14 меѓународен славистички конгрес охрид, 10-16 септември 2008 зборник од резимеа
| Вид материала | Литература |
- 14 меѓународен славистички конгрес охрид, 10-16 септември 2008 зборник од резимеа, 2789.93kb.
- Резолюція другого Всеукраїнського конгресу з медичного права, біоетики І соціальної, 92.29kb.
- М. Братислава, Словаччина) Вища школа готельного менеджменту (м. Белград, Сербія) Університет, 223.08kb.
- І конгрес соціологічної асоціації україни "соціологія в ситуації соціальних невизначеностей", 1353.75kb.
- Конгрес Сполучених Штатів Америки (сша) прийняти закон, 1273.44kb.
- Молодіжний Націоналістичний Конгрес Гендерна агенція консультації та інформації, 842.66kb.
- Міністерство освіти І науки україни, 62.5kb.
- 29 лютого 2012 року, 8.79kb.
- Правила приема в башкирский государственный, 469.07kb.
- 2 (26) 2008 Київ 2008, 813.52kb.
Decline of Ethnicity and its Linguistic Manifestations
1. Decline of ethnicity is usually a gradual, unhurried and continuous resignation of an ethnic group to its identity and integrity. It can be provoked by very radical external causes of economic, military, political, ideological or cultural nature or it can have its own purely internal motivation. All demonstrations of resignation to one’s own ethnicity, no matter what the motivation is, are objects of our attention. From the sociological and psychological points of view such processes are very complex: if the process is aroused by strong external or internal political pressure which social groups and individuals perceive as ideological appeal realized mostly through the media, the retreat from ethnicity takes places only if the social groups and individuals are indoctrinated by the ideological appeal. (We must not fail to notice that ideological appeal of political power and media can be counterproductive, i.e. it can strengthen ethnicity. On the other hand, ideology and propaganda aimed to strengthen ethnicity can in fact cause its decline.) We rarely witness any decline of ethnicity that has not been motivated by power or ideologically, especially if the retreat from ethicity „befalls“ whole social groups. Individual ideologically and propagandisticly unmotivated resignation to ethnic identity is usually caused by purely social and economic reasons and it is mostly accompanied by emigration that is not tied with the existence of diasporas.
2. Decline of ethnicity is a complex of processes which consists of numerous tendencies: it is above all an identification resignation to one’s own history, culture and the contribution of the ethnic group to the world history and culture. Resignation to the knowledge of facts concerning the history and culture of the ethnic group, to ethnically positive interpretation of history and culture usually comes first and it is often followed by a seemingly objective and pretentiously scientific reinterpretation of history and culture. Also the attitude to the language (or more precisely to the speech activity realized in the language) undergoes similar changes. To have a good command of literary, refined or standard form of the language, i.e. the form that represents the ethnic group and integrates it, ceases to be a matter of prestige, criticism of communicative qualities of the language and pretentiously scientific criticism of its development, especially developments of its nation representing form, appear, as well as tendencies to internationalization and to systematic macaronization of communication (these should not be confused with processes that, as a result of integration, lead to a situation when certain ethnic language surrenders some communication situations and relations to the integrating language). If the ethnic group does not realize all communicative functions using its ethnic language, if the spectrum of functions the language has is not fully developed, the ethnic group ceases to try to complete the spectrum. If the function spectrum is complete, the decline of ethnicity may have a form of an intentional resignation to certain communicative functions even though such resignation is not a necessary part of essential integrational processes.
3. What is the situation in Slavic languages from this standpoint? At first sight, reverse processes clearly prevail - disintegrational processes seem to have strengthened history based identity of Slovenes, Croatians, Serbians, Bosnians, Macedonians, Montenegrins, Ukrainians, Belorussians, Slovaks or Czechs. On the other side, „disintegration“ of undoubtedly existing Yugoslavian identity, identity in the Soviet sense and Czechoslovak identity cannot be ignored. It is necessary to decide whether the identities were valuable ethnically, in the ethnic sense. It is obvious that building Soviet, Yugoslavian or Czechoslovak ethnicities through power and ideology in „favourable“ external conditions (economic, military and political pressure) had suppressed ethnic groups.
1.7 Аспекты этимологических исследований
Александар Лома
Todor At. Todorov (Бугарија)
A propos de l`origine de mots bulgares et quelques principes de l`étude étimologique
La présente communication traite de l’origine de quelques mots bulgares, déjà expliqués d’une certaine manière dans des publications précédents. On souligne que la négligence de quelques principes de l’étude étymologique, parfois très simples, amène des inexactitudes et même des erreurs. On tient compte de la sémantique des mots analysés et des changements phonétiques subis par les mots, ainsi que des particularités de leur formation.
