Оссии: философская и междисциплинарная парадигма материалы Всероссийской научной конференции г. Белгород, 4-7 октября 2006 года Вдвух частях Часть I белгород 2007

Вид материала

Документы

Содержание Проблемы повседневности Практическая логика – Онтологический конфликт в современных Основные допущения в современных социально-гуманитарных науках. Онтологический конфликт современных социально-гуманитарных наук: конфликт парадигм. Обоснование дискурсной методологии: феноменология и постструктурализм. Новые парадигмы философских Проект методологической программы Процесс усвоения новой информации

Подобный материал:

• Оссии: философская и междисциплинарная парадигма материалы Всероссийской научной конференции, 3866kb.
• Новые поступления 2 Сельское хозяйство 2 Общие вопросы сельского хозяйства, 139.29kb.
• 2006, Белгород,,, Е. Н. Киминчижи, ббк 67. 404, 351.9kb.
• Рабочая программа подготовки адъюнктов (аспирантов) и соискателей белгород 2007, 490.62kb.
• Томск, 11-14 октября 2006 г. Томск Сибирский государственный медицинский университет, 21461.95kb.
• Доклад опубликован в сборнике «Этнокультурные константы в русской языковой картине, 39.97kb.
• Ч. III содержание воспитания в условиях регионализации образования Сборник материалов, 1722.59kb.
• Журналистика и медиаобразование-2010 Сборник трудов IV международной научно-практической, 8653.81kb.
• Человек язык общество материалы международной научной конференции (6 октября 2006г.), 1234.21kb.
• Материалы 3-й региональной научной конференции, посвященной 780-летию крещения карелов, 7039.59kb.

ПРОБЛЕМЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ
В СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ НАУКАХ


Груздева О.П.

г. Белгород, БелГИКИ


На сегодняшний день классическая парадигма изучения культуры на основе реконструкции ее идеальных смыслов и значений утрачивает свое ведущее положение в науке, поскольку не может в полной мере раскрыть и спрогнозировать социокультурные изменения в жизни общества. Логоцентризму метафизики противопоставляются новые структуры порядка, формирующиеся на уровне повседневности. Внесение в парадигму исследования человека и культуры элементов «иррационального», «душевного», «психологического», «обыденного» позволяют проанализировать, понять и объяснить социальную реальность, выполнить антропологическую экспертизу общества и терапию индивидуальных человеческих проблем. Повседневность – этот фундамент на котором строятся многие гуманитарные науки.

Под повседневностью мы подразумеваем, не только систему практических знаний, включающих нормы поведения и общепринятого в данной социокультурной системе порядка действий в той или иной ситуации, но и относительно целостную совокупность мыслей, верований, навыков духа, которая создает картину мира и скрепляет единство культурной традиции. При этом соотношение ментального и реального уровней повседневности рассматривается как знаково-символическое.

Изучение ментальностей, неких коренных установок и привычек сознания, мировидения дает возможность приблизится к пониманию социального поведения людей. Каждое общество на определенной стадии развития людей имеет свои специфические условия для структуирования индивидуального сознания, матрицу, в рамках которой формируется ментальность. По мнению Ж. Ле Гоффа, историк ментальностей работает с неосознанным, повседневным, с автоматизмами поведения, с внеличными аспектами индивидуального сознания. Ментальности пронизывают всю человеческую жизнь, присутствуют на всех уровнях сознания и диктуют поведенческую мотивацию личности.

По утверждению М. Фуко необходимо «стремиться к тому, чтобы обнаружить те мыслительные процедуры, способы мировосприятия, привычки сознания, которые были присущи людям данной эпохи и о которых сами эти люди могли и не отдавать себе ясного отчета, применяя их как бы автоматически, не рассуждая о них, а потому и не подвергая их критике. При таком подходе удалось бы пробиться к более глубокому пласту сознания, теснейшим образом связанному с социальным поведением людей, подслушать то, о чем эти люди самое большее могли только проговориться независимо от своей воли» [2]. Данный подход дает возможность ближе подойти к пониманию социального поведения людей – поведения индивида в группе, группового поведения, ибо это поведение формируется под мощным воздействием ментальных структур.

Культурологи выделяют несколько разновидностей ментальностей: стиль и образ мышления, распространенные в традиционном обществе, ориентированный на предметное решение жизненных ситуаций и конкретных проблем, стоящих перед этнокультурной общностью; «западный» дедуктивно-познавательный менталитет, стремящийся в форме понятий и суждений отражать окружающую действительность; и «восточный» интровертный тип интуитивного мышления направленный в большей степени на созерцание, духовное самосовершенствование, развитие внутреннего мира. Очевидно, что именно тип ментальности определяет повседневную жизнь человека.

На протяжении всей истории человека повседневность переходила в различные плоскости общества. Значимость обыденной культуры для человека претерпевает изменения: в зависимости от типа общества и разновидности ментальности. Социологический подход в рассмотрении повседневности дает возможность проследить циклическое изменение повседневности от ментальности традиционного общества до футурологического демодернистского общества.

Традиционное общество – общество, где ценится не индивидуальность, а как можно более идеальная вписанность в социальную роль. В традиционном обществе просто нельзя не соответствовать роли, и у каждого – одна роль. Социальная память, социальные механизмы работают не через «сознание» индивида, а через ритуал. В крестьянских сообществах повседневность и практические схемы деятельности кодифицированы: через распорядок дня и года, обычаи и ритуалы, через народную мудрость, заключенную в пословицах и поговорках. Эти коды существуют длительное время и, как правило, не фиксируются в письменной форме. Повседневность при этом пронизана сакральным смыслом поскольку человек живет в мифологизированном мире. Любое отклонение от повседневности приводит к конфликту, который разрешается либо принятием инновации и вписанием в традицию, либо исключением ее из общества и наложением запрета, в соответствии с практической рациональностью.

В индустриальном обществе личное время жизненного цикла сменяется временем жизненного пути. Повседневность теряет сакральный смысл. Человек освобождается от предназначенной роли, но становится перед выбором, который пугает его. Открытость будущего порождает ощущение риска, нестабильности, незащищенности. Повседневность перестает гарантировать социальные связи: на индивидуальные связи, на само человеческое переносятся способы обращения современных технологий с материальными объектами.

