Черкашина-губаренко муЗИка І театр на пеРЕхреСті епох муЗЫка и театр на пеРЕкрёСТке времён
Вид материала | Документы |
- Черкашина-губаренко муЗИка І театр на пеРЕхреСті епох муЗЫка и театр на пеРЕкрёСТке, 4261.65kb.
- Литература атр» Вопросы для входного контроля по дисциплине «Культура, религии, литература, 44.34kb.
- Особенности уголовной политики, борьбы с преступностью в России и странах атр, 2846.32kb.
- Темы лекционных занятий: Основные понятия государственной и национальной символики., 29.89kb.
- Атр-2012 с 23 по 30 июня 2012 года, 13.5kb.
- Приветствие уэбстера Кианга, Генерального директора Конфедерации тпп атр, 62.45kb.
- Конференция-конкурс научных докладов студентов,аспирантов и молодых исследователей, 55.41kb.
- Слушатель Хабаровской Высшей школы мвд россии. Особенности преступности, уголовной, 386.14kb.
- Состоится международная научно-практическая конференция «Россия и страны атр: исторический, 32.24kb.
- Доклад о стратегии развития международных и внешнеэкономических связей субъектов рф, 1659.5kb.
(Ф. Лист. «Прелюды»)
Вера в божественную справедливость укрепляет нас в мысли, что преждевременных смертей не бывает. Любящий Господь не прерывает мелодию нашей земной жизни на середине фразы, давая каждому допеть её в свои сроки и по-своему. Как ни трудно было смириться с внезапной, казалось, ничем не оправданной смертью в сорок лет, в расцвете таланта, когда всё уже было достигнуто, но ещё столько виделось впереди, одной из самых ярких и самобытных звезд украинской оперы Оксаны Петрусенко, её по театральному неожиданный уход стал началом торжественного гимна ничем не нарушимой народной любви и посмертной славы. Да и жизнь, прожитая ею, никак не может измеряться мерками обычного физического времени. По событийной насыщенности, по множеству самостоятельных сюжетов – со своей географией, действующими лицами, с разными амплуа самой героини – прожитое и пережитое ею может быть уподоблено четырёхчастной симфонии, увенчанной торжественно-трагическим финалом. Но прежде чем обозреть части этого масштабного жизненного цикла, сначала о самом феномене по имени Оксана Петрусенко.
Она была женщиной прекрасной и гармоничной, с высокой стройной фигурой, выразительными большими глазами цвета неба и моря, с пышной копной светлых волос, с крупными чертами лица и подвижной мимикой, что так важно и выигрышно для сцены. У неё был общительный светлый характер. Всегда доброжелательна к людям, проста в обращении, отзывчива к чужим бедам, она была рукодельницей и отличной хозяйкой, любившей принимать гостей, вносившей в любое общество, в котором находилась, атмосферу тепла и радости. Один из поклонников удачно назвал её солнечным человеком. Ей была присуща душевная гармония, помогавшая переносить тяготы неустроенной жизни и драмы личной судьбы. О магии её улыбки писали многие. И само её искусство было солнечным и светлым, дарило надежду. Укоренённое в народной культуре и ментальности, оно подымало над буднями, в нём чудилось «касание миров иных», всегда возникающее при встрече с истинно прекрасным.
А ещё она была внутренне свободной и умела поступать решительно, хватая судьбу за глотку, как любил говорить Бетховен, – но при этом не с богоборческой неистовостью, а по-женски легко и лукаво, веря в свои силы и доверяясь случаю. Книгу перемен, составляющую большой сюжет её жизни, она писала сама, выбирая спутников и партнеров по собственному вкусу. Целиком её выбору принадлежит и развязка судьбы. Переживая пик блестящей карьеры, удостоившись высших званий и наград, она решается в сорок лет ещё раз испытать своё женское счастье и получить от любимого, с которым не может быть вместе, с которым должна порвать решительно и навсегда, дар, который никто не отнимет у матери. Никто… кроме смерти. Так всё и произошло. Мальчик родился, её второй сын, чтобы в первые же дни своего появления на свет оказаться круглым сиротой. Отец никогда его не признает и не будет с ним рядом.
