Социолект: структура и семантика
Дипломная работа - Иностранные языки
Другие дипломы по предмету Иностранные языки
е...
Физические перемены сначала были постепенными, затем поскакали вперед черными толчками, проваливаясь сквозь его вялую ткань, смывая человеческие черты... В его месте вечной тьмы рот и глаза - это один орган, бросающийся щелкая прозрачными зубами... но ни один орган не имеет ни конкретного места, ни конкретного предназначения... половые органы возникают где угодно... задние проходы открываются, испражняются и закрываются снова... весь организм целиком меняет цвет и консистенцию за какие-то доли секунды....
Чайник - представляет угрозу обществу из-за своих приступов, как он их называет. К нему подступал Лох Внутри, а это лихорадка, которую никто не может излечить; под Филадельфией он выскакивает из тачки прям перед мусорским бобиком, и легавым одного взгляда на его рожу хватило, чтобы свинтить всех нас.
Семьдесят два часа и пятеро нариков на кумаре с нами в обезьяннике. Не желая доставать свою нычку перед этими голодными торчками, которых харит неслабо, приходится поманеврировать и дать на лапу фараону, прежде чем выцепить себе отдельную хазу.
Запасливые торчки, иначе известные нычники, хранят нычки против любого шмона. Ширяясь всякий раз, я намеренно роняю несколько капель в жилетный кармашек, подкладка вся уже заскорузла от ширки. Пластиковая пипетка хранилась у меня в башмаке, английская булавка вколота в ремень. Знаете, как любят описывать эти штуки с пипеткой и булавкой: Она схватила булавку, всю ржавую от запекшейся крови, выковыряла здоровенную дыру у себя в ноге, как бы раскрывшуюся непристойным, гноящимся ртом, ожидающим блаженного совокупления с пипеткой, уже засунутой ею в зияющую рану. Но ее отвратительная гальванизированная нужда (голод животного во время засухи), обломила пипетку в глубине плоти ее изуродованного бедра (похожего скорее на плакат, повествующий об опасности эрозии почв). Но какое ей до этого дело? Она даже не побеспокоилась вынуть осколки, глядя на свою окровавленную ляжку холодными пустыми глазами торговки мясом. Какое ей дело до атомной бомбы, до клопов, до просроченной квартплаты, ведь параллельная система финансирования тела уже готова конфисковать ее просроченную плоть.... Сладких снов тебе, Маковая Розочка.
В реальной же жизни вы щипком захватываете немного мякоти ноги и быстро пронзаете ее булавкой. Затем прилаживаете пипетку над отверстием, а не в нем, и медленно и осторожно подаете раствор, чтобы не брызнуло за края.... Когда я схватил Чайника за бедро плоть подалась под пальцами как воск да так и осталась, и медленная капелька гноя просочилась из дырочки. А я никогда не дотрагивался до живого тела, такого холодного, как у Чайника тогда в Филадельфии...
Я решил кинуть его если даже это значило душный праздник. (Это такой английский деревенский обычай, применяемый, когда нужно устранить престарелых, прикованных к постели иждивенцев. Семья, подверженная такого рода несчастью, устраивает душный праздник, когда гости заваливают матрасами старую обузу, сами забираются сверху и надираются в стельку.) Чайник - мертвый груз нашего дела и должен быть выведен в трущобы мира. (Это африканский ритуал. В обязанности того, кого официально называют Проводником, входит выводить всяких старых остолопов в джунгли и там бросать.)
Приступы у Чайника становятся его привычным состоянием. Мусора, швейцары, собаки и секретарши рычат при его приближении. Светлокудрый Бог пал до неприкасаемой мерзопакостности. Мазурики не меняются, они ломаются, раскалываются вдребезги - взрывы материи в холодном межзвездном пространстве, дрейфуют в разные стороны в космической пыли, оставляют за собою пустое тело. Жульё всего мира, одного Лоха вам никогда не выставить: Лоха Внутри...
Я оставил Чайника на углу, развалюхи до небес из красного кирпича, под нескончаемым дождем копоти. Схожу потолкую с одним знакомым коновалом. Сразу вернусь с хорошей чистой аптечной морфой.... Нет, ты здесь постой - не хочу, чтоб он еще и с тобой iепился. Слышь, Чайник сколь долго бы это ни было, дожидайся меня вот на этом самом углу. Прощай, Чайник, прощай, парнишка.... Куда они деваются, когда выходят из себя и оставляют тело позади?
Чикаго: невидимая иерархия разряженных итальяшек, вонь атрофировавшихся гангстеров, привидение, по которому земелька плачет, сбивает вас на углу Северной и Хэлстеда, Цицерон, Линкольн-Парк, попрошайка из ностальгических снов, прошлое вторгается в настоящее, прокисшее очарование одноруких бандитов и придорожных буфетов.
Внутри: отделы огромной iены, телевизионные антенны, упертые в бессмысленное небо. В жизнеупорных домах цацкаются с молодыми, впитывают в себя немного того, что оно по возможности отторгает. Только от молодых и есть толк, а молодыми они остаются недолго. (Сквозь решетки Восточного Сент-Луиса пролегает мертвая граница, дни речных лодок.) Иллинойс и Миссури, испарения, исходящие от народов, строящих вокруг себя стены, низкопоклонствующих в обожествлении Источника пищи, жестокие и уродливые празднества, тупиковый ужас перед Многоногим Богом простирается от Кучевилля до лунных пустынь перуанского побережья.
Америка - не юная страна: она была стара, грязна и зла еще до первопоселенцев, до индейцев. Зло затаилось там в ожидании.
И вечно эти легавые: уравновешенные и ловкие сотрудники полиции штата с высшим образованием, отрепетированная примирительная скороговорка, электронные глаза просвечивают насквозь вашу машину и вещи, одежду и лицо; оскаленные крючки больших городов,