«Междисциплинарные исследования в психологии» для слушателей программы
Вид материала | Реферат |
СодержаниеМеждисциплинарные исследования субъектности Междисциплинарные исследования памяти |
- Темы рефератов по дисциплине «История психологии», 21.19kb.
- Темы дисциплин специализированной магистерской программы «Менеджмент в образовании», 701.71kb.
- Э н. профессор Третьяк О. А. Программа, 24.72kb.
- «комплексные и междисциплинарные исследования полярных районов», 1167.68kb.
- С. В. Козенков Член оргкомитета, 162.66kb.
- Тезисы докладов научной конференции «математические модели сложных систем и междисциплинарные, 669.46kb.
- Программа предназначена для руководителей и специалистов организаций и учреждений социальной, 55.94kb.
- Учебная программа дисциплины Курс по выбору «Экспериментальная психология», 217.99kb.
- Программа дисциплины «Оценка и мониторинг инвестиционной привлекательности нефтегазовых, 109.1kb.
- Первые программы психологии как самостоятельной науки. 20. Роль Вундта в оформлении, 24.84kb.
МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ СУБЪЕКТНОСТИ
В основании современных междисциплинарных подходов к исследованию субъектности, как правило, лежит критика картезианского субъекта – автономного, целостного, самовластного. Начиная с работ Л. Альтссера, М. Фуко, М. Пёше, Ж. Лакана субъектность традиционно интерпретируется в категориях дискурсивного производства, власти и контроля. Акцент делается на условиях – социальных, политических, идеологических, но неизменно – дискурсивных –производства субъектности. Используютс доктрины (пост)марксизма, психоанализа, постструктурализма, гендерной теории и феминистской критики.
Луи Альтюссер предлагает концепцию интерпелляции – «оклика власти» как условия и механизма производства субъектности. Французская школа анализа дискурса (М. Пёше, Квадратура смысла 1989) рассматривает субъекта (высказывания) как позицию в дискурсе, определяемую и задающую единство производимых возможных высказываний. Джудит Батлер, возвращаясь к доктрине интерпелляции, вводит представление о двойной онтологии структуры субъекта, выделяя два уровня в дискурсивном взаимодействии с властью:
- уровень подчинения, принятия субъектом «оклика власти»,
- уровень отказа субъекта от «оклика власти» - двойная онтология структуры субъекта (Батлер 2004);
Историко-антропологическую концепцию производства субъектности в связи с отношениями контроля над телом предлагает М. Фуко. В различных текстах он описывает различные культурно-исторические и политико-психологические рамки, которые позволяли ухватывать, опредмечивать и объективировать индивидов. Исповедь и вообще признание в широком смысле), «забота о себе», телесные режимы и дисциплины – все это контексты, позволяющие рассматривать историкокультурную обусловленность субъекта.
