Черкашина-губаренко муЗИка І театр на пеРЕхреСті епох муЗЫка и театр на пеРЕкрёСТке времён
Вид материала | Документы |
СодержаниеВерди-флотилия на берегах днепра Влюбись в три апельсина |
- Черкашина-губаренко муЗИка І театр на пеРЕхреСті епох муЗЫка и театр на пеРЕкрёСТке, 4261.65kb.
- Литература атр» Вопросы для входного контроля по дисциплине «Культура, религии, литература, 44.34kb.
- Особенности уголовной политики, борьбы с преступностью в России и странах атр, 2846.32kb.
- Темы лекционных занятий: Основные понятия государственной и национальной символики., 29.89kb.
- Атр-2012 с 23 по 30 июня 2012 года, 13.5kb.
- Приветствие уэбстера Кианга, Генерального директора Конфедерации тпп атр, 62.45kb.
- Конференция-конкурс научных докладов студентов,аспирантов и молодых исследователей, 55.41kb.
- Слушатель Хабаровской Высшей школы мвд россии. Особенности преступности, уголовной, 386.14kb.
- Состоится международная научно-практическая конференция «Россия и страны атр: исторический, 32.24kb.
- Доклад о стратегии развития международных и внешнеэкономических связей субъектов рф, 1659.5kb.
Изложенная в романе Прево история Манон связана с попыткой разгадать свойства неуловимо изменчивой женской природы и секреты её притягательности для противоположного пола. Манон обладает необычной чувственной властью над мужчинами, молодыми и старыми, знатными и безвестными. Природа этой власти столь же загадочна для них, как и для неё самой. Это придает её отношениям с партнерами характер постоянной борьбы. Овладевая её телом, каждый очередной претендент как бы мстит за пережитые унижения и пользуется ею как приобретенной в собственность вещью. Этот стереотип оказывается нарушен лишь в постоянно возобновляющемся романе с Де Грие, поэтом и романтиком, усмотревшим в Манон манящий символ «вечной женственности».
Успех петербургской премьеры «Манон» определил блестящий исполнительский ансамбль. Манон Юлии Махалиной соединила абсолютную естественность всех своих проявлений с поразительной способностью к трансформациям. Кажется, что истинная сущность её Манон ускользает от понимания не только Де Грие, но остается непрояснённой и для героини. Она чувствует себя вполне органично и в облике простодушной юной красотки, и в роли очаровательной возлюбленной обожающего её студента, и в богатом наряде содержанки, и в лохмотьях каторжницы. Партия Манон чрезвычайно насыщена сложной и разнообразной хореографической лексикой, требует не только виртуозного мастерства, но и искусства перевоплощения. Манон словно олицетворяет близость женской природы к неодухотворенной стихийности самих природных начал, к которым неприложимы нравственные мерки. Пробудить в ней нравственное чувство так до конца не удаётся Де Грие. В исполнении Ильи Кузнецова была выразительно прочерчена динамика развития образа героя, мучительно и самозабвенно разгадывающего, но так и не разгадавшего загадку неуловимой натуры своей возлюбленной. От лирической мягкости и пассивной созерцательности в финальном акте герой Кузнецова приходит к взрывчатой импульсивности и восторженной страстности. Несмотря на трагическую развязку, финал балета воспринимается как гимн любви, торжествующей над смертью.
Запомнились в «Манои» и другие яркие актёрские работы. Это блестящий танцовщик Максим Хребтов в сложной партии брата Манон, а также виртуозная Ирина Желонкина в роли его возлюбленной. Слаженно звучал оркестр под управлением Рената Славатова, сумевшего передать свойственные музыке Массне изящество, мягкость колорита, ритмическое богатство. Любопытно, что в балете не использованы материалы одноимённой оперы композитора, но зато звучит в качестве лейтмотива знаменитая Элегия (автор аранжировки и оркестровки Лейтон Лукас при участии Хильды Гаунт).
