В. В. Гриценко (Смоленск); д-р соц наук, проф

Вид материала

Документы

Содержание Н. Р. Маликова Российский государственный гуманитарный университет «Homo tutus»: ресурсы адаптации/дезадаптациибезопасной личнос Homo faber

Подобный материал:

• Положение молодежи и реализация государственной молодежной политики в Российской Федерации:, 2576.32kb.
• В. В. Гриценко (Смоленск); к психол, 65.41kb.
• Інформаційні технології в журналістиці: вітчизняний І світовий досвід Київ 2002, 8272.38kb.
• Міжнародна журналістика – 2002 київ 2002, 2743.9kb.
• Приглашение и программа разнообразие почв и биоты северной и центральной азии, 521.14kb.
• Научный выпуск вестник балтийской педагогической академии вып. 29. – 2000 г. Поиск, 1745.18kb.
• Дипломных проектов по специальностям, 283.96kb.
• Вестник балтийской педагогической академии вып. 94. – 2010 г. Актуальные проблемы нравственного, 2431.92kb.
• Популяционно-селекционная модель организационного развития в. В. Щербина, д соц н.,, 644.85kb.
• В. О. Соболєв, докт соц наук, проф., О. Н. Ярмиш, 150.32kb.

^

Н. Р. Маликова

Российский государственный гуманитарный университет

«Homo tutus»: ресурсы адаптации/дезадаптации
безопасной личности

«Homo tutus» — Человек безопасный и понятие безопасность личности, дающее представление о состоянии защищенности личности в социуме в широком смысле: как они соотносятся? Предполагает ли современное социальное развитие российского общества и глобального сообщества, защищенность социальных условий жизнедеятельности, дающих возможность для реализации позитивной стратегии социализации, социальной адаптации, саморазвития личности?

Какая сила способна была обеспечить безопасность вида «Homo» (человека), ставшего «Homo habelis» (человеком умелым), затем «Homo sapiens» (человеком разумным), прозванного «Homo faber» (человеком действия, человеком-творцом, по Х. Арендт) и «Homo sociologikus» (человеком общественным, согласно Р. Дарендорфу). Были ли в этом ряду условия для появления «Homo tutus»(человека безопасного)? И, кто, способен в большей мере обеспечить безопасность человека, которому предстоит стать личностью «безопасного типа»: «Civitas tutus(are)» («государственная безопасность») либо «societas tutus are» (общественная безопасность или общество безопасности)? Возможно ли в принципе осуществление адаптационного проекта безопасности личности в социуме?

Идеальный проект безопасности первому человеку Адаму и его подруге Еве был предоставлен, по ветхозаветному преданию, самим Всевышним. Однако и в райских кущах (где человек еще не был Личностью, он был Никто) возникла угроза безопасному бытию, исходящая не только от «врага рода человеческого», явившегося в образе змия-искусителя, но и от самого человека, впервые проявившего качество личностное — стремление к познанию «добра» и «зла». Страсть к неизведанному попутала первых людей и низвергла в земную юдоль — обитель опасностей, как говорил творец Экклизиаста: «во многом знании есть многие печали», ибо спасаться от угроз безопасности необходимо было самому Человеку, добывая хлеб насущный, вместо манны небесной, в «поте лица своего».
В результате человек стал «человеком действия», он не только адаптировался (приспосабливался) к среде обитания, но и стал творить свой мир. Становясь личностью созидающей, «Homo faber» совершал поступки
и деяния, не всегда обдуманно. ^ Homo faber, по мнению Х. Арендт, действительно господин и хозяин, не только потому что он господин природы или научился ее себе подчинять, но также и потому что он господин
самому себе, своему собственному действию и бездействию» [Арендт,
с. 185]. В том числе его действие или бездействие служат социальной адаптации, обеспечению себе и своим близким безопасности в социуме либо умножению угроз социальной, социально-политической, экономической, экологической безопасности. Однако, и в библейские времена (с тех пор, когда «Каин убил Авеля») насилие не избывало. И в «золотой век античности» безопасность была эфемерной (при взятии Трои, победители греки казнили всех мужчин старше 10 лет). В Средние века людей сжигали на кострах инквизиции. В Новое и Новейшее время шли истребительные войны и противоборства на всех материках. Даже у бушменов «кунг», на юге Африки, прозванных за миролюбие «безопасными людьми», процент убийств ни в чем не повинных людей в несколько раз превышает аналогичный показатель в США. На протяжении всей истории человечества социум не был абсолютно безопасным для человека. Вторгаясь
в природу, и, взаимодействуя с другими сообществами, люди одновременно и разрушали природную среду, спасаясь от угроз, создавали новые угрозы безопасности. В ходе социального бытия вырабатывались определенные качества, социальный характер, осваивались опасные и безопасные социальные роли.