По мнению Х. Ортега-и-Гассета, подлинное человеческое бытие заключается в постоянном взаимодействии людей, которое освящено определенным смыслом. Человек, общаясь, ждет встречи с Другим, но лишь для того, чтобы узнать и понять себя. Человеку нужен олицетворенный, овеществленный, материализованный смысл, и его он находит в постоянном контакте с другими людьми.

Неопределенность и усложнение повседневной жизни приводят к кризисным ситуациям. Тревоги порождаются и умножением жизненных миров. Жизнь становится постоянно меняющейся, мобильной. Индивидуальная биография начинает ощущаться как последовательность движения по разным мирам, ни один из которых не воспринимается как «дом».

В постиндустриальном обществе «всеобщего благосостояния» имеет место бесконечное умножение объектов, услуг, товаров. Имеет место не столько обмен людей друг с другом, сколько статистический процесс обмена товарами и сообщениями: начиная со сложной организации дома с множеством технических «слуг» до городов-мегаполисов с их коммуникационной и профессиональной активностью и вечным праздником рекламы в повседневных сообщениях медиа. Потребление – способ активного поведения, коллективный и добровольно-принудительный. Одновременно потребление составляет завершенную систему ценностей.

Стремительное развитие принципиально новых технологий повседневной жизни, создание, по существу, глобальной информационной среды и общества потребления, придает вещам еще более высокий статус в семиотической системе материально-пространственной среды. Само потребление в современном обществе, по мнению французского философа Жана Бодрийяра, становится «деятельностью систематического манипулирования знаками», то есть символическим потреблением. «Потребляются не сами вещи, а отношения… отношение более не переживается – оно абстрагируется и отменяется, потребляясь в вещи-знаке» [1].

Вместе с основными благами, которые несет в себе информационное общество, человек получает также унификацию быта, массовую культуру, определенный стандарт «современного человека». Наступает кризис личности и кризис самоидентификации, которые сливаются в один поток, выражающий противостояние обыденности и прогресса. Ответом на сложившуюся ситуацию является демодернизация как возврат своего рода традиционного общества.

Конечно, повседневность всего лишь один ракурс рассмотрения общества, не способный дать решающей информации для понимания его исторической динамики, а лишь дополняющий, конкретизирующий научные подходы, вскрывающие его сущность. Но исследование повседневной жизни в ее дисциплинарных порядках и душевных структурах является важнейшей частью социально-гуманитарных дисциплин. Изучение повседневности оказывается весьма сложно оснащенным в методологическом отношении предприятием, для реализации которого используются логический анализ и герменевтика, история и социология, психоанализ и критика идеологии, философия и психология.


Литература


1. Бодрийяр Ж. Система вещей. – М., 1995. – С. 165.

2. Фуко М. Археология знания. – Киев, 1996. – С. 17.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА –
ЧЕЛОВЕКУ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ


Жалдак Н.Н.

г. Белгород, БелГУ


Практической логикой будем называть фактически интуитивно используемую логику, главным образом, естественного языка и продукт прикладной адаптации логических знаний, выработанных наукой. Во-первых, практическая логика, по основному смыслу слова «практика», – это преобразовательная деятельность, которая не отождествляет себя с преимущественно весьма ограниченной логикой обыденных рассуждений, но и содержит средства и методы повышения логической культуры этих рассуждений. Во-вторых, базовый язык научного мышления, основной язык науки, по крайней мере, ее метаязык и язык междисциплинарного общения (в том числе и общения между логиками профессионалами и прочими учеными) – это естественный язык. Поэтому исследование логики естественного языка, логических и вместе с тем философских категорий, т.е. категорий мышления на этом языке – это исследование действительных глубинных философских оснований науки, ее первоистоков. В-третьих, в мышлении в целом, а не в какой-то его разновидности, действует именно логика естественного языка, именно такая логика, которая, будучи переведенной из состояния интуитивной в состояние научно осознанной, способна использоваться как всеобщая прикладная (практическая) логика.

Хотя развитие символической логики в значительной части оторвало ее от проблем развития мышления и выражения мыслей на естественном языке, но вместе с тем и открыло новые возможности для решения этих проблем. Современная практическая логика – это особое, направление, которое прогрессирует в направлении оптимизации средств и методов обучения и контроля над рассуждениями, расширяет состав используемых в ней логических средств естественного языка.

Практическая логика, ориентированная на развитие мышления, его упражнение, тренировку, – это система методов решения задач. Но ее развитие основывается на эмпирическом и теоретическом решении специфических проблем. Одна из них – проблема принципов ее построения и вместе с тем критериев, по которым приемлемый для нее материал отличается от неприемлемого. После восстановления преподавания логики в России лишь в 1986 – 1991 гг. были опубликованы три работы автора статьи под названием «Практическая логика»¹, в которых конкретизировались ее критерии, а после этого учебные пособия на русском языке, в названии которых употреблен термин «практическая логика» издали В.Н.Брюшинкин, А.А.Ивин, Е.Б.Кузина, В.А.Светлов, А.И.Уёмов и др.

В части работ «практическая» логика не выходит за рамки традиционной. Системы логики В.А.Светлова и А.И.Уемова нетрадиционны. Сходное в понимании большинством авторов общей формы практической логики, например, то, что она должна представлять собой синтез учебника или теоретической части и задачника. А.И. Уёмов признает отличительные признаки практической логики, предложенные Поварниным, и судя по публикациям его последователей предлагаемый им самим метод логического контроля над рассуждениями «язык тернарного описания», находится в процессе определения круга задач и сфер приложения для решения которых он оптимален. В науке достаточно широка сфера, где необходимы специальные искусственные формализованные языки, а естественный оказывается недостаточно практичным вместе с его логикой.

В.А. Светлов расширяет «предназначение» практической логики за пределы изучения законов правильного мышления до «исследования законов целостного человеческого существования»². Излагаемые им результаты такого изучения в рамках работ по практической логике оригинальны. Этим расширением он ставит проблему новых критериев разграничения логики и смежных с нею дисциплин. Фактически он предлагает называть практической логикой то, что не является специальным разделом общей логики, кроме логических, использует и математические языки. Может быть возражение, что, используя количественные показатели, он лишает логику ее «качественного характера» (выражение Пиаже). Однако многозначные логики используют числовые обозначения истинности.