Alenka Šivic - Dular, Metka Furlan (Словенија)
Interna in eksterna rekonstrukcija v slovanski etimologiji
Za enakomeren kvalitativno razvoj slovanske etimologije je sicer pomembno pridobivanje gradiva in argumentov, ki jih dajeta obe metodi, interna in eksterna rekonstrucija. Vsaka ima glede na jezikovni sistem, ki je predmet etimološke obravnave, svoje območje aplikacije, ki ga določa genetična povezanost jezikovnih sistemov (npr. slovenščina → praslovenščina → praslovanščina ...). Obe vedno sledita aplikaciji primerjalne metode, območje aplikacije interne rekonstrukcije pa je v odnosu do območja aplikacije eksterne rekonstrucije vedno zaprt sistem z omejenim številom jezikoslovnih informacij. Interna rekonstrukcija je metoda vzpostavljanja in razlage sistema znotraj njega samega, eksterna rekonstrucija pa metoda vzpostavljanja in razlage istega sistema s pomočjo podatkov, pridoblejnih iz njemu sorodnih jezikov. Ker so eksterni podatki pomemben usmerjevalec pri ocenjevanju ustreznosti razlag, pridobljenih z interno rekonstrukcijo, prim. psl. *rъdrъ (gr. Ðρυθρός) ← *rьdrъ (r. dial. rëdryj), bi bila slovanska etimologija brez stalne aplikacije eksterne rekonstrukcije in zato brez stalnega dotoka informacij iz drugih neslovanskih ide. jezikov etimologija omejenih razpoznavnih možnosti.
Марта Бјелетић, Јасна Влајић-Поповић (Србија)
Ванлингвистички фактори у етимолошким истраживањима
Савремени етимолошки поступак подразумева уважавање свих релевантних језичких фактора (фонетика, прозодија, морфологија, творба, семантика, хронолошка и дијалекатска раслојеност лексике итд.), чијом се правилном интерпретацијом у највећем броју случајева долази до ваљаног етимолошког тумачења. Међутим, нису ретки примери када ни темељна лингвистичка аргументација не доводи до задовољавајућег решења. У таквим случајевима етимологија нужно посеже за чињеницама које нуде друге науке: етнологија, историја, историја религије, ботаника, зоологија итд., пратећи на тај начин све изразитију оријентацију модерне науке ка интердисциплинарности и прожимајући се у извесним сегментима са данас врло популарном етнолингвистиком.
Циљ овог рада је презентација и класификација оних случајева из досадашње праксе аутора Етимолошког речника српског језика у којима се до крајњег решења не би дошло без узимања у обзир различитих екстралингвистичких фактора. Ти фактори се крећу у широком распону од низа конкретних чињеница (нпр. техника градње кућа, израда одеће, изглед животиње итд.), преко историјских сазнања до разноврсних елемената духовне културе (митологија и религија, обреди, игре итд.). У складу са тим, материјал се анализира у оквиру следећих скупина: материјална култура (алачуга „замотуљак“, кулача „врста колибе“, рукав „manica“), живи свет (бабушка „врста гљиве“, јандруга „риба црвенперка“, лупар „пуж прилепак“), историјска подлога (Азбуковица „област у западној Србији“, Ба „село под Рудником, бајмак „(о коњу или човеку) кривоног“), духовна култура (ала „неман; непогода“, древан „врло стар“, јагњед „црна топола“) итд.
Ľubor Králik (Словачка)
Popular Etymological Dictionary as a Kind of Etymological Lexicography (Shown on the Case of Slovak)
The paper brings information on the present state, possibilities and future prospects of etymological research in Slovakia; special attention is paid to the Concise Etymological Dictionary of the Slovak Language (in preparation). The author of the contribution compares this dictionary with some recent works of this type existing in Slavonic philology; at the same time, he tries to define the properties of the popular etymological dictionary as a specific kind of etymological lexicography.
Славянская фразеология в синхронии и диахронии
Валерий Михайлович Мокиенко (Русија)
Валерий М. Мокиенко (Русија)
Современная славянская фразеология в синхронии и диaхронии
Славянская (как и вообще европейская) фразеология рождалась в рамках таких культурологических дисциплин, как этнография и фольклористика. Национально ориентированные культурологические (resp. историко-этимологические) комментарии поэтому были нередким компонентом фиксации поговорок (resp. фразеологических единиц, ФЕ) в славянских паремиологических собраниях и во многом определяли тип такого описания. Тематическая группировка паремий, напр., прямо направлена на выявление наиболее актуальных культурологических блоков описываемых пословиц и поговорок. Диахроническая подоплека тематической систематизации и культурологического комментирования ФЕ, следовательно, "запрограммирована" этнографизмом.
Собственно лингвистическое изучение фразеологии начиналось, в отличие от традиционно этнографического, с чисто синхронических позиций и с выявления статуса ФЕ в общей языковой системе, определения границ фразеологии, классификации типов ФЕ по степени сочетаемости и квоте устойчивости, градации межъязыковых эквивалентов и т. п. Когнитивный подход к фразеологии, характерный для современного языкознания, заставил исследователей вновь вернуться к историко-культурологическому анализу фразеологии.
Востребованность такого анализа при реконструкциях так называемой "языковой картины мира" в зеркале фразеологии возвращает многих исследователей–славистов к этнографизму XIX века. Без чисто лингвистической методики диахронического анализа и широкого межъязыкового сопоставления, однако, когнитивная интерпретация фразеологии чревата субъективизмом и упрощенчеством, ведущими к переоценке национальной специфики ФЕ.
