Черкашина-губаренко муЗИка І театр на пеРЕхреСті епох муЗЫка и театр на пеРЕкрёСТке времён
Вид материала | Документы |
СодержаниеMarcia funebre Ах, нина, ниночка Птицы умирают в полёте Жизнь – как на ладошке, в радости и в печали Симфония жизни и смерти оксаны петрусенко |
- Черкашина-губаренко муЗИка І театр на пеРЕхреСті епох муЗЫка и театр на пеРЕкрёСТке, 4261.65kb.
- Литература атр» Вопросы для входного контроля по дисциплине «Культура, религии, литература, 44.34kb.
- Особенности уголовной политики, борьбы с преступностью в России и странах атр, 2846.32kb.
- Темы лекционных занятий: Основные понятия государственной и национальной символики., 29.89kb.
- Атр-2012 с 23 по 30 июня 2012 года, 13.5kb.
- Приветствие уэбстера Кианга, Генерального директора Конфедерации тпп атр, 62.45kb.
- Конференция-конкурс научных докладов студентов,аспирантов и молодых исследователей, 55.41kb.
- Слушатель Хабаровской Высшей школы мвд россии. Особенности преступности, уголовной, 386.14kb.
- Состоится международная научно-практическая конференция «Россия и страны атр: исторический, 32.24kb.
- Доклад о стратегии развития международных и внешнеэкономических связей субъектов рф, 1659.5kb.
Успешно начатые занятия композицией были прерваны смертью Танеева в 1915 году. Осенью 1917 года, находясь в Крыму в семье одного из братьев, Георг решает продолжить композиторское образование в стенах Петербургской консерватории. В Петроград он приезжает, совершив сложное многодневное путешествие. Как раз в дни октябрьского переворота история снова вторгается в его судьбу.
В консерватории он попадает в класс контрапункта и свободного сочинения известного латвийского музыканта Язепа Витола, впоследствии основателя государственной Латвийской консерватории в Риге, ныне носящей его имя. Витол оказался близок Альбрехту своими эстетическими принципами, импонировал ему как личность. В музыкальных произведениях Витола Георга привлекал безупречный вкус, гармонические и ритмические тонкости, характер взаимодействия фольклорных и профессиональных традиций. С Витолом и его педагогическими наставлениями связана свойственная Альбрехту-композитору любовь к тщательной отделке деталей. Как и его учитель, он стал стремиться к ясности мысли, чёткости и уравновешенности формы, к техническому совершенству выполнения любого музыкального задания. Романтик по жизневосприятию, Георг обязан своему строгому классическому воспитанию тем, что никогда не грешил в своём творчестве романтическим неконтролированным субъективизмом. Получил он в годы обучения также стойкий иммунитет против увлечения техникой как таковой и теми внешними приметами современности, которые Прокофьев остроумно назвал «модерным рамплиссажем». Георг фон Альбрехт хорошо ориентировался во всех новейших музыкальных течениях и видах композиторской техники. Некоторым из них он отдал разумную дань в разные периоды своей долгой творческой жизни. Но на первом плане всегда оставалось для него совершенство художественного вкуса, чувство меры, равновесие интеллектуального и эмоционального начал.
В годы гражданской войны Альбрехт снова оказался в Крыму. Он участвует в проекте создания в Ялте консерватории. Здесь же, под воздействием воинствующего наступления большевистских властей на религию и церковь, увлечённо работает над оперой «Отче наш». Толчком к появлению замысла оперы стала монодрама французского поэта, драматурга и прозаика второй половины XIX века Франсуа Коппе. В ней шла речь о преследовании церковнослужителей во времена французской революции конца XVIII века. В сознании композитора сюжет актуализировался, связавшись с событиями, свидетелем которых он сам стал. В окончательной версии либретто действие происходит в России в 1919 году, в одном из местечек на берегу моря. Среди действующих лиц значатся два коммуниста, солдаты и офицеры красной и белой армий. Работа над оперой в своё время едва не стоила молодому музыканту жизни. По чьему-то доносу он был брошен в тюрьму как враг советской власти, сочиняющий произведение контрреволюционного содержания. Лишь счастливый случай (снова им руководила его судьба!) помог избежать исполнения смертного приговора. В тюремной камере он пересмотрел прежнее отношение к религии. По собственному признанию, в столь необычных обстоятельствах он впервые ощутил красоту православного богослужебного обряда и силу соборности, по-новому проявившуюся в момент, когда сама принадлежность к христианской общине становилась выявлением внутренней свободы личности. Навсегда оставил след в сознании и пережитый мистический опыт: сон наяву, принесший весть о спасении в канун ожидаемого расстрела.
Первые шаги на педагогическом поприще были сделаны Альбрехтом в Москве, где он стал преподавать в музыкальном техникуме Бауманского района. И снова – крутой поворот судьбы! В 1923 году Георг фон Альбрехт переезжает из большевистской России на родину предков по отцовской линии и с этой поры связывает свою жизнь с немецкой землёй. В Штутгарте он завершает своё музыкальное образование, а затем начинает преподавательскую деятельность в консерватории К. Адлера и в государственной консерватории. В 1946 году он становится профессором и заместителем директора последней.
