Geum.ru

Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран

Вид материалаДокументы

Содержание


Часть 1. регион и системное его представление
Первый подход
Ассоциативные единицы и человеческая размерность
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18

ЧАСТЬ 1. РЕГИОН И СИСТЕМНОЕ ЕГО ПРЕДСТАВЛЕНИЕ


В понимании методологического смысла, назначения, целей и задач системного подхода в нашей литературе довольно четко определились две различных ориентации.

Одна – традиционно-обновленная. Ее истоки восходят к античности, а из современных авторов главным образом к Берталланфи. Античность строго различала одушевленные и неодушевленные вещи. Особенно четко это различие проведено у Аристотеля, у которого источник движения и изменения неодушевленных тел всегда располагается вне тела, тогда как у тел одушевленных он присущ самому телу как способность к «энтелехии» – к самодвижению и вообще к «самости» (самоопределению, самоизменению и к другим «само») в соответствии с «целевой причиной» или «причиной ради». Поэтому при описании одушевленных объектов, если это описание истинно, невозможно, по Аристотелю, обойтись без указаний на цель, которая связывает живой объект с космосом и первым двигателем как целью целей. Берталланфи не без оснований нашел, что такой способ представления биологических объектов более продуктивен, чем обычное для естественных дисциплин описание в терминах поведение-свойство. Не отменяя таких описаний, системный подход в понимании Берталланфи позволяет детализировать внутреннюю структуру объекта. Отсюда, собственно, и пошло это возрожденно-новое понимание системы, требующее указания на цели существования, на основания различения и интеграции различенного в целостность и т.д. С биологических объектов такой способ представления был перенесен и на другие, причем особое распространение он получил сегодня при описании объектов социальной и знаковой природы. Например, в терминах такого понимания системы описывают обычно массив научного знания и деятельность по его умножению. Конечно, в случае с социальными и знаковыми структурами как таковыми «самости» не получается, им нельзя приписать внутренний и отличный от человека источник самодвижения и самоизменения, но структура в таких объектах изучения есть, что и делает понятийный аппарат системного подхода этого типа пригодным и удобным для их описания.

Вторая ориентация и, соответственно, второе понимание системного подхода не имеют отношения ни к античности, ни к целевым причинам, ни к биологическим объектам, хотя понятийный аппарат системных представлений остается, к сожалению, во многом тождественным с первым, что часто ведет к недоразумениям. Второе понимание восходит к попыткам системного анализа ситуаций времен 2-ой мировой войны. Классикой такого подхода считается анализ задачи по борьбе с немецкими подводными лодками с минимальным отвлечением средств (авиации). Особенностью такого подхода

12


является четкая поляризация системного описания по субъект-объектному основанию, причем источником целей для объекта всегда оказывается субъект, а сами цели изменения объекта объективными лишь постольку, поскольку объект диктует условия их реализации.

Иными словами, в описаниях по нормам такого подхода присутствует не только объект, как это принято в естественно-научных дисциплинах и к чему стремятся в описаниях по первому пониманию, сознательно изгоняя все субъективное ради полноты, или адекватности описания. Но присутствует и субъект в его претензиях, огорчениях, беспокойствах и опасениях по поводу поведения объекта, которое в тех или иных отношениях субъекта не устраивает. Поведение объекта и претензии субъекта, если эти претензии формализованы и опосредованы свойствами объекта как возможные цели и способы его изменения, здесь образуют единство-систему, относительно которой и формулируются цели, задачи, условия, возможности, средства, альтернативы, оценочные суждения. Такая система предстает обычно как задача, формализующая претензии субъекта к объекту и условия, при которых можно избавиться от этих претензий за счет деятельности, направленной на изменение объекта в соответствии с его свойствами. Если у субъекта нет претензий к поведению объекта, то нет и повода для применения системного подхода в этом втором понимании.

