из классиков социализма и одновременно идеологический противник большевиков К. Каутский при этом указывал: «Социализм не есть механизм, который строится по заранее намеченному плану... У нас нет готовых утопий, которые можно воплотить всенародным решением»¹⁰⁶⁶.

Большевики не имели и не могли иметь программы построения социалистического (коммунистического) общества, они даже не совсем ясно представляли себе, что это такое; нельзя же идеалистические, по сути религиозные мечты принимать за реальные цели. И большевики осуществляли свою политику на основе действия неизбежных объективных экономических законов, которые откровенно не стыковалась с марксистскими «тезисами», как отмечал Войтинский¹⁰⁶⁷. Конечно, идеология играла при этом свою роль, но экономические законы ставили на ее пути непреодолимые преграды. В. Ленин сам признавал провал своих надежд на революционный энтузиазм масс: «мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие (как и общеполитические, так и военные) экономические задачи. Мы рассчитывали — или, может быть, вернее будет сказать, мы пред-

262

полагали, без достаточного расчета — непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкобуржуазной стране. Жизнь показала нашу ошибку»¹⁰⁶⁸. «Мы меры не соблюли... и... слишком далеко зашли по пути национализации торговли и промышленности, по пути закрытия местного оборота»¹⁰⁶⁹.

Положение большевиков наглядно рисовал Е. Преображенский: «На территории советской республики в ближайшие годы мы будем иметь возможность наблюдать и изучать два различных «естественных закона развития», в историческом масштабе отделенных один от другого парой столетий, но по иронии судьбы происходящих на одной территории и в одно время: естественный закон развития мелкого товарного производства... и естественный закон развития социалистического общества... Естественные законы товарного хозяйства мы знаем достаточно хорошо из всего прошлого капиталистических стран... Наоборот, естественные законы... социалистических отношений только намечаются. Здесь история нас учит мало, потому что мы сами здесь делаем историю и можем изучать лишь то немногое, что уже сделано и притом сделано в чрезвычайно сложной обстановке, отнюдь не характерной для будущего развертывания социалистических отношений на Западе...»¹⁰⁷⁰

Попытки совмещения этих двух различных «естественных законов развития» находят отражение в народно-хозяйственных идеях, выдвигавшихся В. Лениным в начале 1918 года: «Свою строительную, хозяйственную работу, которую тогда выдвинули на первый план, мы рассматривали под одним углом. Тогда предполагалось осуществление непосредственного перехода к социализму без предварительного периода, приспосабливающего старую экономику к экономике социалистической. Мы предполагали, что, создав государственное производство и государственное распределение, мы этим самым непосредственно вступили в другую по сравнению с предыдущей экономическую систему производства и распределения. Мы предполагали, что обе системы — система государственного производства и распределения и система частноторгового производства и распределения — вступят между собой в борьбу в таких условиях, что мы будем строить государственное производство и распределение, шаг за шагом отвоевывая его у враждебной системы. Мы говорили, что задача наша теперь уже не столько экспроприация экспроприаторов, сколько учет, контроль, повышение производительности труда, повышение дисциплины. Это мы говорили в марте и апреле 1918 г., но мы совершенно не ставили вопроса о том, в каком соотношении окажется наша экономика к рынку, к торговле»¹⁰⁷¹.

Т.е. основы экономической политики которую предлагал использовать лидер большевиков, носили в своей основе рыночную конкурен-

263

цию между частным и государственным секторами экономики. Т.е. экономические законы откровенно преобладали над идеологией. Не зря в 1917 г. Булгаков критиковал социализм за «буржуазность»: «Он сам с головы до ног пропитан ядом того самого капитализма, с которым борется духовно, он есть капитализм навыворот»'⁰⁷². Сам В. Ленин четко определял, что с Октября до середины 1918 г. революция «была в значительной мере буржуазной»¹⁰⁷³.

Но гражданская война и интервенция не дали возможности развить представления большевиков о новом обществе, загоняя их в прокрустово ложе жесткой мобилизационной политики, где экономика уходит на второй план, уступая место борьбе за выживание любой ценой. Как указывал Н. Бухарин: «Наша хозяйственная политика эпохи так называемого «военного коммунизма» по существу дела не могла быть политикой, направленной на развитие производительных сил. «Ударной» и притом всеобъемлющей задачей была задача... обороны страны... Чрезвычайно ярко это сказывалось на сельском хозяйстве. Наша хозяйственная политика здесь сводилась почти исключительно к... реквизиционной системе продразверстки. При этой системе... индивидуальный производитель, крестьянин, лишался интереса, стимула к расширению производства... Таким образом, здесь был налицо конфликт между потребностями развития индивидуального хозяйства и нашей политикой»¹⁰⁷⁴.

Окончание гражданской войны и интервенции повлекло за собой необходимость смены мобилизационной политики на политику ускоренного, догоняющего экономического роста. И большевики на ходу приспосабливались к новым условиям, снова возвращаясь к ориентации на законы «естественного экономического роста». «Самый яркий, хрестоматийный пример гибкости большевиков, — указывают В. May и И. Стародубровская, — отказ от радикализма времен гражданской войны и переход к новой экономической политике весной 1921 года. Ленин связывал идеологические источники нэпа с некоторым комплексом идей, содержавшихся в его работах конца 1917-го — начала 1918 года»¹⁰⁷⁵. К. Каутский (в русском издании 1926 г.) давал следующую характеристику новому строю: «Русская революция и наша задача в ней рассматривается не как буржуазная революция в обычном смысле, не как социалистическая революция, но как совершенно особый процесс, происходящий на границах буржуазного и социалистического обществ, служа ликвидации первого, обеспечивая условия для второго и предлагая мощный толчок для общего развития центров капиталистической цивилизации»¹⁰⁷⁶.