Сразу после переезда из России Альбрехт направляет свои усилия на пропаганду народной музыки Восточной Европы. В Штутгарте он возглавляет хор «Музыкально-этнографического общества», пишет для этого коллектива многочисленные обработки народных песен. Исполняется здесь и духовная музыка православной церкви. С деятельностью хора связано появление такого яркого, художественно совершенного произведения Альбрехта, как его Литургия Иоанна Златоуста с греческим текстом и мастерски интерпретированными византийскими литургическими напевами. В музыкальном языке этого сочинения достигается органический сплав разных интонационных истоков. Особый характер сообщает целому типичная для музыки Востока изысканная орнаментика, интонации увеличенной секунды, утончённая и гибкая ритмика. Здесь нет акцента на стилизации и попытки подчеркнуть дистанцию времён. Концепция связана со светлой созерцательностью, превалированием интимной сосредоточенности, любованием слитностью и красотой звучания хора a capella.
В Литургии Иоанна Златоуста пытливость учёного-исследователя соединилась с непосредственным слуховым опытом музыканта-практика. В ней композитор сумел передать то впечатление от греческого обряда, которое наиболее ёмко выражает русское слово «благолепие». Произведение рождено к жизни целым комплексом духовно-эмоциональных переживаний православной культурной традиции. Ещё в годы студенчества Георг фон Альбрехт увлекался историей религиозных верований, находясь под влиянием лекций по старогреческой культуре и античной религии профессора Тадеуша Зелинского. Поляк по происхождению, Зелинский был не только одним из лучших университетских профессоров, но и крупной величиной в научном мире, знатоком дохристианских религиозных культов. Интересно, что в близкой сфере культурных влияний, отражённых а Литургии Иоанна Златоуста Альбрехта, находился и замысел оперы К. Шимановского «Король Рогер». Польского композитора тоже особо интересовали связи христианства с дохристианскими верованиями и религиозными обрядами, воздействие Византии и музыки Востока на христианскую богослужебную практику позднейших времен.
Творчество Георга фон Альбрехта составляет самостоятельную страницу в пёстрой панораме культуры нашей эпохи. Его музыка не поражает слух эпатирующей новизной и кажется лишённой внешней броскости. Но ему удалось выработать свой стиль, избежав вторичности или эклектического смешения различных влияний. В своих лучших произведениях Альбрехт предстаёт как тонкий лирик и мастер совершенной отделки деталей. В них достигнута мудрая экономия средств. Рельефный тематизм, уравновешенность формы, прозрачность светлых звуковых красок и акварельная чистота переливающихся нежными оттенками гармонических сопоставлений, – так можно было бы охарактеризовать его фортепианные и виолончельную сонаты.
В его многочисленных романсах на тексты русских и немецких поэтов шубертовское начало проявляется в таких же формах, в которых выражали свою преемственность с русскими поэтическими традициями пушкинской эпохи поэты «серебряного века». Эти романсы можно было бы изучать специально в разрезе глубинного родства русской и немецкой культур. Здесь и традиция русских переводов немецкой поэзии, и пересказанные на русский лад темы и сюжеты немецкого романтизма в поэтическом наследии В. Жуковского, в творчестве В. Одоевского, и немецкие воздействия в русском символизме. Можно к этому добавить и тот факт, что немкой по происхождению была одна из ярких представительниц поэзии «серебряного века», жена Д. Мережковского Зинаида Гиппиус.
В списке работ Георга фон Альбрехта – камерно-инструментальные, вокальные, вокально-симфонические, хоровые произведения. Многие из них рождены непосредственными практическими запросами. Он охотно откликался на просьбы исполнителей, создавая произведения для тех или иных музыкантов и творческих коллективов, с которыми был связан. Многие его сочинения были призваны пополнить педагогический репертуар и решали определенные дидактические задачи.
О связях творчества Георга фон Альбрехта с ведущими художественными тенденциями музыки первой половины XX века написал американский музыковед Эллиот Антоколец, анализируя особенности музыкального языка фортепианных сочинений композитора: «В начале XX столетия многие восточноевропейские композиторы обратились к собственным национальным источникам в процессе формирования нового музыкального языка, вбирающего и обобщающего основные элементы их фольклорных идиом. В то же время другие восточноевропейские композиторы стали извлекать материал из более абстрактных источников, часто используя мелодические и гармонические конструкции, которые были или сходны, или идентичны с содержащимися в фольклоре. […] Музыкальный язык родившегося в России немецкого композитора Георга фон Альбрехта […] базируется на обоих подходах, посредством которых он находит свои особые модели одновременно в восточноевропейской народной музыке и в более абстрактных сферах» 1.
Столетие со дня рождения Георга фон Альбрехта его немецкие соотечественники ознаменовали музыкальным фестивалем, проведенным под эгидой «русско-немецких музыкальных дней» в Гейдельберге (здесь прошли последние двадцать лет его жизни). Были выпущены две кассеты и альбом из трёх грампластинок с записями его камерно-инструментальных, вокальных, духовных сочинений. Потом музыка Альбрехта впервые прозвучала на земле, откуда происходит род его матери, – в Киеве. В исполнении украинских музыкантов особый успех выпал на долю таких произведений, как Литургия Иоанна Златоуста, Реквием для сопрано, баритона, хора и струнного оркестра, написанный композитором за два года до смерти. Хоровой коллектив под управлением Елены Холодовой «Артес Либералис» исполнил Литургию и во время своих гастролей по Германии летом 1999 года.
Зелёная лампа. – 1999. – № 1–2.
