Статус и функции современной французской инвективы
Дипломная работа - Иностранные языки
Другие дипломы по предмету Иностранные языки
ктор оказывается по ту сторону запрета, нарушая не только социальное установление, но правила стандартной коммуникации, привнося в общение иррациональный, деструктивный элемент, заключенный в форме инвективного мифа.
3 Мифологические модели и национально-культурная специфика французской инвективы
Социальный запрет как ключевое звено табуированной коммуникации обладает разной степенью воздействия и варьируется в зависимости от национально-культурной традиции. Соответственно этому, сила инвективы прямо пропорциональна силе культурного запрета на нарушение той или иной нормы; максимально инвективный смысл обретают, таким образом, вербальные конструкции, моделирующие табуированное поведение. Это обстоятельство обусловливает широкий спектр варьирования инвективы в зависимости от наличия и аксиологической наполненности в конкретных культурах различных нормативных требований запретов (Можейко, 1993).
Таким образом, целью данного параграфа является выявление мифологем собственно французской инвективы, а также соответствующих социальных запретов, формируемых этими мифологемами.
П. Гиро, рассуждая о явлении инвективы во французском языке, пишет следующее: Именно образ тела, в частности, его наиболее низкие части живот и половые органы и служит глубинным основанием семиологии и лексикологии грубости (...) половые органы, дефекация и гниение являются архетипичными в антиценностной, отрицающей всякую ценность системе (Guiraud, 1976, c.8).
К. Руайренк присоединяет к этим телесным образам религиозный концепт: Ругательства, табуированные словоформы, касаются трех областей: религия, секс и все, что связано с экскрементальной функцией, в частности, дефекация (Rouayrenc, 1996, c.9).
Таким образом, непристойность, лежащая в основе табуированной лексики, заключена в образе материально-телесного низа, который и является основополагающей мифологемой французских инвектив.
М.М. Бахтин, рассуждая о ругательствах в произведении Гаргантюа и Пантагрюэль Ф. Рабле, пишет: Ведущею особенностью гротескного реализма является снижение, то есть перевод всего высокого, духовного, идеального отвлеченного в материально-телесный план, в план земли и тела в их неразрывном единстве (Бахтин, 1990, с.25). Концепция карнавального, амбивалентного начала, лежащего в основе французских средневековых ругательств как особого жанра площадной речи, является весьма важной для понимания мифологии современной французской инвективы.
Диалектическое единство низвергающего и рождающего начал мифологической структуры инвективы это глубинная (древняя) основа табу-сем, обусловливающая их особый статус в современном языке: Эти ругательства-срамословия были амбивалентными: снижая и умерщвляя, они одновременно возрождали и обновляли. Именно эти амбивалентные срамословия и определили характер речевого жанра ругательств в карнавально-площадном общении. В условиях карнавала они подверглись существенному переосмыслению: полностью утратили свой магический и вообще практический характер, приобрели самоцельность, универсальность и глубину. В таком преображенном виде ругательства внесли свою лепту в создание вольной карнавальной атмосферы и второго, смехового, аспекта мира (там же, с. 29). Подобно поговоркам, по мнению М.М. Бахтина, инвектива обладает такими чертами как самоцельность, универсальность и глубина, т.е. воспринимается носителями языка как обособленная единица, лексема, вырывающаяся из общего речевого потока: Ругательства обычно грамматически и семантически изолированы в контексте речи и воспринимаются как законченные целые, подобно поговоркам. Поэтому о ругательствах можно говорить как об особом речевом жанре фамильярно-площадной речи (там же, с.28).
Безусловно, современная французская инвектива несравнима со средневековой площадной бранью, но именно магически-заклинательный, амбивалентный характер медиевального сквернословия может пролить свет на философию исследуемых табу-сем. В связи с ослаблением или полным исчезновением некоторых социальных запретов, современная инвектива уже не несет в себе того космического, гротескного начала, каким обладала средневековая брань. Следует также отметить, что еще одним фактором, обусловившим стирание экспрессивной окраски рассматриваемой лексики, является меньшая социальная стратификация, поскольку средневековое сквернословие всегда аппелировало к сословному характеру общества. Собственно этот последний довод и является основанием всей теории М.М. Бахтина: Целый необозримый мир смеховых форм и проявлений противостоял официальной и серьезной (по своему тону) культуре церковного и феодального средневековья (там же, с.15). Таким образом, противопоставление верх - низ в средневековой инвективе имеет, прежде всего, социальную природу: шут становится королем и отдает приказы в этом перевернутом карнавальном мире.
Этот факт отмечает и П. Гиро: Ругательство определяется одновременно через свое содержание, т.е. через объекты, с которыми оно соотносится, в частности, сексуальная жизнь, дефекация, пищеварение, и через употребление в речи, т.е. социальные группы простонародные, необразованные, низкие - которые обычно используют его в речи (Guiraud, 1976, c. 9). П. Гиро также отмечает, что бунтующая (qui rvolte) непристойность медиевального ск