Василий Галин Запретная политэкономия Революция по-русски

Вид материала

Документы

Содержание Тенденции первой мировой Н. Головин Вернемся к наступлению русских армий первых дней войны

Подобный материал:

• Василий Галин Запретная политэкономия красное и белое, 10149.29kb.
• Контрольная работа №1 по дисциплине «Политэкономия», 358.97kb.
• Н. В. Рябинина читаем а. П. Чехова по-русски…, 2062.63kb.
• Протопресвитер Василий Зеньковский пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.), 3241.38kb.
• -, 388.72kb.
• Конспект лекций по дисциплине "политэкономия" для студентов 050107 заочной формы обучения, 908.57kb.
• Темы курсовых работ по-русски и по-английски (с указанием номера курса); фио научного, 17.99kb.
• Английская революция XVII в. Основные этапы и законодательство. Протекторат Кромвеля., 146.25kb.
• Лекция 14. Кейнсианство и его эволюция «Кейнсианская революция», 259.32kb.
• Культура Древней Руси. Литовско-московское соперничество и решение, 33.56kb.

ТЕНДЕНЦИИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ

В нас говорило чувство долга защитить память той армии, которая, в полном смысле слова пожертвовав собой, дала победу своим союзникам.

Н. Головин¹²⁵⁰


1914 г. Фактически война для России началась не с 1 августа — дня объявления Германией войны России, а с неоднократных панических просьб французского правительства ускорить вторжение русской армии в Германию. Из мемуаров французского посла в Петрограде г. Палеолога можно убедиться, как настойчивы были просьбы Франции о помощи и с каким горячим сочувствием принимались эти просьбы Россией. Уже 23 июля (5 августа), т.е. на следующий день после объявления войны Германией Франции, ее посол г. Палеолог сделал императору Николаю II следующее заявление: «Французская армия вынуждена будет

299

выдержать могущественный натиск 25 германских корпусов. Я умоляю Ваше Величество приказать Вашим войскам немедленное наступление. Иначе французская армия рискует быть раздавленной»¹²⁵¹. 8 (21) августа Палеолог записывает: «На бельгийском фронте наши операции принимают дурной оборот. Я получил приказание воздействовать на императорское правительство, дабы ускорить, насколько возможно, наступление русских армий». Это требование нарушало уже сформированные стратегические планы, и, по мнению Головина, «подобная просьба была в полном смысле слова равносильна требованию от России самоубийства»¹²⁵². 13 (26) августа Палеолог снова получает телеграмму из Парижа: «...Нужно настаивать на необходимости самого решительного наступления русских армий на Берлин. Срочно предупредите российское правительство и настаивайте».

Министр иностранных дел С. Сазонов отвечал Палеологу, что поспешное наступление на Восточную Пруссию осуждено на неизбежную неудачу, так как «наши войска слишком разбросаны... но мы не имеем права дать погибнуть нашему союзнику...»¹²⁵³ Русский военный атташе в Париже граф Игнатьев сообщал, что в некоторых французских полках потери составляют 50%, и добавлял: «Стало ясно, что исход войны будет зависеть от того, что мы сможем сделать для того, чтобы оттянуть немецкие войска на нас»¹²⁵⁴.

Бьюкенен вспоминал: «Следуя плану кампании, Россия должна была сразу начать наступление на Австрию на юге и обороняться на севере до тех пор, пока все не будет готово для более серьезного наступления на Германию. Если бы Россия считалась только со своими интересами, это был бы для нее наилучший способ действия, но ей приходилось считаться со своими союзниками. Наступление германской армии на западе вызвало необходимость отвлечь ее на восток. Поэтому первоначальный план был соответствующим образом изменен, и 17 августа, на следующий день после окончания мобилизации, генерал Ренненкампф начал наступление на Восточную Пруссию... По мнению лучших русских генералов, такое наступление было преждевременно и обречено на неудачу... Но Россия не могла оставаться глухой к голосу союзника, столица которого оказалась под угрозой, и армии Самсонова был отдан приказ наступать»¹²⁵⁵. По словам французского историка Ecole de Guerre это был «жест, несомненно, рыцарский, но... чреватый большими опасностями»¹²⁵⁶.

Между тем французы имели основания требовать русского наступления, поскольку начальник Генерального штаба генерал Жилинский в 1912 г. обязался выставить только против Германии на 15-й день войны 800 тысяч солдат — половину русской армии мирного времени. По мнению Н. Головина: «Обязательство начать решительные действия против Германии на 15-й день мобилизации является, в полном смысле слова, роковым решением... Это в полном смысле слова государственное преступление»¹²⁵⁷.

Русская армия, не закончив мобилизацию и развертывание войск, без подготовки с марша перешла в наступление. Успех наступления

300

во многом объяснялся тем, что немцы его просто не ожидали. Русская армия вступила в бой всего через две недели после объявления войны*. По расчетам немцев, русские физически могли начать наступление не раньше чем на 40-й день с начала мобилизации¹²⁵⁸. Но президент Франции был недоволен: «Мы вынуждены констатировать, что медленность русской мобилизации и концентрации русских войск делает нашего русского союзника неспособным действовать с желательной быстротой»¹²⁵⁹. Для сравнения — английский экспедиционный корпус только к 20 числу был перевезен в район сосредоточения. Б. Такман по этому поводу отмечала: «Можно согласиться с Ланрезаком, что англичане не очень спешили»¹²⁶⁰.

