Статус и функции современной французской инвективы
Дипломная работа - Иностранные языки
Другие дипломы по предмету Иностранные языки
ужит табуированность произносимой словоформы. Иными словами, отсутствие предметного (денотативного) плана в обiенном общении отнюдь не является поводом для исключения сквернословия из языковой ткани, поскольку передача знания (уникального знания-наслаждения, по З.Фрейду) все же присутствует.
В-третьих, инвектива как социально детерминированный запрет является, наряду с прочими языковыми единицами, определенным речеповеденческим стереотипом. Одна из наиболее значимых функций культуры это нормативная функция(...). Каждый культурный стереотип представляет собой сложное соединение социального и индивидуального, освещенное национальной традицией как социально благоприятное, гармонизирующее речевое действие или речевое средство (Матвеева, 2000, с.46). В данном случае обiенная лексика представляет собой также речеповеденческий стереотип, но, в отличие от иных языковых образцов, он, напротив, раiенивается как социально неблагоприятный, дисгармонизирующий общение.
Интересно, в этой связи, следующее юридическое замечание: Речевое поведение это поведение личности. Личность же, имея дело с нормой, связана обязанностями и наделена правами(...)речедеятельностная норма общения предстает собранием речекоммуникативных обязанностей прав личности (там же, с.49). Иными словами, инвектор, нарушая языковую условность, использует такой речеповеденческий стереотип, который идет вразрез с обязанностями носителя языка, что, в свою очередь, провоцирует конфликт.
В результате обiенного словоупотребления, провоцируется как внешний, так и внутренний конфликт, о чем говорилось в 1. Стоит лишь добавить, что роль сквернослова в подобной коммуникации рассматривается в связи с этим как деструктивная (Третьякова, 2000, с.149) и как самодеструктивная (Жельвис, 2004, с.115).
Деструкция, таким образом, служит важной составляющей инвективного мифа, она заложена в табуированном знаке так же, как конструктивность в качестве гармонизирующего начала лежит в основе любой нормативной словоформы.
Метафорически представляя бинарную структуру мифа, Р. Барт пишет следующее: (...)если я нахожусь в автомобиле и смотрю на пейзаж через окно, я могу, по собственному желанию, сконцентрироваться на пейзаже или на окне: либо я ощущаю присутствие окна и отдаленность пейзажа, либо, напротив, прозрачность окна и глубину пейзажа; но результат этого чередования останется неизменным: окно для меня будет одновременно присутствовать и пустовать, пейзаж будет ирреальным и полным. Точно так же в мифическом означающем: форма здесь присутствует, но пустует, смысл отсутствует, однако он полный (Barthes, 1957, c.231).
Таким образом, миф как бинарная семиологическая система состоит из прозрачной формы, представляющей собой исторически зафиксированное и социально детерминированное соединение означаемого и означающего, и концепта, который, в свою очередь, располагает неограниченным числом означающих (там же, с.227).
Следует также отметить, что концепт по своей природе содержит некое смутное знание, сформированное нескончаемыми, неопределенными ассоциациями. Необходимо подчеркнуть этот открытый характер концепта; это отнюдь не абстрактная, чистая сущность; это бесформенная, неустойчивая, туманная концентрация, целостность, последовательность которой особенно тяготеет к функции (там же, с.226).
Об этом же пишет А.Ф. Лосев, понимая, однако, миф более узко, нежели Р. Барт (то, что последний раiенивает как концепт, т.е. составляющую мифа, у первого является собственно мифом): Миф есть вещная определенность предмета, рассматриваемая с точки зрения нагнетения всякого иного смысла, выходящего за пределы данной вещной определенности, который только может быть принципиально связан с этой определенностью (Лосев, 1993, с.774).
Следует отметить, что Р. Барт понимает миф более широко, нежели другие семиотисты, придавая ему статус языкового знака, в то время как А.Ф. Лосев, М.Ю. Степанов, М.М. Маковский и пр. склонны рассматривать его как концепт в терминологии Р. Барта.
Поскольку целью нашей работы не является терминологическое разграничение вышеописанных явлений, представляется целесообразным сформировать четкое понимание той внеязыковой сущности, что лежит в основе табуированной словоформы и обусловливает ее антисоциальную природу.
Рассматривая инвективу, представляющую собой как всякий языковой знак бинарную семиологическую систему, следует отметить ряд особенностей, присущих лишь табуированным словоформам.
Возвращаясь к теории Р. Барта, нужно сказать, что в случае с инвективой мы имеем несколько иной вариант взаимодействия формы и концепта в мифе. Развивая метафору Р. Барта в этом ключе, можно сказать, что окно, сквозь которое в любом другом случае виден некий пейзаж, здесь не прозрачно. Более того, инвективная форма никогда не оказывается пустой по отношению к наполненному концепту. Скорее наоборот, последний, обозначая некое естественное явление (дефекация, половой акт, половые органы пр.), т.е. некую предметную информацию, опустошается за счет табуированной формы, к которой и приковывается внимание коммуникантов. План означаемого в инвективной форме, таким образом, не обладает столь четкой семантической очерченностью (закрепленностью за звуковым комплексом некоторого количества значений), как в других языковых единицах, что, в свою очередь, обусловливает полифункциональность инвективы.
Иными словами, инве