^ АХ, НИНА, НИНОЧКА
Нина Александровна Герасимова-Персидская – академик, профессор, доктор искусствоведения, известный в мире ученый, активная деятельница мирового женского движения, лауреат премии им. Н. Лысенко… Наверное, все её заслуги, звания, области приложения сил не перечислить. Но для нас, её коллег и друзей, она прежде всего остаётся неординарным человеком большой души, отзывчивым ко всему, что происходит вокруг, верной высоким моральным принципам порядочности, нестяжательства, образцом подлинной интеллигентности и художественной одарённости. Впервые я познакомилась с Ниной Александровной, когда она приезжала в Харьков и выступала в Союзе композиторов, рассказывая об открытом ею неизвестном материке – рукописях партесных концертов, хранящихся в Киеве и в других украинских библиотеках. Уже тогда, при первом знакомстве, я обратила внимание на отсутствие в её поведении всякой нарочитости, желания подыграть аудитории и подчеркнуть свою особую посвящённостъ в вопросы, которые рисовались большинству, мне в том числе, достаточно смутно.
Чуть позднее этой первой харьковской встречи я услышала самый горячий отзыв о человеческих качествах Нины Герасимовой из уст одной из особенно ценимых мною наставниц, ведущего московского музыковеда Марины Дмитриевны Сабининой. Зная критерии Марины Дмитриевны, круг её общения, я смогла в полной мере оценить значение такой оценки. Дружба Марины Дмитриевны с Ниной длилась много лет и стала плодотворной для обеих, несмотря на то, что их главные научные интересы не совпадали. Сближает этих двух талантливых, блестящих женщин, старшую и младшую, острота взгляда на вещи, глубина богато одаренных натур, сочетание пытливого ума с широкой гаммой эмоциональных переживаний. Обе знают толк в людях, умеют завязывать длительные, отнюдь не поверхностные человеческие контакты.
Встреча с Ниной Александровной играла и продолжает играть важную роль в судьбах большого числа людей. Это и её непосредственные ученики, и коллеги в разных городах и странах, и музыканты-исполнители, которые пользуются её консультациями, вместе с ней организовывают фестивали, концерты, и работники издательств, выпускающие в свет подготовленные ею монографии и расшифрованные рукописи. Дело, которому она себя посвятила, менее всего похоже на замкнутый мир, где безраздельно царит учёный-одиночка. С самого начала своих занятий музыкальной медиевистикой она поняла, что вступает в сферу, где господствовали законы коллективного творчества. Изучаемая ею эпоха украинского и русского Барокко знала своих гениев. Но ещё в большей степени это была эпоха, в которой искусство творилось множеством безымянных лиц – начиная от переписчика рукописей, переплётчика, библиотекаря, хориста, оставлявшего на полях своей партии остроумные рисунки и послания потомкам, до учёного монаха, регента, талантливого создателя музыкальных произведений, творившего их во славу Господа, оставляя в тени себя самого и свою личность.
В ходе многолетних научных разработок Нина Александровна выработала метод изучения материала, адекватный характеру времени. Условно его можно было бы назвать голографическим. Через каждую изучаемую деталь она стала отчетливо различать и выявлять целое, щедро делясь своими наблюдениями, раздавая идеи ученикам, формируя в украинском музыкознании целое научное направление. А так как музыка не была в изучаемый ею период изолирована от других искусств и от единства культуры как таковой, Нина Александровна налаживала контакты с представителями других гуманитарных специальностей, обрела известность в среде историков и философов, искусствоведов и литературоведов, палеографов архивариусов, церковных деятелей.
И ещё одного качества потребовала от неё медиевистика – терпения, умения рассчитывать силы на много лет вперёд, строя долговременные программы. Подобно реставратору старинной фрески, которому на первых порах приходится продвигаться медленно и видеть лишь отдельные малые участки огромной масштабной картины, работа со старинными рукописями сложна и многоэтапна. Чтобы музыка, запрятанная в архивах, вновь ожила и зазвучала, потребовались годы. Это теперь, когда создана научная школа, усилиями самой Нины Александровны и её учеников сделаны важные открытия, опубликованы монографии и статьи, изданы потные тексты, многие произведения исполнены, записаны на пластинки и кассеты, можно устраивать солидные научные конференции, проводить дискуссии, выступать с весомым словом на международных симпозиумах и семинарах. Когда же Нина Александровна впервые вошла в хранилище и увидела, с чем предстоит иметь дело, её наверняка охватила паника. К тому же в её собственной биографии это стало крутым поворотом в неизведанную область. И впоследствии её будет настигать в пути подобный же «зов судьбы», заставляя менять ориентации.
Ведь начинала она как пианистка и только позже стала музыковедом. Проявляя преимущественный интерес к истории музыки, попала при этом на кафедру теории, где стала преподавать одну из наиболее сложных теоретических дисциплин – полифонию. В музыковедении на первых норах Нина Александровна занялась серьёзными исследованиями современной украинской музыки, выпустила в свет брошюры о творчестве М. Вериковского и о Второй симфонии Л. Ревуцкого, выступила со статьями об украинском симфонизме, о музыке Г. Майбороды. Произведения композиторов XX века, классиков украинской музыки дали материал для постановки теоретических проблем полифонии, формообразования|. И вдруг – поворот к старине, толчком к которому послужили скорее внешние обстоятельства.
В середине 60-х годов и в Украине, и в других странах славянского мира поднялась волна интереса к глубинным пластам славянских музыкальных культур, к их самобытным профессиональным традициям. Украинским музыковедам необходимо было подготовить выступления на международный форум, который собирался в польском городе Быдгоще. В Киеве началась подготовка к республиканской конференции, посвящённой малоизученном страницам украинской музыки.