По численности северные русские армии" превосходили немецкую группировку почти в 2 раза — с примерным равенством по легким орудиям и отставанием по тяжелым в 6 раз¹²⁶¹. «Однако на фронт две армии прибыли с разницей в пять дней, их разделяло 80 км пересеченных озерами земель, то есть три дня марша, которые не позволяли быстро прийти на помощь друг другу»¹²⁶². Армия Самсонова начала наступление на растянутом фронте в 120 км. При этом в армии еще «фактически отсутствовали тыловые службы, и войска по нескольку дней не получали питания»¹²⁶³, не была налажена связь между войсками. Финал был предсказуем. Два русских корпуса были разгромлены. Это было первое в истории крупное поражение русской армии в битве с немцами. Командующий армией генерал Самсонов застрелился. Безвозвратные потери русской армии составили 120 тыс. чел. А. Гучков, находившийся в армии Самсонова, позже заявит, что в тот момент он «пришел к полному убеждению, что война проиграна». Участник боев генерал Клюев констатировал: «Причины катастрофы: неготовность армии к наступлению, неустройство тыла и коммуникаций, несистемность и чрезмерная форсированность марша, неосведомленность о противнике, растянутость фронта... переутомление от беспрерывного марша с боями, от бессонных ночей и недостатка продовольствия». Бьюкенен считал, что «русские руководящие круги в своем стремлении облегчить напряжение на Западе зашли слишком далеко для сложного механизма своей армии. России приходилось очень тяжело. Ей нужно было перебрасывать войска на огромные расстояния по скверным дорогам, а в Польше, которую немцы заняли в начале войны, ей приходилось сражаться, имея с обоих флангов враждебную территорию».

Помимо объективных причин как союзники, так и противники России в войне отмечали крайне низкий профессиональный уровень русских генералов: Б. Такман пишет о безынициативности и недостатке способных генералов¹²⁶⁴. Нокс восхищался оптимизмом и выносливостью русского солдата и одновременно отмечал «слабую, бесконечно

* «План Шлиффена», учитывал разницу сроков мобилизации в Германии (10 дней) и России (30 дней). Поэтому основная масса войск направлялась на Запад, чтобы разбить французскую армию еще до сосредоточения русской. ** Самсонова и Ренненкампфа.

301

слабую организацию войск — особенно в сравнении с безупречной машиной, управляемой прусскими офицерами». Г. Иссерсон делал из поражения Самсонова еще более обширные выводы: «История говорит: было бы неправильно считать генерала Самсонова и его действия единичными в русской армии; нет, и он и его действия являются, пожалуй, проявлением того самого благородного, что можно было найти в русской царской армии... Полная неподготовленность к управлению большими вооруженными массами, непонимание самой техники управления, притупленность оперативной восприимчивости и косность оперативной мысли — все эти черты, так наглядно выявившиеся в действиях ген. Самсонова, были характерны для всей старой русской военной школы»¹²⁶⁵. Черчилль со свойственным ему красноречием писал: как мог Самсонов не ощутить 27 августа нависшую над ним смертельную опасность? — «Естественным был бы приказ отступить. Но темный дух фатализма — характерно русского, — казалось, лишил сил обреченного командующего... лучше погибнуть, чем отступить. Завтра, может быть, поступят хорошие новости. Ужасающая психическая летаргия опустилась на генерала, и он приказал продолжать наступление. По выражению Гинденбурга, «эти войска жаждали уже не победы, а самоуничтожения»¹²⁶⁶.

С другой стороны, о Самсонове современники отзывались как о «блестящем уме, укрепленном хорошим военным образованием», с безупречными моральными качествами¹³⁶⁷. Очевидно, что армию Самсонова вперед гнал не «фатализм» и не «летаргия», а приказ царя во исполнение просьбы французского союзника. Генералы Янушкевич и Жилинский еще до начала боевых действий заявляли: «Поспешное наступление в Восточную Пруссию осуждено на неудачу, так как войска еще слишком разбросаны и перевозка встречает массу препятствий»¹²⁶⁸. Позже Жилинский скажет французскому военному атташе Лагишу: «История проклянет меня, но я отдал приказ двигаться вперед»¹²⁶⁹. Русская армия Самсонова фактически пожертвовала собой ради исполнения союзнического долга. Несогласованность действий двух русских армий объясняется прежде всего отсутствием надлежащей подготовки к наступлению — без разведки, без планов, без тылов, без резервов русская армия, повинуясь долгу, наступала в неизвестность на чужой территории; ее гибель была предрешена*. Самсонов докладывал Жилин-

* Некоторые исследователи относят поражения русских армий на счет того, что все свои переговоры в первые месяцы войны русские вели по радио открытым текстом. Гинденбург и Гофман вспоминали: «Благодаря радиосообщениям противника мы знали все не только о диспозиции противника, но и о его намерениях... Мы знали силу русских войск и точное назначение каждой из задействованных русских частей». В дальнейшем выявилась полностью несогласованность действий двух русских армий. Гинденбург изумлялся: неужели Ренненкампф «не видел, что правый фланг Самсонова находится под угрозой полного поражения, что угроза его левому флангу усиливается с каждым