Критерии оценки власти в этот момент становятся чисто экономическими. Так, Рыков утверждал: «Только при условии быстрого повышения производительности труда мыслимо будет перейти к разрешению всех остальных кардинальных задач. От этого же в значительной

264

степени будет зависеть и вопрос о диктатуре рабочего класса, потому что, если диктатура рабочего класса не принесет народу, крестьянству, всему 130-миллионному населению Советского Союза наглядных уроков того, что при рабочей диктатуре улучшается работа фабрик, продукты удешевляются, что при советском строе жить с каждым годом легче, без этого, конечно, диктатуры не удержать»¹⁰⁷⁷.

Во всей политике большевиков сквозят пускай и не вполне отчетливо, но все более явственно попытки в той или иной мере, но встать на цикл эволюционного развития России, прерванный в 1914 г. Первой мировой войной, а затем интервенцией и гражданской войной. Но интервенция и войны не пройдут бесследно, они наложат отпечаток на все дальнейшие тенденции развития России. Войны радикализовали сознание и уничтожали социально-экономические ресурсы развития русского общества, копившиеся десятилетиями, отбрасывая его назад и в корне подрывая возможности России вновь вернуться на эволюционный путь...

Сквозь риторику фраз, повторяемых как молитва, постепенно начинала проступать первоначальная сущность ленинских идей, определенная им в первые после революции месяцы. На одну из них указывает известный английский историк Э. Карр¹⁰⁷⁸, который обратил внимание на то, что в документах раннего этапа Октябрьской революции редко, не привлекая особого внимания, появляются слова «социализм» и «социалистический»... Важнейшие первые шаги новой власти, — отмечал он, — были сделаны... не под знаменем социализма, а под знаменем демократии»¹⁰⁷⁹. О второй идее мы говорили выше — это построение социально ориентированного буржуазно-демократического государства. Третья идея связана с полным отходом В. Ленина от идей мировой революции и переориентации на построение мощного российского государства. Ленин пришел к выводу, что «неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма»'⁰⁸⁰ «Из этого тезиса он делал вывод, — отмечают Е. Гайдар и В. May, — о возможности победы социализма первоначально в немногих, но и даже в одной, отдельно взятой стране, тем самым дополняя проблему догоняющего развития социальным аспектом»»¹⁰⁸'. Г.Уэллс отмечал, что интернациональный марксизм все больше превращается в русский ленинизм¹⁰⁸².

В своей программной статье «Главная задача наших дней» Ленин, не раз упоминая о «международной социалистической революции» как о высшей цели, вместе с тем, по сути дела вступая в противоречие с этой постановкой вопроса, так определял «главную задачу»: «Добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь... стала в полном смысле слова могучей и обильной... У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил... чтобы создать действительно могучую

265

и обильную Русь». Рассуждая далее о тогдашней германской угрозе, Ленин употребил слова, которые, вне всякого сомнения, удивили многих его соратников: «Россия идет теперь... к национальному подъему, к великой отечественной войне... Мы — оборонцы с 25 октября 1917 г. Мы за «защиту отечества»...» Правда, словно убоявшись собственных высказываний, столь противоречивших предшествующей большевистской фразеологии, Ленин тут же оговорился: «Та отечественная война, к которой мы идем, является войной... за Советскую республику как отряд всемирной армии социализма»¹⁰⁸³. В. Кожинов справедливо замечает, что «противоречие между "национальным подъемом", "отечеством", "Русью" и, с другой стороны, неким безличным "отрядом всемирной армии" достаточно острое, и оно во многом определило грядущую борьбу внутри большевистской власти»¹⁰⁸⁴.

Нам осталось ответить еще на один вопрос: а кто такие большевики? Ту самоотверженность и самоотречение, с которыми они боролись за свои идеалы, невозможно объяснить ни личным материальным интересом, ни радикализованной борьбой за личное выживание. Большевики вполне могли или отсидеться за границей, где они пребывали, или войти в альянс с меньшевиками и плыть вместе с ними по течению, постепенно врастая в буржуазное общество на законных основаниях, получая свой законный «кусок пирога». Как, например, сделали английские лейбористы или немецкие социал-демократы. Большевики же поставили на карту не только свое будущее, но и свою жизнь.

В движении большевиков действительно была еще одна составляющая, которая приобрела свойство тенденции. На нее порой мало обращают внимание, но она сыграла весьма существенную роль в их победе и в формировании их отношения к реальности. Для большевиков и социал-демократов вообще революция и новый общественный строй были не чем-то осязаемым, а в большей степени новой религией. Революция совершалась не столько ради новых механизмов хозяйствования, сколько ради новых идеологических целей: «для обеспечения благосостояния и всестороннего развития всех членов общества социальная революция пролетариата уничтожит деление общества на классы и тем освободит все угнетенное человечество, так как положит конец всем видам эксплуатации одной части общества другою»¹⁰⁸⁵. Деятельность революционеров была больше похожа на деятельность религиозных сподвижников, чем на целенаправленную хозяйственную, экономическую политику. О религиозном характере русской революции, что касается, по-видимому, любой революции, говорил и Н. Бердяев: «Для русской левой интеллигенции революция всегда была и религией, и философией, революционная идея была целостной. Этого не понимали более умеренные направления»¹⁰⁸⁶. «Коммунистическая революция, которая и была настоящей революцией, была мессианизмом универсальным, она хотела принести всему миру благо и освобождение от угнетения...»¹⁰⁸⁷