В докладе предлагается методика последовательного синхронного и диахронического анализа славянской фразеологии, направленная на разграничение универсально человеческих, общеевропейских, общеславянских, ареально очерченных (напр., западнославянских, восточнославянских, польско-восточнославянских, украинско-белорусско-польских и т. д.), собственно языковых и узко диалектных фразеологических блоков. Предлагается культурологическая (resp. историко-этимологическая) их интерпретация.
Wolfgang Eismann (Австрија)
Фразеология и магия
Магическая функция языка является своего рода подвидом конативной функции. Ее суть состоит в том, чтобы словами вызвать нужные действия. Она одна из основных прагматических функций паремий и является доминирующей в заговорах, заклинаниях, клятвах и т.п. Как убедительно показал Г.Л. Пермяков, последние могут трансформироваться в другие типы изречений, стать магическими восклицаниями и фразеологизмами. В докладе рассматриваются общие вопросы соотношения между разными формами языковой магии и фразеологии в диахронии и синхронии.
Харри Вальтер (Германија)
Процессы неологизации в современной славянской фразеологии
Динамика развития современных славянских языковых систем активизировала неологизацию лексики и фразеологии. При всей общности основных направлений неологизации, между этими двумя основными "поставщиками" неологизмов обнаруживается яркое функционально-семантическое различие.
Неологизация лексики в основном осуществляется в сфере денотации, т. е. прямого наименования новых реалий действительности. Неологизация же фразеологии направлена прежде всего на сферу коннотации, т. е. косвенного наименования таких реалий. Комбинированным типом языковых единиц являются характерные для неологики перифразы, которые экспрессивно обозначают номинационно нейтральные объекты и явления действительности.
В докладе предлагается идеографическая и структурная классификация славянских фразеологических неологизмов, определяется их семантическая, функциональная и стилистическая специфика, описывается их взаимодействие с традиционной национальной фразеологической системой. Подчеркивается роль жаргонной фразеологии в процессе неологизации устойчивых словосочетаний. Делается попытка сопоставительного анализа фразеологической неологики разных славянских языков. Особое внимание уделяется историко-этимологическому анализу фразеологических неологизмов, выявляющему основные источники интенсивного пополнения их ресурсов в современных условиях.
- Балто- славика в диахронии и синхронии
Райнер Эккерт (Германија)
Rainer Eckert (Германија)
Balto-Slavica in der historischen Phraseologie
In einem der jüngsten Zweige der historisch-vergleichenden Sprachforschung, der Historischen Phraseologie, sind in den letzten Jahrzehnten ganze Wendungen, d.h. Verknüpfungen von Lexemen, ermittelt worden, deren baltisch-slawische Provenienz außer Zweifel steht. Sie nehmen m.E. eine Zwischenstellung zwischen den Phraseologismen des Indogermanischen und solchen, die für einzelne indogermanische Sprachzweige bzw. Einzelsprachen erruiert werden, ein. Die erstere Gruppe wird vor allem im Rahmen der Erforschung der sogenannten Indogermanischen Dichtersprache beschrieben . Zur letzteren zählt z.B. das urslawische Phrasem *rodъ pleme
ъ> , siehe Verf. Studien zur historischen Phraseologie der slawischen Sprachen, München 1991, S. 157-186.
Als Beispiele alter, genetischer baltisch-slawischer Phrasemübereinstimmungen können m.E. folgende gelten: 1.balt. medus alus : ursl. *medъ olъ ‚berauschende Getränke’ (Verf. „Baltistica“,IV,1, Vilnius 1968, S.79-86); 2. lett. dīrāt āzi < āžus> : ursl. *dьrati kozьlъ
Мария Вячеславовна Завьялова (Русија)
«Блуждающие формулы» в заговорах балто-славянского ареала как маркеры традиции
На материале заговорных традиций балто-славянского ареала (польской, белорусской, русской, украинской, литовской и латышской) рассматриваются формулы-клише, мигрирующие как по разным текстам внутри одной традиции, так и выходящие за ее пределы и распространяющиеся на другие традиции ареала. С помощью анализа распространения и развития (трансформации) этих формул можно проследить пути миграции отдельных заговорных сюжетов и мотивов. Некоторые подобные формулы являются своего рода маркерами определенной традиции, некоторые представляются универсальными. Исследование посвящено выявлению формул, типичных для славянской и балтийской традиций, а также общих для них.
Dainius Razauskas (Литванија)
The Slavic Motif of “Incorrect but Favourite to God Prayer” in the Light of Lithuanian Data
There is a motif in Slavic folk tradition (known from some written religious and litterary sources too) of a saint, living on isle in the sea or sea-shore or bank of some other water body, who doesn’t know Christian prayers properly but on the occasion of being instructed by a travelling preacher of official Church unexpectedly reveals his abbility to walk on the surface ot the water. Seeing that, the preacher tells him to pray as he wishes for his prayers are obviously favorite to God. The motif belongs to the type AT(U) 827 entitled A Pious Innocent Man Knows Nothing of God recorded all over the Europe and sparcely in other continents, but the considerable body of records are namely Slavic. These have been surveyed and analysed by the outstanding Russian scholar late Nikita Ilyich Tolstoy in his special article “The Slavic Legend of Favorite but Incorrect Prayer”. The scholar has marked off the area of Byelorussia and North Ukraine from the whole of the Slavic world for a variation of the motif (rarely recorded also in Poland) distinguished by the following features: the would-be saint lives not on the isle but in the forest as a wild man; his prayer consists in jumping over the brooklet or log and chanting “this is for you, God, this is for me, God”; after being persuaded to go to the church he walks over the surface of a lake but after attending the Mass (or being instructed in the common Christian prayer) on the way back begins to sink. The point is that this “Byelorussian-Ukraine” variant absolutely conforms with the samples collected in very great number in Lithuania (and Latvia too). It is to be emphasized that there is in Lithuania seemingly not even a record of the legend where the Pious Innocent Man would be presented as a Christian saint: he is just a wild man (or child) sometimes overtly opposed to Christianity as also in some Byelorussian records presented by N.I. Tolstoy. Considering this to be an indication of archaicity of the variant and taking into account its mentioned geographical distribution we could infer the motif being of prechristian origin and having been originated in the area with supposed (Eastern) Baltic substrate including contemporary Baltic countries.