Вообще выбор названия для называемого и называемого для названия – это в большой мере вопрос соглашения, в тех границах, в которых это соглашение не ведет к противоречиям и не мешает общению. Всякий автор имеет право на авторский подход. Тем не менее, мы, не проводя жесткой границы между логикой и философией и даже тяготея к тому, чтобы строить систему философского знания как логику, не беремся категорично отрицать распространенное ныне понятие предмета логики, предпочитаем, по крайней мере, пока, общие законы человеческого существования рассматривать в практической философии. Результатом исследования указанных законов должны быть практические рекомендации для деятельности, но автор этих строк, сейчас, не может утверждать, что формальнологическая выжимка, например, из теории и даже философии принятия решений может дать достаточно практичный сам по себе результат.

Ссылаясь на работу когнитивного психолога Джонсона-Лэрда П.Н. «Рассуждение без логики», Светлов так характеризует представленное в ней понимание вывода: «не вывод из аксиом и даже не натуральный вывод, а вывод, основанный на информационной связи посылок и заключений характерен для человеческого интеллекта»¹. Эта характеристика согласуется с формулировкой релевантного вывода Е.К. Войшвилло. Существенно то, что в обычном человеческом интеллекте такой вывод обеспечивается изобразительным семантическим методом, построением умственных моделей.

В образной практической логике принимается та идея, что вывод делается на основании прямого учета передаваемой информации, но все же определенные правила вывода при этом действуют, так что проблематично, можно ли ее не считать системой натурального вывода. Доказательство или опровержение того, что выражения символического языка логики истинны или ложны, а заодно и того, что вся их совокупность непротиворечива, осуществляется посредством ссылки на образы множеств обсуждаемых элементов и отношений между данными множествами, т.е. посредством выраженного в этих образах практического опыта, а не путем чисто символических доказательств.

Использование выводов, основанных на информации, не есть отказ от логики, так как предмет логики – сами выводы, независимо от того делаются ли они на языке символов или на языке образов.

В.А.Светлов показал интересную возможность решать все дедуктивные и недедуктивные задачи методом графов². Однако этот метод не всегда оптимален.

Практичность логики состоит в эффективности приложения ее методов к логическим задачам, которые должны решаться в ходе контроля над изобразительным или символическим выражением мыслей и обучения решению таких задач и вместе с тем логичному мышлению. Это значит, что, среди альтернативных средств и методов практическая логика выбирает те, которые требуют для достижения заданного результата минимальной затраты сил, времени, а заданными затратами позволяют получить максимальные результаты. Иначе говоря, критерий выбора – соответствие интересам потребителей логического знания, а именно интересам решения указанных задач.

Руководство этим критерием – основной принцип практической логики. Производными от основного являются следующие принципы: связь слов, символов с образами, а через них с практическими действиями; как можно более полное сознательное освоение логических форм понятий, суждений, умозаключений и языкового выражения этих форм; самостоятельное, не переданное машине выполнение логических операций с целью формирования интуитивной логичности.

Показатели соответствия интересам потребителя выступают при этом как обобщением показателей эффективности и качества продукции и выражаются соответственно такими двумя формулами: 1) И_з = Р_макс. : З;
2) И_р = Р : З_мин., где: И_р – интерес достижения заданного результата; Р – заданный результат; З_мин – минимум затрат, необходимый и достаточный для достижения заданного результата; И_з – интерес осуществления данных затрат; З – данные (заданные) затраты; Р_макс – максимум результатов, достижимых посредством данных затрат.

Показателями результатов при сравнении логических методов служат число логических операций, выполняемых за установленное время, разнообразие решаемых задач, разнообразие или количество рассуждений, логический контроль над которыми удается осуществить; количество информации, извлекаемой в процессе умозаключения из посылок и другие.

Степень освоения логических средств естественного языка, который является базовым языком мышления, – базовый показатель логической культуры мышления, в котором сочетаются показатель потерь информации и показатель искажения информации.

В традиционных курсах логики в роли наиболее пригодных для обучения контролю над рассуждениями выступают классическая логика высказываний и традиционная силлогистика. Однако ни та, ни другая на роль логики естественного языка не годятся. Логика высказываний нерелевантна, то есть не избавляет от парадоксов материальной импликации, иначе говоря, не улавливает то значение союза «если..., то...» и родственных ему, которое они имеют в естественном языке. Алгоритм традиционной силлогистики позволяет контролировать правильность умозаключений всего лишь из четырех (Это число может быть увеличено в два-три раза за счет того, что общеутвердительное, общеотрицательное, частноутвердительное и частноотрицательное суждения могут выражаться разными близкими по значению конструкциями.), что много меньше, чем количество используемых и допустимых форм суждений в рассуждениях на естественном языке. Система практической логики, предлагаемая мной, обеспечивает контроль над рассуждениями из более чем шестидесяти форм суждений, притом со всеми возможными комбинациями положительных и отрицательных терминов (304 формы в словаре суждений о предметах), притом использует простейшие диаграммные методы и основывается непосредственно на понимании значений логических конструкций естественного языка, т.е. на информации, которая передается этими конструкциями.


ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ В СОВРЕМЕННЫХ
СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ НАУКАХ
И ДИСКУРСНАЯ МЕТОДОЛОГИЯ


Кожемякин Е.А.

г. Белгород, БелГУ.


В рамках данной статьи мы постарались обозначить возможное поле использования дискурс-анализа в контексте и при условии тех концептуальных положений современного социально-гуманитарного знания, которые, с одной стороны, на сегодняшний день признаются базовыми, и, с другой стороны, обнажают кризисное положение методологии социально-гуманитарных наук. Подобный кризис мы обозначаем как «онтологический конфликт», характеризующий неоднозначные, противоречивые и, в некоторых случаях, взаимоисключающие точки зрения (а) на объект социально-гуманитарного исследования, (б) на категории, выражающее сущее, и (в) на инструмент познания. Поскольку подобный конфликт, как это представляется, далёк от разрешения, мы полагаем крайне актуальным поиск конструктивных методологических позиций, способных если не стать универсальными и неоспоримыми для всего корпуса социально-гуманитарного знания, то, по крайней мере, прояснить то положение вещей, с которым всё чаще сталкиваются современные исследователи.

Во-первых, мы перечислим основные допущения, характеризующие теоретико-методологическую базу современных социально-гуманитарных наук.