Регион может быть представлен и по первому и по второму набору правил системного подхода. Представление по первому подходу будет стремиться к объективности и адекватности как таковым, они здесь выступают как самоцель, определяющая форму конечного продукта, результата системного исследования. Представление по второму набору правил в общем-то предполагает некоторую сумму результатов первого подхода и будет стремиться к оценке текущего поведения региона в терминах ожиданий, пожеланий, опасений субъекта, если они имеются, и, коль скоро они действительно появляются, к поискам средств изменить поведение региона в желаемую сторону. При этом, естественно, надо бы стремиться к согласованию первого обязательного и второго возможного подходов, с тем чтобы результаты исследований по первому набору правил были релевантны для исследований по второму набору, но такое требование оказывается, как правило, слишком сильным..


ПЕРВЫЙ ПОДХОД


Наиболее сложным для первого подхода, и это естественно, является сам признак региональности, в котором, с одной стороны, явно присутствуют и должны присутствовать локально-географические, экологические, демографические моменты, связанные с «оседлостью» нашего способа производства и способа жизни, а с другой

13


стороны, все эти определяющие моменты не менее явно обнаруживают свою недостаточность. Представление о регионе молчаливо или, что случается много реже, эксплицитно предполагает некую специфику по основанию различения, причем сама эта специфика может оказаться многокомпонентной и гетерогенной по источнику. Возможно, здесь могли бы помочь таксономические классификации, которые, в общем-то, в неявном виде всегда присутствуют в географических, эконом-географических и иных описаниях. Но и в этом случае возникает много трудностей.

Следует сразу же оговориться, что эта исходная и весьма серьезная трудность первого подхода, представленная, скажем, в спорах эконом-географов и экономистов о регионе, почти автоматически снимается при втором подходе. Здесь регион прочерчивает, сам показывает свои границы, как область выявления той или иной аномалии в его поведении, которая становится предметом системного подхода. Если, например, интенсивная откачка нефти и газа в Тюменской области, где в 1975 г. добыча нефти составила 150 млн. т, а газа – 35 млрд. м3 (1) грозит проседанием всей Западносибирской плиты, то независимо от того, в каких именно границах и по каким критериям мы выделим соответствующий регион, для второго подхода региональная проблема самоопределится как проблема всей северной части Западной Сибири. Точно также, если ежедневная откачка 120 тыс. м3 для обеспечения бесперебойной работы карьеров Курской магнитной аномалии «привела к понижению уровня подземных вод во всем прилегающем районе» (1) с соответствующими следствиями для сельского хозяйства и многого другого, то при любых способах выделения этого региона по первому подходу, для второго подхода, решающего проблему компенсации следствий от понижения уровня, регион предстанет в границах, этого самого «прилегающего региона».

Но эти предметообразующие преимущества второго подхода вряд ли могут что-либо прояснить, когда речь идет о выделении региона – системы по нормам первого подхода. Можно, конечно, как это делают иногда экологи, попытаться выделить регион по совокупности, количеству, составу и интенсивности возмущающих влияний, но это уже будет не регион – система, а регион – зона, с которой ни первому, ни второму системному подходу делать нечего, поскольку зона – понятие бесструктурное и причины ее появления и существования располагаются обычно за ее пределами.

Остаются, таким образом, два наиболее вероятных пути выделения региона -системы. Один из них, так сказать, путь сверху, другой – путь снизу.

Допустим, что действительно существует некоторая комплексная, обладающая сложной и гетерогенной, но в принципе выделимой структурой, а также спецификой и границей реалия системного типа, локализованная на определенной территории. Такая

14


реалия, если она вообще существует, может, прежде всего, оказаться подсистемой определенного уровня в иерархической системе более высокого порядка. Допустим для простоты, что между регионом и целостной иерархической системой страны, охватывающей всю территорию СССР, нет опосредующих звеньев и уровней, хотя это заведомо излишне сильное допущение: административно-политические членения, с которыми регионы явно не совпадают, оказывают достаточно ощутимое влияние на возникновение и развитие регионов иногда в положительную, иногда в отрицательную сторону. Но все же допустим.