Представление о позитивной социальной адаптации личности связано с наличием ряда качеств: развитием определенной степени индивидуальной автономности, сознания и самосознания, социальной активности, приобщенности к культурному наследию и включенности в социально-экономическую, социальную, социально-политическую социокуль-турную, динамику современной жизнедеятельности. В социологической интерпретации личность, являясь одновременно продуктом общественных отношений и субъектом общественной жизни, членом определенной социальной общности, группы, усвоив ее нормы и ценности, личность социально адаптированная способна участвовать не просто в коллективной интеракции, а в социальном обусловленном, социально-экономическом, культурном, духовном и социально-политическом взаимодействии. Социология изучает наиболее общие, устойчивые черты личности, те, что усвоены ею в процессе социализации. И если в культурологии, например, облик личности рассматривается как облик творца, носителя и потребителя, материальных и духовных ценностей, то в социологии всегда актуальным остается вопрос, а кто же тогда носитель угроз безопасному производству тех же материальных и культурных ценностей и разрушитель уже произведенных благ и ценностей?

Социология сосредотачивает внимание на определении социальных параметров как адаптации, так и дезадаптации, в состоянии защищенности и не защищенности личности в социуме: в процессе повседневной жизни; в экстремальных, чрезвычайных ситуациях; описывая социальные и социально-психологические показатели, характеризующих личность безопасного типа, выявляя также личности экстремистско-агрессивного типа, создающие своим поведением, деятельностью угрозы безопасности для других людей, объектов среды обитания, производства и природопользования.

Концептуальное осмысление различных типов поведения личности обусловливает необходимость в систематическом описании личности
в социуме, предполагает необходимость определения структуры и выявления социальных функций ценностных ориентаций личности, как безопасного типа, так и ее антипода. В качестве ключевого понятия мы используем, как и социальные психологи, понятие «ценностной ориентации» (диспозиции, аттитюда), которое может трактоваться достаточно широко, что дает нам возможность апеллировать и к базовой категории социологии — понятию «социального интереса» и к социально-психоло-гической дефиниции «установки», к понятиям «направленности ценностной ориентации», «цели ценностной ориентации», что помогает социологической интерпретации феномена безопасной адаптивности личности. К тому же и наличие определенных социальных и социо-культурных ролей личности также можно рассматривать как совокупность ролевых ценностных ориентаций. Поэтому, в теоретико-методологи-ческом плане сохраняет свою продуктивность диспозиционная концепция личности В. А. Ядова. В ней структура ценностных ориентаций напоминает трехслойный «пирог»: первый слой — смысловой, или когнитивный компонент (социальный опыт личности); второй слой — эмоциональный компонент, характеризует степень переживания личностью своего отношения к ценностям (содержательный смысл); третий слой — поведенческий компонент (содержит планы действия в конкретной ситуации). Не случайно, в западной социологии эмоциональному компоненту ценностных ориентаций придается исключительно важное значение. Напомню, показательное в этом отношении, определение А. Кардинером ценностных ориентаций личности как «систем действия», которые состоят из: рецепторного элемента, содержит сформировавшиеся образы; эффекторного элемента определяет характер внешней реакции на этот образ (овладеть, приблизиться, подчиниться, получить помощь, бежать); эмоционального элемента — сложного психического комплекса, в котором участвует импульс, идущий от первичной потребности в сочетании
с привычным психологическим состоянием (чувством вины, торжества, любви, ненависти, недоверия), обычно сопровождающим удовлетворение данной потребности. А. Кардинер полагал, что главную роль в структуре личности играют проективные системы, построенные на иррациональной основе, что возникают в раннем детстве под влиянием деспотического воспитания и травматического социального опыта, впоследствии дополняются системами полученных знаний. Оттого, мол, и структура характера и наиболее глубокие позиции, адаптивные возможности взрослой личности обусловлены проективными, то есть иллюзорными иррациональными системами. Направленность и содержание социально-психологической мотивации жизнедеятельности, регулируется, как известно, ценностными ориентациями, в том числе направленными на достижение адаптации и безопасности. Они могут выполнять пять основных функций: экспрессивная функция, адаптивная функция, защитная функция, познавательная функция ценностных ориентаций и функция координации внутренней психической жизни, образуя важнейшую интегративную систему личности, препятствуют возникновению экстремальных психических состояний нарушающих нормальный ход социальной деятельности. Социальные общности и социальные группы в каждой сфере социальной деятельности, в различных поколениях, в различные социально-истори-ческие периоды комбинируют ценности безопасного социального бытия, создают свои социокультурные. этнокультурные, политико-идеологиче-ские «образы», социальные «проекты», присущего данному обществу или сообществу социально-психологического ценностного инварианта безопасной адаптации личности. Нарушения в работе социально значимых психических функций, возникновение и распространение иллюзий, социальных «мифов» обусловлены не случайностью, не хаотичностью сознания, а столкновением ценностных ориентаций.

