Ляет собой один из компонентов учебного комплекта, предназначенного для обеспечения нового вузовского курса "Культура речи учителя"
Вид материала | Документы |
- Справочник для поступающих, 662.33kb.
- М. П. Новиков, 3734.52kb.
- Министерство образования и науки Российской Федерации Учебно-методическое, 5418.2kb.
- Типичные ситуации (семейственность ком символа): индивидуальные марочные названия, 132.14kb.
- Попова Ольга Іванівна, старший викладач кафедри української мови Бердянського державного, 120.26kb.
- Поняття та характеристика ознак об’єкта злочину, 296.81kb.
- Сестринское дело, 1132.76kb.
- Вое издание сонника Странника представляет собой не только переработанную, 7143.58kb.
- Российские Академия Наук и Художеств в судьбе американской этнографической коллекции, 40.33kb.
- Министерство здравоохранения и социального развития Российской Федерации Государственное, 408.11kb.
МЕТАФОРА В СОВРЕМЕННОЙ НАУКЕ. В наши дни изучение М., по мнению Н.Д. Арутюновой, становясь все более интенсивным, захватывает новые области знания — философию, логику, психологию, герменевтику, литературоведение, теорию изящных искусств, семиотику, риторику, лингвистическую философию, разные школы лингвистики. Интерес к М. способствовал консолидации этих направлений, следствием которой стало формирование когнитивной науки, занятой исследованием разных сторон человеческого сознания. Сегодня, считает Н.Д. Арутюнова, центр тяжести в изучении М. переместился из филологии, где превалировал анализ поэтической М., в область изучения практической речи и в сферы, обращенные к мышлению, познанию и сознанию, к концептуальным системам и моделированию искусственного интеллекта. В М. стали видеть ключ к пониманию основ мышления и процессов создания не только национально-специфического видения мира, но и его универсального образа. Необычайно широкое распространение М. привело к тому, считает Н.Д. Арутюнова, что создалось мнение о ее всемогуществе, всеприсутствии, вседозволенности, сыгравшее отрицательную роль, ибо оно отодвинуло на задний план те ограничения, которые существуют в употреблении М. А это привело к размыванию границ самого этого понятия: М. стали называть любой способ косвенного и образного выражения смысла в художественном тексте, живописи, кино, театре.
Н.Д. Арутюнова раскрывает противоречивый характер использования М. в обыденной и деловой речи. При обращении к практической речи бросается в глаза не всеприсутствие М., а ее неуместность и даже недопустимость в целом ряде функциональных стилей: несмотря на семантическую емкость М., ей нет места в языке телеграмм. А в “телеграфном стиле” художественной прозы она появляется. М. содержит точную и яркую характеристику лица. Удачная М. помогает воспроизвести образ, который не дан в опыте. Интуитивное чувство сходства играет важную роль в практическом мышлении человека и отражается в его повседневной речи. В этом, подчеркивает Н.Д. Арутюнова, заключается неизбежный и неиссякаемый источник метафоры “в быту”. Человек не только идентифицирует индивидные объекты (узнает людей), но и улавливает общность между конкретными и абстрактными объектами. В этих случаях человек не столько открывает сходство, сколько создает его. Н.Д. Арутюнова делает парадоксальный вывод: М. не нужна в практической речи, но одновременно и необходима ей, ибо всякое развитие начинается с творческого акта. Акт метафорического творчества лежит в основе многих семантических процессов — развития синонимических средств, появления новых значений и их нюансов, создания полисемии, развития систем терминологии и эмоционально-экспрессивной лексики. Без М., считает она, не существовало бы лексики “невидимых миров” (внутренней жизни человека), зоны вторичных предикатов, характеризующих абстрактные понятия.
В философии отношение к М. можно рассматривать как “основной вопрос”, разделяющий большинство философов на два непримиримых лагеря. Рационалисты и позитивисты — яростные противники использования М., они приравнивают ее применение в научных трудах к совершению преступления. Фр. Ницше настаивал на принципиально неустранимой метафоричности познания. Э. Кассирер рассматривал метафорическое “освоение мира” как противоположность дискурсивному мышлению. Х. Ортега-и-Гассет в работе “Две великих М.” говорил о М. как об орудии мысли, позволяющем достигнуть самых отдаленных участков концептуального поля. М., подчеркивал он, удлиняет “руку” интеллекта, ее роль в логике подобна удочке или винтовке: она, не раздвигая границы мыслимого, “обеспечивает доступ к тому, что смутно виднеется на его дальних рубежах. Без М. на нашем ментальном горизонте образовалась бы целая зона, формально подпадающая под юрисдикцию нашей мысли, но фактически неосвоенная и невозделанная”.