Тогда перед нами возможность разложить эту верховную иерархическую систему страны на составляющие ее потребности и функции и определить регионы в терминах них функций и потребностей, то есть возможность идти сверху. В некоторых случаях это очевидно удачный ход. Если, например, на Таймыре открыты запасы нефти и газа и там создается соответствующая социальная реалия, локализованная по территории разведанных запасов, то мы можем назвать такую реалию регионом и без особого труда показать, что такой регион, каким бы сложным он ни оказался по внутренней структуре обязан своим существованием наличием нефти и газа на Таймыре, что именно это обстоятельство интегрирует его в целостность как функциональная доминанта. То же самое можно, видимо, сказать о Транссибирской магистрали, которая с конца прошлого века стянула к себе, подобно магниту, социальные единицы Сибири и Дальнего Востока, породила на пересечениях с реками города. Так же, по всей вероятности, будет и с БАМ­ом. Но эти отдельные удачные выделения регионов по социально-значимой функции не делают все же погоды.

Таких чистых «монофункциональных» регионов единицы. Да и существуют они в своей «монофункциональности» обычно недолго, давая начало чему-то совсем иному, причем это иное может возникать как за счет наращивания функций, так и за счет исчезновения исходной и поиска новых. Братск, например, стал иллюстрацией и своего рода мерой ведомственного сепаратизма за счет наращивания функций: исходная энергетическая осталась, но перестала быть доминирующей. А Калифорния в США или Квинсленд в Австралии начинали существование с золотых лихорадок, чтобы затем полностью преобразовать свою специфику. Но само это движение сверху от набора функций иерархического целого к выделению региона как подсистемы, имеющей свой особый функциональный профиль в рамках целого и получающей, соответственно, свое особое функциональное назначение, а с ним и свои особые цели существования, должно, видимо, остаться в методологическом активе первого системного подхода. В этом движении сверху подчеркивается необходимость, некой важной для общества как целого

15


локальной доминанты, стихийно или плановым порядком формирующей процесс расселения. Сама эта доминанта может быть, и моно- и мультифункциональной, но ее наличие, похоже, обязательно, если регионы возникают не просто так, подобно грибам в лесу, а ради целого, получая в этой связи с целым оправдание собственного существования и извлекая из этой связи с целым ту сумму необходимых для жизнедеятельности и отсутствующих в самом регионе условий, которые компенсируют его специфику как некий функциональный дисбаланс: избыточность по доминанте и недостаточность по другим составляющим, входящих в сумму условий жизнеобеспечения.

Без учета воздействия этих локальных социально-значимых доминант на расселение региональность становится необъяснимой. На том же Таймыре, например, есть не только нефть и газ, но и снег, и лед и обилие пресной воды, и многое другое. И хотя, учитывая растущие трудности с обеспечением водой, несложно себе представить ситуацию, в которой снег, лед и обилие пресной воды могут стать поводом для освоения и заселения, пока Таймыр, осваивают не ради воды и не просто потому, что он Таймыр, а потому, что природа соблаговолила именно здесь локализовать важные для общества естественные запасы, на освоение которых с попутным освоением территории общество готово выделять необходимые человеческие, материально-технические и иные ресурсы. В этом смысле регион – форма социального освоения естественных ресурсов, локализованных природой (нефть, газ, уголь, руды, реки ...) или самим человеком (электростанции, дороги, предприятия) на территории в виде точки, линии, конфигурации, которые задают области стяжения социальных единиц.

Иными словами, регион – нечто производное и от потребностей социального целого и от локальной специфики, поскольку она становится предметом ценностных суждений. Это второе обстоятельство и вынуждает путь сверху дополнять путем снизу, видеть в локализации, ее особенностях специализирующий фактор регионообразования.