302

скому: «Армия наступает со времени Вашего приказания безостановочно, делая переходы свыше двадцати верст по пескам, посему ускорить не могу»... «Солдаты находятся на марше по двенадцать часов в день без привалов. Они измотаны, и поэтому большей скорости движения достичь невозможно. Территория опустошена, лошади давно не получали овса, нет продовольствия»¹²⁷⁰. «Люди были ужасно измучены... три дня они не видели хлеба...»¹²⁷¹

Вторая русская армия медлила прийти на помощь гибнущей армии, два дня она вообще простояла на месте*. По мнению Людендорфа: «Огромная армия Ренненкампфа висела, как грозная туча... Ему стоило только двинуться, и мы были бы разбиты»¹²⁷².

После разгрома армии Самсонова «Людендорф... на чистом русском языке потешался над побежденными и хвалился, что теперь русская граница открыта для вторжения...»¹²⁷³ Однако армия Ренненкампфа закрыла немцам дорогу в глубь России. «Победа на поле боя не имеет большого значения, — говорил Шлиффен, — если она не приводит к прорыву или окружению. Отброшенный назад противник вновь появляется на других участках, чтобы возобновить сопротивление, от которого он временно отказался. Кампания будет продолжаться...»¹²⁷⁴ Э. Людендорф считал, что Ренненкампф «очень своевременно начал отступление... Русские сумели организовать отступление и продвигали массы по местности без дорог... Я все время не оставлял мысли, покончив с Ренненкампфом, начать наступление на Нарев... Соответственные распоряжения уже отдавались, но им не суждено было осуществиться...»¹²⁷⁵ Киган отмечает, что Ренненкампф «блестяще организовал маневр своих войск» и своими девятью дивизиями выдержал напор восемнадцати дивизий Гинденбурга, проводя грамотное планомерное отступление, закончившееся контрнаступлением с восстановлением рубежей, «достигнутых

часом?» (Hindenburg P. Out of my Life. — Lnd., 1922. P. 123; Hoffman M. War Diaries and other papers. — Lnd. Vol. 1, 1929. P. 62, 95. (Уткин А. И... C. 48-50, 68.)) На французском театре германцы были также вынуждены в начале войны перейти к незашифрованному радио после почти общих случаев путаницы шифра. (Зайончковский A.M... С. 177.) Киган пишет, что и на русском фронте немцы часто передавали некодированные сообщения. «Проблемы русских были вызваны не обломовской ленью, а трудностями при распределении кодовых книг; кроме этого, сказывалась нехватка переводчиков» (для перехвата немецких сообщений)». (Киган Д... С. 182.) Почему у немцев были переводчики, а у русских нет? Одним из ответов может стать заметка М. Салтыкова-Щедрина. В книге «За рубежом», 1881 г. он описывает свою встречу в Германии с белобрысым юношей, заявившим: «Я сольдат; мы уф Берлин немного учим по-русску... на всяк слючай!» М.Салтыков-Щедрин замечал: «Мы, русские, с самого Петра I усердно «учим по-немецку» и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь «случай» предвидят и учат солдат «по-русску». (Салтыков-Щедрин М.Е... С. 79.) Кстати, немецкие генералы Людендорф и Гинденбург свободно владели русским языком.

Часть исследователей относит медлительность Ренненкампфа на счет его личных разногласий с Самсоновым, возникших во время русско-японской войны.

303

в течение августовского вторжения...»¹²⁷⁶ «Было продемонстрировано превосходство русских в маневренной войне и даже в том, что касалось стратегической хитрости. Несмотря на предполагаемое преимущество, которое обеспечивал немцам радиоперехват, Людендорф был удивлен тем, с какой быстротой и секретностью русские осуществили развертывание вдоль Вислы...»¹²⁷⁷

Русский генералитет действительно нередко уступал немецкому, что стало одной из причин поражения русских армий. Одних только высоких моральных качеств, прекрасного образования и выучки недостаточно для успеха в том или ином деле. Одну из ключевых ролей здесь играет индивидуализм. Он культивирует агрессивность и инициативу, стремление к самосовершенствованию, самодисциплину и самоуважение. Все это было развито в немецких офицерах и генералах и крайне редко встречалось в русских. Русская армия в начале XX века, несмотря на технический прогресс, оставалась в психологическом плане армией постфеодальной, как, впрочем, и все общество, включая низшие и высшие классы. Даже в организации армии сохранялись черты прошлого века, так «в отличие от иностранных русская армия все еще сохраняла архаичную систему тылового обеспечения войск, при которой строевые части сами закупали для себя значительную часть продовольствия, сами «строили» себе обмундирование и заготавливали различные предметы снабжения...» В результате строевой офицер занимался не столько военным делом и воспитанием солдат, сколько хозяйственными делами.