Наконец, следовало бы хоть коротко передать впечатления от петербургского «Золота Рейна», оставив более подробное обсуждение «предвечерия» вагнеровского цикла до времени его осуществления целиком, обещанного Гергиевым в течение ближайших двух сезонов. Отдавая должное всей событийной значимости самого факта постановки, нельзя не сказать о том, что в ней не до конца убедило. Слишком мрачной показалась сценография Готфрида Пильца, выстроившего замкнутое сценическое пространство «под знаком Нибель-хейма»: обрамляющие сцену высокие стены серо-серебристого цвета напоминают слоистую фактуру угольной шахты. Кольцо высоких стен размыкается узкой белой полосой при пробуждении Вотана во второй картине – разрыв, вводящий в символический план восприятия, как и некоторые другие детали. Помимо подиума в форме круга, на котором происходит основное действие, к ним относится сквозная тема утраченного глаза Вотана, который он променял на власть «копья законов». У Вагнера этот мотив разъясняется лишь в рассказах трёх норн в прологе финальной части цикла, «Гибели богов». Режиссёр и художник решили поставить точки над «i» с самого начала, выстраивая на фоне симфонического вступления к «Золоту Рейна» пантомимическую сцену противопоставления белого и чёрного бога. Одетый в длинный светлый плащ Вотан падает, извиваясь от боли и держась за отданный глаз. Над ним торжествующе возвышается массивный чёрный Альберих. Повисающий в проломе огромный человеческий глаз появится и в финале, сопровождая шествие богов к Валгалле. Так как Альберих в спектакле интерпретирован Виктором Черноморцевым как фигура удивительно масштабная, не имеющая ничего общего с вагнеровским злобным, уродливым и похотливым нибелуигом, в единоборстве с более однолинейным Вотаном Владимира Ванеева он ни в чём не поступается противнику. Это придаёт всей концепции манихейскую окраску: противостояние добра и зла, света и тьмы выступает как извечная борьба владеющих миром равных начал.
В постановочном решении накладываются друг на друга символический и реально-психологический планы. При этом совсем не остаётся места чуду, без которого, по А. Лосеву, не существует мифа и мифомышления. Мистическая глубина партитуры Вагнера, её загадочные лики пока не до конца раскрыты и в дирижёрской трактовке В. Гергиева, показавшейся несколько приземлённой и однотонной. В музыкальном колорите не был ощутим столь важный для «Золота Рейна» контраст текучей водной стихии, светлого высокогорного мира, где обитают боги, и мрачного Нибельхейма. Из-за этого оказалась смазанной столь эффектная сцена в подземной «стране тумана» с грохотом наковален, воплями обращённых в рабов соплеменников Альбериха (их очень мило изображала темпераментная стайка мальчишек), тремя трансформациями последнего с помощью волшебного шлема то в невидимку, то в дракона, то в жабу (в спектакле – один из явно неудавшихся моментов).
Слившийся с магией петербургских белых ночей праздник высокого искусства в городе на Неве завершился балетом «Ромео и Джульетта» С. Прокофьева – Л. Лавровского. А в это время основная труппа театра уже открывала престижные зарубежные гастроли, куда сам маэстро вылетел на самолёте сразу после «Золота Рейна», чтоб утром начать новый рабочий день уже в Лондоне. Мариинский театр и его руководитель живут в предельно напряженном творческом ритме. Театр Гергиева хорошо знают и ценят во всём мире. Сам же он лучше других понимает, сколь ко многому это обязывает.
Зеркало недели. – 2000. – 15 июля.
^ ВЕРДИ-ФЛОТИЛИЯ НА БЕРЕГАХ ДНЕПРА
Как-то знаменитую итальянскую певицу Джузеппину Стреппони, ставшую супругой Верди и уже прожившую с ним много лет, спросили о её муже. Ответ прозвучал удивительно: «Верди – замечательный композитор, но как человек он ещё лучше!» В этом признании символически выражено само существо искусства гениального оперного маэстро. Только нравственно совершенный человек мог создавать музыку, исполненную такого сочувственного понимания противоречивой природы человеческой души – великой и низменной, любящей и страдающей, сожжённой злобой и ненавистью и способной на высочайшие жертвы самоотречения. Согретое состраданием, творчество Верди создано по меркам, общим для всех живущих на земле людей. Обращенное к каждому и понятное любому неискушённому слушателю и зрителю, оно воистину планетарно в этой своей общедоступности, космично и божественно, ибо средствами оперного искусства утверждает великую истину: Бог есть любовь.
