Ч. III содержание воспитания в условиях регионализации образования Сборник материалов научной конференции. Чита. 22-23 ноября 2006 года Чита 2007

Вид материалаДокументы

Содержание


Родники души писателя Николая Кузакова
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   20

Родники души писателя Николая Кузакова


Полетаева Л.Г., лаборатория региональных лингвистических исследований кафедры ТиПЛ ЧГУ, с.н.с.


Литературная летопись Забайкалья создавалась творческим трудом многих поколений. Николай Дмитриевич Кузаков принадлежит к нашим современникам, умножившим своими глубоко самобытными произведениями эту летопись. Его поколению было свойственно обостренное чувство ответственности за все происходящее в стране. Велико было чувство Родины, волновавшее людей, думающих об ее будущем, о живительных ее родниках. Памятуя о том добром и прекрасном, что осталось в людских сердцах, мы с чувством благодарности сегодня вспоминаем имя писателя, жизнь которого прошла так близко к этим родникам целительной силы. Его произведения насыщены сочными красками тайги, они несут в себе заряд бодрости и человечности, веры в светлое и чистое. Кузакову-писателю присуща эмоциональная при­поднятость в описании удивительной природы Забайкалья с ее кедровыми хребтами и сосновыми борами, «ши­рокими марями с вечной мерзлотой, быстрыми речками и сотнями голубых озер, … напитком богов, пахнущим соками горных трав, солнечной огненностью, утренней свежестью и ледниковой стынью» [1,400]. Наверное, нет такого места в наших лесах, куда не ступала бы нога заядлого охотника и рыболова, путешественника – писателя Н. Кузакова.

Следует заметить, что все произведения его носят автобиогра­фический характер. Тринадцатилетним мальчиком, о чем мы узна­ем в его книге «Королевский выстрел», Кузаков уже одолевал раз­ные трудности деревенской таежной жизни: поднимался на вершины хребтов, встречал апрельскую «распутицу, превращающую ручьи в бурные речки». Учился жизни у самой природы, которая и кормила, и поила, задавала загадки, манила в далекие дали. С детства любознательный и смелый, мальчик полюбил всей душою Забайкалье с его необъятными просторами и щедрыми людьми. «В тайге с охотником и собакой всегда рядом бредут и удача и беда», – к этому рано пришёл Н. Кузаков [1,63].

Нередко о сибиряках-забайкальцах говорили как о людях с «каменной душой», лишенных всякого поэтического чувства. Авторитетно сказал в свое время сибирский ученый, патриот своего края, Н.М. Ядринцев о том, что сибиряку некогда мечтать «среди тёмных трущоб». Природная суровость, конечно же, «сковывала его лирические ощущения, но до тех пор, пока он не сживался с новыми условиями». Но это было лишь внешнее проявление. А внутреннее состояние его, то есть душа, была не холодной, она постепенно «оттаивала», наполнялась трепетом и волнениями, тревога постепенно оставляла ее, когда появлялась песня, какое-то поверье прародителей, становящиеся поддержкой охотнику-промысловику. Постепен­но все выстраивалось в лад, обреталась изначальная духовность, смягчающая душу. Суть характера сибиряка, таким образом, составлялась не столько из угрюмой, неразговорчивой внешности, сколько из его загадочной, живущей полной жизнью души. Физические трудности не только воспитывали мужество и терпение, но по-своему вызывали душевный отклик. Начиналось так называемое «культурно-духовное строительство» для Сибири в целом и Забайкалья в частности. Эта земля взрастила многих известных замечательных людей России: художни­ков В. Васнецова и М. Врубеля, писателей П. Ершова, Ф. Бальдауфа, В. Распутина, А Вампилова, М. Вишнякова и других. Продолжая этот ряд, можно обозначить в нем заслуженное место для писателя Н. Кузакова. Замечательный художник прошлого века В.М. Васнецов сказал: «Мы только тогда внесем лепту... когда все силы свои устремим к развитию своего родного русского искусства, нашей русской природы и человека, нашей настоящей жизни, нашего прошлого... и сумеем в своём истинно национальном сказать вечное, непреходящее». В диалоге двух эпох мы слышим такое созвучие, такое взаимопроникновение. Лучшие традиции русской культуры земля Забайкальская не утратила.