Во-вторых, мы обозначим наиболее принципиальные черты онтологического конфликта в современных социально-гуманитарных науках. Подобное рассмотрение мы намереваемся осуществить в аспекте межпарадигмального противоречия следствий из основных социально-гуманитарных «аксиом».

В-третьих, мы рассмотрим ту логику движения теоретической мысли, присущей каждой из «конфликтующих» парадигм, которая приводит или смогла бы привести к дискурсной методологии.

Основные допущения в современных социально-гуманитарных
науках.

Социально-гуманитарные науки конца XX – начала XXI веков базируются на следующих концептуальных положениях:

(1) «человеческое пространство-время» является доминантным объектом изучения по отношению к «механистическому, природному пространству-времени». Данное положение базируется на идее о том, что локализация объектов исследования имеет место в т.н. «человеческой» системе координат: та или иная сущность полагается как таковая не в зависимости от своего места в физическом пространстве и времени, а в соответствии с субъектом. «Человеческое пространство-время» нерелевантно «природному, механистическому», а, стало быть, (а) речь идет о новой онтологии (назовём её «атропоцентрической», находящейся в оппозиции «механистической») и (б) эти онтологии различны по своим сущностям, локализации объекта и его внутренним отношениям. Сущностями «антропоцентрической» онтологии являются взаимоотношения между людьми, их поведение, а также значения, смыслы и представления, релевантные взаимодействию и поведению. Сущностями «механистической» онтологии являются «вещи», бессознательные факты и предметы материального мира. Объект анализа «антропоцентрической» онтологии локализован в поле актуальной практической деятельности, в «социальном мире», в то время как локализация «механистической» онтологии представлена материальным временем и пространством. Таким образом, физическое пространство и время рассматриваются как таковые в аспекте наделения их значением и в аспекте интенциональности (пространство и время рассматриваются как предмет активности субъекта)¹;

(2) «человеческое пространство-время» обладает коммуникативно-социальными характеристиками и только через них может быть изучено. Поскольку область «человеческого» как поле социально-гуманитарных исследований представляет собой сферу производства значений, то неизбежно фокус исследователей смещается на условия, логику и субъекта производства значений;

(3) «поведение людей адаптивно, оно может реагировать на попытку наблюдения, что заметно повышает эвристическую роль конструирования и интерпретации «образа себя» как исследователя, так и информанта»². Исследовательская позиция в современных социально-гуманитарных науках приобретает особое значение; исследователь имеет непосредственно отношение к изучаемому предмету, вступая в особые субъект-объектные связи с изучаемым предметом.

Онтологический конфликт современных социально-гуманитарных наук: конфликт парадигм.

Перечисленные исходные положения социально-гуманитарных наук с неизбежностью предполагают ряд теоретических, методологических и эвристических следствий:

1. если «человеческое пространство-время» полагается доминантным объектом исследования и характеризуется неким набором значений, то ключевым является вопрос о сущностях первого порядка. В современных социально-гуманитарных науках сложилось двоякое представление о сущностях первого порядка: феноменологическое и постструктуралистское. В феноменологической традиции таковыми сущностями полагается сознание и его предметная направленность (интенциональность): сознание направленно на предмет, но не на его значение, которое, по сути, является эффектом интенциональности. В постструктуралистской традиции статус сущности закрепляется за некоторой системой значений (например, за системой языка), инициирующей активность сознания: языковая (или же – текстовая) реальность делает возможной (или же – создаёт) активность субъекта, «провоцирует» сознание на некоторые объективирующие акты. Иными словами противоречие, сложившееся в науке, можно охарактеризовать так: является ли значение условием или эффектом человеческой активности? Принципиальность такого противоречия выражается как в общей стратегии исследования и качестве результата, так и в понимании природы субъекта: либо субъект автономен и агентивен в аспекте смыслоформирования, либо же он является продуктом (или инструментом) конкурирующих систем значения. Таким образом, противоречие между феноменологической и постструктуралистской парадигмой выражается в следующем:
   

– в отношении сущностей: для феноменологии сущностью первого порядка является сознание и интенциональность, для постструктурализма – внешний по отношению к сознанию набор значений;

– в отношении локализации объекта исследования: феноменологи помещают объект исследований в систему спонтанно-смысловой жизни сознания, постструктуралисты – в область практик, структур, систем, полей (вос)производства значения;

– в отношении внутренних и внешних связей объекта: феноменологическая парадигма предусматривает наличие (и как цель исследования – воссоздание) поля значений между сознанием и предметами, постструктуралистская – поля вероятностных зависимостей между знаками и значениями, а также логику конструирования субъекта, релевантного той или иной системе значения.

2. если категорию «человеческого» можно познать исключительно на основании коммуникативно-социальных параметров, то язык (как максимально абстрактная система кодов) и его эффекты имеют крайне важное значение при попытках описания, интерпретации и понимания как категории «человеческого», так и производных категорий («сознание», «общество», «социальная реальность», «деятельность», «творчество», «наука» и т.д.). Соответственно, возникает необходимость в наделении статусом сущностей ряда категорий – таких, как «речевой акт», «дискурс», «коммуникативная компетентность», «дискурсивный порядок», «идеология» и т.д. Принципиальный вопрос, стоящий перед исследователями, можно сформулировать следующим образом: что является условием и процессом порождения значений? Феноменологическая традиция предполагает изучение языка как одного из возможных полей непосредственной смысловой сопряженности сознания и предмета: непредметность сознания возможна благодаря различиям «значение – предмет», «значение – знак», «значение – образ», а, следовательно, язык – лишь одна из возможностей означивания. Особо значимой сферой феноменологического анализа является исследование тех случаев, когда языковые практики полагаются как единственно возможная смыслопорождающая активность, при которой значение заранее приписывается предмету и предлагается как единственно возможное, а сам предмет помещается в систему причинных и функциональных связей. Подобное положение вещей рассматривается с феноменологической точки зрения как фальсификация связи между сознанием и предметным миром, и феноменология в качестве первоочередной своей задачи видит высвобождение сознания из фальсифицированного поля установок, схем и шаблонов. Постструктуралистская традиция также рассматривает язык как поле специфичных контекстуальных смыслопорождающих практик, однако, акцент ставится на тотальности контекста, очень часто отрицается возможность выработки совершенно определенного значения. Сознание при этом полагается в качестве некоторого аккумулята значений; оно, однако, свободно в интерпретации предметов и в выборе тех или иных значений, но в то же время спектр выбора предопределен языковыми, текстовыми и контекстуальными возможностями. Известное дерридианское «нет ничего вне текста» является программной сентенцией постструктурализма, при этом текст чаще всего рассматривается как изменчивая, полифоничная, незаконченная сущность. Системы значений мобильны, но их колебание имеет границы – границы языка. Власть языка описывается в постструктурализме как то, вокруг чего разворачивается борьба между различными структурами означивания. Итак, и феноменология, и постструктурализм помещают язык в разряд важнейших категорий при описании объекта исследования. Однако, феноменологический подход требует рассмотрение языка как возможное условие производства значения, то постструктурализм исследует язык либо как процесс, либо как субъект производства значений. Смыслопорождающим процессом для феноменологов является «движение к предметам», «обретение чистого сознания» с помощью преодоления причинно-следственных связей предметного мира, закрепленных в языке. Условием смыслопорождения для постструктуралистов является наличие межтекстовых пространств, деконструкция «объективно» заданных языковых структур значений, «наличие чистого желания».
   

