І. В. Діяк Хто захистить наш народ І державу
| Вид материала | Документы |
СодержаниеЛенін про Україну Повне зібрання творів В.І.Леніна.—Т.50.—С.30. |
- І. В. Діяк Національна трагедія І боротьба за незалежність, 4734.79kb.
- Головне управління освіти І науки полтавської обласної державної адміністрації професійний, 108.24kb.
- Мета: виховувати в учнів повагу до героїчних подвигів співвітчизників, ушанувати пам'ять, 125.7kb.
- У истоков пчеловодческой литературы, 130.33kb.
- Змістовно-діяльнісна структура модулів навчальної дисципліни „Історія вчень про державу, 134.58kb.
- І. В. Діяк українська національна ідея шлях до Великої України І. В. Діяк українська, 4264.08kb.
- Воззвание (программа) «Союза 17 Октября», 126.92kb.
- Партизанськими дорогами з командиром “Залізняком”, 3333.47kb.
- Наш земляк Герой Советского Союза – Пайгусов Евгений Григорьевич в великой Отечественной, 96.05kb.
- Неизмеримо высокую цену заплатил наш народ за Победу, 577.79kb.
Взяти курс на самоліквідацію УКП з входженням до КПУ або на розкол, з тим, щоб відокремити комуністичні елементи від націоналістичних.
Квіринг.”1
Ось так Квіринг як творець з КП(б)У “обласної організації РКП” проводив селекцію патріотів у середовищі українських комуністів. Врешті-решт, ЦК КПУ і перетворився на ту сумнозвісну тінь ЦК КПРС в Україні, котрою залишається до нині.
Не можна сказати, що серед членів сучасної КПУ немає патріотів Української держави. Звичайно, вони є, і про це свідчать факти. Відомо, що Симоненко критикував Конституцію України: “Ми маємо справу з прагненням агресивного президентського оточення нав’язати суспільству Конституцію, яка має антинародний характер і спрямована на встановлення в країні авторитарного, диктаторського режиму”.2 Проте в “конституційну ніч” частина комуністів таки проголосувала за Конституцію, аби не загострювати протистояння між гілками влади за російським зразком. Можливо, такі комуністи згодом стануть основою нової УКП? Але для цього потрібно відмовитися від ідеї непримиримої класової боротьби, котра руйнує суспільство розколом і громадянською війною, від ідеї світової революції, котра протиставляє нас всьому світу, врешті-решт, від ідеї диктатури пролетаріату, котра закінчується тоталітаризмом, терором і бездуховністю. Потрібно, щоб нова УКП стала на платформу соціал-демократії й не дозволяла руйнувати українську державність під прикриттям гасла соціальної справедливості.
Навряд чи сучасна КПУ здатна на таке перетворення. Весь історичний досвід України, чимало місця аналізу якого відведено в цій роботі, свідчить: КПУ має піти на смітник історії. Вона ніколи не стане власне українською організацією, оскільки, щоб мати моральне право називатися патріотом України, треба не на словах, а на ділі відмежуватися від великодержавної політики Російської імперії, СРСР та КПРС. Судячи з програмних настанов та реальних кроків КПУ, вона не збирається цього робити, і надалі залишається філією КПРФ. При цьому не береться до уваги, що КПРФ усе більше перетворюється з компартії на звичайну шовіністичну секту, котра лише спекулює на соціальних негараздах трудящих. Саме тому місце КПУ в “лівому” спектрі політичних сил України повинна посісти нова УКП—партія справді українських (без огляду на етнічну приналежність, а українських, насамперед, політично) комуністів. Україна потребує комуністів-патріотів своєї землі, а не виконавців чужоземної волі. Інакше всі ми знову опинимося в ситуації, коли, перефразовуючи Шевченка, будемо жити на нашій, але не своїй землі, при своїй, але не нашій владі.
