В. М. Бакусев (зам председателя), Ю. В. Божко, А. В. Гофман, В. В. Сапов, Л. С. Чибисенков (председатель) Перевод с немецкого А. К. Судакова Номер страницы предшествует странице (прим сканировщика)
| Вид материала | Документы |
- Ибн Араби, 6432.77kb.
- В. А. Козаченко (председатель), С. С. Иванов (зам председателя); члены редколлегии:, 6000.92kb.
- Иоахим Гофман. Сталинская истребительная война. Планирование, осуществление, документы, 4839.19kb.
- Н. А. Шишков (зам председателя), 1980.47kb.
- Н. А. Шишков (зам председателя), 1974.79kb.
- Госгортехнадзор россии, 1232.59kb.
- Программа и тезисы докладов Конгресса-2010 санкт-петербург, 240.76kb.
- Хамид ад-Дин ал-Кирмани Успокоение разума, 6018.25kb.
- Академики в п. Волгин (председатель),, 12468.59kb.
- Антология Москва «Academia», 8077.09kb.
OCR: Ихтик (г.Уфа)
ihtik.lib.ru
Фихте И. Г.
Ф 65 Наставление к блаженной жизни / Пер. с нем., послесловие и примеч. А. К. Судакова. — М.: Канон+, 1997. — 400 с. — (История философии в памятниках.)
ISBN 5-88373-79-5
Данное издание включает впервые переведенные на русский язык этические и религиозно-философские сочинения И. Г. Фихте-старшего (1762-1814), немецкого мыслителя, продолжателя традиции трансцендентальной философии свободы. Эти работы относятся к 1800-м годам, к эпохе «позднего» Фихте. «Наставление к блаженной жизни» — наиболее полное изложение религиозно-философских взглядов автора, данное им в серии публичных лекций в Берлине в 1806 г. Работа «Философия масонства» посвящена истолкованию масонского учения и организации лож в свете философии нравственной истории человечества. «О сущности ученого» — трактат, где автор излагает неизменно занимавшую его тему — о сущности и назначении ученого сословия. Издание сопровождается аналитической статьей и комментариями.
ББК 87.3
Ф 65
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ В ПАМЯТНИКАХ
Серия основана в 1993 г.
Редакционная коллегия:
В. М. Бакусев (зам. председателя), Ю. В. Божко, А. В. Гофман, В. В. Сапов, Л. С. Чибисенков (председатель)
Перевод с немецкого А. К. Судакова
Номер страницы предшествует странице – (прим. сканировщика)
СОДЕРЖАНИЕ
НАСТАВЛЕНИЕ К БЛАЖЕННОЙ ЖИЗНИ, ИЛИ ТАКЖЕ УЧЕНИЕ О РЕЛИГИИ
Чтение первое..................................... 7
Чтение второе..................................... 20
Чтение третье...........................,......... 34
Чтение четвертое.................................. 48
Чтение пятое...................................... 61
Чтение шестое.................................... 74
Чтение седьмое.................................... 89
Чтение восьмое.................................... 103
Чтение девятое.................................... 118
Чтение десятое.................................... 132
Чтение одиннадцатое.............................. 144
Приложение к шестой лекции...................... 160
О СУЩНОСТИ УЧЕНОГО И ЕЕ ЯВЛЕНИЯХ В ОБЛАСТИ СВОБОДЫ
Предисловие...................................... 169
Первая лекция. План целого....................... 169
Вторая лекция. Ближайшее определение божественной идеи............................. 178
Третья лекция. О подготовке ученого вообще; в особенности о таланте и прилежании........... 189
Четвертая лекция. О честности в учении............ 197
Пятая лекция. Как проявляется честность в учении . 205
Шестая лекция. Об академической свободе.......... 214
Седьмая лекция. О совершенном ученом вообще..... 224
Восьмая лекция. О правителе...................... 232