М. оказывается эффективным эвристическим приемом в научном познании. Речь идет не о популяризации научных истин, а именно о процессе получения нового знания, о механизмах научного творчества. Так, крупнейший русский математик XX в. Н.Н. Лузин для наглядной демонстрации эвристических возможностей программ обоснования математики, предложенных различными учеными, начиная с Э. Цермело и кончая Л.Э.Я. Брауэром, воспользовался М. “демон Максвелла”. Дж. К. Максвелл выдвинул гипотезу, воспринимающуюся с трудом. Ее суть: пусть существует воображаемое существо, которое, сидя у перегородки, разделяющей сосуд с газом, пропускает в одну сторону сосуда молекулы с большой скоростью, а в другую — с малой; в итоге в сосуде без затраты работы одна половина будет горячей, а другая — холодной. Максвелл изложил эту гипотезу в письме к физику П. Тэту, который сразу же нашел блистательный образ — М. “демон Максвелла”. И несмотря на то, что сам Максвелл всячески открещивался от такого “детища”, предлагая называть это мысленное существо просто “клапаном”, М. пошла гулять по свету и жить своей собственной жизнью. Н.Н. Лузин, анализируя взгляды творцов современной математики, отметил: каждый из них исходит из определенной концепции возможного, за пределами которых область математики кончается. Если по аналогии с “демоном Максвелла” приписать область возможного у каждого автора сфере действия такого же воображаемого существа, то получается “демон Брауэра”, “демон Бэра”, “демон Бореля”, “демон Лебега”, “демон Цермело”. Причем “демон Брауэра” жестко ограничивает сферу математики только конструктивными объектами, отвергая закон исключенного третьего, а “демон Цермело” — вообще не накладывает на нее никаких ограничений.
Э. Зенси предлагает рассматривать энтропию как базисную М., а следовательно, метафорически “прочесть” второй закон термодинамики и распространить его на различные области знания. М. Минский, рассматривая связь М. и теории фреймов, подчеркивал, что М. образует непредсказуемые межфреймовые связи большой эвристической силы, обеспечивающие концептуализацию определенного фрагмента действительности по аналогии с уже сложившейся системой понятий. В компьютерной М. естественный интеллект рассматривается по аналогии с вычислительным устройством. Возник и обратный процесс: компьютерная М. оказала большое влияние на исследования естественного интеллекта в психологии уже по аналогии с архитектурой компьютера.
Сегодня уже эксплуатируется термин “социальная М.”. Б.М. Величковский считает: в будущем могут появиться новые метатеоретические М., вероятно выдвижение социальной (или организационной) М., основанной на анологии между организацией интеллекта и жизнью сложных социальных образований, таких, например, как государство или крупный университет.
Смена научной парадигмы всегда сопровождается сменой ключевой М., вводящей новую аналогию. Такое расширение области применения М. ставит вопрос о ее природе в новом свете: в какой области научного знания или культурологии должно осмыслить ее статус? В.В. Петров обращает внимание на то, что невыясненной остается наиболее фундаментальная проблема — является ли М. языковым, дискурсивным или концептуальным образованием? Оценивая итоги разработки учения М., В.В. Петров пишет: “В результате более чем тридцатилетнего активного изучения М. мы имеем значительное число несоизмеримых и соперничающих между собой подходов. Они различаются как своими “дотеоретическими” базами данных, так и конечными целями. Нельзя сказать, что теперь мы хорошо понимаем, что такое М. Скорее мы гораздо сильнее сознаем глубину и фундаментальность этой проблемы. Несмотря на многочисленные исследования, остается еще слишком многое неясным и неизвестным. В общем, в этой золотой жиле — М. — осталось еще много самородков и самые крупные еще не найдены”.
И сегодня, в работах представителей новой, или общей, риторики (разрабатываемой с конца 50-х гг. XX в., в первую очередь во Франции и Бельгии), М. уделяется огромное внимание.