Можна бути впевненими, що коли українські комуністи будуть дивитися у цивілізоване, європейське майбутнє нашої держави, а не будувати різні союзи та спекулювати на сучасних труднощах задля виконання московських настанов, кількість їх прихильників значно збільшиться, і трудящі, нарешті, замість гасел відчують справжню турботу компартії про них. Наріжним каменем у програмі такої УКП має стати розв’язання наступних пекучих проблем:
- збереження і утвердження незалежної національної Української держави;
- консолідація української нації та українського суспільства в цілому;
- піднесення економіки, забезпечення соціального захисту та добробуту людей.
Київ, 1999 рік.
Додаток №1.
Ленін про Україну
Про призначення надзвичайного комісара України.
19 грудня 1917 (1 січня 1918).
Тов. Сергій Орджонікідзе призначається тимчасовим Надзвичайним комісаром Району України для об’єдання дій функціонуючих там радянських організацій в усіх галузях їх роботи (військової, продовольчої, банкової та ін.).
Затверджено.
Ленін.
В.І.Ленін про Україну.—К., 1977.—Ч.2.—С.44.
В.О.Антонову-Овсієнку і Г.К.Орджонікідзе.
15. 1. 1918 р.
У Харків Антонову і Сєрго.
Заради бога, вживайте найбільш енергійних і революційних заходів для відправляння х л і б а, х л і б а і х л і б а!!! Інакше Пітер може сконати. Спеціальні поїзди і загони. Збирання і зсипання. Проводжати поїзди. Повідомляти щодня.
Заради бога!
Ленін.
Повне зібрання творів В.І.Леніна.—Т.50.—С.30.
Телеграма В.О.Антонову-Овсієнку.
Харків, Антонову.
Вітаю перемогу.* Передам негайно в Москву Вашу вимогу. Докладіть усіх зусиль для підвозу в Пітер хліба і хліба.
Ленін.
Повне зібрання творів В.І.Леніна.—Т.50.—С.33.
* Мається на увазі захоплення червоними військами Черкас і Бахмача з розвитком наступу на Київ проти Центральної Ради.
Телеграма Г.К.Орджонікідзе.
Харків.
Народний Секретаріат.
Для комісара Орджонікідзе.
Одержав Вашу телеграму від 20.1.1918. Від душі дякую за енергійні заходи в продовольчій справі. Продовжуйте, заради бога, з усієї сили добувати продовольство, організовувати спішно збір і зсипання хліба, щоб встигнути налагодити постачання до бездоріжжя. Вся надія на Вас, інакше голод на весну неминучий.
Щодо посилання грошей говорив і буду говорити з Пятаковим. Сто мільйонів послані, 50 будуть послані в Харків. Вживіть заходів для постійної охорони колії Пітер—Харків. Певен, що відносини у Вас з ЦВК у Харкові будуть, як і раніше, цілком дружні. Привіти і найкращі побажання.
Ленін.
Повне зібрання творів В.І.Леніна.—Т.50.—С.35.
Додаток №2.
Витяги з листів В.Г.Короленка до А.В.Луначарського
Лист від 19 червня 1920 року.
Анатолий Васильевич.
Я, конечно, не забыл своего обещания написать обстоятельное письмо, тем более, что это было и мое искреннее желание. Высказать откровенно свои взгляды о важнейших мотивах общественной жизни давно стало для меня, как и для многих искренних писателей, насущнейшей потребностью.‹…›
Но вот кошмарный эпизод с расстрелами во время Вашего приезда как будто лег между нами такой преградой, что я не могу говорить ни о чем, пока не разделаюсь с ним.‹…›
На следующий день, еще до получения Вашей записки, я узнал, что мое смутное предчувствие есть факт: пять бессудных расстрелов, пять трупов легли между моими тогдашними впечатлениями и той минутой, когда я со стесненным сердцем берусь за перо. Только два-три дня назад мы узнали из местных “Известий” имена жертв. Перед свиданием с Вами я видел родных Аронова и Миркина, и это отблеск личного драматизма на эти беззвестные для меня тени. Я привез тогда на митинг, во-первых, копию официального заключения лица, ведающего продовольствием. В нем значилось, что в деяниях Аронова продовольственные власти не усмотрели нарушения декретов. Во-вторых, я привез ходатайство мельничных рабочих, доказывающее, что рабочие не считали его грубым эксплуататором и спекулянтом.‹…› И действительно, за полторы недели до этого в Чрезвычайную Комиссию поступило предложение Губисполкома, согласно заключению юрисконсульта, освободить Аронова или передать его дело в Революционный трибунал.