За долгую жизнь прославленного итальянского маэстро случилось ему совершить путешествие из солнечной Италии на берега Невы, в холодный Петербург. Его жители постарались горячими аплодисментами и небывалым энтузиазмом, вызванным премьерой написанной для Петербурга оперы «Сила судьбы», смягчить для своего знаменитого гостя суровость климата русской имперской столицы. С тех пор уже почти полтора столетия оперы Верди совершают триумфальное шествие по оперным сценам мира. Их не удалось сбросить с корабля современности всем ниспровергателям, объявлявшим смерть оперного жанра и всего классического искусства. Даже эпатировавший публику футуристическими выпадами Владимир Маяковский в одной из своих поэм с умилением выслушивал, как ангелы на небесной тверди славно распевали песенку «Сердце красавицы склонно к измене».
Начало нового тысячелетия входит в историю как всемирный год Верди. Везде, где есть оперные театры и где любят оперу, проходят торжественные акции, которыми отмечается столетие со дня смерти композитора, столетие, утвердившее истинное бессмертие его искусства. Не остались обделёнными и поклонники оперного искусства Украины. Событием, всколыхнувшим весь Киев, стал фестиваль «Ave Verdi», проведённый в стенах Национальной оперы благодаря усилиям её дирекции и при содействии ряда организаций, в том числе Министерства иностранных дел Италии, посольства Италии в Украине, автономной области Фриули-Венеция Джулия, мерии города Рима, оперных театров Рима и Генуи.
Подобно кораблю, плывущему через узкий пролив в широкий океан, вердиевский фестиваль в Киеве обходил рифы и одолевал штормы, испытывал угрозу сесть на мель и сталкивался с опасностью сбиться с маршрута. Для его организаторов это было сложное уравнение со многими неизвестными. Но теперь, когда незабываемая фестивальная неделя осталась позади, можно смело утверждать, что праздник состоялся. Победителями в нём прежде всего оказались наши украинские артисты, вся труппа Национальной оперы, достойно выдержавшая серьёзное творческое испытание. Восхищение вызвала до отказа заполнявшая зал киевская публика, безошибочно реагировавшая на все бесспорные удачи и вежливым молчанием встречавшая не всегда успешные выступления.
Фестиваль начался гала-концертом, завершился исполнением Реквиема. Такое обрамление вполне соответствовало замыслу и характеру проводимых торжеств. Концерт дал возможность сразу представить главное, чем особенно дорого всем искусство Верди. Жизнь души, богатейшая гамма эмоций раскрываются в его произведениях прежде всего через теплое и трепетное, богатое нюансами звучание человеческого голоса. Верди был великим реформатором итальянского бельканто. Опираясь на опыт и достижения своих предшественников, он расширил палитру тембровых красок, усилил мощь и драматическую экспрессию звукоизвлечения, неразрывно связал тип голоса с характером персонажа. В оперном исполнительстве сформировалось такое понятие, как вердиевские голоса: наполнено звучащий героический тенор, драматический баритон, обладающее особой полнотой, силой звука, широтой диапазона сопрано, сочно звучащее меццо-сопрано. Именно такие голоса мы услышали в концерте, которым открывался фестиваль. Безусловное лидерство завоевала в нём наша гостья из Италии Франческа Скаини – настоящий мастер бельканто, удивительно тонкий музыкант и вдохновенная артистка. Казалось, что её пение завораживало не только публику, но и аккомпанирующий ей оркестр Национальной оперы. Стоявший за пультом главный дирижёр Владимир Кожухарь провёл весь концерт на большом подъёме, создав атмосферу чуткого взаимодействия голоса с оркестром, умело поддерживая и направляя солистов.