266

Ф. Мельников еще в начале 20-х годов одним из первых сформулировал тезис о том, что официальный атеизм большевиков — «не что иное, как попытка создать новую государственную религию»¹⁰⁸⁸. П. Прибылев, народник, вспоминал: «Мы воспринимали социализм тогда не как науку, а как нечто от веры, от религии». С. Кара-Мурза: «Академик Шаталин издевался: мол, большевизм — это хилиазм XX века. Хилиазм — ересь ранних христиан, веривших в возможность построения Царства Божия на земле. Шаталин был в этом прав, а вот достойно ли это издевательства — вопрос совести... Это было страстное столкновение двух религиозных представлений о правде. Такие разломы пережили в молодости все нации, в Европе раньше, чем у нас (и несравненно тяжелее — в Германии при этом было уничтожено 2/3 населения)»¹⁰⁸⁹. М. Пришвин в период максимальных успехов белых во время гражданской войны, сам в то время убежденный антикоммунист, «несмотря на все глупости и злодейства «местных» большевиков», писал: «Сейчас все кричат против коммунистов, но, по существу, против монахов, а сам монастырь-коммуна в святости своей признается и почти всеми буржуями». «Моральный кодекс строителя коммунизма» практически повторяет основополагающие постулаты религиозных заповедей.

Религиозный дух был не столько особенностью большевистской революции, сколько закономерностью, сопровождавшей и все буржуазные революции в Европе. Так, например, в середине XIX века Де Токвиль писал: «Французская революция является политическою революцией, употребившею приемы и, в известном отношении, принявшею вид революции религиозной... Она проникает на далекие расстояния, она распространяется посредством проповеди и горячей пропаганды, она воспламеняет страсти, каких до того времени никогда не могли вызвать самые сильные политические революции... Она сама стала чем-то вроде новой религии, не имевшей ни Бога, ни культа, ни загробной жизни, но тем не менее наводнившей землю своими солдатами, своими апостолами и мучениками»¹⁰⁹⁰.

Почему же в России коммунистическая религия так легко вытеснила православную и потеснила все остальные? Тому есть несколько причин, и две из них кроются в самой православной церкви.

Первая причина состоит в особом отношении между церковью, государством и народом в России. Вот что писали иностранцы, впервые сталкиваясь с православной церковью еще за 100-300 лет до революции:

Р. Чанселлор, в середине XVI столетия: «Они соблюдают законы греческой церкви с таким рвением, подобного которому и не слыхивали. В их церквях нет идолов, только нарисованные иконы, чтобы не нарушать Десять заповедей, но к своим нарисованным идолам они относятся с таким поклонением, подобного которому никогда не знали в Англии»¹⁰⁹¹.

267

Дж. Флетчер, в конце XVI века: «Кроме своей Думы, царю не с кем советоваться... за исключением немногих епископов, архимандритов и монахов, и то для того только, чтобы воспользоваться суеверием народа (притом всегда к его вреду), который считает святым и справедливым все что ни сделано с согласия их епископов и духовенства. Вот почему цари, пользуясь для своих выгод теперешним упадком церкви, потворствуют ему чрезвычайными милостями и привилегиями, дарованными епископиям и монастырям, ибо они знают, что суеверие и лжеверие лучше всего согласуются с тираническим образом правления и особенно необходимы для поддержания и охранения его»¹⁰⁹². О русских священниках: «Будучи сами невеждами во всем, они стараются всеми средствами воспрепятствовать распространению просвещения, как бы опасаясь, чтобы не обнаружилось их собственное невежество и нечестие. По этой причине они уверили царей, что всякий успех в образовании может произвести переворот в государстве и, следовательно, должен быть опасным для их власти. В этом случае они правы, потому что человеку разумному и мыслящему, еще более возвышенному познаниями и свободным воспитанием, в высшей степени трудно переносить принудительный образ правления»¹⁰⁹³.

А. де Кюстин, в середине XIX века: «Я увидел в России христианскую церковь, которая не подвергается ничьим нападкам, которую все, по крайней мере внешне, чтят; все способствует этой церкви в отправлении ее духовной власти, и, однако ж, она не имеет никакой силы в сердцах людей, порождая одно лишь ханжество да суеверие. Церковь эта мертва, и вместе с тем русской церкви недостает того же, чего недостает этой стране повсеместно, — свободы, без которой меркнет свет и отлетает дух жизни»¹⁰⁹⁴. «...Абсолютно достоверный факт: публичного религиозного воспитания в России не существует. Нашим (русским) священникам запрещено писать что бы то ни было, даже летописи. Именно религиозные распри погубят русскую империю; вы завидуете силе нашей веры оттого, что судите о нас понаслышке!!!»¹⁰⁹⁵ «Я не устаю повторять: революция в России будет тем ужаснее, что она свершится во имя религии; русская политика в конце концов растворила Церковь в Государстве, смешала небо и землю: человек, который смотрит на своего повелителя как на Бога, надеется попасть в рай единственно милостью императора»¹⁰⁹⁶.