Вместо этого он расстрелян в административном порядке.‹…›
При царской власти я иногда писал о смертной казни и даже отвоевал себе право говорить о ней печатно много больше, чем это вообще было дозволено цензурой. Порой мне удавалось даже спасать уже обреченные жертвы военных судов, и были случаи, когда после приостановления казни получались доказательства невиновности, и жертвы освобождались (напр., в деле Глускера и др.).
Но казни без суда, казни в административном порядке—это бывало величайшей редкостью даже и тогда. Я помню только один случай, когда озверевший Скалон (варшавский генерал-губернатор) расстрелял без суда двоих юношей. Но это возбудило такое негодование даже в военно-судных сферах, что только “одобрение” после факта неумного царя спасло Скалона от предания суду. Даже члены главного военного суда уверяли меня, что повторение этого более невозможно.
Много и в то время, и после этого творилось невероятных безобразий, но прямого признания, что позволительно соеддинять в одно следственную власть и власть, постановляющую приговоры (к смертной казни), даже тогда не бывало. Деятельность большевистских чрезвычайных следственных комиссий представляет собой пример—может быть, единственный в истории культурных народов. Однажды один из видных членов Всеукраинской ЧК встретив меня в Полтавской Чрезв. Ком., куда я часто приходил и тогда с разными ходатайствами, спросил меня о моих впечатлениях. Я ответил: если бы при царской власти окружные жандармские управления получили право не только ссылать в Сибирь, но и казнить смертью, то это было бы то самое, что мы имеем теперь.
На это мой собеседник ответил:
—Но ведь это для блага народа.
Я думаю, что не всякие средства могут действительно обращаться на благо народа, и для меня несомненно, что административные расстрелы, возведенные в систему и продолжающиеся уже второй год, не принадлежат к их числу. Однажды, в прошлом году, мне пришлось описать в письме к Христ. Георг. Раковскому один эпизод, когда на улице чекисты расстреляли несколько так называемых «контрреволюционеров». Их уже вели темной ночью на кладбище, где тогда ставили расстреливаемых над открытой могилой и расстреливали в затылок без дальних церемоний. Может быть, они, действительно, пытались бежать (не мудрено), и их пристрелили тут же на улице из ручных пулеметов.‹…›
После, когда пришли деникинцы, они вытащили из общей ямы 16 разлагающихся трупов и положили их напоказ. Впечатление было ужасное, но—к тому времени они сами расстреляли уже без суда несколько человек, и я спрашивал у их приверженцев: думают ли они, что трупы расстрелянных ими, извлеченные из ям, имели бы более привлекательный вид? Да, обоюдное озверение достигло уже крайних пределов, и мне горько думать, что историку придется отметить эту страницу “административной деятельностью” ЧК в истории первой российской Республики и притом не в XVIII, а в XIX столетии.