Vladimir A. Dybo (Москва)
The reflection of the Balto-Slavic system of choice of accent types of derived names in Prussian.
According to the «second principle of paradigmatic accent», the choice of accent types in this fragment of the accent system was being determined by two parameters: the root's accent paradigm (a.p.) and the suffix morphonological class. Two a.p. of non-derived names: 1 a.p. (Lithuanian 1 and 2 a.p.) and 2 a.p. (Lithuanian 3 and 4 a.p.) - matched three accent types of derived names: type A — fixed stress on root; type B — fixed stress on suffix; type C — active stress (= 2nd Balto-Slavic a.p.). Suffixes were divided in two morphonological classes. The choice of an accent type was being made in the following way: from bases of 1 a.p. accent type A was being chosen independently of the suffix class, from bases of 2 a.p. with suffix class I — type C, with suffix class II — type B:
| Derivatives' a.p. Suffix class | 1 | 2 |
| I | A | C |
| II | A | B |
The accent shift in short-vowel names in accordance to the Kortlandt law has led to the fact that this rule retained only for long-syllable names. Names derived from short-syllable names acquired stress on suffix.
Nikolai Mikhailov (Италија)
Aufzählungen von baltischen und slawischen Götternamen des 17. bis 18. Jahrhunderts
Es werden sekundäre Quellen der baltischen und z.T. slawischen Mythologie des 17. und 18. Jhs. untersucht, häufig als „Kabinett-Mythologie“ bekannt. Die Bedeutung dieser Texte ist nicht immer richtig eingeschätzt worden, da ihre Autoren nicht „Vertreter der Tradition“ waren, die Sprachen der beschriebenen Völker nicht beherrschten, oberflächlich und tendenziös galten. Diese Interpretation hängt vor allem mit dem Wirken von Alexander Brückner zusammen und war in der ersten Hälfte des 20. Jhs. verbreitet. Sie erfuhr erst in der zweiten Hälfte des 20. Jhs. eine Veränderung dank der Arbeiten von R. Jakobson, V.V. Ivanov, V.N. Toporov und N. Velius. Es wurde klar, dass es bei der Analyse dieser Texte erforderlich ist, die fehlerhafte und ungenaue Information von der authentischen zu unterscheiden, die hier reichhaltiger vorhanden sind, als man früher dachte.
Es folgt die Analyse einiger Denkmäler, die unter den sogenannten baltisch-slavischen „gemischten“ Aufzählungen der Bezeichnungen für Gottheiten figurieren : die Arbeiten von Abraham und Michael Frenzel aus dem Anfang des 17. Jhs. und des protestantischen Geistlichen Ch. Knauthe „Derer Oberlausitzer Sorberwenden umständliche Kirchengeschichte „ (1767). Hier lassen sich unter den slawischen (sorbischen) Theonymen eine Menge altpreußischer und litauischer Götterbezeichnungen feststellen.
1.10 Językowo-kulturowy obraz świata Słowian w świetle etnolingwistyki
Jerzy Bartmiński (Полска)
Jerzy Bartmiński (Полска)
Jak badać językowo-kulturowy obraz świata Słowian i ich sąsiadów?
1. Owocna dyskusja nad językowo-kulturowym obrazem świata Słowian i ich sąsiadów rozpoczęta na konferencji «Opozycja SWÓJ/OBCY (INNY) w językach i kulturach słowiańskich: Problem tożsamości grupowej w Europie» (Lublin 2006, zob. 19. i 20. tom "Etnolingwistyki") wymaga uzgodnień co do kilku kwestii teoretycznych i metodologicznych.
2. Autorzy przyjmują tezę wyjściową, że u podłoża każdego JOS leży określony system wartości (Krzeszowski 1996, Bartmiński 2003), toteż proponują, by w komparacji międzykulturowej w pierwszej kolejności postawić pytanie o wartości wspólnotowe, przyjmowane subiektywnie przez wspólnoty jako wyznaczniki ich tożsamości. Otwiera się miejsce dla omówienia metod badania wartości wiodących w poszczególnych kulturach narodowych; pytania o "polskość", "rosyjskość", "europejskość" itd. Pytanie o wartości oznacza powrót do koncepcji słownika aksjologicznego, do analizy słów-kluczowych z różnych rejestrów, takich jak dom, ziemia, praca, kariera, pieniądze; także w najwyższego poziomu: wolność, równość, tolerancja; ojczyzna, naród, niepodległość itp. Mogłyby one nadać badaniom porównawczym ogólnosłowiańskim (i nawet w skali szerszej niż słowiańska, europejskiej) wewnętrzną spójność i porównywalność.