С позиций системного подхода, в отечественной социологии было
широко распространено представление, что социальное целое, в целях безопасности социальной системы, должно стремиться к установлению максимально монолитной системы ценностей. Однако, это представление приемлемо лишь для социальных систем тоталитарного или авторитарного социально-политического устройства, в которых социальные права на гарантию относительной безопасности бытия личности и общественной безопасности обеспечиваются государством за счет частичного подавления гражданских прав личности. Условием нормальной социальной жизнедеятельности является состояние защищенности, безопасности, своего рода социального аксиологического плюрализма, т. е. многообразия ценностных ориентаций, ибо система, обеспечивающая такое многообразие, обладает, кроме всего прочего, наибольшей устойчивостью. Уровню готовности личности к адаптации, к жизнедеятельности в безопасном
социуме, личному участию в деятельности по построению более многообразной, демократической, и тем самым наиболее устойчивой социально-политической системы соответствуют определенные интегративные уровни индивидуального сознания.

Личность являет собой социокультурную целостность и поэтому между относительно автономными, качественно отличными друг от друга уровнями в структуре личности нет жестких границ. Следует помнить о том, что характер адаптации зависит от специфических форм воздействия со стороны социальной среды, селективного восприятия социальной информации, от того, к какому активному уровню, слою (социально-культурных ролей, социального характера и экзистенциальных структур) сознания личности эта информация адресована и для каких структур она имеет особую значимость.

Каждая культура располагает определенным инвариантом социальных ролей, закрепленными в культуре и задающимися личности разными способами. В переходных обществах, в условиях резкой социальной трансформации происходит возникновение новых социальных ролей и ломка традиционных социальных ролей. Но, во все времена высокий образовательно-профессиональный ресурс личности увеличивает возможности адаптации, ускоряя время овладения новой социальной ролью, более востребованной обществом и гарантирующий относительно более высокий стандарт обеспечения безопасности. Во время социальных бедствий минимизируется ценность безопасной адаптации личности и обесцениваются традиционные социальные роли, обеспечивающие адаптацию. Могут
радикально измениться и традиционные мужские и женские роли, когда становится возможной не только половые, но и социальные инверсии личности.

Инверсией (инвертированностью) в психологии принято считать процесс и результат перестановки, переворота (замены) — вплоть до противоположности — мотивов, желаний, реакций, поведенческих актов. Применительно к сфере социальной возможно, на наш взгляд, говорить о социальной инверсии, перестановке социальных ролей. Крайняя форма социальной дезадаптации и инверсия социальных ролей произошла в чеченском сообществе, где никогда ранее женщина не претендовала на выполнение роли воина-смертника «шахида» или мстителя-«кровника». Но
в ситуации, когда «кровник» не может быть персонифицирован, а в семье нет мужчины готового исполнить средневековый «долг крови» происходит инверсия социальной роли, деперсонификация образа «кровного врага, вина которого возлагается на «всех федералов», «на русских», «на россиян вообще». Это происходит, если социально-психически травмированная личность не ощущает своей гражданской идентичности («я-не россиянка, я-чеченка»), не принимает своей традиционной социально-половой роли (будущей жены, матери), идет не просто на суицид, но и создает угрозу безопасности ни в чем не повинных людей.

Чтобы избежать психологических напряжений и социальных конфликтов личности приходится строго разграничивать свои социальные роли. Некоторые из ролей не могут быть интегрированы личностью безопасного типа по социальным, моральным или психологическим причинам. Вспомним сказку Е. Шварца «Дракон», где рыцарь Ланцелот, исполнив харизматическую роль защитника города, не может, и не хочет остаться в нем
в роли правителя, обладающего «драконовскими» полномочиями.

Для того, чтобы социальная система была более стабильной и безопасной, ролевые предписания в процессе социальной адаптации должны быть четко определены, а сами роли приняты и усвоены личностями. Однако слишком жесткое определение ролевых предписаний, равно как и стремление втиснуть всю социальную активность в рамки ролевого поведения сковывают инициативу, позитивную инновационную стратегию адаптации личности. Более глубокая, по сравнению с ролевой, соотнесенность человека с социумом достигается через ценностные ориентации, образующие «модальную личность» или социальный характер, некое ядро, объединяющее устойчивые элементы структуры личности. У. Джемс отмечал, что социальное «я» человека обладает множественностью идентификации, концепция интеракционизма, внутреннего «я» (Ч. Кули, Г. Мид) предполагает, что каждый из нас познает себя в процессе практического общения с другими, становится объектом самонаблюдения и самооценки, формирует социальный характер. Социальный характер служит регулятором поведения личности и, как мы знаем, выполняет функцию социального контроля. Напомню, что А. Кардинер в качестве понятия синонимического социальному характеру употреблял термин «базовый тип личности»,
Ч. Кули, Инкельс, Хонигман и др. использовали понятие «модальной личности», а Э. Фромм и Д. Рисман писали в этом же значении о социальном характере. Таким образом, ценностные ориентации этого уровня связывают социально-психологическую потребность в адаптивном обеспечении безопасного существования с ценностями самых различных сфер социальной жизни. Вследствие того, что между уровнями личности существует тесная связь, экзистенциальные структуры и социальный характер влияют на выполнение социальных ролей, а деятельность и общение на первых двух уровнях отражается в экзистенциальных переживаниях.