Начавшись с высокой ноты, фестиваль на такой же высоте завершился. Исполнение уникального Реквиема Верди – всегда событие. На этот раз произведенное им впечатление можно передать одним словом: потрясение. Все три творческих звена, обеспечивших этот небывалый успех, – хор, оркестр, четыре солиста – предстали в чётком взаимодействии, продемонстрировав высокий профессионализм и глубокое проникновение в богатый образный строй этой небывалой музыки. Умелым кормчим, проводившим извилистыми путями полярных душевных состояний могучую музыкальную флотилию, показал себя итальянский дирижёр Алессио Влад. Его интерпретацию определяли сильная дирижёрская воля, зажигательный темперамент, совершенное владение искусством светотени, когда после разрывающих стены громогласных кульминаций наступала сосредоточенная тишина, когда совершенная радость неожиданно возникала на гребне крайнего отчаянья, а образ ужасающего величия Царя Славы соотносился с мольбой о милосердии, с оплакиванием утрат, с мечтой о блаженном вечном покое. А высоко над сценой висел удивительный портрет мудрого старца. Он чуть улыбался в седую бороду, смотрел таким внимательным и располагающим взглядом из своего непостижимого далека и, казалось бы, слушал вместе с нами созданный им Гимн Творению, в котором, подобно Франциску Ассизскому, сумел назвать нашей сестрой-утешительницей даже костлявую старуху Смерть.
Музыка Верди, являясь гордостью своей родины Италии, этого сердца всего европейского искусства, в то же время формирует вокруг себя великое братство музыкантов мира. В братском единении выступили в Реквиеме итальянские и украинские солисты: сопрано Кармела Аполлонио, меццо-сопрано Марилена Монтуоро, тенор Михаил Дидык, бас Тарас Штонда. Как всегда, на большой высоте был великолепный хор Национальной оперы, руководимый Львом Венедиктовым. И в других фестивальных акциях роль хора была чрезвычайно весома. Известно, что в операх Верди хоровые сцены и многочисленны, и многофункциональны. Особенно это касается «Набукко», где хор выступает как главное действующее лицо.
Из пяти показанных в течение фестивальной недели спектаклей (именно эти пять опер Верди входят в нынешний репертуар театра) до конца оправдали ожидания настроенной на праздничный лад публики лишь два. Обе эти работы относительно новые, в обеих состав был преимущественно свой собственный. За время, которое прошло после премьеры, киевская «Аида» словно обрела особую стабильность, выверенность и глубину. Монументальность её зрительного образа лишена излишней помпезности. Размахом и масштабностью декораций, созданных львовскими художниками Тадеем и Михаилом Риндзаками, подчёркивается напряжённость трагической коллизии, заставляющей вспомнить образы античной трагедии. Хорошее впечатление оставил тенор из России Олег Видеман, выступивший в партии Радамеса. Остальные партии исполняли солисты нашей Национальной оперы. Как всегда, уверенно себя чувствовала в роли Аиды Светлана Добронравова. Мощную фигуру эфиопского царя Амонасро создал Иван Пономаренко, который был столь же выразителен и в заглавной партии в опере «Набукко». По-царски величественной и по-женски глубоко страдающей от неразделённых чувств была Людмила Юрченко – Амнерис. Ей удалось создать удивительно многогранный и трагически мощный образ, более всего отвечающий духу спектакля в целом. Этот дух выпукло передавали и хоры с их впечатляющими контрастами. Цельностью и глубиной отличалась продуманная дирижёрская интерпретация Владимира Кожухаря. Такой спектакль, как «Аида», достойно представляет сегодняшнее лицо театра и свидетельствует о его больших творческих возможностях.