Интерес представляет концепция Дж. Батлер о перформативном производстве гендерной субъектности. Ниже будут приведены основные тезисы концепции Батлер (Батлер 2004):
- отсутствие аутентичного ядра идентичности или «внутренней сущности» , того, что 2мы на самом деле есть»;
- наличие перформативной репрезентации – того, что мы совершаем в данный момент времени (в т.ч. посредством языка);
- вместо того, чтобы настаивать на своей гендерной сущности, мужчина или женщина могут сказать что они в той или иной степени ощущают себя женщиной или мужчиной
- эффект перформативной процедуры – в ретроактивном производстве существования некоторого внутреннего ядра субъективности
Для анализа субъектности значима концепция позиционного дискурсивного производства множественных «я» Харре и Дэвиса. Здесь уже речь идет не столько об исторической субъектности и историческом субъекте, сколько о локальных процессах производтсва субъекта в связи с неаделением его позицией в ситуации коммуникации (Davis 2003) . Ниже приводятся основные тезисы этого подхода:
- местоимение «я» - элемент языковой игры, производство перформативных эффектов; «психология сознания подчиняется грамматике местоимений»;
- «психология Я не может базироваться на феноменологии структур сознания, она должна быть частью антропологии и истории моральных универсумов»;
- позиционная теория – наделение себя и других участников определенными позициями в ситуации коммуникации, «я» - как позиция (множество позиций), актуализированных в ситуации коммуникации;
- дискурсивное производство субъектности как единства «личности и динамики ее множественных «я»»;
- быть «я» - обладать теорией (Р. Харре)
МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПАМЯТИ
Одним из первых, кто поместил изучение памяти – традиционный объект экспериментально-психологического исследования – в контекст социального, исторического, антропологического анализа, был французский социолог Морис Хальбвакс. Центральный тезис, приводимый во всех работах Хальбвакса, - это социальная обусловленность памяти. Он полностью отвлекается от физической, то есть коренящейся в физиологии нервной системы и мозга, основы памяти, вместо этого он выявляет социальный контекст, без которого невозможно складывание и сохранение индивидуальной памяти. «Невозможная память вне референциальных рамок, на которые опираются живущие в обществе люди, чтобы зафиксировать и удержать свои воспоминания» (Хальбвакс 2007).
Индивид, воспитанный в полном одиночестве, рассматривается французским исследователем как не имеющий возможность обладать памятью – таков его тезис, нигде, впрочем, не сформулированный в столь отчетливой форме. Память возникает у человека лишь в процессе его социализации. Хотя «обладает» памятью всегда лишь отдельный человек, эта память сформирована коллективом. Поэтому выражение «коллективная память» не относится к разряду метафор. Коллективы не «обладают» памятью, но обуславливают память своих членов. Даже самые личные воспоминания возникают только через коммуникацию и взаимодействие в рамках социальных групп. Мы помним не только то, что испытали от окружающих, но и то, что окружающие нам рассказывают, важность чего подтверждена для нас их словами и поведением. Уже само переживание возникает у нас с оглядкой на окружающих, в контексте социально заданных рамок значения. Ведь не существует памяти без восприятия (36-37).
Понятие «социальных рамок» (“cadres sociaux”) введено Хальбваксом… cadres конституируют и стабилизируют воспоминание…
Преимущество этой теории состоит в том, что она способна объяснить не только память, но и забвение. Если отдельный человек - и общество – способны хранить в памяти только то, что поддается реконструкции как прошлое в рамках данного настоящего, значит, забвению будет предано именно то, для чего в настоящем утрачены референциальные рамки. Другими словами: индивидуальная память создается в каждой отдельной личности благодаря её участию в процессах коммуникации. Память является функцией вовлеченности личности в разнообразные социальные группы, начиная с семьи и кончая религиозной и национальной общностью… Мы помним только то, что можем сообщить и для чего можно найти место в рамках коллективной памяти… Память… индивидуальна в смысле уникальной в каждом случае комбинации коллективных воспоминаний, будучи вместилищем различных связанных с группами коллективных памятей и их в каждом случае специфической комбинации… (38)
Ян Ассман вводит в исследовательский обиход понятие «фигуры воспоминания»: «Из… комбинации понятий и данностей опыта возникает то, что мы назовем «фигурами воспоминания»… Под «фигурами воспоминания» мы подразумеваем… культурно сформированные, общественно обязательные «образы воспоминания» и предпочитаем понятие «фигуры» понятию «образа» потому, что оно может относиться не только к иконической, но, например, и к нарративной форме… Их специфика точнее определяется тремя признаками: отнесенностью к конкретному времени и пространству, отнесенности к конкретной группе и воссозданием как специфическим для них способом действия (Ассман 2005; 39)
Харольд Вельцер обращается к анализу конструктивной и моделирующей природы памяти: «Ведь всякий раз, когда воспоминание вызывается из памяти, - например, в ходе рассказа - за этим следует новое его запоминание. При таком повторном запоминании, как указывает невролог Вольф Зингер, запоминается и контекст последней ситуации вызова из памяти - то есть изначальное воспоминание обогащается новыми нюансами, корректируется, фокусируется на тех или иных аспектах, переписывается. Воспоминание - это всегда событие плюс воспоминание о том, как его вспоминали, поэтому разговоры о коллективно пережитых ключевых событиях обладают необычайно сильным воздействием на индивидуальные воспоминания каждого. Когда речь идет о таких сильных переживаниях, как те, что связаны с войной, регулярно можно наблюдать феномен стандартизации набора воспоминаний, существующих в обществе, - так, как будто все участники войны в какой-то период пережили одно и то же.