Другой пример связан с назначением на должность, в России сохранялся традиционный подход дружеского или родственного протекционизма, в германской армии претензии на очередной чин необходимо было доказать. Как указывал в 1912 г. генерал Я. Червинка: «равной приблизительно ценности заграничных и наших офицеров в первом чине» «немецкие офицеры, начиная с чина капитана, в общем уже значительно опережают в военном деле наших»¹²⁷⁸. Вполне естественным на этом фоне выглядит характеристика высшего командного состава русской армии, данная генералом Залесским: «Много авантюры, много невежества, много эгоизма, интриг, карьеризма, алчности, бездарности и недальновидности и очень мало знания, талантов, желания рисковать собою и даже своим комфортом и здоровьем»¹²⁷⁹. Сухомлинов отмечал «в особенности среди старших офицеров» пассивность и склонность «более к обороне, нежели к наступлению»¹²⁸⁰. М. Лемке обращал внимание на «боязнь начальников принять на себя ответственность за собственные распоряжения. Этой болезнью армия страдала всегда наряду со всей чиновничей Россией; она уже давно стала природно-хронической, принимая острую форму во время каждой войны»¹²⁸¹. Генерал Зайончковский приходил к радикальным выводам: «Русские войска в ко-

304

нечном результате потерпели поражение не столько от германских войск, сколько от своих бездарных высших начальников»¹²⁸².

Еще в 1907 году члены «Особой подготовительной комиссии при Совете государственной обороны» разбирали причины слабости русского офицерского корпуса. Генерал Иванов: «Упрекнуть наших офицеров в готовности умереть нельзя, но подготовка их в общем слаба, и в большинстве они недостаточно развиты; кроме того, наличный офицерский состав так мал, что наблюдается как обычное явление, когда в роте налицо всего один ротный командир. Старшие начальники мало руководят делом обучения; их роль сводится, по преимуществу, к контролю и критике. За последнее время приходится констатировать почти повальное бегство офицеров из строя, причем уходят, главным образом, лучшие и наиболее развитые офицеры». О повальном бегстве из строя «всего наиболее энергичного и способного» говорил и генерал Эверт. А генерал Мышлаевский добавлял: «С полным основанием можно сказать, что наши военные училища пополняют не столько войска, сколько пограничную стражу, главные управления и даже в значительной мере гражданские учреждения»...¹²⁸³ Все они — Иванов, Эверт, Мышлаевский и другие — видели главную, некоторые — исключительную причину ослабления офицерского корпуса в вопиющей материальной необеспеченности его, а в устранении этого положения — надежнейшее средство разрешения офицерского вопроса...»¹²⁸⁴

В переломный момент войны в феврале 1916 г. М. Алексеев писал М. Родзянко: «Штабы всех наименований надо уменьшить в 3-4 раза... Надо решительно покончить с этой гидрой... Роскошь и эпикурейство должны быть вырваны с корнем. Если на войне можно вставать в 11 часов утра, есть и пить, как на празднике, и до поздней ночи играть в карты, то это не война, а разврат... Обозы штабов и частей войск надо сократить в 3-5 раз... Надо заставить всех военных добросовестно заниматься делами войны* а не... спекуляциями, наживами, наградами, выскакиваниями в дамки без риска для жизни и даже без серьезного труда»¹²⁸⁵. При этом начальник Штаба Ставки Верховного гланокомандующего фактически расписывался в полной собственной беспомощности, в существующих условиях, как-либо изменить ситуацию. Алексеев находил выход только в диктатуре и этим предложением фактически заканчивал свое обращение к председателю ГосДумы.

Кризис командования был «характерен не только для всей старой русской военной школы», но вообще для всех армий союзников на первом этапе войны. Правда, в отличие от русской армии оргвыводы там последовали незамедлительно. Так, в стремительно отступающей французской армии ее главнокомандующий генерал Жоффр в течение пер-

* Выделено в оригинале.

305

вого месяца войны отрешил от должности по служебному несоответствию 30% всего высшего командного персонала¹²⁸⁶. К январю 1915 г. из 48 довоенных командиров французских пехотных дивизий 36 были смещены со своих постов. Жоффр заявлял: «Я без сожаления расстаюсь с некомпетентными генералами и заменяю их теми, кто моложе, энергичнее и способнее»¹²⁸⁷. Б. Такман, в свою очередь, отмечает, что «Жоффр и его второстепенные божества намеревались свалить все неудачи на некомпетентность командиров, солдат...»¹²⁸⁸ Историк Б. Лиддел Гарт был крайне невысокого мнения о военных талантах самого начальника Генерального штаба Франции Жоффра¹²⁸⁹. А. Игнатьев приводил один из примеров, подтверждающих эти слова: «Перегруппировка французской армии потребовала в первую очередь срочной переброски на север французской кавалерии под начальством генерала Сорде. По словам Лаборда, она почти целиком погибла от непосильных переходов в страшную жару и отсутствия воды в Арденнских горах. Стальным кирасирам, голубым гусарам и конно-егерям пришлось первыми бесславно заплатить за ошибки первоначального неправильного развертывания французских армий»¹²⁹⁰. Депутат французского парламента Марген восклицал: армия «глубоко возмущена неспособностью генералов... Эта неспособность генералов толкает армию на восстание»¹²⁹¹.