Тяга к путешествиям, общение с природой определили и особый склад ума, и особый круг близких людей. Те, кто был знаком с ним долго, кто знал его хорошо, отмечали в нем чувство сопричастности ко всему, что происходило рядом, отсутствие чувства зависти и высокомерия. Естественным, душевным и отзывчивым был он как человек; принципиальным в решении важных вопросов культуры и литературы, страстным и самозабвенно увлеченным своим творческим делом - как писатель. Природа родных мест стала главным героем его книг, она высвечивала и характер автора, и характеры персонажей, столь дорогих ему. То суровая, то обворожительно нежная, как и сам человек тайги, она предстаёт перед читателем, который любуется красотой её обновления. Особо близка писателю весна, в ней он видит освежающее и животворящее начало жизни. Его весенний пейзаж воссоздает особую картину родных мест, яркими мазками писатель рисует «движение» весны, то, что на тютчевском языке звучит, как «весна идет, весна идет...».

Интересное замечание академика Д.С. Лихачев о том, что «язык всякого памятника искусства, в том числе и литературного, есть все обстоятельства, сопутствующие его созданию, все отразившиеся в нем веяния времени, вся история создания памятника» [2,209] относится и к Кузакову. Яркий, выразительный язык книги Кузакова подтверждает эту мысль ученого.

Слагаемые личности Кузакова в полной мере проявились в последние годы его творческой биографии: энергия души, доброта ума, удивительное жизнелюбие, тонкая наблюдательность, умение обобщить жизненные явления. Автор не довольствуется так называемой «эмпирикой факта», но старается проникнуть в самую сущность его, в живую его душу, будь то характер человека, животного, природы. Именно природа в его произведениях несет поэтическое просветление, составляющее суть образа. Она является своеобразным ключом к пониманию русской души. Чувствуя хрупкую пре­лесть забайкальской весны, очарование белых снегов, столь редкое у нас, таинственных сопок и родников, он словно погружает человека в состояние возвышенной медитации. Природа оживает, начинает говорить своим языком именно тогда, когда эмоциональный мир и настроение человека входят в содержание образа. Тогда и рождается поэтическое.

Созвучность определенного состояния природы душевному настрою и превращает явление природы в поэтические картины: «Сегодня, когда я выходил на работу, ярко светило солнце, голубел снег, березовая роща щеголяли белизной, сосновые боры были наполнены золотистым светом, кедры потратили угрюмость. Но вот на небо набросило белесую пелену, солнце потускнело. Посуровели лиственницы, насупились кедры… Набежала тучка, сыпануло снежок. И опять лес преобразился. Горы отодвинулись, расплылись, а затем совсем исчезли» [1, 245]. Именно человеческая субъективность придает и прекрас­ным, полным жизни, и увядающим, гаснущим природным явлени­ям одухотворенность и эмоциональное звучание.

Не все сразу складывалось в его писательской судьбе. Была критика первых произведений, но обойденным вниманием он не был. Писали о его творчестве и единомышленники-коллеги, и исследователи - литературоведы, и охотники-путешественники, находившие много любопытного и мудрого в его книгах. Среди них М. Вишняков, Ю. Курц, В. Кобисский, А. Татуйко, Н. Дворниченко и другие.

Открывая последнюю книгу писателя Н. Кузакова с очень необычным названием «Лунные колокола», отметим, что она представляет собою сборник легенд и повестей о Забайкалье, который не успел увидеть сам творец. Эта книга о родном крае – нашей малой Родине – так нам необходима сегодня, в годину тяжелых человеческих испытаний на рубеже веков и столетий. Она согревает наши души теплом души писателя, воплощенной в Слове. Оно значимо у Кузакова, наполнено глубо­ким жизненным содержанием, символично. Автор, занимающий в книге совершенно особое место, через легенды и повести решая проблему связи реального и ирреального, связи искусства с жизнью и бытом, ведет поиск национального начала. Думается, это его последнее заклинание – беречь свою землю, культурные традиции края, не осквернять природу. Можно почувствовать эпическую мощь его книги, ощутить ее национальный колорит, проникнутый историчностью древней даурской земли. Читая книгу, начинаешь реально осознавать многогранную связь лучших национально-русских традиций с современной культурой. Герои, населяющие книгу, – люди мужественные, с чистой душой и чистыми помыслами. У них свой исток, свое родовое начало, уходящее в глубь веков легендами и преданиями.