Нисколько не утратил своей яркой сценической формы и качественности музыкального воплощения и такой спектакль, как «Риголетто». Заглавную партию исполнил в нём солист Харьковской оперы Николай Коваль. Он органически вписался в продуманную концепцию киевской постановки, выглядел очень убедительно и в вокальном, и в актёрском плане. Своего героя Н. Коваль показал трагически обречённым, придавленным бременем роковой неизбежности нависшей над ним катастрофы. Вместе с тем его Риголетто – человек сильной воли, мощного, хотя и скрытого темперамента. Очень органичной, лирически проникновенной была Ольга Нагорная – Джильда. Мягко и вместе с тем наполнено звучал голос певицы, ровный во всех регистрах, с чистыми и сильными верхами. Неплохо выглядел в роли Герцога и Андрей Романенко, хотя ему ещё предстоит немалая работа над совершенствованием своего вокального мастерства. Мягко и без нажима, рельефно выделяя лирические страницы музыки и подчёркивая драматические кульминации, добиваясь пластичности фразировки, естественной ритмической пульсации, провёл спектакль его дирижёр-постановщик Николай Дядюра.
К сожалению, не всё было столь же благополучным в других спектаклях, и как раз именно тех, где главным козырем должно было стать выступление гастролёров. Курьёзом можно было назвать «Травиату», в которой партию Виолетты исполняла певица из Канады Кристина Комацу. Буквально с первых же реплик Виолетты стало ясно, что голос певицы совершенно не годится для нашей сцены, не способен пробиться через оркестр и вообще не имеет оперных качеств. Скорее её можно представить в камерном репертуаре. Если первый акт был фактически провален, то в дальнейшем основной удар приняли на себя исполнители главных мужских партий: Альфред – Владимир Гришко, Жорж Жермон – опытный крепкий певец из Италии Антонио Сальвадори. Последний обладает мощным драматическим баритоном, был убедителен в сценическом плане, хотя лирические кантиленные места прозвучали у него менее выразительно. Как обычно, хорошо пел и уверенно держался на сцене Владимир Гришко, опомнившись от первоначального шока, который вызвал у всех первый акт. Вспомнилось на этом представлении горькое саркастическое замечание Верди относительно неудачной постановки его оперы «Симон Бокканегра», провал которой был вызван отсутствием хорошего исполнителя главной партии. «“Бокканегра” без Бокканегры?! – в сердцах восклицал композитор. – Отрежьте у человека голову и посмотрите, что из этого выйдет!»
Фестивальной «Травиатой» дирижировал японский дирижёр Чосеи Комацу. Чувствовалось, что это вдумчивый интересный музыкант, но перекрыть отсутствие в спектакле настоящей Виолетты ни ему, ни всем остальным участникам так до конца и не удалось.
Двойственное впечатление оставило исполнение «Набукко». На протяжении всего спектакля хор и солисты упорно боролись за собственные темпы и свой характер интерпретации с дирижёром из Италии Николо Колабьянки. Дирижёр не просто замедлял привычные темпы, но и утяжелял звучание, сглаживал рельефность и остроту вердиевских ритмов. Из музыки как бы испарялся её живой дух, всё обретало характер академической скуки и даже примитива. Ведь «Набукко» – это всего лишь третья опера композитора, в которой он берет в плен не рафинированным мастерством, а энергией молодого напора, горячим темпераментом, крупным штрихом, качествами стиля, который критики назовут грандиозным. К странностям вялой дирижёрской интерпретации спектакля прибавилась не очень убедительная в вокальном плане исполнительница сложной партии Абигаилы итальянская певица Наузикаа Поличикки. Её голос – высокое сопрано почти колоратурного типа с каким-то искусственным кукольным тембром – мало вязался с характером вердиевской героини, властной и честолюбивой претендентки на царский трон и одновременно истерзанной ревностью любящей женщины. Внешне певица выглядела эффектно: стройная фигура, узкое лицо, копна рыжих волос. Но когда к явно отрицательным характеристикам внешнего облика прибавились неприятные чувства, вызываемые тембром голоса, созданный образ стал плоским и схематичным.