Лит.: Арутюнова Н.Д. Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990; Ее же. Метафора и дискурс // Теория метафоры. — М., 1990; Ее же. Языковая метафора // Лингвистика и поэтика. — М., 1979; Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора: Словарь. — М., 1995; Баранов Г.С. Научная метафора: Модельно-семантический подход. В 2-х частях. — Ч. 1. — 1992; Ч. 2. — 1993; Беркенлит М.Б., Чернавский А.В. Построение движения и метафора интеллекта // Компьютеры и познание: Очерки по когитологии. — М., 1990; Бессонова О.М. Очерк сравнительной теории метафоры // Научное знание. — Новосибирск, 1987; Борхес Х.Л. Метафоры “1001 ночи” // Борхес Х.Л. Письмена бога.— М., 1992; Величковский Б.М. Когнитивная наука и психологические проблемы изучения интеллекта // Компьютеры и познание: Очерки по когитологии. — М., 1990; Гусев С.С. Наука и метафора. — Л., 1984; Кулиев Г.Г. Метафора и научное познание. — Баку, 1987; Матросов В.Л. Язык и метафора // Логика и язык. — М., 1985; Никитин М.В. О семантике метафоры // Вопр. языкознания. — М., 1979. — № 1; Общая риторика. — М., 1986; Ортега-и-Гассет Х. “Табу” и метафора // Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. — М., 1991; Панов М.И. Риторика от античности до наших дней // Антология русской риторики. — М., 1997. — С. 59—63; Панов М.И. Эта неуловимая метафора (Обзор) // Философия в СССР: Реферат. журн. — М., 1991. — № 5; Петров В.В. Метафора: От семантических представлений к когнитивному анализу // Вопр. языкознания. — М., 1990. — № 3; Петров В.В. Научные метафоры: Природа и механизм функционирования // Философские основания научной теории. — Новосибирск, 1985; Теория метафоры: Сб. переводов. — М., 1986; Телия В.Н. Метафора как проявление принципа антропоцентризма в естественном языке // Язык и логическая теория. — М., 1987; Телия В.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. — М., 1989; Якобсон Р. Избр. работы. — М., 1985.
М.И. Панов
МИКСТ (лат. mixtus — смешанный) — регистр голоса, переходный между грудным и головным регистрами ; для него характерна большая мягкость, легкость по сравнению с грудным регистром и большая насыщенность, звучность, чем у фальцета (головного регистра). В хорошо поставленном голосе необходимо смешение основных регистров (грудного и головного) на всем диапазоне, причем по направлению вверх увеличивается головное звучание. В М. мужского голоса преобладает грудной характер звучания, в женском — преобладает головной.
Лит.: Дмитриев Л.Б. Основы вокальной методики. — М., 1968; Юссон Р. Певческий голос. — М., 1974; Максимов И. Фониатрия. — М., 1987.
А.А. Князьков
МИМИКА (от греч. mimikos — подражательный) — выразительные движения мышц лица, обнаруживающие психическое состояние человека, главным образом его чувства.
О некоторых чувствах (радость, печаль и т. п.) М. может свидетельствовать с достаточной очевидностью. Однако для более тонких оттенков чувств трудно установить какие-либо единые для всех людей способы выражения. Мимические движения совершаются обычно непроизвольно. Однако они могут вызываться и произвольно, что дает человеку возможность пользоваться ими в тех или иных целях сознательно. М. широко используется в актерском искусстве, иногда ею пользуются также ораторы, лекторы, педагоги (в этих случаях требуется очень большой такт и чувство меры — чрезмерная М. вызывает неодобрительную реакцию слушателей, учащихся).
М. тесно связана с характером звучания устной речи и влияет на фонетическое качество речевых звуков и тембр голоса. С помощью М. иногда удается найти верную (наиболее рациональную) манеру голосообразования. Например, для людей с глухими, “тяжелыми” голосами полезно говорить на улыбке, которая как бы высветляет тембр, делает голос более звонким, а дикцию более ясной. Напротив, голоса резкие, крикливые нуждаются в мимических приспособлениях обратного характера — нужно округлять губы и расслаблять щеки.
Лит.: Бодалев А.А. Личность и общение. — М., 1983; Горелов И.Н. Невербальные компоненты коммуникации. — М., 1980; Куприянов В.В., Стовичек Г.В. Лицо человека. — М., 1988.
А.А. Князьков
МНОГОСОЮЗИЕ (от греч. polysyndeton — многосоюзие) — фигуры слова, входящие в группу фигур прибавления. М. — это преднамеренное, избыточное увеличение количества союзов, создающее впечатление возвышенности стиля. Так, оратора Гегесиппа (сторонника Демосфена), возбуждавшего своими речами граждан Афин против Филиппа II, спросили: хочет ли он войны? На что Гегесипп гордо ответил: “Да, и войны, и траура, и всенародных похорон, и надгробных речей, если только мы хотим жить свободными, а не по указке македонян” (Плутарх. Застольные беседы).
Наиболее распространенным является вариант М., основанный на повторе соединительных союзов. Например: “И сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь” (А. Пушкин. А.П. Керн).
У Е.И. Замятина дремучесть, кондовость бора изображена с помощью М.: “Бор видал и железные шеломы княжеских дружин, и куколи старой, настоящей веры, и рваные шапки Степановой вольницы, и озябшие султаны Наполеоновых французишек” (Е. Замятин. Русь). В “Домострое” в главе “Как врачеваться христианину от болезни и всякой скорби” говорилось: “Врачеваться ему Божией милостью, да слезами, да молитвами, да постом” (Сильвестр. Домострой). Использование в М. союза и, отмечает И.Н. Кручинина, в одних случаях создает эффект особой эпичности, торжественной замедленности речи, а в других — ощущение эмоционально переполненного речевого потока.