Одна из инициаторов этого важного начинания, подвижница любимого дела А. Я. Шреер-Ткаченко обратилась к коллегам-музыкантам с предложением начать всестороннюю, соответствую требованиям современной науки разработку собственного музыкального прошлого посредством тщательного исследования архивов, богатых рукописных собраний украинских библиотек. Среди многих, откликнувшихся на этот призыв, оказалась Н. А. Герасимова-Персидская. Но если для иных увлечение прошлым стало кратковременным эпизодом, Нина Александровна не отступила перед трудностями, занявшись кропотливой работой реставратора, текстолога, палеографа, накапливая уникальный опыт оживления давно умершей музыки.
Сейчас, когда уже выпущены в свет три фундаментальные монографии, опубликованы десятки статей, расшифрованы, подготовлены к изданию и увидели свет старинные хоровые партитуры, впервые воссоздано музыкальное наследие талантливейшего украинского композитора XVII века Николая Дилецкого, трудно даже вообразить, с чего приходилось начинать. Нужен был особый характер, особые качества личности, чтобы учиться всему заново, уже имея учёную степень кандидата искусствоведения, пользуясь авторитетом талантливого педагога, критика-публициста, члена Союза композиторов. Пришлось буквально начинать с нуля, самой доходить до тех истин, которые осваиваются её учениками уже на студенческой скамье.
Как никакая другая область, музыкальная медиевистика требует от учёного подвижничества. Уже говорилось, что в те далекие времена музыку создавали люди, менее всего озабоченные тем, чтобы обессмертить собственное имя. По-иному выглядела проблема авторства, иным был статус музыкального произведения. Понять прошлое и его творцов можно, лишь отрешившись от вошедших в плоть и кровь современного человека представлений, связанных с романтическим пониманием искусства как самовыражения. Категорически неприемлема и связанная с таким пониманием моноцентристская позиция исследователя. Нельзя вжиться в мир средневекового искусства, не ощутив силы и красоты должного, канонического, объективно заданного, не научившись испытывать радость от самой причастности к культуре как великой живой традиции, которая растекается множеством ручейков, потоков, пробивающих землю ключей и одновременно существует в свёрнутом виде, концентрируясь в отдельных жанрах, стилях, в индивидуальных творческих исканиях.
По совету А. Я. Шреер-Ткаченко Нина Александровна занялась изучением рукописного собрания Центральной научной библиотеки АН УССР, состоявшего из одиннадцати комплектов восьми-двенадцатиголосных партесных концертов. Их время создания охватывал довольно длительный период: от 70 80 х годов XVII до рубежа XIX века. На первых порах разобраться в непривычном материале, найти ключ к его осмыслению помогли методы теоретического музыкознания, подход к жанру как традиционному объекту теоретических наблюдений. Для первых самостоятельных выводов и теоретических обобщений пригодилась специализация в области полифонии – опыт изучения национально-самобытной природы полифонического стиля Н. Леонтовича, особенностей полифонического мышления И. С. Баха, полифонии Д. Шостаковича. Начальный этап работы над впервые вводимыми в научный обиход ценными рукописными источниками получил отражение в ряде выступлений и публикаций Нины Александровны. Среди них подготовленная на основе доклада, прочитанного на упомянутой украинской конференции, статья «Жанрово-стилистические признаки партесного концерта на Украине в XVII–XVIII веках» 1, доклад на конференции в Быдгоще в 1969 году «Характерные композиционные черты многоголосия партесных концертов XVII–XVIII веков».
Шаг за шагом Нина Александровна одновременно устремлялась вглубь проблемы, к построению теории жанра партесного концерта, и расширяла масштабы избранной темы, шла к осмыслению связи частного с общим, законов функционирования жанра в контексте культуры. Объективность выводов потребовала привлечения как можно большего числа источников. В то же время важным представлялось сохранить обобщённый взгляд па жанр как целое. Поэтому на каждом следующем этапе работы многообразие его конкретных воплощений осознавалось в русле действия общих закономерностей. Прежде всего это касалось особенностей взаимоотношения слова и музыки, вникая в которые Нина Александровна сделала важное открытие. По её наблюдению, музыка взаимодействует в партесном концерте со словесным текстом на основе так называемого стихового композиционного принципа. Национальная специфика жанра, его внутренняя дифференциация, интонационный облик связаны с особого рода тематизмом, изучению которого также посвящено немало страниц в трудах Н. А. Гграсимовой-Персидской.
Второй, культурологический аспект её исследований формировался постепенно. Сам объект научных наблюдений как бы противился привычным подходам. С момента сведения в партитуру произведений, которые существовали в рукописях не в целостном виде, а разрозненными на отдельные партии, для современного исследователя фактически начинался диалог времён. Не всё оказывалось в равной сохранности. Требовалась реконструкция недостающих фрагментов, сопоставление текстов из разных рукописных собраний. Предстояло разобраться, найти ориентиры в безбрежном море разрозненных частей, соединенных, сгруппированных в сборники, тетради, комплекты по законам, которые необходимо было определить. Возникало множество вопросов. К примеру, как понять феномен произведения, если таковое сначала нужно просто-напросто собрать, вычленить из некоего контекста, сличить разные варианты – близкие, но не идентичные? А соотношение словесной основы и музыкального оформления текста? Каким образом учитывать принципы их взаимодействия при классификации, определении авторства, оценки художественных достоинств произведений?
На начальном этапе работы важнейшим подспорьем стал составленный Ниной Александровной алфавитный список партесных концертов из киевского рукописного собрания. Обнаружилось, что один и гот же текст существует в нескольких повторениях. Чтоб дифференцировать оригинальные прочтения и списки-варианты одной версии, потребовался музыкальный каталог, который впоследствии поступил в общее пользование и теперь помогает новым поколениям исследователей.