Не говорите, что революция имеет свои законы. Были, конечно, взрывы страстей революционной толпы, обагрявшей улицы кровью даже в XIX столетии. Но это были вспышки стихийной, а не систематизированной ярости. И они надолго оставались (как расстрел заложников коммунарами) кровавыми маяками, вызывавшими не только лицемерное негодование версальцев, которые далеко превзошли в жестокости коммунаров, но и самих рабочих и их друзей… Надолго это кидало омрачающую и заглушающую тень и на самое социалистическое движение.‹…›
Мне горько думать, что и вы, Анатолий Васильевич, вместо призыва к отрезвлению, напоминания о справедливости, бережного отношения к человеческой жизни, которая стала теперь так дешева,—в своей речи высказали как будто солидарность с этими «административными расстрелами». От души желаю, чтобы в вашем сердце зазвучали опять отголоски настроения, которое когда-то роднило нас в главных вопросах, когда мы оба считали, что движение к социализму должно опираться на лучшие стороны человеческой природы, предполагая мужество в прямой борьбе и человечность даже к противникам. Пусть зверство и слепая несправедливость остаются целиком на долю прошлого, отжившего, не проникая в будущее…
Лист від 4 серпня 1920 року.
‹…›
Бессудные расстрелы происходят у нас десятками, и—опять мои запоздалые или безуспешные ходатайства. Вы скажете: вольно же во время междоусобия проповедовать кротость. Нет, это не то. Я никогда не думал, что мои протесты против смертной казни, начавшиеся с «Бытового явления», еще при царской власти, когда-нибудь сведутся на скромные против казней бессудных или против детоубийства. Вот мое письмо к председателю нашего губисполкома, товарищу Порайко, из которого, вы увидите, какие конкретные случаи отвлекли меня от обсуждения общих вопросов.
“Товарищ Порайко.
Я получил от вас любезный ответ на свое письмо. Очевидно, заботясь о моем душевном спокойствии, вы сообщили, что дело, о котором я писал, “передано в Харьков”. Благодарю вас за эту любезность по отношению ко мне лично, но я узнал, что девять человек расстреляны уже накануне, и в том числе одна девушка 17 лет и еще двое малолетних. Теперь мне известно, что Чрезвычайная Комиссия “судит” и других миргородчан, и опять является возможность бессудных казней. Я называю их “бессудными” потому, что ни в одной стране в мире роль следственных комиссий не соединяется с правом постановлять приговоры, да еще к смертной казни. Всюду действия следственной комиссии проверяется судом, при участии защиты. Это было даже при царях.
Чтобы не запоздать, как в тот раз, я заранее заявляю свой протест. Насколько мой слабый голос будет в силах, я до последнего дыхания не перестану протестовать против бессудных расстрелов и против детоубийства.‹…›
После подавления прошлогоднего восстания, когда 14 человек были расстреляны в Миргороде (карательным отрядом), большевистская власть сочла себя удовлетворенной, и на улицах было расклеено объявление об амнистии по этому делу. Теперь Губчека опять судит тех же лиц, которые, надеясь на верность слову ответственного правительства, доверились обещанной амнистии. Это обстоятельство известно всем миргородчанам. Хорошо известно оно и одному из видных членов Полтавской Чрезв. Ком., тов. Литвину.
Неужели возможны казни даже при этих обстоятельствах? Это было бы позором для советской власти”.‹…›
Над Россией ход исторический судеб совершил почти волшебную и очень злую шутку. В миллионах русских голов в каких-нибудь 2-3 года повернулся внезапно какой-то логический винтик, и от слепого преклонения перед самодержавием, от полного равнодушия к политике, наш народ сразу перешел… к коммунизму, по крайней мере коммунистическому правительству.
Нравы остались прежние, уклад жизни тоже.‹…› От диктатуры дворянства (“совет объединенного дворянства”) мы перешли к “диктатуре пролетариата”.‹…›
Вы внушили восставшему и возбужденному народу, что так называемая буржуазия (“буржуй”) представляет собой только класс тунеядцев, грабителей, стригущих купоны и—ничего больше.
Правда ли это? Можете ли вы искренне говорить это? В особенности, можете ли это говорить вы—марксисты?‹…›
Вы доказывали, что России необходимо и благодетельно пройти через “стадию капитализма”. Что же вы разумели тогда под этой благодетельной стадией? Неужели только тунеядство буржуев и “стрижку купонов”?