В ходе социальной коммуникации внутри коммеморативных сообществ - а таковыми могут быть и жители одного города, и военнослужащие одного подразделения, - обмен историями производится так долго и истории при этом модифицируются и переоформляются до такой степени, покуда у всех членов сообщества не окажется примерно одинаковый набор примерно одинаковых историй. Все эти истории базируются на отдаленно схожих фундаментах личного опыта, однако в деталях зачастую оказываются ложными воспоминаниями, созданными коммуникацией, а не собственно опытом.
На сегодняшний день благодаря исследованиям памяти в когнитивной психологии и нейробиологии мы знаем, что человек может встраивать в историю своей жизни сведения, эпизоды и даже целые событийные ряды, происходящие не из его собственного опыта, а из совершенно иных источников - например, из рассказов других людей, из романов, из документальных и художественных фильмов, а также из снов, грез и фантазий. Этот феномен называется «забвением источника», потому что само событие человек помнит правильно, но путает источник, из которого получено воспоминание о нем. В ложных воспоминаниях или в тех, которые заимствованы из других источников, особенно раздражает то, что события могут буквально «стоять перед глазами» у человека, как у тех пожилых дрезденцев, - «так, словно все было вчера». Именно визуальная репрезентация прошедшего события субъективно более всего убеждает человека в том, что он вспоминает то, что было в самом деле и было именно так, как он видит это своим мысленным взором. Дело, однако, не в том, что это событие сначала отразилось у него на сетчатке и потом врезалось в память, а в том, что нейрональные системы переработки визуальных восприятий и образов, порожденных воображением, частично совпадают друг с другом, так что даже события, представляющие собой исключительно плод фантазии человека, могут «стоять у него перед глазами» и казаться живыми и объемными воспоминаниями.
После работ Т. Адорно, введшего категорию «политика памяти», память рассматривается как мишень политического воздействия и одновременно – политический инструмент, позволяющий устанавливать контроль над социальным опытом и идентичностью. Здесь имеет смысл упомянуть работу Дэвида Кинга «Отретушированная история», в которой рассматривается тоталитарный опыт оперирования с памятью, опосредованной визуально (отретушированные и вырезанные фотографии). Б. Куртин указывает на постоянное присутствие власти в дискурсе памяти и в дискурсе о памяти: порядок дискурса официальных языков «процеживает» воспоминания (дискурсивный фильтр), обеспечивает повторяемость одних высказываний и исключение других (Куртин 1989).
После исследований М. Фуко (Фуко 1996) особое внимание уделяется процедурам исключения. Забвение интерпретируется как исключение из меморативного дискурса. Ян Ассман показывает, что механизм забвения стоит искать в выпадении того или иного события, факта, обстоятельств из референциальных рамок памяти – что не имеет смысла, то забывается (Ассман 2005).
В то же время и анализ техник сохранения информации представляет интерес. Здесь следует отметить работу Ф. Йейтс об истории мнемотехники в западной цивилизации от античности до Нового времени. Йейтс показывает, как изменение культурного контекста, значений, которыми наделяли память, и аксиологических позиций, которые ей приписывали, качество не только техники запоминания, но и памяти, а вместе с нею – и устройство внутреннего мира меняются. (Йейтс 1996).