3. Badania JOS są w swojej istocie badaniami tożsamościowymi (nad tożsamościami), a tożsamość jest konstruktem psychicznym (mentalnym), nie jest nam ona dana bezpośrednio (jako taka). Pytanie o tożsamość grupową wymaga stosowania zróżnicowanych badań języka w szerokim sensie semiotycznym, a więc odwołania się zarówno do składników systemu, jak i językowej praktyki, tj. do tekstów i rozmaitych wyspecjalizowanych dyskursów ideologicznych. Istotną wartość dla sposobu postępowania i wnioskowania ma propozycja Teun van Dijka odróżniania wspólnej bazy kulturowej (CCG = common cultural ground; van Dijk 2003), której korelatem językowym jest styl potoczny w rozumieniu antropologicznym (Bartmiński 2003), od wyspecjalizowanych dyskursów ideologicznych. Komparacja interlingwalana ma szanse powodzenia głównie na poziomie CCG i antropologicznie rozumianej potoczności.
4. Tradycyjnie za fundament tożsamości narodowej uważa się pamięć zbiorową danej wspólnoty. Dla poznania zbiorowej pamięci ważne jest poznanie zarówno tego, co owa wspólnota w pamięci zbiorowej zgromadziła., jak też tego, co ze swej pamięci wyparła lub do niej nie dopuściła. Pamięć zbiorowa jest ujęzykowiona, ujęzykowiona jest też zbiorowa niepamięć (Chlebda 2007).
5. Jedną z dróg poznania tożsamości narodowej danej wspólnoty jest definiowanie znaczeń jednostek pamięci zbiorowej metodą wielofasetowych definicji kognitywnych, opartych na danych czerpanych ze słowników i tekstów oraz gromadzonych na drodze eksperymentów asocjacyjnych, ankiet itp. Należy zadbać o metodyczność takich poszukiwań. W referacie przedstawia się pewne propozycje w tym zakresie.
Literatura:
Bartmiński J., 2006, Językowe podstawy obrazu świata, Lublin.
Bartmiński J., 2007, Stereotypy mieszkają w języku. Studia etnolingwistyczne, Lublin.
Chlebda W., 2007, Tezy o niepamięci zbiorowej, „Prace Filologiczne” (w druku).
Chlebda W., 2007a, Ramka pragmatyczna w procesie weryfikowania i tworzenia słownikowych definicji frazeologizmów, [w:] Słowo – tekst – czas, Szczecin [w druku].
van Dijk Teun, Dyskurs polityczny i ideologia, "Etnolingwistyka" 15, 2003, s. 7-28.
Fleischer Michael, System polskich symboli kolektywnych. Wyniki badań empirycznych. Wrocław 1996.
Język - wartości - polityka. Zmiany rozumienia nazw wartości w okresie transformacji ustrojowej w Polsce. Raport z badań empirycznych. Opracował zespół w składzie: Jerzy Bartmiński, Iwona Bielińska-Gardziel, Małgorzata Brzozowska, Irina Lappo, Urszula Majer-Baranowska, Beata Żywicka. Red. Jerzy Bartmiński, Lublin 2006.
JKW = Język w kręgu wartości, red. J.Bartmiński, Lublin 2003.
Perspektywy pracy nad słownikiem aksjologicznym. Dyskusja panelowa (Jerzy Bartmiński, Janusz Baster, Zbigniew Greń, Renata Grzeorczykowa, Grażyna Habrajska, Aleksy Judin, Jadwiga Linde-Usiekniewicz, Jadwiga Puzynina), JKW 2003, s. 453-462.
Светлана М. Толстая (Русија)
Слав. *svojь: семантика и аксиология
Слово *svojь известно всем славянским языкам и диалектам главным образом в посессивном значении. Субъектом (посессором) «своего» может быть прежде всего человек как отдельный индивидуум или люди как объединения разного типа и масштаба, очень ограниченно им могут быть животные, растения, явления природы, артефакты и абстрактные сущности. Область объектов своего можно представить в виде концентрических кругов, в центре которых находится сам человек и то, что принадлежит ему лично, прежде всего его собственное тело. Следующий круг – его ближайшее окружение (своя семья, свой дом), далее – более широкий круг родственников (свой род), затем круг близких, соседей, знакомых (своя улица, свой круг общения, круг единомышленников и т. п.), за ним – круг односельчан или вообще земляков, далее круг людей, связанных с ним этнической, языковой, конфессиональной и т. п. общностью (свой народ, своя страна), и, наконец, весь род человеческий, весь земной мир в противоположность «иному», потустороннему. Эти круги значений и связанных с ними оценок рассматриваются в докладе на русском и польском материале (лексическом и фразеологическом).