Очевидно, вы тогда разумели другое. Капиталистический класс вам тогда представлялся классом, худо ли, хорошо ли организующим производство. Несмотря на все его недостатки, вы считали совершенно согласно с учением Маркса, что такая организация благодетельна для отсталых в промышленном отношении стран, каковы, например, Румыния, Венгрия и… Россия.‹…›
Но вы внушили народу, что все это—только плод грабежа, подлежащий разграблению в свою очередь.‹…›
Вы считаете своими успехами всякое разрушение, наносимое капиталистическому строю, забывая, что истинная победа социалистической революции, если бы ей суждено было свершиться, состояла бы не в разрушении капиталистического аппарата, а в овладении им и в его работе на новых началах.
Теперь вы спохватились, но, к сожалению, слишком поздно, когда страна стоит в страшной опасности перед одним забытым фронтом. Фронт этот—враждебные силы природы.
Лист від 9 вересня 1920 року.
В чем вы разошлись с вождями европейского социализма и начинаете все больше и больше расходиться с собственно рабочей средой? Ответ на этот вопрос я дал выше: он в вашем максимализме.
Логически это положение самое легкое: требуй всего сразу и всех, кто останавливается перед сложностью и порой неисполнимостью задачи, называй непоследовательным, глупым, а порой и изменником делу социализма, соглашателем, колчаковцем, деникинцем, вообще изменником…
‹…›
Вы говорите: мы бы давно уже всего достигли, если бы нам не мешали всемирные буржуи, и если бы вожди европейского социализма, а за ними и большинство рабочих, не изменили: они не делают у себя того, что мы делаем у нас, не разрушают капитализма.‹…›
Ясно, что дальше так идти не может, и стране грозят неслыханные бедствия. Первой жертвой явится интеллигенция. Потом городские рабочие. Дольше всех будут держаться хорошо устроившиеся коммунисты и красная армия.‹…› Лучше всего живется всякого рода грабителям. И это естественно: вы строите все на эгоизме, а сами требуете самотвержения. Докажите же, что вооруженному человеку выгодно умереть с голоду, воздерживаясь от грабежа человека безоружного.‹…›
Красноармейцы заняли Полтаву, как дисциплинированная армия, и грабежи, производимые разными бандами, тотчас же прекратились. Только впоследствии, когда вы приступили к бессудным расстрелам, реквизициям квартир (постигавшим нередко и трудовые классы), это впечатление заменялось другим чувством.‹…› Теперь же приезжие из Киева рассказывают, что Красной армии было предложено перед выступлением в поход “одеться за счет буржуазии”.‹…› Приезжие говорят, что на этот раз грабеж продолжался более недели, и это, может быть, указывает на начало последнего действия нашей трагедии.‹…›
Вы с легким сердцем приступили к своему схематичному эксперименту в надежде, что это будет только сигналом для всемирной революции. Вы должны уже сами видеть, что в этом вы ошиблись: после приезда иностранной рабочей делегации, после письма Сегрю и ответа Ленина эта мечта исчезает даже для вашего оптимизма. Уже ясно, что в общем рабочая Европа не пойдет вашим путем, и Россия, привыкшая подчиняться всякому угнетению, не выработав формы для выражения своего истинного мнения, вынуждена идти этим печальным, мрачным путем в полном одиночестве.