Лидер кадетов П. Милюков, в начале XX века: «В вопросах церкви и веры, независимо от своего общего мировоззрения, я разделял как политик формулу Кавура: Chiesa libera nel stato libero — свободная церковь в свободном государстве... Факты окостенения веры и злоупотреблений церковного управления были настолько очевидны для всех, что в более умеренной форме эти взгляды проникали и в среду самих служителей церкви, а через них и в консервативные круги общества... Блюстителем этой традиции был учитель и советник обоих царей, сухой, упрямый фа-

268

натик, получивший недаром прозвище Торквемады, К. Победоносцев, принципиальный враг всего, что напоминало свободу и демократию. Он — один из тех, кто несет главную ответственность за крушение династии»¹⁰⁹⁷. Витте в данном случае полностью солидарен с кадетами, он указывал, что Победоносцев установил в России режим полицейско-православной церкви, которую он, Победоносцев, двадцать пять лет культивировал в качестве обер-прокурора Святейшего Синода¹⁰⁹⁸.

Пришедший на смену К. Победоносцеву в 1905 г. А. Оболенский предложил провести реформы, направленные на демократизацию и расширение самоуправления церкви, выводу ее из-под монархической власти. Однако Николай II при полной поддержке Столыпина отказал в проведении радикальной реформы, поскольку свобода церкви подрывала основы монархии и самого полуфеодального государства. Столыпин предложил эволюционный путь реформирования, начав с принятия законов о веротерпимости, свободы совести, постепенного отделения церкви от государства*. Свою позицию Столыпин определил следующим образом: «Вступая в область верования, в область совести, правительство, скажу даже — государство, должно действовать крайне бережно, крайне осторожно»¹⁰⁹⁹.

Но был и другой, не зависящий от светских властей аспект деятельности церкви. Его отражает вторая причина слабости православной церкви...

Вторая причина состоит в том, что уже к XIX веку европейская церковь прошла период протестантской реформации. Она осуществлялась вполне революционными мерами. В Англии, например, тех, кто сопротивлялся смене католицизма на кальвинистский протестантизм, просто

* К попыткам реформировать церковь в определенной мере можно отнести деятельность священника Г. Гапона, который при поддержке своей епархии проповедовал патриотические лозунги, призывал рабочих воздерживаться от пьянства, заниматься самообразованием, организовывал соответствующие кружки и клубы, тем самым приближал церковь к народу и его нуждам... Гапон получил известность благодаря тому, что возглавил шествие 9 января 1905 г. с петицией к Николаю II. Петиция содержала либеральные и социальные требования: Учредительного собрания, гражданских свобод, ответственного правительства, восьмичасового рабочего дня, отмены выкупных платежей... Шествие было расстреляно. Сам Г. Гапон был позже объявлен провокатором охранки. Спустя несколько месяцев после «кровавого воскресенья» Николай II в той или иной мере утвердит основные требования петиции. Начало религиозным реформам дала первая русская революция и указы Николая II от 12. 12. 1904., 17. 04. 1905., 17. 10. 1905. Эти законы были во многом более прогрессивными и демократичными, чем аналогичные законодательства Швейцарии, Пруссии и Австрии. (См. подробнее: Столыпин П.А. Речь о вероисповедальных законопроектах и о взгляде правительства на свободу вероисповедания, произнесенная в Государственной Думе 22 мая 1909 г. (Рыбас С... С. 344.))

269

сжигали на кострах как еретиков. Для того чтобы установить новую религию, старая вместе со своими служителями должна быть фактически уничтожена. Было резко сокращено количество церквей, земли и ценное имущество большинства церквей и монастырей национализированы, а затем приватизированы новыми собственниками. Многие храмы были разграблены и разрушены, их камни использовали для строительства дворцов новой знати. Ценности из священников и монахов в период европейской реформации выбивали средневековыми методами с жестокостью, которая и не снилась большевикам. В результате реформации церкви один из чиновников английской короны подсчитал, что расходы на содержание церквей и монастырей в общенациональных расходах Англии снизились в несколько раз¹¹⁰⁰. В Европе, растянувшись на несколько столетий, происходило становление из полутеократических цивилизованных — светских государств. «Само понятие цивилизации, введенное французскими просветителями XVIII в., — замечает С. Кара-Мурза, — означало секуляризованную и рационализованную форму общежития — то есть внерелигиозную и основанную на разумном расчете. Нецивилизованной формой признавались средневековый образ жизни и образ жизни неевропейских народов»¹¹⁰¹.

Реформа русской православной церкви произошла под руководством патриарха Никона, примерно в то же время что и Реформация в Европе, в 1650-1660 годах. Никон хотел вывести церковь из прямого подчинения царю и создать свою независимую церковную власть. При этом положение церкви в российском государстве давало патриарху огромное влияние. Так, например, во время польско-литовских походов к Никону на утверждение поступали важнейшие государственные дела, его имя ставилось на месте царского: «Святейший патриарх указал и бояре приговорили»¹¹⁰². Светская власть была так же заинтересована в реформе церкви, поскольку, как и во времена введения христианства на Руси, в середине XVII века с присоединением Востока и Малороссии потребность в консолидирующей силе церкви вспыхнула вновь. В качестве инструмента сближения русской и украинской церквей была использована унификация русской и греческой церквей. Но был и еще один более важный момент — в эти годы происходило окончательное формирование абсолютизма и крепостного права, утвержденных в 1649 г. принятием Соборного уложения. Но уже в 1650 г. вспыхнул бунт, в подавлении которого «проклятиями и увещеваниями» принял активное участие будущий патриарх Никон. Именно в этот год царь Алексей Михайлович обратил на него свое внимание. Причина заключалась в том, что введенное указами крепостное право, противоречившее существовавшим традиционным моральным нормам, оказалось неустойчивым и требовало соответствующего нравственного обоснования.