(3) адаптивность и рефлективность объекта исследования предполагает, что он обладает сознанием, по большому счету, не отличающемся от сознания исследователя. В данном случае парадоксальным, но крайне важным представляется вопрос о возможности вычленения такого объекта исследования, как человек, если он же является и субъектом. Иными словами, вопрос звучит следующим образом: можно ли рассматривать онтологию как истинно-человеческую, как «антропоцентрическую», если это требует расщепления между онтологией исследователя и объектом исследования. Феноменологическая парадигма устанавливает приоритет совмещения субъекта и объекта исследования, постструктурализм – приоритет жесткого разграничения, основанного на принципе деконструкции: субъект исследования осуществляет «разборку» структуры языка власти (объекта исследования). Инструмент познания для феноменологов всегда встроен в субъект исследования, для постструктуралистов – скорее обнаруживает себя в объекте исследования.

Обоснование дискурсной методологии: феноменология и постструктурализм.

Сначала рассмотрим перспективы обращения к дискурсной методологии в рамках феноменологической парадигмы.

Учитывая, что (1) сущностью первого порядка является сознание и интенциональность (2) в системе их связей с предметным миром посредством значений, мы можем утверждать, что подобная система связей предполагает некоторую деятельность по означиванию, поскольку значения по определению не имманентны ни предметам, ни сознанию. Любой предмет существует в опосредованном виде – например, в виде представления, суждения, воспоминания – возможного благодаря некоторой системе общеразделяемых кодов (знаков и значений), и феноменологическая редукция предполагает не воспроизводство новых представлений, суждений, воспоминаний, т.е. ментальных концептов и конструктов, а дескрипцию переживаемого сознанием опыта. Дескрипция предполагает использование также некоторой системы кодов. Рефлективная деятельность, направленная на интерпретацию и пере-означивание предметов продолжается до тех пор, пока система значений не замкнется на самой себе, либо пока не обнаружится самоочевидность и самоданность предмета. Язык в процессе такой деятельности перестает быть некоторой заданной извне структурой, а становится непосредственно деятельностью, погруженной в контекст опыта. Иными словами, деятельность с использованием языка, направленная на работу со значениями, есть дискурс.

Также, учитывая, что (3) субъект исследования стремится к отождествлению с объектом исследования (это предполагает обнаружение и выявление «чистого сознания»), феноменология использует ту методологию, которая бы не требовала расщепления между онтологией исследователя и онтологией объекта исследования. Дискурсная методология разрешает эту проблему за счет постановки знака равенства между категорией языка и категорией деятельности: исследовать в дискурс-анализе означает подвергать анализу способ деятельности и в первую очередь – собственный способ деятельности, поскольку дискурс представляет собой практическую деятельность, направленную на работу со значениями.

Далее обратимся к возможностям применения дискурсной методологии в контексте постструктуралистской парадигмы.

Власть языка, как мы уже отмечали выше, представляет собой объект борьбы различных систем значений. Доминирующая система значений обладает потенциалом номинировать объективное, утверждать истинное и конструировать социальные идентичности. В то же время конкуренция между различными системами значений происходит всегда в определенном контексте, нормирующие тексты погружены в многослойный контекст отношений, прецендентных текстов, коннотаций, картин мира и т.д. подобное наслоение нормирующих текстов и контекстов создает (кон)текстуальное поле, которое начинает выполнять функции первичной реальности. Задачей исследователя, согласно постструктуралистским позициям, является как критика корпусов подобных нормирующих текстов, борющихся за право конституировать наши идентичности, так и деконструкция вторичных, третичных и т.д. систем означающих, которые, как полагается в русле постструктуралистской традиции, «навязывают человеческим желаниям чуждые им расщепления»¹.

Борьба систем значений за наши желания и идентичности – это исключительно дискурсивная борьба. Исследовать доминирующий (подавляющий) дискурс – значит быть в нем: таким образом решается проблема кризиса онтологического статуса исследователя.

Мы предприняли попытку раскрыть возможные точки пересечения феноменологии и постструктурализма. Мы указали на основные общие межпарадигмальные теоретико-методологические установки, затем указали на те следствия из установок, которые, с одной стороны, характерны для той или иной парадигмы и, с другой стороны, порождают онтологический конфликт современного социально-гуманитарного знания. Далее, мы обозначили ключевые «моменты несовпадения», противоположные позиции двух парадигм. И, в итоге, мы выяснили, что возможными точками пересечения двух конкурирующих теоретико-методологических традиций являются (а) дискурс как категория относительно новой «антропоцентрической» онтологии, (б) дискурс как сущность, составляющая объект научного анализа и (в) дискурс как инструмент, преодолевающий разрыв между онтологией объекта исследования и онтологией исследователя.


НОВЫЕ ПАРАДИГМЫ ФИЛОСОФСКИХ
И МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ ЧЕЛОВЕКА
И АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ
В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОМ МИРЕ


Костина И.Б.

г. Белгород, БелГУ

Рассматривая систему «Человек – Общество – Природа», все большее количество исследователей склоняется к мысли, что определенный исторически сложившийся тип отношений человека к природе составляет основу цивилизации, он же выражает ее специфику (Ф.И. Гиренок). Опираясь на труды философов русского космизма, следует отметить, что отношение к природе есть и отношение к себе, к своей внутренней сущности, нравственное отношение к другим людям (В.С. Соловьев, Н.Ф. Федоров,
Н.А. Бердяев). Следовательно, нужно подробнее изучить единство внешней природы и внутреннего мира человека, как открытой системы.