Куда? Что представляет собой ваш фантастический коммунизм? Известно, что в прошедшем столетии являлись попытки перевести коммунистическую мечту в действительность. Вы знаете, чем они кончились. Роберт Оуэн, фурьеристы, сен-симонисты, кабетисты—такой длинный ряд коммунистических опытов в Европе и в Америке. Все они кончались печальной неудачей, раздорами, трагедиями для инициаторов, вроде трагедии Кабэ.‹…›
Вы ‹…› ввели свой коммунизм в казарму (достаточно вспомнить “милитаризацию труда”). По обыкновению самоуверенно, не долго раздумывая над разграничительной чертой, вы нарушили неприкосновенность и свободу частной жизни, ворвались в жилье, стали производить немедленный дележ необходимейших вещей, как интимных проявлений вкуса и интеллекта, наложили руку на частные коллекции картин и книг… Не создав почти ничего, вы разрушили очень многое, иначе сказать вводя немедленный коммунизм, вы надолго отбили охоту даже от простого социализма, введение которого составляет насущнейшую задачу современности.‹…›
Но есть и другое, пожалуй, не меньшее—это силой навязывать новые формы жизни, удобства которых народ еще не осознал и с которыми не мог ознакомиться на творческом опыте. И вы в нем виноваты. Инстинкт вы заменили приказом и ждете, что по вашему приказу изменится природа человека. За это посягательство на свободу самоопределения народа вас ждет расплата.
Социальная справедливость—дело очень важное, и вы справедливо указываете, что без нее нет и полной свободы. Но и без свободы невозможно достигнуть справедливости. Корабль будущего приходится вести между Сциллой рабства и Харибдой несправедливости, никогда не теряя из виду обеих вместе. Сколько бы вы ни утверждали, что буржуазная свобода является только обманом, закрепощающим рабочий класс, в этом вам не удастся убедить европейских рабочих.‹…› Политических революций было много, социальной не было еще ни одной. Вы являете единственный опыт введения социализма посредством подавления свободы.
Что из этого может выйти? Не желал бы быть пророком, но сердце у меня сжимается предчувствием, что мы только еще у порога таких бедствий, перед которыми померкнет все то, что мы испытываем теперь. Россия представляет собою колосс, который постепенно слабеет от долгой внутренней лихорадки, от голода и лишений.‹…› Настанет время, когда изнуренный колосс будет просить помочь ему, не спрашивая об условиях… И условия, конечно, будут тяжелые.‹…›
Вы победили добровольцев Деникина, победили Юденича, Колчака, поляков, вероятно, победите и Врангеля. Возможно, что вооруженное вмешательство Антанты тоже окончилось бы вашей победой: оно пробудило бы в народе дух патриотизма, который напрасно старались убить во имя интернационализма, забывая, что идея отечества до сих пор еще является наибольшим достижением на пути человечества к единству, которое, наверное, будет достигнуто только объединением отечеств. Одним словом, на всех фронтах вы являетесь победителями, не замечая внутреннего недуга, делающего вас бессильными перед фронтом природы.‹…›
Правительства погибают от лжи… Может быть, есть еще время вернуться к правде, и я уверен, что народ, слепо следовавший за вами по пути насилия, с радостью просыпающегося сознания пойдет по пути возвращения к свободе. Если не для вас и не для вашего правительства, то это будет благодетельно для страны и для роста в ней социалистического сознания.
Но… возможно ли это для вас? Не поздно ли, если бы вы даже захотели это сделать?
Витяг з інтерв’ю кореспонденту РОСТА
(Російського телеграфного агенства)
в Полтаві 26 червня 1919 року.
…Основная ошибка Советской власти—это попытка ввести социализм без свободы. На мой взгляд, социализм придет вместе со свободой или не придет вовсе. Отсюда огромная ошибка—классовая диктатура.‹…›
Киев с одной стороны, Харьков с другой дают примеры так называемого красного террора. В Полтаве это явление замечается в меньшей степени, но и здесь есть заметные течения этого же рода. И я боюсь, что в критические моменты оно может сказаться самыми печальными явлениями.
Повторяю, считаю проявления красного террора признаком не силы, а слабости и страха. Глубоко убежден, что он приносит страшный вред той стороне, которая его применяет.
Я переписываюсь с тов. Раковским и совершенно откровенно высказываю ему свое мнение по этому поводу.
Короленко в годы революции и гражданской войны 1917-1921.—Benson,USА.—1985.—C.380-433.