Реформа Никона решала в первую очередь как раз эту задачу, хотя, на первый взгляд, затрагивала в основном обрядовую сторону вопро-

270

са. Но именно обряд в те времена имел ключевое значение, поскольку наполнялся неким сокровенным смыслом. Это особенно проявилось в замене двоеперстия троеперстием. Смысл двоеперстия толковался, как «я и Бог», троеперстие исключало человека и толковалось как триединство Бога*. Исключение человека из веры полностью подчиняло его воле Бога и «помазанника», превращая в послушного крепостного**. А. де Кюстин спустя два века напишет: «Нация, которой управляют по-христиански, возмутилась бы против такой общественной дисциплины, уничтожающей всякую личную свободу. Но здесь все влияние священника сводится к тому, чтобы добиваться и от простого народа, и от знати крестного знамения и преклонения колен»¹¹⁰³. Введение новой религии осуществлялось жестокими репрессивными мерами и гонениями против старообрядцев.

Права сохранившихся старообрядцев до первой русской революции 1905 г. были резко ограничены***. Но не случайно именно старообрядчество, сохранявшее индивидуализм верующего, вытесненное из официальной жизни, имело возможность постепенно эволюционировать в русское общинное религиозное течение, отдававшее духом протестантизма — «купеческую веру» по С. Морозову. Из старообрядчества вышли почти все известные русские промышленники****. «Из старообрядческой среды происходили Морозовы, Рябушинские, Гучковы, Рахмановы, Солдатенковы, Носовы, Рогожины, Бугровы и немало иных фамилий, представлявших цвет «Москвы купеческой»¹¹⁰⁴.

До начала XX века православная церковь оставалась одним из наиболее консервативных институтов самодержавия, в условиях роста самосознания и индустриализации XX века проповедуя покорность и смирение времен крепостного права. Великий князь Александр Ми-

* Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой.

** В европейской церкви в то же самое время шли прямо противоположные процессы. Во-первых, церковь стимулировала уничтожение крепостного права «в большинстве отпускных грамот мы встречаем: pro redemptione animce — ради искупления души». (Чаадаев П.Я... С. 58.) Во-вторых, протестантская «реформация» церкви способствовала развитию индивидуализма и самоутверждению человека как личности. Человек зависел только сам от себя, а не от Бога или его «помазанника».

*** Старообрядцы в начале XX века составляли до 10% населения России. До 1883 г. дети староверов считались незаконнорожденными... В 1905 г. старообрядцам дали те же права, что католикам и лютеранам.

**** В. Кожинов связывает все возрастающую склонность в работе с капиталом старообрядцев с тем, что она «стала "богоугодным" делом», с вытеснением их из мирской жизни. (Кожинов В.В. О русском... С. 282-283). «Купеческая вера» — «русский протестантизм» отличался от западного, тем, что промышленник работал не во славу Бога, а в интересах развития своей общины, общества. Далеко не случайно, например, С. Морозов говорил о себе как об управляющем, организаторе производства, а не как о собственнике.

271

хайлович, анализируя причины падения монархии, приходил к выводу: «Официальное христианство, обнаружившее свою несостоятельность в 1914 году, прилагает все усилия к тому, чтобы превратить нас в «рабов Божьих», приводя нас таким образом к фатализму, который несет страшную ответственность за трагический конец России и ее династии»¹¹⁰⁵. К аналогичным выводам приходил в эмиграции Н.Бердяев: «Воинствующее безбожие коммунистической революции объясняется не только состоянием сознания коммунистов, очень суженного и зависящего от разного рода ressentiments, но и историческими грехами православия, которое не выполняло своей миссии преображения жизни, поддерживая строй, основанный на неправде и гнете. Христиане должны сознать свою вину, а не только обвинять противников христианства и посылать их в ад»¹¹⁰⁶.

Вполне естественно, что к началу пропитанного духом капитализма индустриального XX века феодальная православная церковь в России фактически утратила свою главенствующую духовную роль. О деградации церкви говорили все ведущие мыслители того времени.

С. Шарапов: «Прекрасно оборудованная церковь стала одною из отраслей государства и потеряла всякую связь с душою народа, стала для него внешней силой. Народ привязан к ней только обрядностью, в огромной части обязательной. Звонят колокола, идут чинные службы, но дух церковности отлетел, но живого Христа церковь постепенно забывает. Верующие ходят слушать певчих, говеть, даже молиться, но жизнь стала языческою, в жизни церковь потеряла всякое значение. Отсюда глубокая народная тоска, сознание пустоты, лжи и обмана и поразительная легкость всяких соблазнов и совращений»¹¹⁰⁷.

Н. Бердяев: «Официальная церковь заняла консервативную позицию в отношении к государству и социальной жизни и была рабски подчинена старому режиму... Церковной реформы и обновления церковной жизни творческими идеями XIX в. и начала XX в. не произошло. Официальная церковь жила в замкнутом мире, сила инерции была в ней огромна»¹¹⁰⁸.