Вникая в вопросы музыкальной палеографии, изучая рукописи и готовя их к изданию 2, Нина Александровна всё с большим интересом относилась к тому, что выходило за рамки нотного текста как такового. Объединённые под одной обложкой произведения доносили до современного исследователя вкусы эпохи, позволяли судить об исполнительских традициях и даже об особенностях музыкального восприятия. Рукописи сохраняли живые следы времени – записи на полях, пометы, комментарии певцов и переписчиков, рисунки, неожиданные музыкальные вставки и многое другое. Отсюда пути вели к особенностям художественного мышления и – шире – к миропониманию. Разгадывая эти случайные письмена, исследователь проникался новым отношением к прошлому уже не как объекту изучения, но части собственного опыта.
Приобщение к великому духовному наследию, во многом общему для украинской и русской культур, существовавших тогда в едином пространстве, стирало границы между научными интересами и человеческим призванием, «кабинетной» работой учёного и миссией педагога-воспитателя. Все выступление Нины Александровны отличаются высокой гражданственностью, в них пульсирует тревожная мысль об ответственности за сохранение культуры. Достойно представляет она украинское музыкознание на международных форумах, неизменно отстаивая преемственность, взаимосвязь культурных традиций, всечеловеческую значимость национального художественного опыта. Так, с публицистической яркостью и убедительной научной доказательностью эти мысли в своё время прозвучали в её докладе на конференции в Кёльне, которая проходила в рамках первого в ФРГ фестиваля музыки Д. Шостаковича и была посвящена творчеству этого крупнейшего мастера искусства XX века. Анализируя полифоническое мышление Шостаковича, Нина Александровна раскрыла проявляющиеся в произведениях русского композитора глубинные связи с искусством великого Баха. По её словам, творцы такого масштаба выполняют в культурном процессе роль «носителей конденсированной традиции». Сквозь призму Баха Шостакович вобрал в свой музыкальный мир различные пласты европейской музыки эпохи Барокко, концентрат художественных идей, переработанных музыкальным сознанием творца пассионов, си-минорной мессы, «Хорошо темперированного клавира». Интересно трактует Н. А. Герасимова-Персидская преемственность Шостаковича с Бахом в области собственно полифонического мышления. По её словам, «образ Баха» сложился в восприятии русского художника как «носитель устойчивого положительного идеала», «идеи бессмертия человеческого духа». Поэтому полифоничность стала трактоваться Шостаковичем как множественность в единстве, то есть он словно бы возвратил полифонии «истинное, первоначальное значение, сложившееся в музыке Ренессанса и выражающее присущее этой эпохе гармоническое восприятие».
Общение с прошлым делает нас богаче и мудрее. «Свёрнутая» традиция продолжает свою жизнь и в творчестве мастеров современного искусства. Так обеспечивается непрерывность культуры, о чём Нина Александровна ведёт речь в целом ряде своих работ – на страницах сборника «Бах и современность» 2, в статьях и докладах «Историческая обусловленность музыкального восприятия и типология культуры» (1983); «О музыкальной композиции в условиях смены культурной парадигмы. (Творчество России и Украины ІІ й половины XVII века)» (1985); «Интонационный кризис в русской музыке XVII века» (конференция, посвященная 100 летию со дня рождения Б. В. Асафьева, Москва, 1984); во множестве выступлений на форумах разного уровня последних лет.
Представив тщательно изученный ею жанр партесного концерта в многослойном потоке непрерывного культурного развития, Нина Александровна смогла по-новому раскрыть многие его свойства. В более ранних работах акцентировалась в первую очередь революционная новизна партесного стиля по отношению к предшествующей традиции. Теперь исследователя интересуют «стилевые сращения», слои и отложения внутри каждого конкретного произведения, а также сам процесс перестройки музыкального мышления, происходящий на стыке разных эпох. В самом широком плане разговор ведётся о взаимоотношении категорий «культура», «искусство», «стиль».
Обладая острым ироническим умом, Нина Александровна никогда не позволяет себе бравировать собственной эрудицией, выставлять напоказ свои обширнейшие познания. Ей свойственен живой интерес ко многому. Неплохо разбирается в джазе, с удовольствием слушает записи джазовых музыкантов, бывает на их концертах, когда позволяет плотный регламент повседневных обязанностей педагога, учёного, музыкально-общественного деятеля. Нина Александровна высоко ценит музыку В Сильвестрова, А. Шнитке, Г. Канчели. Её можно встретить на художественных выставках и театральных премьерах. Она следит за журнальной периодикой, читает в оригинале английскую, немецкую, французскую литературу, не пренебрегает и польскими детективами. Большой круг общения, полнейшее отсутствие ореола вокруг своих научных занятий, демократизм настоящего интеллигента, не играющего в доступность, а действительно расположенного к людям – такова она на занятиях в классе и дома, в общении с коллегами и в ответственейших ситуациях международных поездок, когда порой приходится вести сложные дискуссии, вступать в контакты с учеными разных стран.
Сегодня невозможно без ссылок на работы Нины Александровны Герасимовой-Персидской говорить о проблемах украинской и русской музыкальной культуры эпохи великих перемен, когда впервые заявило о себе в полный голос искусство Нового времени. Обратите внимание на список её трудов, на различные украинские, русские, польские и иные зарубежные издания, в которых они публикуются. Нина Александровна входит в международное содружество учёных-пропагандистов самобытного искусства славянского мира, которое уже на ранних этапах развития составляло весомый, полноправный голос полифонического многоголосия европейской культуры.