Jörg Zinken (Германија- Англија)
What do cultural keywords unlock? On the ontology and methodology of ethnolinguistic research
Ethnolinguists aim to reconstruct the cultural dimension of meanings from the native speaker’s ‘point of view’. Some of the most successful ethnolinguistic research programmes, in the area of Slavonic languages and beyond, have described the meanings of cultural keywords as stereotypes (e.g., Bartmiński, 1996) or scripts (e.g., Wierzbicka, 2005). In these approaches, the speaker is usually treated as primarily an observer, who uses language to interpret and describe the world – as illustrated by the term ‘linguistic picture of the world’ and other visual metaphors. But what is the ontological status of such stereotypes/scripts? Firstly, they are generalisations by the analyst, but can they also be described as mental entities in the heads of native speakers? As a multiple emigrant/immigrant myself, this intuitively seems implausible to me: It is not enough to learn the ‘script’ for a cultural key concept to share in the axiological world that this concept is part of. Rather, summarising the functioning of the relevant term requires an already existing practical knowledge. This contribution argues that ethnolinguists have so far neglected the study of everyday linguistic praxis, in which identity is verbally enacted, entrenched, and reproduced. Historical and technological reasons for this neglect are discussed, and ways of broadening the basis of ethnolinguistic research using the framework of Conversation Analysis are illustrated.
References:
Bartmiński, J. (1996, ed.). Słownik stereotypów i symboli ludowych, Vol. 1. Lublin: Wydawnictwo UMCS.
Wierzbicka, A. (2005). In defence of ‘culture’. Theory & Psychology, 15(4), 575-597.
Елена Л. Березович (Русија)
Этнические стереотипы и проблема лингвокультурных связей*
Материалом для статьи послужили факты славянских языков (преимущественно диалектов), а также фольклора, обрядов и верований, реализующие этнические стереотипы. Цель статьи – охарактеризовать механизмы взаимодействия языка и неязыковых кодов культуры. Автор отмечает, что взаимодействие фактов языковой сферы и других культурных кодов может осуществляться в разных направлениях: 1) вектор взаимодействия направлен от внеязыковых форм культуры к языку; 2) некоторые мотивы параллельно разрабатываются в языке и во внеязыковых кодах культуры, создавая ситуацию паритета, когда выявить вектор взаимодействия не представляется возможным; 3) имеются ситуации, когда вектор взаимодействия направлен от языка к внеязыковым кодам (в этом случае язык сам создает культурные контексты, используя для этого имеющиеся в его арсенале средства – фоносимволику, аттракцию и др.). В статье указывается, что несмотря на существование теснейших связей между разными кодами, каждый из них имеет свои специфические пути обработки и репрезентации этнокультурной информации. Учет лингвокультурных связей может оказать существенную помощь при мотивационной интерпретации «темных» фактов как языкового кода, так и внеязыковых, а также позволяет целостно реконструировать представления, стоящие за той или иной тематической сферой, в которой воплощается стереотип. Возможности такой реконструкции рассматриваются на примере комплекса лингвокультурных данных, относящихся к тематической области «Сельскохозяйственные работы».
Aleksey V. Yudin (Белгија)
Concept чужбина/чужина in the Russian and Ukrainian languages: a contrastive analysis
The paper gives a contrastive conceptual analysis of the axiological lexicon in the Russian and Ukrainian languages based on the example of the concepts чужбина and чужина (‘a foreign country’, or in a broader sense ‘any place which is not home’) which are of primary importance for both of the languages and their cultures. The paper explores the traditional folklore representation of чужбинa based upon the texts of incantations, religious poems, ballads, mourning verses, carols, proverbs, including idioms and toponyms. Lexicographic definitions of the lexemes чужбина/чужина in both languages beginning in the Middle Ages and going down until modern times have been contrasted. Fixed word combinations with the lexemes and synonyms in selected literary contexts have been compared. The aim of the article is to initiate a discussion of the ways and means for the conceptual analysis of closely related languages.
1.11. Динамика и стабильность лексических и словообразовательных систем славянских языков
Евгения Карпиловская (Украина)
Евгения Карпиловская (Украина)
Влияние инноваций на стабильность языковой системы: регуляторы системного равновесия
Основная задача предпринятого исследования – установить характер и степень влияния лексико-словообразовательных инноваций на стабильность языковой системы, лексические нормы языка. Для определения степени стабилизации новой номинации в лексиконе предложено понятие функциональный потенциал инновации. Его реализует спектр парадигматических, синтагматических, эпидигматических, количественных показателей функционирования неолексемы в системе языка и в тексте. Особое внимание уделяется системным и коммуникативным фильтрам инноваций (их поддержке), защитным механизмам языка. Такие фильтры и выполняют роль регуляторов равновесия языковой системы. Динамика современных славянских лексиконов проявляется в конкуренции номинаций (т.е. в оппозициях самих инноваций либо инноваций с уже наличными лексемами), их активизации/пассивизации, стилистической и функционально-стилевой дифференциации, отражающих смену языковых потребностей и вкусов общества. Рассматривается роль инноваций различных типов в стратификационной организации лексикона, зависимость их стабильности от разнонаправленных тенденций развития современных славянских лексиконов (национализация / интернационализация, демократизация / интеллектуализация, экономия языковых средств /детализация семантики номинаций и усложнение их формы, функционально-стилевая и стилистическая нейтрализация/дифференциация лексики и др.). Материалом для доклада служат факты украинского, русского, белорусского, польского, чешского и болгарского языков.