ЛОКАЛИЗАЦИЯ


Допустим, а так оно и есть на самом деле, что с точки зрения общества как целого территория не есть область интереса вообще или некое монотонное и равномерно распределенное условие извлечения средств к жизни, а есть основание неравномерного распределения общественного интереса, так что если бы удалось разработать шкалу единиц общественного интереса к территории, а на ее основании нечто вроде «термометра», способного измерять интенсивность социальных чувств к территории, то в принципе можно было бы каждой точке на карте страны указать текущие значения этого

16


интереса на момент измерения. Особенностью распределения общественного интереса к территории является не только неравномерность распределения, но и его подвижность, изменчивость и даже смена ориентации.

Хорафас, например, анализируя различие ориентации промышленной и научно-технической революций, отмечает явное смещение с естественно-географических на интеллектуально-географические потенции: «Вовсе не случаен тот факт, что основанная на приложениях науки промышленность вырастает в США вокруг университетских городков, формируя новый тип города – «идеополис» или «город интеллекта». В каком-то отношении эта ситуация напоминает промышленную революцию XVIII в., когда заводы и фабрики, возникали вокруг месторождений угля, железной руды, окрест морских портов и т.д. Промышленность будущего будет тяготеть к центрам обучения и исследования, с тем чтобы эксплуатировать основное их сырье – интеллектуальный талант» (9, р.111-112).

Но естественные локализаторы интереса явно не потеряли своего значения. Если, например, в Антарктиде обнаружились запасы нефти и газа и Южно-Американские страны во главе с Чили уже сегодня делят шкуру неубитого пока медведя или пингвина, то разговор о полной смене, вех или ориентации не столь уж сегодня актуален. Капризы природы, положившей одно там, а другое здесь, деятельность геологов, открывающих эти к пилы, остаются достаточно сильным регионообразующим фактором и определителем неравномерности текущего распределения общественного интереса к территории.

Эта неравномерность, явно подверженная историческим колебаниям и изменениям, участвует, надо полагать, в формировании границ региона в его отличие от административно-политических единиц. В административно-политическом членении вся территория точно и ясно, что можно увидеть и на карте, разделена по не которой совокупности критериев на республики, районы централизованного и социально санкционированного распределения власти и ответственности, которое также образует иерархию, очевидно не совпадающую с иерархией регионов, о которой мы говорили выше. В отличие от административно-политической иерархия регионов не охватывает, пилимо, всей территории. Регионы возникают и существуют как своего рода «острова» на территории, между которыми могут существовать и прямые и опосредованные связи различной интенсивности.

Локализация как процесс регионообразования, оказывающий воздействие на формирование расселения, обнаруживает черты общения: связь с наличным контекстом, рост с опорой на реалии этого контекста, появление исторических экспликаций. Это обстоятельство, видимо, и ответственно за упоминавшийся уже выше ранжированный характер воздействия региональной системы на процессы расселения, за подтверждаемое

17


в исследованиях присутствие в структурах расселения закона Ципфа (4).

Вместе с тем, простое указание на закон Ципфа, как это обычно практикуется, оказывается явно недостаточным прежде всего потому, что закон этот относят только к численности населения, не входя в структурные детали. Положение в демографии и урбанистике резко отличается в этом отношении от положения в лингвистике или науковедении, где четко выделены уровни, на которых выявляется ранговое распределение, и соответствующие единицы. Текст, например, «природу лингвиста» можно измерять числом букв, слов, предложений и частотой использования букв или слов (предложения всегда уникальны), но закон Ципфа – частота умноженная на ранг величина постоянная – выявляется только на уровне слов и соответствующей единицей распределения является не буква или предложение, а ассоциация букв – слово. Точно так же в науковедении массив дисциплинарного знания можно мерить листажем научных журналов, числом публикации вообще, числом публикаций, принадлежащих конкретным авторам, но закон Ципфа выявляется только в связях число публикаций – автор, так что и здесь единицей рангового распределения выступает ассоциативная единица: автор – его публикации, вносящая вполне определенную структуру в массив дисциплинарного знания.