А для нас, любящих её, имеющих счастье с ней постоянно общаться, эта женщина поразительной энергии и работоспособности несмотря на все высокие регалии остается Ниной, Ниночкой. От неё исходит удивительное душевное тепло, она умеет разделять со своими друзьями не только горести, но и радость. А это, согласимся, не каждому дано…
Науковий вісник Національної музичної академії України ім. П. І. Чайковського. – Вип. 6. Musicae Ars et Scientia: Книга на честь 70 річчя Н. О. Герасимової-Персидської: Збірник наукових праць. – Київ, 1999.
^ ПТИЦЫ УМИРАЮТ В ПОЛЁТЕ
Ирину Александровну Молостову невозможно представить иначе, чем полной жизни, энергии, какого-то особенного, будоражащего окружающих заряда. Явственно звучит в ушах её голос, в котором соединялись напористость, полемический темперамент, искусство оратора, привыкшего преодолевать сопротивление косной аудитории. Что совершенно не было ей свойственно – это равнодушие. Вялость, самоуспокоенность, довольство малым – качества, которые неизменно вызывали её гнев и ярость как в людях, так и в искусстве.
Известный во всем мире оперный режиссёр, режиссёр драмы, народная артистка Украины, профессор, Ирина Молостова представляла собой удивительно яркую и неординарную личность. Она была неудобна всякому начальству, всегда боявшемуся её острого языка и непредсказуемых поступков. У неё был властный и сильный режиссёрский характер. Она умела добиваться своего, преодолевая препятствия. О трёх её крупных работах последних лет, осуществлённых на сцене петербургского Мариинского театра, – «Псковитянке», «Катерине Измайловой» и «Мазепе» – один из критиков написал: «академично, крепко, добротно». Профессиональная выверенность, прочность и добротность отличала лучшие её оперные постановки, большинство из которых благодаря этим свойствам могли рекордно долго удерживаться в репертуаре. Именно эти спектакли её родной театр, ныне носящий название Национальной оперы Украины им. Т. Г. Шевченко, чаще всего возил и продолжает поныне возить на зарубежные гастроли. Менялись дирижёры, нередко почти полностью обновлялся состав исполнителей, а крепкий остов изначальной режиссёрской концепции выдерживал натиск времени.
Ирина Александровна хранила в памяти встречи и совместную работу со многими блестящими талантами и неповторимыми личностями Её большая квартира в центре Киева напоминает музей. Бережно собирались здесь знаки и следы богатой творческой биографии хозяйки и хозяина, известного балетмейстера Бориса Каменьковича, с которым столько прожито и пережито.
Но была в её жизни встреча, которую без преувеличения можно назвать главным, всё определяющим событием, поворотным моментом судьбы. Пути молодого режиссёра пересеклись тогда, в 1964 году, с двумя гениальными музыкантами. Один из них – дирижёр Константин Симеонов, другой – композитор Дмитрий Шостакович. По инициативе Симеонова в Киевском оперном театре началась работа над постановкой оперы Шостаковича «Катерина Измайлова», оперы, три десятилетия назад с триумфом поставленной в Москве и Ленинграде, а затем во многих оперных театрах мира, но вскоре заклеймённой в передовой статье «Правды» как вредное и формалистическое произведение, «сумбур вместо музыки». Вслед за Москвой в Киеве предстояло вернуть несправедливо ошельмованную партитуру большого мастера на сцену, раскрыть её масштаб и глубину. Ирина Молостова взялась за эту непростую задачу с огромной верой и с высочайшим чувством ответственности.
В послужном списке режиссёра Ирины Молостовой «Катерина Измайлова» составляет визитную карточку постановщика и наибольшее завоевание. С этим произведением её связь не порывалась до последнего. Сначала премьера, в подготовке которой прямое и косвенное участие принял, следя за всеми этапами спектакля, сам автор… После премьеры – высочайшая оценка работы киевлян из уст Шостаковича, его трогательные своей искренностью слова в одном из писем к Ирине Александровне: «И Вы, и К. Симеонов доставили мне столько радости, что при воспоминании я буквально задыхаюсь от волнения…» Но при этом – бойкот официальных лиц, молчание всей украинской прессы, в которой не появилось ни одной рецензии.
А в 1974 году театр будет готовиться к ответственным зарубежным гастролям, провести которые будет поручено уже не работавшему здесь К. Симеонову. Будет восстановлена для зарубежных показов и «Катерина Измайлова» – с новым составом исполнителей, с важными коррективами в режиссёрском замысле. Этому спектаклю будут аплодировать зрители многих стран. Он будет награжден Государственной премией Украины им. Т. Г. Шевченко, но имени режиссёра Молостовой не окажется в списке лауреатов.
Ирина Александровна с юмором вспоминала, как было шокировано партийное начальство двуспальной кроватью в пятой картине. Заместитель министра культуры вызвал тогда Молостову и настоятельно посоветовал кровать убрать. На одном из спектаклей попробовали это сделать: поместили кровать за ширму, оставив на виду у зрителей диванчик и заставив актёров обыгрывать столь нелепые коррективы в сценической ситуации (действие происходит ночью, любовник Катерины Сергей спит, в то время как она пробуждается в страхе и видит призрак отравленного свекра, после чего домой неожиданно возвращается муж Катерины). Зрители встретили эти изменения, никак не предусмотренные действием, смехом. После этого кровать вернули, несмотря на мнение анонимного начальника.