В.И. Вернандским было разработано учение о биосфере, живом веществе и эволюции биосферы в ноосферу. Ноосфера (от греч. noos – разум) – сфера разума или «мыслящая оболочка». Согласно этому учению, человеческий разум, деятельность и научная мысль становятся определяющим фактором развития, мощной силой, сравнимой по своему воздействию на природу с геологическими процессами. Однако до сих пор представления о ноосфере остаются крайне противоречивыми. С одной стороны, ноосферное учение признается как величайшее научное достижение, более того, как основной закон социальной экологии. С другой же – как светлая, но утопическая мечта об управляемой человеческим разумом окружающей среде.

В геологической истории биосферы перед человеком открывается огромное будущее, если он поймет это, и не будет употреблять свой разум и труд на самоистребление.

Угроза глобального экологического кризиса говорит о том, что природа не способна к самовосстановлению на данной ступени общественного развития. Потенциал среды близок к своему пределу. Из этого следует, что роль регулятора экологической устойчивости системы должно взять на себя общество.

Сущность экологического кризиса состоит в противоречии между производительной деятельностью человека и стабильностью природной среды его обитания. Если мы хотим направить человечество к достойному его будущему, необходимо изменить, прежде всего, самого человека, то есть переосмыслить социальные установки личности и общества, ориентируя их на духовно-нравственное совершенствование. Для этого общество должно принять иную философию, иную систему ценностей, и в соответствии с этим изменить цели и приоритеты своего развития. В связи с этим необходимо сменить экономическую парадигму на экологическую. Цивилизация, в основе которой лежит только потребительское отношение к природе, неизбежно приходит к краху. В связи с этим усиливается значимость исследования связанного с поиском новых парадигм мышления для взаимодействия человека с окружающей средой. Современные особенности общества и природы актуализируют изучение и анализ социально-экологической устойчивости – как необходимое условие перехода от парадигмы антропоцентризма к парадигме биоцентризма.

Устойчивость – один из важнейших параметров любых систем, в том числе и экологических. Она определяет способность системы сохранять себя при изменениях среды. В контексте этого определения устойчивость можно считать синонимом термина жизнеспособность. Жизнеспособность систем определяется тремя группами ее параметров: объемом (массой вещества системы), продуктивностью (скоростью самовоспроизводства вещества системы) и структурной гармоничностью.

Высокий потенциал устойчивости коренных экосистем в самом общем виде определяет способность природной среды возвращаться к исходному состоянию в случаях как естественных (например, климатических), так и антропогенных воздействий. В этом качестве именно устойчивость экосистем задает ширину возможностей для хозяйственного развития человеческой цивилизации, все формы которой способны изменять природу. Даже потеряв значительную часть своей площади, коренные экосистемы устойчивых типов продолжают обеспечивать неизменность режима природных циклов, продуцирования биомассы, утилизации вредных для живых организмов веществ.

Хотя центральной проблемой философии всегда была проблема «человек и природа», рассматривалась она по-разному. На первом этапе истории культуры, когда общественное сознание было мифологическим, и природа, и человек воспринимались как творения того или иного божества, их взаимоотношения оказывались несущественными в их производности от акта божественного творения. Такой тип философии называют теоцентристским, и неудивительно, что в своем пределе он приводит к растворению философии в теологии, в богословии, показательно откровенное утверждение средневековых схоластов, что философия является «служанкой богословия». Такой тип философии сохраняется на протяжении всей истории культуры, вплоть до ХХ века. Представители русской религиозной философии становились священнослужителями и сводили решение всех философских проблем к признанию первичности божественного начала (в книге «Философская теория ценности» Каган М.С. показал, как это происходит в данной области философского знания).

Второй исторический тип философии, сделавший первые шаги в древней Греции, а затем возродившийся и последовательно развившийся в европейской философии Нового времени – биоцентризм. Для него характерно признание первичности природы, независимо от того, трактуется она материалистически или как воплощение отождествленного с ней божественного духа, или даже как сотворенная богом, но рассматриваемая философией отвлеченно от проблемы ее происхождения.

Антропоцентристский тип философии утвердил исходным пунктом философскую рефлексию человека. Такое понимание человека стало все более активно, целеустремленно и разносторонне разрабатываться в ХХ веке философской антропологией, доказывавшей, прежде всего, необходимость, незаменимость и нерастворимость философского умозрения в науках, потому что понимание человека как уникальной био-социо-культурной системы доступно в ее целостном бытии только философскому осмыслению. И именно на этой основе философия получает возможность сосредоточиться на рассмотрении своей «родовой» проблемы отношения человека и мира, понимая сам «мир» как среду природную, социальную и культурную, в которой человек живет, функционирует, исторически развивается, ибо находится с ней в двусторонних отношениях «прямой и обратной связи».

С появлением религии, науки, искусства, техники перед человеком открылась почти ничем не ограниченная возможность объективировать свои образы и иллюзии. Современный человек как бы «обожествился» тем, что начал строить особый виртуальный мир, способный оживлять любые желания, иллюзии, замыслы и намерения. Эти иллюзии могут становиться настолько значимыми, что способны вытеснять даже и самого человека из той реальности, за пределами которой мир никогда прежде не существовал.

В итоге между миром и реальностью человек прочертил такую черту, которая сразу же стала и внутренним разломом для всего человеческого бытия. Теперь для человека мир – это не только реальность, а реальность – это не только мир. Иначе говоря, реальность приобрела такое «Нечто», которое превратило ее в « Ничто». Оказавшись в таком положении, как говорит Ж. Бодрийар в статье «Совершенное преступление», – «под угрозой страха мы должны расшифровать мир, и этим уничтожить материальную иллюзию». Мы должны расшифровать мир в таком ключе, который необходим для нашего нового, «разломного» существования. Это значит, что мы вынуждены очеловечить мир до того, пока мир не расчеловечил нас.