Проницателен и резок был С. Витте: «У нас церковь обратилась в мертвое, бюрократическое учреждение, церковные служения — в службы не Богу, а земным богам, всякое православие — в православное язычество. Вот в чем заключается главная опасность для России. Мы постепенно становимся меньше христианами, нежели адепты всех других христианских религий. Мы делаемся постепенно менее всех верующими. Япония нас побила потому, что она верит в своего бога несравненно более, чем мы в нашего. Это не афоризм или же настолько же афоризм, насколько верно то, «что Германия победила Францию в 1870 г. своей школой...»¹¹⁰⁹

Даже такой славянофил, как И. Аксаков, порицал недуги Церкви: «Наша Церковь кажется каким-то невообразимым бюро или канцеляри-

272

ей, в которой обязанность заниматься паствой Христовой увязывается со всеми традициями немецкого бюрократизма и одновременно со всей официальной, свойственной ему, ложью. Поскольку управление Церковью организовано наподобие отдела светской администрации, а служители Церкви считаются слугами государства, сама Церковь превращается в подразделение светской власти. Другими словами — она становится служанкой государства. На первый взгляд кажется, что в Церкви воцаряется необходимый порядок, в действительности же ее лишают души... Опору в обосновании православия ищут скорее в своде законов царского государства, нежели в Святом Духе. Церковь, которая есть не что иное, как часть государства, часть империи этого мира, изменяет своей миссии и разделит судьбу всех империй этого мира. Она сама себя обрекает на бессилие и смерть» ¹¹¹⁰.

Р. Фадеев в 1889 г. приходил к выводу: «Православная церковь требует духовенства по призванию, а не по ремеслу; Россия не выйдет из нынешней духовной апатии без изменения существующего в церкви порядка... Церковный вопрос о создании нескольких сосредоточий русской жизни и мысли... как и многие другие великие вопросы, принадлежит будущему. Задача нынешнего поколения заключается в том, чтобы создать орудие русской общественной жизни, посредством которого вопросы могли бы быть сдвинуты со временем; орудие, без которого русское правительство, несмотря на свое несравненное и исключительно нравственное могущество, не может... пользоваться этим могуществом для блага России. Сила без рычага остается отвлеченностью»¹¹¹¹.

Вышеприведенные рассуждения вовсе не перечеркивают огромное значение православной церкви в истории развития России. Столыпин абсолютно справедливо указывал, что именно вековая связь между церковью и государством «дала жизнь нашему государству и принесла ему неоценимые услуги»¹¹¹². Не отрицают эти рассуждения и огромного потенциала православной церкви в XXI веке, но что не меняется, то гибнет, а что меняется слишком быстро — ищет своей смерти.

Третья причина кроется в самом коммунизме.

П. Чаадаеве 1831 г. после возвращения из заграничного путешествия передавал ощущение предчувствия просвещенной нигилистической Европой появления в скором времени учения, «которое только и может быть самым согласным с подлинным духом религии, потому что дух этот заключается всецело в идее слияния всех, сколько их ни есть в мире, нравственных сил в одну мысль, в одно чувство и в постепенном установлении социальной системы или церкви, которая должна водворить царство истины среди людей... Всякое иное учение... не желает водворения царства Божьего на земле»¹¹¹³.

273

И это учение появилось, лет пятнадцать спустя, в форме марксистской идеологии — сочетавшей в себе как теологические, схоластические, так и материалистические, научные начала новой социально-экономической системы. А. Кестлер рассматривает марксизм как религию и сравнивает его с католицизмом, а М. Ротбард указывает на марксизм, как на «светскую религию»¹¹¹⁴. Датский богослов С. Кьеркегор еще в первой половине XIX века предсказывал: «Коммунизм будет выдавать себя за движение политическое, но окажется, в конце концов, движением религиозным»¹¹¹⁵. М. Пришвин, 7 января 1919 г.: «Социализм революционный есть момент жизни религиозной народной души: он есть прежде всего бунт масс против обмана церкви, действует на словах во имя земного, материального изнутри, бессознательно во имя нового Бога, которого не смеет назвать и не хочет, чтобы не смешать его имя с именем старого Бога». По мнению Бердяева, коммунизм «сам хочет быть религией, идущей на смену христианству; он претендует ответить на религиозные запросы человеческой души, дать смысл жизни. Коммунизм целостен, он охватывает всю жизнь, он не относится к какой-либо социальной области»¹¹¹⁶. «Коммунизм, каким вы его себе представляете, есть, в сущности, новая религия, религия коллектива со свойственной всякой религии фанатизмом и ложью»¹¹¹⁷.

На русской почве марксистское учение приобретает новые черты, формировавшиеся под воздействием отличительных черт ее народа — его духовности и общности. Наряду с деградацией православной церкви, эти особенности русского народа привели его к отрицанию прежней и к поиску новой духовной опоры. В. Шубарт весьма точно отобразил этот процесс: «Большевизм — это борьба против религии и, следовательно, борьба за религию. Он не опровергает, а как раз подтверждает то, что Россия призвана к всемирной христианской миссии. Православная Церковь в ее дореволюционном виде была для этого уже непригодна. Она подчинилась насилию государства и утратила свободу решений. Ей не хватало и действенной заботы о спасении душ — в этом недостатке ее часто упрекал более деловой Запад. Эта Церковь должна была измениться, если она хотела стать действенной...»¹¹¹⁸ По мнению Бердяева, «христианство не исполняло своего долга»¹¹¹⁹ по обновлению жизни и ему на смену пришел «русский коммунизм», который «есть трансформация и деформация старой русской мессианской идеи. Коммунизм в Западной Европе был бы совершенно другим явлением»¹¹²⁰.