Кристина Клещева (Полска)
Деструктивные последствия продуктивности словообразовательных знаков и правил
Методологической основой доклада является популярная сегодня в естественных науках теория детерминистического хаоса. Язык рассматривается как нелинейная динамическая система, а языковое изменение – как спонтанное упорядочение чрезмерного отклонения от правила (хаоса). Внимание лингвиста при этом сосредоточено на факторах, дестабилизирующих порядок. Они заложены уже в самой природе языкового знака (размытость его значения), но им сопутствуют еще и нарушения на разных уровнях языка (эндогенные факторы) либо нарушения, вызванные внешними причинами (экзогенные факторы). В словообразовании одной из причин дестабилизации является рост продуктивности категории или словообразовательного типа. Под действием правила (системной продуктивности, по Докулилу) в новых единицах (эмпирическая продуктивность) появляются незначительные, обычно незаметные для носителей языка смысловые сдвиги. Они приводят к расширению семантического пространства. В результате возникает дополнительная мотивация, открывающая путь к мотивации иными частями речи, появляются сопутствующие элементы, на базе которых рождается новый сложный формант. Если к названным факторам, дестабилизирующим словообразовательную модель, добавить полисемию словообразовательных основ, их регулярную многозначность, звуковое подобие морфем, вызывающее их вторичные ассоциации, языковое изменение предстанет явлением неизбежным. Кроме того, новое правило никогда не выступает в «чистом» виде, что также стимулирует будущие отклонения от него.
Алексей Кретов (Русија)
Динамика и устойчивость в лексической системе славянских языков2
В лексико-семантической системе языка, как известно, имеются ядро и периферия. Для получения лексико-семантического ядра (ЛСЯ) словаря в докладе предложен анализ слов по следующим параметрам: функциональный - длина слова, эпидигматический - число значений, синтагматический - широта сочетаемости, парадигматический - размер синонимического ряда. Слова взвешиваются по каждому из параметров, а сумма весов даёт параметрический вес, ранжирование по которому позволяет выделить минимальное ЛСЯ (МЛСЯ) ядро словаря.
Сравнение МЛСЯ по данным русского, украинского, белорусского, чешского, словацкого, польского, сербо-хорватского, македонского, болгарского и старославянского языков дало следующие результаты.
1) Размерность МЛСЯ колеблется от 14 до 83.
2) Доля уникальных значений в МЛСЯ является содержательным показателем: Индексом Уникальности МЛСЯ (ИндУЛекс). ИндУЛекс максимален у польской лексики (максимальная динамичность) и минимален у сербо-хорватской, (максимальная устойчивость).
3) Попарное сравнение состава МЛСЯ указывает на максимальную качественную близость польского и чешского, русского и старославянского, русского и украинского, сербского и старославянского языков, и минимальную - польского и русского, польского и украинского, польского и словацкого языков. Близость МЛСЯ отмечается также у болгарского и македонского языков. Распределение славянских языков по группам – восточнославянские, западнославянские и южнославянские, в основном, находит отражение в сходстве МЛСЯ этих языков.
1.12. Macedonian and Bulgarian Biblical Translations in the XVIII–XIX Centuries
Jouko Lindstedt (Финска)
Jouko Lindstedt (Финска)
Преведувачот и редакторот на Кониковското евангелие во своите историски средини
На крајот на 2003 г. истражувачи од Универзитетот во Хелсинки работејќи во Александрија, Египет, пронајдоа еден интересен двојазичен ракопис. Ракописот содржи грчко евангелие (неделно евангелие за служба) и негов словенски превод, обата напишани со грчки букви. Она што го прави овој ракопис исклучителен е неговата двојазичност, како и фактот дека и грчкиот и словенскиот текст покажуваат не црковен туку народен текст (вернакулар). Словенскиот дел од текстот е најстариот меѓу големите текстови што непосредно го одразуваат живиот говор во Егејска Македонија. Tој исто така го претставува најстариот познат евангелски превод на современ македонски јазик, потекнувајќи од крајот на XVIII или почетокот на XIX век.
Подоцна, во 1852 или 1853 г., почетокот на македонскиот дел од ракописот беше печатен во Солун. Овие четири печатени страници (не цела книга, како што погрешно се пишува во речиси сите извори) се познати во науката како „Кониковското евангелие“ според родното село на наводниот преведувач на текстот Павел Божигропски (околу 1800–1871). Ние продолжуваме да го употребуваме ова традиционално именување за целиот ракопис, макар што сега знаеме дека Павел не бил преведувачот, туку само последниот редактор на евангелието. Во рефератот се разгледуваат можните историски услови, под кои работел непознатиот прв преведувач, како и причините на Павел да се обиде да го издаде преводот. И преведувачот и редакторот, разделени барем со неколку децении или дури и со повеќе од половина век, дејствувале во културна средина, во која со грчки букви се пишувало на повеќе јазици – не само на грчки и на македонски, но и на албански и на влашки/аромански. Кониковското евангелие покажува личност на пр. со двојазичното грчко-албанско евангелие, издадено во 1827 г. на Крф од страна на Григор Ѓирокастрити.