Особую выразительность приобретает М., построенное при помощи разделительных союзов. Например: “Иль старый богатырь, покойный на постеле, не в силах завинтить свой измаильский штык? Иль русского царя уже бессильно слово? Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык? Иль мало нас?” (А. Пушкин. Клеветникам России).
Использование других союзов в М. встречается, но гораздо реже. Например, А. Линкольн в “Геттисбергской речи”, посвященной памяти павших в одном из кровопролитнейших сражений Гражданской войны в США, воспользовался в М. изъяснительным союзом что: “Все мы, собравшиеся здесь, должны проникнуться твердой убежденностью в том, что эти люди погибли здесь не напрасно; что наш народ по воле Бога еще узрит новое рождение свободы; что правительство из народа, волей народа и ради народа никогда не погибнет!” З.Н. Гиппиус строит стихотворение (созданное в феврале 1918 г. и кипящее политическими страстями) в виде М., используя условный союз если: “Если гаснет свет — я ничего не вижу. Если человек зверь — я его ненавижу. Если человек хуже зверя — я его убиваю. Если кончена моя Россия — я умираю”.
Наиболее распространено М., построенное в форме анафоры.
Фигурой, противоположной М., является бессоюзие.
Лит.: Гаспаров М.Л. Многосоюзие // Литературный энциклопедический словарь. — М., 1987; Кручинина И.Н. Многосоюзие // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990; Панов М.И. Риторика от античности до наших дней // Антология русской риторики. — М., 1997. — С. 44; Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов: Пособие для учителя. — М., 1985.
М.И. Панов
МОДАЛЬНОСТЬ ВТОРИЧНЫХ ТЕКСТОВ — слова, словосочетания или предложения, при помощи которых раскрывается характер связи между “участниками” текстовой коммуникации — автором первичного текста, автором вторичного текста, читателем (слушателем), содержанием высказывания и действительностью. Естественно поэтому, что во вторичных текстах модальные средства передают и модальность автора вторичного текста, и “чужую модальность” — модальность автора первичного (реферируемого, например) текста. Ср.: К сожалению, автор ... не использовал тех возможностей, которые представились бы ему, если бы он... (модальность автора вторичного текста) и Как полагает автор реферируемой ..., задача ... относится к тому классу проблем, которые ... (чужая модальность); Думается, что это утверждение... требует более основательной аргументации... (модальность автора вторичного текста) и Факты, приведенные в ..., требуют, по мнению автора, принципиально иного подхода к решению ... (чужая модальность).
Лит.: Вейзе А.А. О ядерных текстах и их получении путем компрессии // Проблемы текстуальной лингвистики / Под ред. проф. В.А. Бухбиндера. — Киев, 1983.
В.Н. Мещеряков
МОДЕЛЬ ТЕКСТА (франц. modele от лат. modulus — мера) — такое освобожденное от несущественных для целей моделирования представление содержания и формы текста (например, в опорных словах, словосочетаниях и предложениях), которое позволяет отобразить жанр, тему, композицию, структуру и способ развертывания содержания.
Лит.: Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. — М., 1966.
В.Н. Мещеряков
МОНОЛОГ (от греч. monos — один и logos — слово, речь) — это устное или письменное высказывание одного человека. М. — это значительный по размеру отрезок речи, состоящий из содержательно и структурно связанных между собой высказываний, имеющих смысловую завершенность. М. имеет определенную композиционную форму. Степень проявления этих признаков зависит от жанрово-стилистической (художественный М., ораторская речь и пр.) и от функционально-коммуникативной (повествование, рассуждение, описание и пр.) принадлежности. Внутрижанровые различия, устное или письменное осуществление М. обусловливают их особенности: лексический отбор, строение предложений, синтаксические способы их соединения, виды взаимодействия разговорной и книжной речи и пр.
М. обращен не только вовне, но и вовнутрь, т. е. говорящий адресуется не только к партнерам, но и к самому себе, и в связи с этим непременно рассчитывает на словесную реакцию партнеров, поэтому иногда М. определяют как интраперсональный речевой акт. По способу изложения содержания различаются три типа М.: описание, повествование, рассуждение.
Лит.: Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. — М., 1963; Винокур Т.Г. Монологическая речь // ЛЭС. — М., 1990; Гельгардт Р.Р. Рассуждение о диалогах и монологах (к общей теории высказывания) // Сб. докладов и сообщений лингвистич. общества.— Т. 2.— Вып. 1. — Калинин, 1971; Холодович А.А. О типологии речи // Историко-филологические исследования. — М., 1967.
Л.Е. Тумина