В. Шубарт отмечает отличие самого русского духа от европейского: «...Русский... упорно пребывает в душевном состоянии верующего даже тогда, когда приобретает нерелигиозные убеждения. Его стремление к обожествлению столь сильно, что он расточает его на идолов, как только отказывается от Бога. Западная культура приходит к атеизму через обмирщение святого, а восточная — через освящение мирско-

274

го»¹¹²¹. «Русский атеизм — это возмущение, а не равнодушие, восстание против Бога, а не отпадение от Него, обвинение и проклятье, а не увольнение слуги, переставшего быть необходимым. Русский атеист совершает религиозное действо, но в ложном направлении... Безбожие для русского — не душевный пробел, а позитивное убеждение. Он не перестает веровать, но верует в нечто новое. Он верует в безбожность и отстаивает эту веру с такой нетерпимостью и с такой фанатичной энергией, которые свойственны только религиям»¹¹²². Б. Соколов, на личном опыте познавший силу большевиков, вспоминал: «Вопрос, который я себе не раз ставил — это откуда, из каких недр родился русский коммунист. Ведь это в большинстве выходцы из серой пассивной массы, безразлично настроенной и, однако, сколь они активны и упорны. Ибо этих качеств от русских коммунистов отнять нельзя. Удивительнейшим биологическим отбором были они выдвинуты на арену русской жизни, возобновив давно ушедшие времена русского раскола, столь же отмеченного своей активностью и своим фанатизмом»¹¹²³.

«Европеец — атеист из эгоизма и очерствелости сердца, — указывал В. Шубарт. — В своем "точечном" чувстве он признает только себя. В своей самонадеянности он не терпит рядом с собой никаких богов. Русский становится атеистом из противоположных побуждений: из сострадания к твари земной. В своем вселенском чувстве он простирает взор далеко за пределы своего "я". Он больше не может совместить избыток страданий, которые видит вокруг себя, с благостью Бога. Он уже не может справиться с проблемой нищеты... Европейцу такие настроения (мессианство и богоборчество) чужды. Поэтому он обычно неверно судит о русском безбожии. Он его воспринимает или за нравственное вырождение, или за гротеск, над которым можно посмеяться... Европа не слышит скрытую трагическую ноту, которая сотрясает русский атеизм»¹¹²⁴. «Недостаток религиозности, даже в религиозных системах, — отличительный признак современной Европы. Религиозность, даже в материалистических системах, — отличительный признак Советской России. У русских религиозно все — даже атеизм»¹¹²⁵.

Но особая роль коммунистической идеологии в России была обусловлена не только мессионерскими и особыми духовными свойствами русского человека, но и совершенно объективными условиями и законами развития. Ведь православная церковь в том виде, в котором она существовала к началу XX века, уже перестала удовлетворять потребностям изменившегося и вступившего в эру капитализма русского общества, которому настойчиво была необходима своя Реформация, свой кальвинизм. Роль протестантской церкви в России взяла на себя коммунистическая идеология, а в роли миссионеров выступили большевики.

Н. Бердяев писал по этому поводу: «Требование к членам ВКП(б) порвать связи с церковью было своего рода требованием единобожия.

275

Задаче строительства подчинены и самые абстрактные науки — при коммунизме «философия должна не познавать только мир, но и переделать мир, создавать новый мир... Философская работа должна быть соединена с трудом, с социальным строительством, должна его обслуживать»¹¹²⁶. Дж. Кейнс, работавший в 20-е годы в России, в этой связи отмечал: «Ленинизм — странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, — религии и бизнеса».

Победу коммунистической идеологии именно в России Бердяев относил на счет ее «реформистского» характера, который был востребован русским обществом: «Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В этом ее главный смысл»"²¹. Бердяев весьма точно выделяет эти черты «русской Реформации»: «Ленин хотел победить русскую лень... Произошла метаморфоза: американизация русских людей...»¹¹²⁸ В. Шубарт так же отмечал: «Нельзя не заметить, что большевизм сильно культивирует в русских деловитость. С чисто русским размахом он даже перебирает с этим, как ранее с чисто человеческим»¹¹²⁹. Н. Бердяев находил русские особенности в другом: «Появилось новое поколение молодежи, которое оказалось способно с энтузиазмом отдаться осуществлению пятилетнего плана, которое понимает задачу экономического развития не как личный интерес, а как социальное служение»¹¹³⁰.

Большевики двигали Россию по западному пути развития, и «коммунистическая идеология» в данном случае по сути выполняла те же функции, которые осуществляла протестантская религия во времена Реформации в Англии и Европе, Ренессанса в южных странах. Проводниками нового духа в Европе были Лютер и Кальвин, на юге Макиавелли, в России стали Маркс и Ленин. В. Шубарт по этому поводу отмечал: «То, что на Западе началось с Лютера, на Востоке должно было закончиться Лениным»¹¹³¹.