Девятая лекция. Об устном учителе ученых......... 240
Десятая лекция. О писателе........................ 250
ФИЛОСОФИЯ МАСОНСТВА. Письма к Констану
Первое письмо.................................... 261
Второе письмо..................................... 266
Третье письмо..................................... 273
Четвертое письмо................................. 279
Пятое письмо..................................... 284
Шестое письмо.................................... 287
Седьмое письмо................................... 290
Восьмое письмо................................... 294
Девятое письмо.................................... 298
Десятое письмо.................................... 300
Одиннадцатое письмо............................. 304
Двенадцатое письмо............................... 307
Тринадцатое письмо............................... 310
Четырнадцатое письмо............................. 313
Пятнадцатое письмо............................... 315
Шестнадцатое письмо.............................. 319
ПРИЛОЖЕНИЕ
А. К. Судаков. ИОГАНН ГОТЛИБ ФИХТЕ. Жизнь и философское учение............................. 324
Примечания (А. К. Судаков)........................... 390
НАСТАВЛЕНИЕ К БЛАЖЕННОЙ ЖИЗНИ, ИЛИ ТАКЖЕ УЧЕНИЕ О РЕЛИГИИ
7
ЧТЕНИЕ ПЕРВОЕ
Почтенное собрание, лекции, которые я теперь открываю, объявили о себе как наставление к жизни блаженной. Приноравливаясь к обыденному и обычному воззрению, которое нельзя исправить, если всего прежде к нему не присоединиться, мы неизбежно должны были выразиться таким образом, невзирая на то, что согласно истинному воззрению выражение «блаженная жизнь» заключает в себе нечто избыточное. А именно: жизнь необходимо блаженна, ибо она есть блаженство; мысль же о блаженной жизни содержит в себе противоречие. Неблаженна лишь смерть. Поэтому, если выражаться со всею строгостью, мне следовало бы назвать лекции, которые я вознамерился читать, наставлением к жизни, или учением о жизни, — или же, взяв понятие с другой стороны, наставлением к блаженству, или учением о блаженстве. То же обстоятельство, что при этом далеко не все, что является нам как живое, блаженно, основано на том, что оно, злосчастное, в действительности и поистине и не живет, но в большей части своих элементов погружено в смерть и небытие.
Сама жизнь есть блаженство, сказал я. Иначе не может и быть: ибо жизнь есть любовь, и вся форма и сила жизни состоит в любви и из любви возникает. — Только что сказанным я выразил одно из глубочайших положений познания, которое, однако же, по моему мнению, может в мгновение ока стать ясным и очевидным для всякого, кто только подлинно сосредоточил и напрягает свое внимание. Любовь как бы делит мертвое в себе бытие на бытие двойное, поставляя оное перед ним самим, и превращает его тем в Я, или самость, себя созерцающую и знающую о себе; в этой-то яйности и скрыт корень всякой жизни. В свой черед, любовь соединяет и связует разделенное Я, которое без любви лишь хладно и без всякого интереса созерцало бы себя. Это же последнее единство — в двойстве, им не уничтоженном,
8
но вечно пребывающем, — и есть как раз жизнь, как это должно сразу же стать ясно всякому, кто пожелает четко помыслить и сопоставить указанные понятия. Любовь же есть, далее, удовлетворение самим собою, радость самому себе, довольство самим собою, а стало быть, блаженство; итак становится ясно, что жизнь, любовь и блаженство суть абсолютно одно и то же.
Я сказал далее: не все, что является как живое, действительно и поистине живо. Это следует из того, что, по моему разумению, жизнь можно рассматривать — и я именно так и рассматриваю ее — с двух точек зрения: отчасти — с точки зрения истины, отчасти же — с точки зрения кажимости. Между тем ясно прежде всего, что эта последняя, лишь кажущаяся жизнь неспособна была бы даже и являться, но вполне и всецело пребывала бы в ничто, если бы подлинное бытие каким-либо образом не носило и не удерживало ее, и если бы — ведь ничто не существует поистине, кроме жизни, — подлинная жизнь каким-либо образом не вступала в жизнь, только являющуюся, и не смешивалась с нею. Не может быть ни чистой смерти, ни чистого злосчастья; ибо допуская, будто они есть, мы признаем для них существование; но существовать могут лишь подлинное бытие и жизнь. Поэтому всякое несовершенное бытие есть не более чем смешение живого и мертвого. Каким образом происходит в общих чертах это смешение и что является даже на низших ступенях жизни неискоренимым представителем подлинной жизни, мы укажем вскоре, несколько далее. — Следует, кроме того, заметить, что местом и средоточием даже этой, лишь кажущейся, жизни всякий раз является любовь. Поймите сказанное мною вот как: кажимость может принимать многообразные и бесконечно различные формы, как мы вскоре и увидим это подробнее. И вот эти различные формы являющейся жизни в совокупности живут вообще — если говорить так, как это выглядит с точки зрения кажимости, или являются как живущие вообще — если выразиться строго в соответствии с истиной. Но если теперь, далее, возникнет вопрос: чем же различается общая всем жизнь в ее особенных формах и что же это такое придает всякому индивидууму исключительный характер его особенной жизни? — то я отвечу: любовь
9
этой особенной и индивидуальной жизни. — Открой мне, что ты подлинно любишь, чего ищешь и к чему стремишься всей силой твоего томления, если надеешься найти истинное самоудовлетворение, — и ты истолкуешь мне тем самым свою жизнь. Что ты любишь, тем ты живешь. Эта любовь, которую ты назвал, и есть как раз жизнь твоя и корень, место и средоточие твоей жизни. Все прочие движения в тебе являются жизнью, лишь поскольку они обращаются к этому единственному средоточию. Многим людям было бы, вероятно, нелегко ответить на так предложенный вопрос, ибо они совсем не знают, что они любят; но это доказывает лишь, что эти люди не любят, собственно, ничего, и поэтому именно не живут, раз они не любят.
Этого — в общих чертах — довольно о тождестве жизни, любви и блаженства. Теперь обратимся к строгому различению подлинной жизни и жизни только кажущейся.
Бытие — бытие, говорю я, и жизнь точно так же суть одно и то же. Только жизнь может существовать самостоятельно, из себя и через себя самое; и, напротив, жизни, если только она есть жизнь, свойственно существование. Бытие мыслят обыкновенно устойчивым, неподвижным и мертвым — даже почти все без исключения философы мыслили его таким, высказывая бытие как абсолютное. Это происходит единственно оттого, что для мышления о бытии располагают не живым, а только мертвым понятием. Смерть заключена не в бытии в себе и самом по себе, а только в мертвящем взгляде мертвого созерцателя. В другом месте мы доказали [1] — во всяком случае, для тех, кто в состоянии это постигнуть, — что в этом заблуждении заключается основной источник всех прочих заблуждений и что вследствие его мир истины и царство духов навсегда скрываются от нашего взгляда; здесь достаточно просто исторически повторить это положение.
Для контраста скажем, что как бытие и жизнь суть одно и то же, так же точно смерть и небытие суть одно и то же. Чистой же смерти и чистого небытия нет, как уже упомянуто выше. Однако есть кажимость, и она есть смешение жизни и смерти, бытия и небытия. Это явствует из того, что кажимость — в отношении того в ней, что делает ее кажимостью и что противоположно в ней подлинному бытию и жизни, — есть смерть и небытие.
10
Скажем еще и далее: бытие, безусловно, просто и немножественно; нет нескольких бытий, но лишь Одно бытие. Это положение, как и приведенное только что, содержит истину, которую обычно недооценивают или вовсе не знают о ней, но в очевидной верности которой может убедиться всякий, кто захочет хотя бы на мгновение серьезно задуматься об этом предмете. У нас нет здесь ни времени, ни намерения предпринимать вместе с присутствующими те приготовления и как бы посвящения, которые нужны большинству людей, чтобы это серьезное размышление стало для них возможным [2].
Мы намерены использовать и изложить здесь лишь результаты, извлеченные из этих предпосылок, каковые результаты, впрочем, уже сами по себе напрашиваются естественному чувству истины. Что касается их более глубоких предпосылок, то мы должны удовольствоваться здесь лишь тем, чтобы четко, определенно высказать их в форме, исключающей любое неверное толкование. Итак, касательно только что сказанного мнение наше таково: лишь бытие есть, ничего же иного, что не было бы бытием и лежало за пределом бытия, вовсе нет; для всякого, кто только понимает наши слова, последнее допущение должно быть непосредственно очевидно как явная несуразность — хотя эта самая несуразность смутно и неосознанно лежит в основании обычного воззрения на бытие. А именно, согласно этому обычному воззрению, к некоторому нечто, которое не есть и не может быть через само себя, — существование, которое, в свою очередь, есть существование ничто, прибавляется извне; и из соединения этих двух несуразностей возникает будто бы все истинное и действительное. Сформулированное выше положение: есть лишь бытие, лишь то, что есть и есть через себя само, — противоречит этому обычному мнению. Далее мы говорим: это бытие просто, равно себе самому, неизменно и постоянно; в нем нет ни возникновения, ни гибели, нет перемены и игры форм, но всегда то же спокойное бытие и пребывание.
Верность этого утверждения можно доказать коротко: что есть через себя само, то именно есть, и есть всецело, наличествует сразу, без какого-либо изъяна, и так же точно нельзя ничего прибавить к нему.
11
И вот таким-то образом мы проложили и открыли себе путь к постижению характерного отличия подлинной жизни, которая тождественна бытию, от жизни лишь кажущейся, которая, поскольку она есть сугубая кажимость, тождественна небытию. Бытие просто, неизменно и вечно остается равным себе самому; поэтому и подлинная жизнь также проста, неизменна, вечно равна себе. Кажимость есть непрестанная смена, беспрерывное витание между становлением и уничтожением; поэтому и жизнь только кажущаяся также есть непрестанная смена, вечно витает между возникновением и уничтожением и увлекается потоком непрестанных изменений. Средоточие жизни всегда есть любовь. Подлинная жизнь любит единое, неизменное и вечное; жизнь только кажущаяся пытается любить преходящее в качестве преходящего — если бы только его возможно было любить и если бы оно только могло устоять перед ее любовью.
Тот предмет, возлюбленный подлинной жизнью, есть то, что мы подразумеваем под именем Бог, или по крайней мере то, что нам следовало бы разуметь под этим именем; предмет любви лишь кажущейся жизни есть то, что является нам как мир и что мы называем миром. Итак, подлинная жизнь живет в Боге и любит Бога; жизнь лишь кажущаяся живет в мире и пытается любить мир. С какой именно особенной стороны она постигает мир — здесь это совершенно несущественно; может статься, для человеческого общества то, что обыденное воззрение называет моральной порчей, грехом и пороком, вреднее и губительнее, чем многое иное, этим воззрением допускаемое и даже признаваемое похвальным. Перед лицом истины всякая жизнь, устремляющая свою любовь на случайное и ищущая себе удовлетворения в каком-нибудь ином предмете, а не в вечном и непреходящем, единственно потому и вследствие того, что своего удовлетворения она ищет в ином предмете, равно ничтожна, убога и злосчастна.
12
Подлинная жизнь живет в неизменном; в ней поэтому не может быть ни ущерба, ни приращения, как не может быть подобного ущерба или прироста и в самом том неизменном, в котором она живет. Она во всякое мгновение есть всецело — высшая жизнь, какая вообще возможна, и необходимо остается во веки вечные тем, что она есть в каждое мгновение. Мнимая жизнь живет лишь в изменчивом и потому даже в двух сменяющих друг друга мгновениях не остается равной себе; всякий будущий миг поглощает и пожирает предшествовавший; и так кажущаяся жизнь становится непрерывным умиранием и живет лишь умирая и в умирании.
Подлинная жизнь блаженна через себя самое, сказали мы сейчас, кажущаяся жизнь необходимо убога и злосчастна. Возможность всякой радости, удовольствия, блаженства, и каким бы словом вы ни пожелали обозначить общее сознание благосостояния, основана на любви, стремлении, влечении. Быть соединенным с любимым нами и теснейшим образом слитым в одно с ним есть блаженство; быть же разделенным с ним и изгнанным, меж тем как мы, однако, беспрерывно обращаемся к нему тоскующей мыслью, — это злосчастье.
Отношение явления, или действительного и конечного, к абсолютному бытию, или бесконечному и вечному, вообще говоря, следующее. То, о чем выше мы уже упомянули, — что должно нести явление и удерживать его в бытии, если оно должно существовать хотя бы только как явление, — есть тоска по вечному. Это влечение к соединению и слиянию с непреходящим есть сокровеннейший корень всякого конечного существования, и оно неискоренимо вполне ни в одной отрасли этого существования, если только отрасль эта не должна погрузиться в совершенное небытие. Через эту тоску, в которой заключена основа всякого конечного существования, и от нее — или начинается подлинная жизнь, или же не начинается. Там, где начинается жизнь и где она пробивается, эта тайная тоска толкуется и понимается как любовь к вечному: человек узнает, чего, собственно, он хочет, что любит и чего требует. А потребность эту всегда и при любых условиях возможно удовлетворять: непрерывно окружает нас и предлежит нам вечное, и нам не нужно ничего более делать, как только схватить его. Но если возьмешь его однажды, его никогда нельзя вновь потерять. Подлинно живущий человек схватил его и вовеки владеет им отныне, в каждом моменте своего существования — целиком и неделимо, во всей полноте
13
его, и потому блажен в соединении с любимым; будучи убежден с непоколебимой твердостью, что во веки вечные будет так же наслаждаться им, — и тем оберегается от всяческих сомнений, страхов и беспокойств. Где еще не началась подлинная жизнь, там тоска эта чувствуется ничуть не менее; ее, однако, не понимают. Блаженства, покоя, удовлетворения своим состоянием охотно желали бы все, но они не знают, в чем они найдут это блаженство; не понимают они, что они, собственно, любят и к чему стремятся. Они полагают, что его надо искать в том, что непосредственно встречают и воспринимают их чувства, — в мире; ибо для того духовного настроения, в котором они и находятся, ничего иного, разумеется, и нет налицо, кроме мира. Храбро отправляются они на охоту за блаженством, искренне усваивая себе и с любовью предаваясь первому попавшемуся предмету, который нравится им и который обещает удовлетворить их стремление. Но как только они обратятся в себя самих и спросят себя: счастлив ли я теперь? — из глубины их души внятно раздается ответ: о нет, ты все еще так же пуст и нищ, как и прежде. Разобравшись в себе самих в этом отношении, они мнят, будто ошиблись лишь в выборе предмета, и кидаются к другому. И этот предмет удовлетворит их не более первого; никакой предмет под солнцем и луною их не удовлетворит. Разве мы хотели, чтобы какой-нибудь предмет удовлетворил их? Ведь именно то обстоятельство, что их не может удовлетворить ничто конечное и бренное, — именно оно образует единственную нить, еще связующую их с вечным и сохраняющую их в существовании; если бы случилось им найти конечный объект, который вполне удовлетворял бы их, то именно тем-то самым они были бы безвозвратно отторжены от Божества и ввержены в вечную смерть небытия. Так томятся они и пугаются всю жизнь свою, думая в любом положении, в каком ни находятся, что если бы только стало у них по-другому, стало бы им лучше, и, однако, после того как состояние их изменится, не чувствуя себя лучше; полагая на всяком месте, где ни стоят они, что если бы только достигнуть им туда, на высоту, видимую их глазу, — отступили бы их боязни, — и, однако, всякий раз находя там, на высоте, свои старые печали. Если, положим, в более зрелые годы, когда ис-