Многое менялось за 35 лет, в течение которых театр возвращался к «Катерине». Оставалось неизменным общее постановочное решение, созданное режиссёром в содружестве с художником Давидом Боровским. Вот и сейчас театр повёз на гастроли «Катерину Измайлову», восстановлением которой должна была, но не успела заняться Ирина Александровна. Кроме Киева уже в наше время Молостова была приглашена для постановки оперы Шостаковича в петербургский Мариинский театр. По её настоянию здесь сначала была выбрана, как и в Киеве, вторая редакция, а затем разучена и воплощена также первая. Обе версии театр возил на гастроли в Японию. Огромный успех имел петербургский спектакль и на оперном фестивале в Финляндии.
Ирина Александровна всегда с гордостью говорила, что хранит в своём архиве бесценное сокровище: 22 адресованных ей письма Дмитрия Шостаковича. Во время нашей с ней последней встречи в её доме я видела эти письма, написанные характерным почерком уже тяжело больного композитора, который, превозмогая боль, писал своим корреспондентам сам, не прибегая к услугам секретаря и не пользуясь пишущей машинкой. Это как-то особенно её трогало, ибо неровный, нелегко читаемый почерк как бы сохранял частичку душевного тепла потрясающего музыканта и мужественного человека необычайной силы духа.
Во время нашей встречи, ставшей последней, главной темой разговора как раз и была опера Шостаковича. Ирина Александровна много рассказала тогда о дирижёрах и певцах, с которыми в разные годы работала над «Катериной Измайловой». Я поражалась яркости и образности её характеристик, той увлечённости талантом своих коллег, которая как бы заставляла её совершенно забывать о своей причастности к совместно достигнутым высоким результатам. Невольно вспомнился расхожий афоризм о режиссёре, который должен умирать в своих актёрах. Думаю, что именно таким режиссёром была Ирина Молостова. Она рассталась с этим миром на полном ходу, начав и не успев закончить работу сразу над двумя оперными постановками – в Москве и в Киеве. Трудно представить себе киевский оперный театр без Молостовой. Она любила этот театр – и часто с горечью говорила о своей невостребованности, о репертуарной косности, и о многом другом наболевшем… А мы так и не сказали на её несостоявшемся 70 летии всех слов любви и восхищения, которые могли и должны были бы сказать.
Зеркало недели. – 1999. – 27 февраля.
^ ЖИЗНЬ – КАК НА ЛАДОШКЕ, В РАДОСТИ И В ПЕЧАЛИ
Человек рождается и бывает подобен маленькому горчичному зерну. Посеянное добрым сеятелем, упадёт оно не в тернии, не на каменистую почву, а в хорошую землю. И вырастет из него большое дерево, и, по слову Господа, будут селиться в его ветвях птицы и отдыхать в тени путники. Благодатной почвой, на которой произрастала личность харьковского мальчика Марка Карминского, будущего известного украинского композитора, была его семья. Отец – скромный инженер, обладавший уравновешенным характером и пытливым умом, интересовавшийся историей, воспитавший в сыне культ знания. Мать – красивая женщина, от природы одарённая художественным чутьём, всю себя посвятившая единственному сыну, для которого до конца дней оставалась лучшей собеседницей, советчицей, другом. Словно в сказке, жили они долго и счастливо и умерли вместе, сначала Марк, а на девятый день после его кончины – престарелая, уже утратившая связи с реальным миром Елена Михайловна.
В этой семье никогда не гнались за материальным достатком, не сетовали на жизненные невзгоды, так как выше всего ценили дружбу, любовь, интересы духовные. Школьником Марк радовал родителей блестящими способностями ко всем наукам и, кроме того, гармоническим равновесием в его натуре интеллектуальных и эмоциональных сторон. Признанный в кругу друзей эрудит, отличник – гордость школы, он с увлечением занимался литературой, музыкой, его глубоко захватывала магия театра. Музыка в конце концов победила. Марк Карминский стал студентом Харьковской консерватории и попал в класс одного из самых авторитетных педагогов, ведущего харьковского композитора Дмитрия Клебанова.
А случилось это в недобрые послевоенные годы травли лучших деятелей советского искусства. Публичный процесс шельмования любимого учителя в присутствии студентов, коллег, партийного начальства Марк с горечью и неослабевающим с годами удивлением перед чудовищностью этой акции вспоминал до конца своих дней. Уже будучи тяжко больным, он хотел – и так и не сумел – описать драму культуры, свидетелем которой оказался. Не сумел, потому что это была жизненная драма людей, которых он знал и тогда, и позднее, которых отнюдь не стремился судить высокомерным фарисейским судом, как не делал этого и Клебанов. Тот, кто научился прощать своим врагам, может обрести новых надёжных друзей. Так произошло и с Клебановым, когда директором Харьковского оперного театра стал один из наиболее яростных его обвинителей на процессе публичного осуждения «буржуазного националиста», дерзнувшего оплакать тысячи невинно убиенных в симфонии «Жертвам Бабьего Яра». Словно искупая свою вину, Василий Тимофеевич Буквин был инициатором появления на сцене театра оперы Клебанова «Василий Губанов», проявил немало личной инициативы, чтобы спектакль оказался значительным событием в музыкально-театральной жизни города.