В этом плане интересно сравнение основного постулата реформационных движений в Европе с коммунистической идеологией в России: Вебер приводит символ веры мормонов, который завершается словами: «...ленивый или нерадивый не может быть христианином и спастись. Его удел — гибель, и он будет выброшен из улья». Таким образом, верующий поставлен здесь перед выбором между трудом и гибелью¹¹³². Бакстер указывал: «Богатство... позволяет вам отказаться от низкой работы в том случае, если вы можете быть более полезными на другом поприще, однако от работы как таковой вы освобождаетесь не более, чем последний бедняк... Хотя их (богачей) не подстрекает к этому крайняя нужда, они в такой же степени, как другие, должны повиноваться воле Божьей... Бог всем велел трудиться»¹¹³³. В этих изречениях потустороннее, посмертное воздаяние за труд уступает место простой констатации необходимости и обязательности труда, т.е., по сути, коммунистическо-

276

му лозунгу «кто не работает, тот не ест». Отличие состоит в том, что если у кальвинистов в роли морального стимула развития выступает труд во имя Бога, то у большевиков — труд во имя построения царства Божьего на земле — коммунизма.

Коммунистическая идеология, с одной стороны, делала в России то, что сделал протестантский кальвинизм в эпоху становления капитализма в Европе, т.е. ставила достижения человека в зависимость от результатов его труда. С другой, в отличие от кальвинизма русский коммунизм учитывал духовные особенности русского общества и рассматривал человека не как индивидуума, а как неразрывного члена общества. Именно последний тезис вызывал и вызывает наиболее агрессивное неприятие русского коммунизма. Н. Бердяев выражал это противоречие следующим образом: «В коммунизме есть своя правда и своя ложь. Правда — социальная, раскрытие возможности братства людей и народов, преодоление классов; ложь же — в духовных основах, которые приводят к процессу дегуманизации, к отрицанию ценности всякого человека, к сужению человеческого сознания...»¹¹³⁴

Как ни парадоксально, в этом и заключалась одна из причин успеха большевистской идеологии, которая, с одной стороны, находилась в русле российских традиций, в том числе политики русского самодержавия и никоновского православия, подавлявших индивидуалистические наклонности, с другой — она носила революционный характер и по-своему повторяла эволюционный путь протестантско-кальвинистской реформации, которая на первом этапе точно так же привела к процессу дегуманизации, к отрицанию ценности любого человека, не обладающего частной собственностью... Отличие состояло в том, что в коммунизме это делалось во имя блага для всего общества, в кальвинизме во имя блага избранных.

Среди лидеров большевиков были творцы и были догматики революции, были борцы и были откровенные отбросы общества. Любая революция прежде всего поднимает «грязь со дна». Между тем наличие огромного положительного созидательного, творческого потенциала у большевиков отмечали даже их радикальные противники. Так, Милюков считал, что успех большевиков предопределили их качества, которых не хватало умеренным социалистам,—реализм и последовательность¹¹³⁵. Хотя в «Истории» Милюкова громко звучит тема о предательстве и «немецких деньгах», благодаря которым большевики смогли достичь своих целей... и в этой книге («Воспоминания»), и в изданной в 1926 году «России на переломе» Ленин и его последователи изображены людьми сильными, волевыми и умными¹¹³⁶. П. Милюков приходил к выводу, что Ленин — «централист и государственник»¹¹³⁷. Уткин пишет про Ленина: «Этот человек удивительным образом сочетал фанатическую веру в учение с беспримерным реализмом в конкретной политике»¹¹³⁸. В 1922 г. Дж. Кейнс говорил о Ленине, что «он слишком умен, чтобы верить в коммунизм».

277

Конечно, «ложь коммунизма»¹¹¹⁹ создавала на пути развития русского общества свои препятствия, но, как справедливо указывал Бердяев: «Коммунизм есть русское явление, несмотря на марксистскую идеологию. Коммунизм есть русская судьба, момент внутренней судьбы русского народа. И изжит он должен быть внутренними силами русского народа. Коммунизм должен быть преодолен, а не уничтожен. В высшую стадию, которая наступит после коммунизма, должна войти и правда коммунизма, но освобожденная от лжи»¹¹⁴⁰. Эволюционное развитие России должно было вести ее именно по этому пути. В. Аксючиц отмечает: «По мере угасания идейных фобий (одержимости идеей, ввергающей в состояние ненависти, страха и агрессии) идеологемы из мобилизующих заклинаний превращаются в иллюзии и фикции. Последние становятся элементами условного этикета, церемониала...»"'" «Ложь коммунизма» могла и должна была быть преодолена, как преодолялась ложь любой новой религии, неизбежно страдающей ортодоксальностью, догматизмом на первом этапе своего развития; но для этого необходимо было время и воля...

278


МАТЬ ВСЕХ КАТАСТРОФ...

Первая мировая война и русская революция


«...если дет действительно дойдет до войны..., как это наиболее вероятно, то на французской границе будет затяжная война с переменным успехом, а на русской границе — наступательная войта со взятием польских крепостей и революция в Петербурге, в результате которой перед господами, ведущими войну, все предстанет в совершенно ином свете. Одно можно сказать наверняка: не будет ни быстрой развязки, ни триумфальных походов на Берлин или Париж».

Ф.Энгельс, 1888 г¹¹⁴²


Мы подошли к тому событию, которое предопределило всю дальнейшую историю России и мира. Немецкий историк Голо Манн назвал Первую мировую войну — «матерью всех катастроф», обрушившихся на человечество в XX веке. Что касается России, то ни один серьезный исследователь в поисках причин русской революции не может пройти мимо Первой мировой войны. Из-за чего же началась эта война? Какие цели преследовала? Почему Россия потерпела в ней поражение?

В поисках ответов на эти вопросы мы должны погрузиться в историю. А для того, чтобы слишком далеко не уходить от темы книги, начнем эту главу с конца — с поражения России: