«Междисциплинарные исследования в психологии» для слушателей программы

Вид материалаРеферат

Содержание


Междисциплинарные исследвания травмы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12

МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДВАНИЯ ТРАВМЫ


Изучение травм («психических ран») и травматического опыта изначально начиналось во фрейдизме. Фрейд предложил концепцию, в которой устанавливалось соотношение между травмой и памятью: травматический опыт вытесняется, а воспоминание согласуется с конфликтами внутри бессознательного.

Однако в последние годы началось активное исследование и изучение культурного контекста возникновения и функционирования травмы. Открытие надындивидуальных аспектов изучения травмы оказалось связано с традицией изучения холокоста. Так, в середине 1990х годов в исследовательский обиход было введено понятие «постпамяти», описывавшееся в категориях травматического опыта, переживаемого потомками, непосредственного отношения к травматическим событиям не имевшего, но вовлеченного в переживание и отрабатывание травмы. Автор конструкта, В. Хирш, пишет: «Постпамять «отделена от памяти дистанцией поколения и от истории – глубокой личной связью, её сила состоит в том, что она связана со своим объектом не через воспоминание, а через воображаемый вклад и сотворение (Hirsh 1996). «Постпамять включает события и опыт, которые находятся за пределами лично пережитого и, тем не менее, оформляют субъектность «сторонних наблюдателей» самым сеьезным образом» - отмечает Ропер.

Ю. Херман на историческом материале показал, что не только устройство травмы, но и её содержание является культурно-специфичным. Было выделено три клинических проекции внутри европейского травматического опыта 19-20вв. и три дискурсивные стратегии, социально легитимируюющие и дискурсивно артикулирующие эти травматические конструкции: французский республиканизм, антивоенное движение, феминизм. Вокруг них собирался травматический опыт, связанный с женской истерией, ПТСР и насилием (цит. по Федорова 2003).

Концепция культурной травмы была предложена П. Штомпкой (Штомпка 2002). Основной упор автором был сделан на описание стратегий конструирования травмы, её отреагирования и механизмы «работы» .

Штомпка уделяет особое внимание изучению того кА ксоциальное изменение (особенно в обществах транзитивного типа) становится травмой. ОН делает акцент на социальной составляющей травматичного. . «Любая травма по определению – культурный феномен. Но она может быть культурной, воздействующей на культурную ткань общества. Только это и может считаться культурной травмой в полном смысле слова. Такая травма наиболее важна, потому что она, как все феномены культуры, обладает сильнейшей инерцией, продолжает существовать дольше, чем другие виды травм, иногда поколениями сохраняясь в коллективной памяти или в коллективном бессознательном, время от времени при определенных условиях проявляя себя.» (Штомпка 2001).

Травма – «культурно интерпретируемой раны». Среди состояний, в той или иной степени совпадающих с культурной травмой – аномия, цивилизационная некомпетентность, социальное трение синдром недоверия, коллетивное чувство вины, коллективное чувство стыда, кризис идентичности, кризис легитимности…

Этиология травмы:
  • подрыв оснований культуры, несоответствие ключевым ценностям (поражение в войне, коллективная вина) – конфликт между фактами настоящего и прошлого, интерпретируемыми как несоответствующие базовым основаниям культуры.
  • Охваченность новой культурой
  • Обновление образа жизни под воздействием новых технологий, экономических или политических условий

Авторы отмечают, что разные группы отличает разная чувствиетльность к травме. На основе этого критерия были выделены центральные и переферийные группы.

С. Бойм в связи с травматическим опытом рассматрвиает феномен ностальгии и выделяет ее виды:
  • роеставрационная – восстановление мифического коллективного дома;
  • ироническая – размышление о тосковании и недостаче как таковых;

постсоветская ностальгия и стратегии её дискурсивного производства;

ностальгия и проблема идентичности (Бойм 1998);

Важнейшее значение в описанной ситуации приобретает понятие «травма». С ним произошло то же самое, что несколько лет назад произошло с такими понятиями, как «коллективная память» или «идентичность»: никто уже не знал, что конкретно они означают, но употребляться они стали уже повсеместно, так что можно было прилагать их к чему угодно. Область употребления понятия травмы простирается на сегодняшний день так широко, что включает в себя и животных в кабульском зоопарке, которых травмировали военные действия, и футбольного вратаря, пропустившего важнейший одиннадцатиметровый удар, и внуков «изгнанных», глубоко страдающих от того, что их дедушки и бабушки были изгнаны или вынуждены бежать из восточноевропейских стран. И если президент германского «Союза изгнанных» Эрика Штайнбах сегодня говорит о травме изгнания, хотя отец ее родился под Франкфуртом-на-Майне и только во время войны приобрел ту землю, с которой недолгое время спустя был изгнан, - то речь явно идет о политике памяти. Что, впрочем, присуще дискурсу травмы как таковому.

Изначально понятие травмы бытовало в клиническом обиходе и долгое время понималось узко. Его использовали для описания психических последствий пережитого насилия, от которых страдали жертвы, в частности - те, кто пережил Холокост. Понятием этим обозначался четко очерченный спектр психических нарушений, которые приводили к тому, что травмированный человек сталкивался со значительными затруднениями в своей жизнедеятельности.

Холокост - травмирующее событие par excellence - приобрел свою нынешнюю значимость только в конце 1970-х годов. После того, как на протяжении четверти века о нем предпочитали не говорить, в Германии этой темой стали спорадически заниматься в конце 1960-х - в первую очередь в связи с такими событиями, как процесс Эйхмана в Иерусалиме или процесс преступников Освенцима во Франкфурте. Потом, в 1970-х, на экраны вышел четырехсерийный телефильм «Холокост», который превратил эту тему в постоянную и всеобщую, так что в конце концов она вошла в учебные планы средних и высших учебных заведений.

Как показывает этот пример, воспоминание о коллективных исторических травмах и переработка их сильно зависят от того, каким образом эти воспоминания используются в настоящем. Будет ли то или иное событие вообще истолковано как травмирующее, зависит порой не столько от самого события, сколько от того, какое значение ему будет придано впоследствии, задним числом.