С Харьковским оперным был связан выход молодого композитора Марка Карминского в большое творческое плавание. Его опера «Буковинцы» («Карпатская быль») не только вывела автора на театральную стезю, но стала символическим актом содружества музыканта и поэта. Автором литературного первоисточника и либретто оперы был известный украинский поэт, харьковчанин Игорь Муратов. Умение находить творческих соратников в среде режиссёров, актёров, редакторов, поэтов и прозаиков составит наиболее примечательную черту таланта Марка Карминского. Вместе со своими однокашниками С. Лерманом и И. Хайтом, поэтом З. Сагаловым, театроведом В. Дубровским они будут создавать яркие спектакли, музыка к которым выйдет за пределы зрительного зала и обретёт новую жизнь на эстраде, в радио и телепрограммах, в записях на пластинки. В будущем судьба сведёт его со многими неординарными творческими личностями в Харькове и Киеве, Москве и Саратове, Горьком и Свердловске, Донецке и Львове. Здесь будут ставиться его оперы и мюзиклы, драматические спектакли с его музыкой, его произведения будут звучать в симфонических и камерных концертах.
Интеллигент высокой пробы, читатель и почитатель литературы, человек с широким кругом интересов, Карминский никогда не был замкнутым в себе одиноким книжником. Он обладал уникальным даром – искусством общения. Умение вести беседу, искренний интерес ко всему, что наполняет жизнь другого человека, чем он дышит и что в себе таит, привлекало к Марку и в молодости, и в зрелые годы множество самых разных людей. С каждым он находил нужный тон, каждому давал возможность максимально раскрыться. Не прилаживаясь к собеседнику, оставаясь всегда самим собой, он не подавлял широтой своих знаний, никогда не выглядел метром, изрекающим высокие сентенции. Быть может, поэтому ему так удавались встречи с детской аудиторией, так любили его учителя музыки, общению с которыми он, не жалея, посвящал своё время.
Общительность интонации, прямота и непосредственность эмоционального высказывания составляют коренные особенности его музыкальных сочинений разных жанров. Но особенно незаменимы подобные качества в двух сферах – в песне и в музыке для детей. Детские песни Карминского отличает яркая, по театральному выпуклая и броская образность. Композитор создал свой неповторимый театр песни, переносящий ребят в увлекательный мир сказки, фантазии, весёлых занимательных приключений, бесстрашных героев, сражающихся с неправдой и злом. Особую популярность приобрели его песни на стихи Роберта Бернса и народные английские тексты в переводе С. Маршака, сюжетно увязанные с историей Робин Гуда. Сначала это была музыка к спектаклю Московского драматического театра им. К. С. Станиславского, затем появилась самостоятельная музыкально-поэтическая композиция, записанная на пластинки в исполнении знаменитых актёров и певцов. Именно этот песенный цикл сблизил Марка Карминского с Евгением Леоновым, блестяще исполнившим песенку «Из чего только сделаны мальчики». Я была свидетельницей их теплого дружеского общения в Доме творчества композиторов «Руза». Леонов ненадолго приехал в гости к композитору, наслаждаясь возможностью оторваться от суеты большого города, послушать шум леса, вести неспешные беседы в уютной просторной комнате, где пахнет свежими дровами и создаёт тепло старая русская печь. По его настоятельной просьбе Марк садился к роялю и сам играл и пел музыку к «Робин Гуду», вдохновляемый живой актёрской реакцией и одобрительными репликами такого благодарного слушателя, как Леонов.
Подмосковная «Руза» была особенно любимым местом отдыха и творчества Марка Карминского. Здесь он проводил многие месяцы, растворяясь в иллюзорном пространстве обставленной со всеми удобствами «композиторской резервации». Дома творчества были прекрасными изобретениями идеологов партийности и народности советского искусства, умевших не только строго надзирать за художниками, но и обласкивать всегда готовых к бунту и оппозиции «слуг народа». «Руза» жила особым, описанным М. Бахтиным хронотопом ничейного, временного пристанища, выключенного из потока обыденности и предполагающего встречу пришельцев из разных миров. Чем-то она напоминала старые дворянские гнезда эпохи их упадка, какими-то своими сторонами соответствовала быту дореволюционных дачников. Вместе с тем это была неотъемлемая часть советского мифа, который призваны были воссоздать в творчестве заселявшие отдельные коттеджи авторы. Но неподгоняемая ни под какие схемы жизнь творила здесь свои уникальные сюжеты. В «Рузе» Карминский входил в соприкосновение с устным преданием, в котором фиксировалось подлинное, скрытое от официоза, сущностное в судьбах людей, создававших культуру. Это были страницы ненаписанных мемуаров, сделанные в минуту откровений признания, обраставшие в устной передаче всё новыми подробностями рассказы о великих и малых обитателях московского музыкального Олимпа. Это была та почва, на которой в жёстких условиях цензуры произрастала подлинная, сохраняемая памятью людской история культуры. А. Карминский всегда был не только творцом, но также историком, для которого недавнее и далёкое прошлое оставалось живым, продолжало волновать и питать творческое воображение. Эта сторона его богатой натуры реализовалась в литературно-критических работах последних лет – очерках о Шуберте, Мендельсоне, Шумане, описанном по рузовским встречам эпизоде отъезда в эвакуацию Марины Цветаевой. Ещё больше осталось нереализованным в конкретных текстах, но сохраненным в душах его собеседников, друзей и близких.
Он покинул этот мир в памятный для русской культуры день пушкинских лицейских встреч, 19 октября. Пятый год в разлуке мы вспоминаем его. Его жизнь снова стала маленьким горчичным зерном, которое упало в землю и пошло в рост. В Харькове есть теперь музыкальная школа имени Марка Карминского. Его музыку играют и поют дети, студенты, зрелые музыканты. О нём спешат рассказать в своих воспоминаниях те, кто его знал и любил.
Зеркало недели. – 1999. – 20 ноября.
^ СИМФОНИЯ ЖИЗНИ И СМЕРТИ ОКСАНЫ ПЕТРУСЕНКО