«Неудачи французов, — считает Киган, — были вполне объяснимы. Прежде всего сказались недостатки в управлении войсками. Армии получали задачи для действий в расходящихся направлениях, а наступление осуществлялось без достаточной разведки и устойчивой связи с соседями. В результате этого происходили неожиданные столкновения с неприятелем, что приводило к самовольному отходу некоторых частей, за которыми следовало отступление целой армии»¹²⁹². После поражения французской армии, которое повлекло за собой ее отступление по всему фронту до стен Парижа и далеко за Марну, генерал Жоффр 24 августа отмечал: «Наши армейские корпуса, несмотря на обеспеченное за ними численное превосходство, не проявили в открытом поле тех качеств при наступлении, на которые нам позволяли надеяться частичные успехи вначале...» Пуанкаре, еще недавно обвинявший русскую армию в недостаточной боеспособности, на этот раз сомневался: «Не знаю, не является ли эта оценка несколько строгой для наших войск»¹²⁹³. Всего через несколько дней президент Франции напишет: «Министр сообщает мне убийственные детали. Все остававшиеся у нас надежды погибли. Мы отступаем по всей линии»¹²⁹⁴. Спустя еще несколько дней Пуанкаре констатировал: «Мы должны согласиться на отступление и оккупацию. Так закончились иллюзии последних двух недель...»¹²⁹⁵

В то время как армия Самсонова жертвовала собой, а французы пытались остановить рвущихся к Парижу немцев, английский фельдмаршал Френч, преуспевавший в колониальных войнах, просил Жоффра незамедлительно отпустить его армию, поскольку она устала, на отдых

306

в Англию или по крайней мере за Сену¹²⁹⁶. 30 августа Френч извещал военного министра Китченера: «Моя вера в то, что французское командование сумеет выиграть кампанию, с каждым днем уменьшается»¹²⁹⁷. «После десяти дней кампании он (Дж. Френч) принял решение бросить разбитых французов и отправить экспедиционный корпус обратно в Англию»¹²⁹⁸. «Немцы отмечали инертность и нерешительность английской армии; порой она оставляла позиции без видимой необходимости; «попытки Жоффра побудить англичан хотя бы к кратковременной стабилизации фронта не всегда достигали цели»¹²⁹⁹. «Джон Френч и Вильсон так торопились отступить, что даже приказали «выбросить из транспортных фургонов все боеприпасы и другие предметы, не являющиеся абсолютно необходимыми», чтобы освободить место для перевозки людей... В результате «боевой дух войск резко упал», солдаты считали, что над армией нависла смертельная опасность; к тому же им пришлось выбросить всю лишнюю одежду и обувь¹³⁰⁰. В это время, по словам Сухомлинова, британский посол требовал от России направить русский корпус для защиты английской столицы на случай появления немцев¹³⁰¹. Ланрезак тогда обвинил англичан в предательстве и добавил «ужасные, непростительные оскорбления в адрес Джона Френча и английской армии»¹³⁰².

Правда, сами англичане были другого мнения: Корреспондент «Таймс» А. Мор в это время писал об английской армии как о принявшей на себя «главный удар немецких войск» и бросил тем самым зерно, из которого вырос миф. Отсюда следовало, будто французская армия была каким-то несущественным придатком английской армии. В действительности же экспедиционный корпус в первый месяц войны вел бои всего лишь с тремя германскими корпусами из тридцати, однако убежденность в том, что он «вынес на себе всю тяжесть удара», постоянно звучала во всех отчетах о сражении под Монсом и в «славном отступлении». Таким образом, в английских умах укрепилась вера, будто бы в период мужества и ужасов первого месяца войны английские войска спасли Францию, Европу и западную цивилизацию. Один английский писатель даже сказал, не краснея от стеснения: «Монс. Смысл этого слова — освобождение мира»¹³⁰³. Историк Д. Макдоно так же однозначно заявляет, что «главным фактором, который обусловил провал плана Шлиффена, было прибытие во Францию британского экспедиционного корпуса»¹³⁰⁴. Аналогичного мнения был и У. Черчилль: «Там, где на чашу весов положены великие события,— каждый малейший факт или фактор может иметь решающее значение. Некоторые говорят, что таким фактором явилось великодушное наступление России, повлекшее за собою отозвание германским штабом двух армейских корпусов...; другие считают, что это — заслуга Галлиени, из Парижа в мгновение ока очутившегося на фронте, или заслуга Жоффра с его хладнокровием и стойкостью. Мы, англичане, естественно, склонны останавливаться

307

на той роли, которую сыграл сэр Джон Фрэнч с его пятью дивизиями; многие другие также заявляют основательные претензии по поводу своего участия в этом деле»¹³⁰⁵. К словам Черчилля можно добавить, что доля британских войск в Европе составляла всего 5% от численности французских войск, или менее 3% от численности всех войск Антанты в начале Первой мировой войны.

Английский историк Б. Такман, характеризуя высший английский генералитет, отмечала, что Д. Френч, подобно Жоффру, «был назначен начальником штаба, не имея ни опыта штабной работы, ни соответствующего образования»¹³⁰⁶. Не привыкший к научным занятиям и отвыкший от чтения, по крайней мере после своих боевых успехов, Френч был известен более своим плохим характером, чем умственными способностями. «Я не думаю, чтобы он был умен, — поделился как-то король Георг V со своим дядей, — и в добавление ко всему у него еще и ужасный характер». Как и его французский коллега, Френч был необразован и отличался от Жоффра в основном тем, что тот был крайне тверд в своих решениях, а Френч как-то особенно поддавался влиянию настроений людей и предрассудкам¹³⁰⁷. Под подозрения были поставлены способности и самого военного министра фельдмаршала Китченера, который ставил «особой задачей войск... помогать французам и в конечном результате восстановить нейтралитет Бельгии», — что было равносильно, по мнению Такман, предложению о возвращении утраченной девственности. Поскольку «численный состав английских войск и возможности пополнения крайне ограничены» и имея эти соображения постоянно в виду, Китченер призывал проявлять «максимум осмотрительности в отношении потерь»¹³⁰⁸. Б. Такман говорит и о «привычной чувствительности, присущей английским офицерам, к социальному происхождению. Борьба за «республиканизацию» французской армии привела к увеличению, с английской точки зрения, «неджентельменов». Несколько месяцев спустя Френч сообщал Китченеру, что «они низкого происхождения, и всегда приходится помнить, из какого класса вышло большинство их генералов». Французский главнокомандующий не составлял исключения — он был сыном торговца¹³⁰⁹.

«Генералитет Первой мировой войны, — отмечал Киган, — один из наиболее спорных вопросов ее историографии. Хорошие генералы и плохие генералы изобилуют в описаниях войны, которые превращают этих людей в объекты критики или восхваления. В свое время почти все ведущие военные командиры представлялись великими людьми... В период между войнами их репутации разрушались в основном руками авторов мемуаров и романов — Сассуна, Ремарка, Барбюса, — чье реалистическое изображение «войны снизу» неумолимо подрывало положение тех, кто возвышался над ним. После Второй мировой войны нападки на репутации продолжились. Началась эра историков, по-

308

пулярных и академических, особенно в Великобритании, которые продолжали изображать британских генералов «ослами, ведущими львов», бездушными извергами, обрекавшими молодое поколение на смерть в полях Фландрии, или как психологически несостоятельных людей. Было осуществлено несколько контратак, особенно в попытке спасти репутацию Хэйга, который стал мишенью для драматургов, продюсеров фильмов и авторов телевизионных документальных фильмов, убежденных, что Первая мировая война стала демонстрацией гнетущей атмосферы британской классовой структуры»¹³¹⁰. Рассуждения Кигана заканчиваются сентенцией: «Генералы всегда готовятся к старой войне». «Все ошибки генералов 1914 года были в основном сделаны до войны. Их ум позволял им приспособить для своих нужд технологии, уже имевшиеся в распоряжении, например, разветвленную сеть европейских железных дорог. Но им недоставало широты мышления, чтобы оценить значение или возможности новых технологий, среди которых двигатель внутреннего сгорания и радио были наиболее значимыми. Они не были способны воспринять и проблемы, для которых эти новые технологии могли стать решением»¹³¹¹.

Вернемся к наступлению русских армий первых дней войны: Самопожертвование армий Самсонова привело к тому, что немецкое наступление на Париж, который военный министр А. Мильеран был уже готов сдать, одновременно взорвав все форты и крепости Вердена, было остановлено. 27 августа французский главнокомандующий Жоффр докладывал Мильерану: «Слава богу, мы имеем благоприятные известия от русских в Восточной Пруссии. Можно надеяться, что благодаря этому немцы будут вынуждены отправить отсюда войска на восток. Тогда мы сможем вздохнуть». Позже Жоффр дополнит: «Воздадим должное нашим союзникам — наша победа достигнута за счет их поражения»¹³¹². 31 августа лорд Китченер телеграфировал Д. Френчу: «32 эшелона германских войск вчера были переброшены с Западного фронта на восток, чтобы встретить русских»¹³¹³. Б. Такман отмечает, что: «Причина этого критического решения крылась в панике, охватившей Генеральный штаб, когда русские начали свое наступление через две недели после мобилизации вместо шести, как рассчитывали немцы»¹³¹⁴. «Председатель восточно-прусского бундесрата прибыл в Генеральный штаб просить о защите родины. Управляющий Круппа писал в своем дневнике 25 августа: «Люди повсюду говорили: «Ба, да русские никогда не закончат своей мобилизации... Мы можем еще долго обороняться». Но сегодня все думают по-другому, и уже слышны разговоры об оставлении Восточной Пруссии». Кайзер был глубоко озабочен. Мольтке сам всегда волновался по поводу слабой обороны на востоке, поскольку, как он писал перед войной, «все успехи на западном фронте ничего не будут стоить, если русские придут в Берлин»¹³¹⁵. В результате в ударную группировку на север Франции было послано на 20% меньше войск,

309

чем того требовал план Шлиффена, они были переброшены на восток*. По словам французского генерала Дюпона, «старый Мольтке должен был перевернуться в гробу от такой ошибки Мольтке-младшего»¹³¹⁶. Генерал Людендорф утверждал: «Наше наступление на западе потерпело крушение, так как генерал Мольтке взял войска из победоносного положения, и благодаря этому 9 сентября 1914 г. свершилась драма на Марне». Однако Пуанкаре был, как всегда, недоволен Россией: «Это не тот «каток, давящий все на своем пути», о котором мечтали некоторые наши газеты. Но, во всяком случае, это ценная помощь для Франции в решительную минуту»¹³¹⁷. И тут же констатировал: «Очевидно, Германия понимает теперь, что ее план большого внезапного наступления не удался»¹³¹⁸. Действительно, наступление русских армий 1914 г. окончательно похоронило планы немецкого блицкрига. Германия была вынуждена перейти к длительной войне на истощение.

У. Черчилль на этот раз писал: «Нужно отдать должное русской нации за ее благородное мужество и лояльность к союзникам, с которой она бросилась в войну. Если бы русские руководствовались лишь собственными интересами, то они должны были бы отводить русские армии от границы до тех пор, пока не закончится мобилизация огромной страны. Вместо этого они одновременно с мобилизацией начали быстрое продвижение не только против Австрии, но и против Германии. Цвет русской армии вскоре был положен в ходе сражений на территории Восточной Пруссии, но вторжение в Восточную Пруссию пришлось как раз на решающую фазу битвы за Францию»¹³¹⁹. «История должна признать

* В результате на Марне 212 немецким батальонам противостояло 459 батальонов англо-французских войск. Подавляющее превосходство в численности войск Антанты дало повод некоторым исследователям утверждать, что роль России в победе на Марне была незначительной. Однако современники событий практически единодушно были иного мнения. Ведь и до Марны немцы в два раза уступали в численности французам, но дошли почти до стен Парижа. Игнатьев указывает еще на одну причину поражения немцев под Марной. Немцы просто истощили свои силы в гонке за отступавшими французами: «Неподалеку, в сторонке, прижимаясь к стенке, стояла небольшая партия пленных немцев. Это были гвардейцы... По исхудалым лицам немецких пленных, по их потухшим, безразличным взорам можно было убедиться, что эти люди были доведены до предела изнеможения... Их армии пришли на поле сражения измученными не только непосильными переходами по страшной жаре. Но и голодными — из-за отставания продовольственных транспортов и обозов. Когда после сражения на Марне французские врачи вскрыли из любознательности несколько немецких трупов, то в их желудках нашли только куски сырой сахарной свеклы. Поля были еще не убраны, и голодные германские солдаты заменяли свеклой недополученный военный рацион». (Игнатьев А... С. 365.) По мнению А. Игнатьева: «Марнское сражение было выиграно не пехотой, а французской артиллерией... деморализованную долгим отступлением пехоту спасла артиллерия. Это мнение разделял, как я мог впоследствии убедиться, и сам генерал Жоффр». (Игнатьев А... С. 370.)

310

интенсивные лояльные усилия, предпринятые царем и его генералами с целью осуществить наступление с величайшей возможной силой»¹³²⁰.

Б. Такман: «Чего бы она ни стоила России, эта жертва дала французам то, что они хотели: уменьшение германских сил на Западном фронте... Россия, верная союзническому долгу, начала наступление без соответствующей подготовки и оттянула на себя эти части»¹³²¹. Французский генерал Ниссель: «Всем нам отлично известно, насколько критическим было во время битвы на Марне наше положение. Несомненно, что уменьшение германской армии на два корпуса и две кавалерийские дивизии, к чему немцы были принуждены, явилось той тяжестью, которая по воле судьбы склонила чашу на нашу сторону». Французский маршал Фош был весьма далек от симпатий к России, тем не менее он писал: «...Мы не можем забывать о наших союзниках на Восточном фронте, о русской армии, которая своим активным вмешательством отвлекла на себя значительную часть сил противника и тем позволила нам одержать победу на Марне». Фош продолжал: «Если Франция не была стерта с лица земли, то этим прежде всего мы обязаны России»¹³²².

Победа была настолько маловероятна, что французы окрестили ее «Чудом на Марне»... О том, кто сделал это чудо, напомнил в апреле 1939 г. Ллойд-Джордж: «Идеалом Германии является и всегда была война, быстро доводимая до конца... В 1914 году планы были составлены точно с такой же целью, и она чуть-чуть не была достигнута, если бы не Россия... Если бы не было жертв со стороны России в 1914 году, то немецкие войска не только захватили бы Париж, но их гарнизоны по сие время находились бы в Бельгии и Франции». «Мудрые слова», — сказал Черчилль об этой речи Ллойд-Джорджа в 1948 г.¹³²³

У. Черчилль в статье, опубликованной в мае 1930 года в газете «Дейли телеграф», отметил: «Очень немногие слышали о Гумбинене и почти никто не оценил ту замечательную роль, которую сыграла эта победа. Русская контратака 3-го корпуса, тяжелые потери Макензена вызвали в 8-й немецкой армии панику, она покинула поле сражения, оставив на нем своих убитых и раненых, она признала факт, что была подавлена мощью России». Собрав многие другие суждения в этом же ключе о победе под Гумбиненом, автор заключил: «Надо признать справедливым промелькнувшее одно время в иностранной военной литературе выражение, что сражение на Марне, или, как его называют, «Чудо на Марне», было выиграно русскими казаками». Последнее, конечно, надо отнести на счет пристрастия иностранцев к употреблению слова «русский казак», но сущность всей фразы верна. Да, «Чудо на Марне» было предрешено двадцатого августа на поле встречи 17-го немецкого и 3-го русского корпусов¹³²⁴.

Но это было только началом. После разгрома армии Самсонова русская армия... продолжала наступать. Армии Юго-Западного фронта под командованием Иванова, Алексеева, Рузского и Брусилова громили австро-венгерскую армию. «В течение марта русские при каждой возможности контратаковали противника, измотанного жестокими погод-

311

ными условиями и бесплодностью собственных усилий. Генерал фон Краловиц, начальник штаба 10-го австрийского корпуса, сообщал о том, что «люди уже разбиты наголову и беззащитны... Каждый день сотни человек замерзают насмерть; раненые, не способные самостоятельно передвигаться, остаются умирать... нет никаких способов бороться с апатией и безразличием, которая охватывает всех»¹³²⁵. «Австрийцы, чьи потери за первые три месяца 1915 года составили 800 тысяч, в добавление к 1 миллиону 200 тысячам за 1914 год, находились на последнем издыхании. Без огромной помощи Германии, какая бы цена ни должна была быть уплачена за нее политической зависимостью и национальным престижем, империя Габсбургов не могла бы выжить»¹³²⁶. Киган писал об Австрии конца 1914 г.: «Этнический баланс был нарушен, людские и материальные резервы были почти исчерпаны. Если бы русские возобновили свои усилия, это могло бы не просто поставить ее на грань краха, но и вытолкнуть ее за эту грань. «По сути дела, результатом событий 1914 г. было не расстройство «планов Шлиффена», но угроза краха позиций центральных держав в Восточной Европе»¹³²⁷.

В результате Россия оттянула на себя свыше 50% всех дивизий центральных держав. Начальник германского генерального штаба Фалькенгайн считал, что «такое решение (центральных держав) знаменовало собою отказ, и притом уже на долгое время, от всяких активных действий на западе». Действительно, в результате русского наступления Германия была вынуждена в корне поменять свою тщательно разработанную поколениями своих знаменитых генштабистов стратегию. После наступления русских армий главный удар Германии был переориентирован с Франции на Россию...

Россия в 1914-м и в 1915 гг. спасла союзников. Но какой ценой!! Из-за незаконченного мобилизационного развертывания случалось, что кадровая основа армии — младшие унтер-офицеры — в августе-сентябре 1914 г. шли в бой рядовыми, а старшие — командирами отделений; практически все они погибли. Британский генерал писал о последствиях для русских армий их союзнической помощи Франции: «В 1914 году армия начала боевые действия, недостаток офицеров составлял пять тысяч человек. Через три недели армии Самсонова и Ренненкампфа потерпели поражение в Восточной Пруссии, потеряв четверть миллиона солдат. Кроме того, они потеряли лучших офицеров и не было резерва, чтобы заменить их»¹³²⁸. М. Геллер и А. Некрич также отмечали последствия первого года войны для русской армии: «Едва прошел патриотический энтузиазм первых недель войны, как начинает нарастать «кризис власти» в армии. Ее численность возрастает до какой степени, что административная машина оказывается не в состоянии с ней сладить. К июлю 1915 года было призвано 9 миллионов человек. Численность офицеров, недостаточная даже для двухмиллионной армии мирного времени, резко упала в связи с тяжелыми жертвами первого года войны. За год

312

войны офицерские потери составили 60 тысяч человек. Это значит, что из 40 тысяч довоенных офицеров не осталось почти никого... ¹³²⁹ К сентябрю 1915 г. редкие фронтовые полки — 3 тысячи солдат — имели более 12 офицеров... Еще больше, чем нехватка офицеров, ощущалась нехватка унтер-офицеров, которые служили связующим звеном между офицерами и солдатами¹³³⁰. С. Волков приводит несколько другие цифры*, но при этом также подтверждает, что «едва ли не весь кадровый офицерский состав выбыл из строя уже за первый год войны»¹³³¹.

Всего за первые полгода войны русская армия потеряла убитыми и пленными более 1 млн. человек кадрового состава армии. На смену профессиональной кадровой армии пришла крестьянская, одетая в солдатские шинели, в офицеры производили всего после нескольких месяцев обучения. Эта «замена» приведет к самым трагическим последствиям...

После катастрофы армии Самсонова генерал маркиз де Лагиш, французский военный атташе, прибыл, чтобы выразить сочувствие русскому главнокомандующему. «Мы счастливы принести такие жертвы ради наших союзников», — галантно ответил великий князь". Чего бы она ни стоила России, — пишет Б. Такман, — эта жертва дала французам то, что они хотели: уменьшение германских сил на Западном фронте. Два корпуса, опоздавшие к Танненбергу, отсутствовали на Марне»¹³³².

В