14
чезнут бодрая отвага и радостная надежда юности, задумаются они, оглянут, к примеру, всю прежнюю свою жизнь и рискнут извлечь из этого решающий урок для себя — рискнут, к примеру, признаться себе, что никакое благо на свете не сумело удовлетворить их: что сделают они тогда? Может быть, они решительно откажутся от всякого счастья и всякого мира, умерщвляя и заглушая, насколько это им по силам, неискоренимое и все-таки продолжающееся томление души; и назовут тогда эту глухоту единственной подлинной мудростью, а это отчаяние в своем спасении — единственным подлинным спасением, мнимую же истину, будто бы человек предназначен не для счастья, а лишь для этого блуждания в ничто и ради ничто, — подлинным разумением. Может быть и то, что они откажутся от удовлетворения желаний лишь в этой земной жизни, однако допустят некое перешедшее к нам по традиции наставление о блаженстве за гробом. В каком прискорбном заблуждении находятся они! Хотя блаженство, совершенно бесспорно, находится и за гробом — для того, для кого оно началось уже по эту сторону могилы, и не в каком ином роде и образе, чем в каком может начаться оно здесь, во всякое мгновение, — но одним тем, что мы умрем и нас похоронят, блаженства мы не достигнем. И столь же напрасно станут они искать блаженства также и в будущей жизни и в бесконечном ряду будущих жизней, как напрасно искали они его в настоящей жизни, если они ищут его в чем-нибудь ином, а не в том, что уже здесь столь близко окружает их со всех сторон, что во всю бесконечность невозможно более приблизить его к ним, а именно — в вечном. — И так-то бедный потомок вечности, изгнанный из отеческого своего жительства, окруженный всегда небесным наследием своим, взять которое просто боится его робкая рука, беспокойно и бесприютно блуждает в пустыне, стараясь обжиться на всяком месте; к счастью, скорое разрушение каждой построенной им хижины напоминает ему, что нигде не найдет он покоя, как только в доме Отца своего.
Таким образом, почтенное собрание, подлинная жизнь необходимым образом есть само блаженство, а жизнь кажущаяся необходимым же образом злосчастна.
15
А теперь обдумайте вместе со мною следующее. Я говорю: стихией, эфиром, субстанциальной формой — если только кто-нибудь хорошенько поймет это последнее выражение, — стихией, эфиром, субстанциальной формой подлинной жизни является мысль.
Прежде всего, никому, вероятно, не придет на ум всерьез приписывать жизнь и блаженство в собственном значении этих слов кому-то другому, кроме того, кто сознает сам себя. Поэтому всякая жизнь предполагает самосознание, и только одно самосознание может завладеть жизнью и сделать ее предметом удовольствия.
Далее: подлинная жизнь и блаженство жизни состоят в соединении с неизменным и вечным; вечное же можно охватить единственно и только мыслью, и оно как таковое никаким иным способом для нас недоступно. Единое и неизменное постигается как основание объяснения мира и нас самих; как основание объяснения — в двояком смысле: а именно, частью потому что в нем заключается основание того, что оно вообще существует, а не пребывает в небытии; частью же потому, что в нем и в его внутренней сущности, постижимой для нас лишь таким образом, а всяким иным образом абсолютно непостижимой, заключается основание того, что оно существует именно так и не каким-либо иным образом, как оно находит себя существующим. Итак подлинная жизнь и блаженство ее состоят в мысли, т. е. в известного рода определенном воззрении на нас самих и на мир как на происшедшие из внутренней и в себе сокрытой божественной сущности; и учение о блаженстве не может быть чем-либо иным, как только учением о знании, коль скоро вообще кроме учения о знании не существует никакого иного учения. Источник жизни — в духе, в основанной на самой себе жизни мысли, ибо кроме духа вовсе ничто не существует поистине. Подлинно жить — значит подлинно мыслить и познавать истину.