Трудно в одной статье передать всё многообразие впечатлений насыщенной фестивальной недели. Её отзвуки ещё долго будут помниться всем побывавшим на концертах и спектаклях слушателям. Фестиваль безусловно всколыхнул и город, и театр. Мы как бы заново восприняли и оценили искусство наших мастеров сцены и их талантливой молодой смены в зеркале мировой музыкальной жизни, вместе со всем миром достойно воздав дань памяти гениальному музыканту и великому человеку, имя которого Джузеппе Верди.
Зеркало недели. – 2001. – 3 февраля.
^ ВЛЮБИСЬ В ТРИ АПЕЛЬСИНА
После перерыва почти в пол столетия оперный Прокофьев вновь на киевской сцене! На это раз была выбрана не канонизированная, возведенная в ранг классического шедевра «Война и мир», постановка которой в 1956 году считалась этапной в истории киевского оперного театра, а дерзостная партитура молодого ниспровергателя классических канонов «Любовь к трём апельсинам». Написанная двадцативосьмилетним русским композитором по заказу Чикагской оперы, она покорила в то время весьма консервативных в своих вкусах американцев, соединив смелое новаторство с заразительным юмором и яркой театральной формой. В ней причудливо соединились сказка и памфлет, маски итальянской комедии dell’arte и достоверные в своих переживаниях живые характеры. Театральная условность уживается здесь с освещённой лукавой улыбкой чисто прокофьевской лирикой, которая неожиданно и вместе с тем естественно возникает в стремительном вихре шуток и каламбуров, приличествующих театру. Композитором удивительным образом сохранено всё ценное, что накопил мировой оперный театр в «золотой век» своей истории. Это непрерывно развивающееся действие и гибкая мелодика, воспроизводящая интонационную изменчивость и богатство оттенков человеческой речи; это насыщенная оркестровая ткань и активно действующий, разделённый на самостоятельные группы хор, а также разнохарактерные сольные и ансамблевые сцены. Блистательно реализована в этой партитуре и главная идея, вдохновлявшая оперных новаторов от Глюка до Вагнера и Мусоргского и связанная с трактовкой оперы как высшего синтеза искусств. Вот почему успех постановки «Любви к трём апельсинам» в равной степени зависит от таланта дирижёра и фантазии сценографа, от изобретательности и музыкальности режиссёра и театрального мышления хормейстера, от чуткости к современному интонированию и пластической свободы певцов-актёров и от умения каждого подчинить собственные интересы общему замыслу. Чтобы всё это получилось, опера как жанр должна почувствовать себя и в самом деле стать чуждым премьерству Театром.
Киевскую постановку «Любви к трём апельсинам» можно охарактеризовать как смелый прорыв в стихию подлинной театральности. Мы увидели яркое увлекательное зрелище, живая пульсация которого была задана оркестром с его красочной палитрой, динамичными ритмами, выразительностью характерных деталей. Музыкальный руководитель постановки Владимир Кожухарь продирижировал оперой как концертом для оркестра, раскрыв мастерство и театральную природу своего симфонического коллектива, его способность служить основой и фундаментом театрального действия.
Особую трудность представляют в прокофьевском произведении хоровые сцены. Хор здесь трактован необычно. Он составлен из отдельных групп зрителей-комментаторов происходящих событий. Действие оперы происходит в атмосфере театральной полемики. Зрительный зал с его разными симпатиями, вкусами, темпераментами как бы вторгается на сцену, вмешиваясь в действие. Трагики спорят с лириками, любители фарсов оспаривают вкусы тех и других, а главным связующим звеном между сценой и залом выступает группа чудаков, олицетворяющая истинных поклонников театра. Это лучшие из зрителей, способные переживать как абсолютную реальность всё, что происходит с персонажами. Их вмешательство в события и регулирующая роль режиссёров зрительских реакций придаёт им значение важной действующей силы всего представления. Хормейстер-постановщик и многолетний руководитель хорового коллектива Национальной оперы Лев Венедиктов вместе со своими помощниками В. Згуровским, П. Майбородой и А. Семенчуком прекрасно подготовили хор к выполнению столь новых для него задач. Все участники этого замечательного коллектива действительно могут быть названы артистами хора