Известно, что в детстве закладывается фундамент экзистенциальных структур. А что происходит, если этот фундамент адаптации личности закладывался в условиях экстремума, войны, социальной депривации
и аномии? Каким будет социальный характер личности, если детство
и молодость прошли в борьбе за выживание, на фоне утраты, гибели родных и близких, без ясных социальных ориентиров и перспектив? Социолог и этнопсихолог И. С. Кон справедливо полагал, что «Взрослость предполагает укорененность человека в системе социальных ролей, которые юноша только еще примеряет к себе» [Кон, с. 181]. Но до этой нормальной, а не экстремальной системы ролей надо еще дожить, увидеть потенциальную социальную перспективу и возможности адаптироваться в новой ситуации. Возможно оттого, так радикальны и молоды участники террористических актов и у нас в России (вспомните лица террористов «Норд-Ост», Тушино), и в США, и террористов-смертников, «шахидов» на Ближнем Востоке?

В зависимости от социальных условий и жизненных обстоятельств, центр личностной адаптации сдвигается в направлении одного из уровней, либо сливаясь с социальной ролью, либо чувствуя себя свободно лишь
в неформальном общении, либо усиливая тяготение к экзистенциальным переживаниям.

Принимая это во внимание, социологи все чаще и чаще в целях более тонкой социологической интерпретации, адекватной сложным социальным реалиям, обращаются к социальной психологии, ибо у нас общее исследовательское поле. Нам социологам крайне важно знать, почему одни люди действуют агрессивно и каковы возможные социальные меры, чтобы предотвратить или взять под социальный контроль поведение, создающее угрозы безопасности. При этом, интегрируя различные определения [Басса, 1961; Берковица, 1974; Фешбаха, 1970; Зилльманна,1979; Бэрона и Ричардсон,1999] условимся считать агрессией — любую форму дезадаптации личности в поведении, содержащую угрозу безопасности (реальную и потенциальную). Убеждена, что глубокое понимание актуальных проблем социальной адаптации и дезадаптации, агрессии может быть достигнуто только совместно, в рамках продуктивного междисциплинарного анализа, с обращением пристального внимания социологов и психологов:

• на то, каким путем адаптивная и дезадаптивная, агрессивная модель поведения была усвоена;
  
• на факторы, провоцирующие проявление адаптации/дезадаптации
  и агрессии;
  
• на условия, способствующие закреплению данной модели поведения.
  

В современных исследованиях проблем адаптации/дезадаптации личности возникла насущная потребность использовать взаимодополнительность методов социальной психологии и социологии, многократно усиливающий потенциал комплексного анализа новых явлений в трансформирующемся российском обществе, возможности их научного познания
и объяснения. До самого недавнего времени внимание социологов было направлено главным образом на выяснение социальных причин адаптации и лишь теперь, отечественная социология ориентируется, в союзе с психологией, на совместный поиск социальных технологий, средств стимулирования позитивной стратегии адаптации и минимизации дезадаптации личности.

Литература

1. Аренд Х. Vita activa или о деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000.
   
2. Buss A. H. The psychology of aggression. New York: Wiley, 1961.
   
3. Berkowitz L. Some determinants of impulsive aggression: The role of mediated associations with reinforcements for aggression // Psychological Review, 81. 1974. Р. 165—176.
   
4. Бэрон Р., Д. Ричардсон Агрессия. СПб.: Питер, 1999.
   
5. Zillmann, D. Hostility and aggression. Hillsdale, New York: Erlbaum, 1979.
   
6. Кон И. С. Люди и роли // Новый мир. № 12. 1970.
   
7. Feshbach S. Aggression. In P. H. Mussen (Ed.) / Carmichaels manual of child psychology (Р. 159—259), New York: Wiley, 1970.
   
8. Ядов В. А. О различных подходах к концепции личности и связанных
   с ними различных задачах исследования массовых коммуникаций // Личность
   и массовые коммуникации : матер. встречи социологов. Вып. III. Тарту, 1969.
   
9. Fromm E. Man for himself. New York, 1947.
   
10. Kardiner A. The Psycholoqical Frontiers of Society. New York: Colubmbia, 1945.
    
11. Mead Q. H. Mind, Self and Society. Chicaqo, 1934.