Очеловечивание мира сопровождается расчеловечиванием человека. В этом фундаментальном противоречии человека с миром скрыт один из существенных механизмов истории. Что происходит в этом механизме – раскачка маятника или уравновешивание «весовых категорий» между человеком и миром? В какую эпоху, куда и как может раскачиваться этот маятник истории, или же он зависнет между уравновешенными чашами весов, соизмеряющих человечность мира со всемирность человека? Пока на эти основные вопросы мы не получим вразумительных ответов, не может быть и речи о предрекаемом Фукуямой конце всемирной истории.

Современный человек должен понимать, что достижение и сохранение таких ценностей как жизнь и здоровье сегодня, когда экологическая катастрофа признаётся неизбежной, требует от человека основательного отношения к окружающей среде и включение нечеловеческого мира в сферу этических оценок. Это понимание даёт импульс развитию биоэтического движения, основанного на представлении о природе не как об «окружающей среде», а как о своеобразном продолжении «внутренней среды человека», составляющей с ним неразрывное единство.

Биоцентризм есть абсолютная стадия развития антропоцентризма, поскольку высшее служение Человеку может заключаться лишь в достижении гармонии взаимоотношений человека с окружающим его миром. Биоцентризм основывается на предположении естественного порядка, в котором все движется в соответствии с естественным законом, порядка в котором поддерживается совершенный баланс до тех пор, пока в нём не появится человек совсем его» невежеством и самонадеянностью». Биоцентристы рассматривают природу как наиболее совершенное и наделённое духовными качествами сущее, воплощающее в себе основополагающие принципы жизнедеятельности всего живого и разумного. Человек должен быть свергнуть с трона монарха всего сущего, должен прекратить попытки управлять биосферой, превратиться просто в «гражданина биоты». Биоцентризм должен быть обращён в живой мир поведения людей, в котором природа уже полна смысла и ценностей.


ПРОЕКТ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ПРОГРАММЫ
ИЗУЧЕНИЯ ДИСКУРСНЫХ ПРАКТИК


Кротков Е.А., Носова Т.В.

г. Белгород, БелГУ


1. Сознание современного человека, его мышление, миропонимание и мироощущение формируется в пространстве гетерогенных дискурсов, поскольку дискурс – всё, что в форме письменной или устной речи предназначено для целенаправленного воздействия одних людей на других. Известно деление дискурса на институциональный (социализированный по Р.Барту) и личностный, научный и публицистический, а также юридический, политический, философский и т.п. Каждый из них имеет свою специфику в лингвистическом, семантическом и прагматическом отношениях, у них разносортная онтология, различающиеся системы абстракций (идеальных объектов), расходящиеся (вплоть до противоположности) целевые факторы и т.п. Данное обстоятельство нередко порождает феномен мозаичности (разорванности) картины окружающего человека природного и социального мира и, как следствие, эклектичность мышления, атрофию смысложизенной «вертикали» личности, шизофренические явления в её психике, экзистенциальную фрустрированность либо, напротив, фанатизм, что способствует принятию человеком иррациональных решений и совершению импульсивных поступков, разрастанию в обществе интолерантности, экстремизма и терроризма. В этой связи особую актуальность приобретает трансдисциплинарные – семиотические, лингвопрагматические, социологические и философско-культурологические – исследования природы (сущностных свойств) разнообразных дискурсных практик, механизмов их комплексного влияния на личность человека, на общественное сознание в целом.

2. Почему необходимо понятие дискурса (при наличии коррелятивных понятий «язык», «речь», «мышление» и «текст»)?

Во-первых, правила языка, составляющие предмет исследования лингвистики, – это лишь часть правил, управляющих производством и рецепцией речевой продукции. Между совокупностью правил языка и множеством правил его речевого употребления пролегает «пропасть» неопределенности (И.Тодоров). И хотя дискурс и соткан из языка, он, однако, выходит за рамки чисто лингвистической проблематики (Гийомо, Мальдидье). Во-вторых, картезианская дихотомия «res cogitas – res extensa», ставшая эпистемологической парадигмой новоевропейской науки, отгородила непроницаемой стеной человеческую субъективность от всего остального мира, мышление от действительности. И только рассмотрение отношения между ними через призму разнообразных речевых практик (традиция, восходящая к создателям лингвистической философии) позволило обозначить путь к их долгожданному «воссоединению».В-третьих, любой дискурс является, конечно же, текстом. Но не каждый текст – это дискурс. Дискурс – это текст, в отношении которого занимают позицию, то есть актуализированный (осмысленный, «дешифрованный») текст.

По меткому замечанию Д.Гершеля, нельзя внести точность в рассуждения, если она сначала не введена в определения. Любая дефиниция, не исчерпывая полного смыслового содержания определенного термина, призвана сфокусировать внимание на его конститутивных компонентах. В нашем понимании дискурс – это произведенная в определенных исторических и социальных рамках, институционально организованная и тематически сфокусированная последовательность высказываний, рецепция которой способна повлиять на модели субъективного опыта человека, его внутреннюю репрезентацию мира, убеждения и поведение. Дополним эту денфиницию некоторыми разъяснениями.

• Дискурс биполярен: он располагается в коммуникативном «пространстве» между автором, то есть субъектом, производящим его, и реципиентом (потребителем), то есть субъектом, воспринимающим этот дискурс (реципиентом может быть и сам автор).
  
• Дискурс мотивирован: автор дискурса создает его с намерением что-то изменить в реципиенте (в познавательном, психологическом или поведенческом планах).
  
• Дискурс является речевой проекцией некоторой внелингвистической (субъективной или объективной) реальности. В постмодернистской парадигме дискурса любой его текст замыкается на другой, а тот, в свою очередь, на последующий, ad infinito (Жак Деррида; «Нет ничего вне текста»). Однако, данный подход – его следовало бы назвать «лингвистическим солипсизмом» – имплицирует отказ от семантических категорий «смысл», «значение (референт)» и «истина», что уже само по себе предельнодеструктивно для теории и философии языка. Как мы уже упоминали, дискурс выходит за рамки лингвистической проблематики.
  
• Существует аутентичное смысловое содержание дискурса, то есть то, что посредством текста действительно «высказано» в нем его автором (иногда – вопреки его собственным намерениям). Отказ от этого постулата денонсирует целевую интенцию дискурса. Не потому ли мы так тщательно редактируем свои выступления, письма, статьи и книги, что хотим предельно точно выразить то, что намерены выразить?
  