Elżbieta Solak (Полска)
Język według o. Neofita (aspekty socjolingwistyczne)
W 1840 r. w Smyrnie ukazał się drukiem bułgarski przekład Nowego Testamentu autorstwa Neofita Rylskiego. W przekładzie zrealizowane zostały podstawowe założenia projektu kodyfikacyjnego, zaproponowanego przez Neofita w podręczniku Bolgarska grammatika (1835), uważanym za pierwszą gramatykę nowożytnej bułgarszczyzny.
Zmieniające się w czasie oceny projektu językowego Neofita Rylskiego (a więc pośrednio i języka jego przekładu NT) są pochodną nie tylko postępów w badaniach podstawowych, ale i okresowych przewartościowań historii narodowej, jej aktualizowania i relatywizowania w zmieniających się układach odniesień.
Czytana poza kodem narodowym Gramatyka ojca Neofita jest godnym uwagi dokumentem świadomości językowej tego okresu i zaplecza teoretycznego „inżynierii językowej”. Projekt Neofita, legitymizując język wspólnoty autorsko-czytelniczej jako dialekt elitarnego języka uniwersalnego, z wykładnikami kategorii negocjowanymi na zasadzie umowy społecznej, wpisuje się w nurt gramatyk uniwersalnych. Choć deklaratywnie czynnikiem modelującym ma być cerkiewszczyzna, realnie widać w nim także oddziaływanie norm greckiego, serbskiego i tradycji regionalnej samego autora. To, jak i fakt, iż w odwzorowaniu języka uniwersalnego obok translacji i transferu wykładników kategorii Neofit dopuszcza też rozwiązania arbitralne, stanowi istotne źródło wspomnianych kontrowersji.
Људмил Спасов и Марија Чичева- Алексиќ (Македонија)
The significance of the translation of the Konikovo Gospel for Macedonian cultural history
As regards the language and style of KE, the general observation can be made that both the first and second translator’s hand exhibit a system in their orthographic principles, but also in their selection of grammatical material. This is shown by the reduplication of the direct object which is not used in contemporary texts from those regions (Central and North Macedonia) where the Church Slavonic tradition predominated. Reduplication is also rare in texts by Cepenkov, as well as in those by Misirkov, where there are also normative restrictions. The language of KE does not reflect the local dialect of Enidže-Vardar as a whole, but shows stylization towards rejecting regionalisms and extending the dialect base to the Southwestern and West Central dialects. In this way KE as a text clearly surpasses the limitations of an ordinary dialect text.
We cannot unreservedly accept the claim that the translations of the Gospel into the Macedonian vernacular language written in Greek letters (the Trlis, Kulakia, Boboščica and Konikovo Gospels) only represent a small cultural episode separate from the main cultural current connected with the Church Slavonic tradition which was part of the Bulgarian cultural tradition in sensu stricto. If this were true, why was the prevailing Bulgarian translation of the whole New Testament by the priest-monk Neofit Rilski, printed in Smyrna (Efes) in 1840 and commissioned and financed by the British and Foreign Biblical Society, not used (or at least not used widely) in the Churches of Macedonia? It is well-known that this translation had a significant role in contemporary Bulgarian culture, especially among the Orthodox Christians, even though it is a Protestant translation, and even though we know that Neofit’s grammar was read and partly accepted by Macedonian national revivers such as Jordan Hadžikonstantinov-Džinot.
In the first third of the 19th century, the Serbian and Greek nation states already existed. The Bulgarian state was in the making and was to become the so-called Bulgarian vassal principality. In this development, based on the model “one nation” = “one autocephalous church”, there was no place for the Jerusalem Patriarchate (the Church of the Holy Sepulchre). It was in some sense supranational, which was in conflict with the prevailing tendency of the time.
We have to look for an analogy between the cultural processes in Western and Eastern Europe to explain the cultural activity of Pavel Božigropski and those similar to him, his taxidioti. We find this analogy in the Protestant reformation. If God’s will is the highest principle of truth, then God’s truth is given only to the perfect Christians, who are consequently obliged (taxidioti, grammarians) to enable individuals to know God in a comprehensible language. This is why translations of the New Testament into the vernacular were necessary. Primož Trubar's work and his Protestant translation of the Bible into the Slovene vernacular of the 16th century can be mentioned. Therefore, we must admit that the translation of KE, the first translation into Modern Macedonian, was likewise instigated (directly or indirectly) by the same cultural action for translating and publishing the Bible and other Church texts in the vernaculars of Southeast Europe in the 19th century. This action was based on the Protestant world view and realized through the efforts of the British and Foreign Biblical Society, the American Biblical Society, the Russian Biblical Society and the American Council. It produced such translations into the Modern Bulgarian, Albanian, Romanian, Aromanian, and Turkish languages.
And finally: Macedonian religious literature in the vernacular, created with the alphabet, raised the Macedonian vernacular to the level of a Biblical language and thus set the scene for its standardization. This is why these texts, especially KE, can be designated as linguistic stylizations or preparations for standardization.
And at the very end, a hypothesis: the printed version of KE was an unrealized project rather than a real book. Reasons for this were partially explained earlier and they boil down to the general observation that the political preconditions in the 19th century strongly delayed the process of creating a modern Macedonian nation.
1.13 Семантика и структура на глаголскиот вид во словенските јазици
Људмил Спасов (Македонија)