В исследованиях по расселению таких ассоциированных единиц пока не выделено и дело обычно представляется так, будто изолированные индивиды, гонимы духом ранжирования и соответствующим законом, «наполняют» города и веси страны но некоторому предустановленному правилу, что и выявляется в законе Ципфа. При этом не учитывается, что миграция диссоциированных индивидов, а она бесспорно имеет место и во многом ответственна за динамику перераспределения населения по регионам, городам и селам, есть лишь начальный этап становления ассоциативных связей между индивидами (семья, коллектив, работа), превращение «свободного» существования индивидов как естественных единиц народонаселения и перевода индивидов в «связанное» состояние участия в многообразных ассоциациях, удерживающих индивидов именно в этом регионе, городе, селе.

Если регионообразующие детерминанты, выявляясь как социальные потребности и нужды, позволяют совершать путь сверху, рассматривать регионы и их локализацию на пересечение социальных и эконом-графических факторов, то выделение ассоциированных единиц рангового распределения населения открывает для анализа путь снизу, путь описания регионов в терминах человеческой размерности и человеческой вместимости как условий осуществимости устойчивого существования любых регионов. В случае с Братском, например, Ангара, возможность энергетического ее использования достаточно

18


порцию объясняют «сверху» возникновение и развитие соответствующего региона, смену доминант – изначально энергетическая, по завершении строительства ГЭС энергоемкие производства различных министерств и ведомств. Тот же факт, что Братск стал своего рода классикой ведомственного сепаратизма, ни Ангара, ни ее энергетические возможности не объясняют. Причины следует искать в очевидных нарушениях структуры ассоциативных связей, начиная с семейных, вызывающих неоправданно большие непроизводительные потери времени, что усложняет жизнь населения.

В отличие от регионообразующих детерминант, очевидно связанных с локальной спецификой – с географическими и историческими факторами – ассоциативная характеристика региона явно универсальна, производна в общем-то от схожих и достаточно унифицированных потребностей индивидов (семья, коллектив, работа, жилье, транспорт, снабжение, обслуживание и т.п.). Этот универсализм ассоциативной или социо-инфраструктурной характеристики позволяет, с одной стороны, сравнивать города, регионы и другие места расселения, а с другой, – теоретически обосновывать предельные значения составляющих этой характеристики, реализовать которые практически невозможно, но стремиться к достижению которых как к конечной цели следует в каждом конкретном случае. Невозможно, например, реализовать такую ассоциативную идиллию, в которой каждая женщина находила бы себе мужа, все семьи жили бы в изолированных квартирах в двух шагах от работы и в трех от детского сада и школы, чтобы рядом были магазины, библиотеки, кино, театры, институты соответствующего профиля для повышения квалификации и т.п., но стремиться к оптимальным значениям всех этих и других составляющих – открытых возможностей повседневной жизни, к минимальным непроизводительным затратам времени никому не заказано.


АССОЦИАТИВНЫЕ ЕДИНИЦЫ И ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ РАЗМЕРНОСТЬ


Проблемой выделения ассоциативных единиц, образующих универсальную текстуру социальной ткани, никто, насколько нам известно, специально не занимался, хотя в частных постановках она присутствует во многих дисциплинах: в социологии, психологии, этнографии, демографии, антропологии, эргономике, дизайне, технической эстетике и т.д. Каждая из этих частных постановок затрагивает отдельные, порой важные, составляющие целостных ассоциативных единиц, но будучи привязана к контексту определенной дисциплины, к ее парадигме, не дает указаний на единое общечеловеческое основание, которое позволило бы показать реально наблюдаемые единицы как варианты некой единой универсалии.

В социологии, занятой в основном выявлением и изучением путей социальной