• Дискурс интерсубъективен: при некоторых условиях аутентичное смысловое содержание дискурса доступно разным реципиентам. Любое радикальное сомнение в справедливости этого тезиса подрывает коммуникативную интенцию дискурса. Если каждый понимает текст только на свой лад (по-своему», Гадамер), то для чего мы вообще пишем эти письма, статьи и книги?
  
• Общим условием адекватной рецепции дискурса, его «прозрачности» является наличие у автора и реципиента сходных коммуникативных «кодов», институциональных и контекстуальных правил употребления языка в типовых речевых ситуациях и т.п., то есть того, что можно было бы назвать единством дискурсных парадигм. Автор «просчитывает» (прогнозирует) рецептивные особенности предполагаемого потребителя его дискурса, а потребитель производит «надстройку» своего дискурсного рецептивного аппарата на коммуникативные намерения его автора, на возможные условия производства дискурса. Тем не менее, некоторый интервал субъектно-личностной дивергенции в рецепции смыслового содержания дискурса, по-видимому, неизбежен.
  
• Смысловое содержание дискурса отражает (отрицает, согласуется, включает, восполняет) тематически связанные с ним дискурсы других авторов, включая прежний дискурс самого автора.
  

3. Совокупность сформулированных выше постулатов задает дискурс как предмет научного исследования. Основная задача научной теории дискурса – построение унитарной (единой) матрицы (модели) дискурсной деятельности, представляющей собой систему коррелятивных параметров этой деятельности. Ясно ,что такая модель должна быть многоаспектной и многопараметральной, поскольку дискурс – это многослойный, многоуровневый и многофакторный феномен – языковой, речевой, психический, когнитивный, социальный. Поэтому решение этой задачи предполагает осуществление комплексного (междисциплинарного) исследования методами и средствами лингвистики, семиотики, теории речевой коммуникации, когнитивистики, социологии, теории аргументации, логики, методологии и философии языка.

Исходя из предложенного выше определения дискурса и его презентаций другими авторами, мы считаем релевантными дискурсу следующие аспекты его анализа:

• Синтаксические и стилевые характеристики языка дискурса. Одно дело – построение фраз, высказываний официального документа, доклада, иное – синтаксические конструкции продукта неформального речевого общения; стилистика научной статьи и пропагандистского материала. Эти различия отражают, в конечном счете, различия в онтологии, семантике и прагматике дискурсных жанров.
  
• Онтология дискурсного текста. Имеются в виду типы объектов, существование которых постулируется системой гносеологических абстракций дискурса, виды детерминации одних объектов другими, способы существования этих объектов. К примеру, предметную область естественнонаучного дискурса составляют материальные объекты с физическими, химическими и биологическими формами взаимодействия; гуманитарного дискурса – системы социокультурных смыслов и ценностей, возникающие на их основе межличностные и групповые отношения.
  
• Семантика языка дискурса. Речь идет о способах связи знаковых форм языка дискурса с их предметными значениями, о связи языковых выражений по их смысловому содержанию. Семантической является хорошо известная «проблема языковых кодов» – правил (алгоритмов) интерпретации текста. Проблема состоит именно в том, что практическое использование языка нередко не укладывается в рамки стандартной его семантики, находится под влиянием ситуативного и исторического, социального и идеологического контекстов, не эксплицируемых этой семантикой. Известна также проблема семантического анализа интенсиональных контекстов.
  
• Когнитивные структуры дискурса. К ним мы относим формы и методы реализации дискурсом познавательных целей – описание и объяснение фактов, формирование и обоснование гипотез, прогнозирование, а также логические средства дискурса. Несложно усмотреть различия в способах обоснования, характерных для дискурса эмпирических наук (физики, биологии, социологии), с одной стороны, и формальных (логики, математики) – с другой; в моделях объяснения фактов в гуманитарном и естественнонаучном дискурсах; в логических принципах дискурса классической и интуиционистской математики, и т.п.
  
• Прагматика дискурсного текста. Сюда относятся типологические характеристики возможных адресатов (реципиентов) и адресантов (авторов) дискурса, разновидности его коммуникативных тактик, цели и задачи суггестивных технологий, речевых актов. Характерной и известной иллюстрацией существующих в этом плане различий является подразделение спора как разновидности дискурса на спор для установления истины (научный спор) и спор для убеждения (эфистический спор).
  
• Дискурсная рефлексия. Имеется в виду наличие двух уровней речи (языка): высказывания об объектах внетекстовой, экстралингвистической реальности – предметный дискурс, и высказывания о языке, тексте, смысловом и предметном содержании – метадискурс. Настоящая программа пишется языком метадискурса, в то время как специалист по строительным конструкциям в своём экспертном заключении о причинах обрушения здания «работает», в основном, в рамках предметного дискурса; преподаватель биологии, освещающий, к примеру, образ жизни какого-либо вида хищных животных, редко прибегает к метавысказываниям, а преподаватель курса логики продуцирует метадискурс, обращаясь к предметным высказываниям лишь в качестве материала для анализа.
  

4. Общепризнано наличие некоторого множества дискурсивных жанров (разновидностей дискурсов) – естественнонаучный, гуманитарный, философский, математический, социологический, юридический и т.д. Однако, их specifica differentia редко удостаивается внимания методологов. Мы связываем решение этой проблемы с построением дескриптивно-квантитативной матрицы, содержащей некоторый набор дискурсных параметров. В качестве таковых предлагается рассматривать выделенные выше шесть «измерений» (аспектов) дискурса: синтаксический, онтологический, семантический, когнитивный, прагматический и рефлексивный параметры. Каждый из этих параметров, в свою очередь, может быть ассоциирован с определенным множеством субпараметров. В качестве значений параметров (и субпараметров) будут фигурировать: а) их наличие либо отсутствие и б) их частотная характеристика в анализируемых текстах. Корреляционный анализ и метод экспертной оценки позволит произвести классификацию дискурсов, уточнить их жанровые особенности и межвидовые связи.

Реализация этого проекта позволит также осуществлять диагностику дискурсивных практик, совершенствовать их методику, повысить их коммуникативную и познавательную эффективность, социальную значимость.

ПРОЦЕСС УСВОЕНИЯ НОВОЙ ИНФОРМАЦИИ
В КОНТЕКСТЕ ИНФОРМАЦИОННОГО ПОДХОДА