Поэтична топография тех мест, что в каждом читателе вызовет определенный эмоциональный отклик: Арей, Чара, Чита, Чертов овраг, Арахлей, Титовская сопка, Шилка, Ургучан, Ингода. О пос­леднем топониме в яркой художественной форме рассказал Кузаков в одной из поэтических легенд «Грунин утес». Южанкой на­звал он реку, со своим особым, строптивым характером, как у де­вушки, что еще не может определиться в своих чувствах. Вновь образ Ингоды, но уже иной появляется в рассказе «Медведь Гор­бач», которую, словно шалью, окутывают кедровые хребты, являющиеся пастбищем с сочными горными травами для молодой медведицы. Большая глава книги с названием «Сотворение мира» вво­дит читателя в мир бурятской культуры. По мотивам бурятской мифологии написана она вдохновенно и поэтично. И исследовате­лей этой области культуры ждет глава книги. Эвенки, буряты и рус­ские слились в одно понятие сегодня - тип забайкальца. Но история каждого заслуживает особого разговора о корнях его и уникальных традициях, в этом аспекте интересна наша забайкальская культура. В самой романтической легенде с тем же названием, что и книга «Лунные колокола», лаконично и образно объясняется значение лунного света как света таинственного, мечтательного, света свидания. Традиционно этот образ лунного (магического) света использовали и писатели-классики: Пушкин, Фет, Бунин и другие, когда они показывали встречу-свидание молодых людей, встречу-тайну. И у Кузакова луна сопровождает любовное свидание: «В глубокой молчаливой пади среди высоких гор темным ольховым листом лежит озеро Сиротинка... В верхнем полукружье озера, невдалеке от чахлых лиственниц и берез, прямо на воде покоилась беседка... Говорят, что лунными ночами из гор­ных родников приплывают русалки, они подолгу резвятся на озере и затем отдыхают в беседке. Влюбленные часто слышат их смех и волшебные песни, которые приносят им счастье» [3, 305]. А далее автор развертывает эту метафору, в которой радость встречи омрачается приходом «скорбной от своего одиночества луны». Но свет се пре­ображал все вокруг, опять на его фоне появилась хрупкая фигурка девушки, словно рожденной в грезах и фантазиях автора. Она заколдовала озеро, и «на волнах закачались лунные колокола, которые спешили оповестить мир о вечной красоте молодости и любви» (3, 307). На одном дыхании читается эта легенда, которую можно назвать маленьким шедевром. Глубина ее подтекста, философский смысл происходящего в ней можно рассмотреть в культурологическом плане. Светлое образное сочетание слов «лунные» и «колокола» лежит в основе названия книги. От эпитета «лунный» веет не только романтическим, но и чем-то космическим, все­ленским. Многозначность слова очевидна: от прямого значения его, связанного с вечерне-ночным временем, до символического «вечного», «красивого». На нем знаковость особого восприятия. Ну а другое – «колокол» – ассоциируется и с большим звонким, объемным предметом бытия, и одновременно с маленьким – «даром Валдая» в знаменитой русской «Тройке». Есть здесь связь со «звоном», который закономерно посылает этот особый музыкальный инструмент. Но его назначение многопланово и многофункционально. Издрев­ле колокол был для русского человека голосом Родины, он собирал людей «во дни торжеств и бед народных». Это символ гражданского долга и единения, независимости и величия государства. Народные истоки колокольного звона сегодня неоспоримы. Этот звон таит в себе секрет музыкального эпоса народа, это подлинное народное искусство.

Колокол забайкальского писателя Н. Кузакова несет в себе всю многолетнюю глубину этого понятия. Он у него – «лунный», то есть колокол мечты о счастье. Пре­красная метафора вынесена в название книги, что делает ее особенно значимой. Эстетически-художественный, патриотический, экологический, культурологический и другие аспекты отмечены в этом тропе. Его колокольный звон «не просто как звукоподражание бытовому факту, а как колорит эпохи», по образному выражению академика Б.В. Асафьева. Именно в суровой и одновременно романтической атмосфере расцвел талант писателя с его первозданной красотой тайги, свободным полетом птиц, с повсед­невным решением жизненных проблем глухой деревенской жизни. Эта физическая и духовная атмосфера создали неповторимый образ автора и его книги. От нее такие простые и жесткие, а рядом такие трогательно-высокие интонации в творчестве писателя. Отсюда особая ритмика и гармония забайкальской природы, в которой слышен свой колокольный звон. Слаженность тем и мотивов, тех художественно-изобразительных средств, которые неброско, но так точно характеризуют сказанное, удивляет еще и потому, что знаешь, как эта композиционно целая книга писалась не в один при­сест, а частями. Чувство «нравственного простора и свободного дыхания» испытываешь при знакомстве с мудрым собеседником Н. Кузаковым, для которого «самостояние человека» (А.С. Пушкин) есть верный путь к постижению смысла жизни. Девизом его творчества было простое изречение, наполненное глубоким смыслом: «Люди, бере­гите родники».

Литература:
  1. Власнецов, В. – М.: Белый город, 2000.
  2. Кузаков, Н.Д. Королевский выстрел / Н.Д. Кузаков. – Чита, 1993.
  3. Кузаков, Н.Д. Лунные колокола / Н.Д. Кузаков. – Иркутск, 1998.
  4. Лихачев, Д.С. Родная земля / Д.С. Лихачев. – М., 1983.