А что же, какие качества таланта вознесли Оксану Петрусенко на вершины музыкального и театрального Олимпа? У неё был уникальный голос, поставленный от природы, с огромным диапазоном, что позволяло справляться с партиями лирическими и насыщенно драматическими. Так как она не получила специального вокального образования, лишь год проведя в стенах Киевского Музыкально-драматического института им. Н. Лысенко, её университетами стала сцена, а учителей она находила сама в мире театральной культуры, которую смело можно назвать низовой, демократической и массовой, в которой в пёструю смесь сливались разные стилевые потоки. Непосредственно связанный с традициями «театра корифеев», этот странствующий по городам и весям рождающейся советской империи украинский этнографически-бытовой театр сочетал черты истинного профессионализма и народного примитива, а также самодеятельного искусства советского образца.
Стройная девушка из Севастополя, которая рано лишилась отца, выросла в нужде, смогла получить лишь начальное образование, работала на заводе, пела в самодеятельном хоре и выступала в любительских спектаклях. Звали её Ксения Бородавкина. С тем и отпраздновала своё восемнадцатилетие. А затем, как с высокой скалы в море, – бросилась в новую жизнь, оставив на вокзальном перроне согнутую трудами фигурку испуганной матери. И вскоре из пены морской родилась Афродита. На афише Херсонского украинского бытового театра появилось новое имя. «Запорожец за Дунаем» С. Гулака-Артемовского, в партии Одарки – Оксана Петрусенко. Выбор театрального псевдонима был как выбор судьбы. За двадцать два года театральной карьеры бесчисленное число раз довелось ей быть Оксаной в «Запорожце» и в «Черевичках» Чайковского, отдавать чёрноусому белолицему Петрусю всю нежность верного девичьего сердца в «Наталке Полтавке».
С самого начала театр заворожил её своей магией настолько, что его возвышенной романтикой окрасились все житейские события.
Её спутником стал реальный Петрусь – дирижёр и композитор Пётр Бойченко. Он научил её многому, так как был профессионалом, знающим музыкантом, сразу оценившим уникальный талант неопытной девушки, сумевшим на первых порах направить её музыкальное развитие в нужное русло. Но на сценического героя этот уже не столь молодой человек никак не походил. А ей всегда хотелось любить так же самоотверженно и самозабвенно, как любили её героини!
Преобразившись из Ксении Бородавкиной в звезду провинциального украинского театра, который вёл кочевую жизнь, Оксана Петрусенко на ходу овладевала секретами профессионального мастерства, быстро завоевав любовь публики и на сцене, и на концертной эстраде. Херсонщина, Умань, Конотоп, прифронтовая полоса в годы гражданской войны, бегство от голода в русскую провинцию, города и местечки Поволжья и Заволжья, выступление в разных труппах, которые возникали и распадались, борясь за выживание, – таковы были маршруты второго жизненного сюжета Оксаны, в спутники которого она выбрала Пётра Бойченко, довольно скоро испытав разочарование и попытавшись ускользнуть от его ревнивой опеки. Эта попытка оказалась столь же неординарной, как все её жизненные поступки. Проведя год в Киеве в качестве студентки Музыкально-драматического института им. Н. Лысенко и протеже Панаса Карповича Саксаганского, всегда называвшего её дочкой и любимой ученицей, Оксана успела до беспамятства влюбиться в некоего красавца-актёра, идеально подходившего на роль её сценического партнера, но в жизни оказавшегося пустым тщеславным эгоистом. Любовный дурман развеялся быстро, но пережитая личная драма изменила её жизнь. Порвав с возлюбленным, она вскоре стала матерью его – нет, своего и только своего ребёнка, не имея ни дома, ни материального достатка, рискуя всем, в том числе театральной карьерой.
Думая о поступках и сценическом пути этой бесстрашной женщины, я всегда вспоминаю театр своего детства и личность его создателя Леся Курбаса. Всё здесь было иным. Большинство женщин-актрис «Березиля» не имели детей, так как дети считались помехой творчеству. Идя в актрисы, женщина как бы приносила жертву, сознательно отказывая себе в радости материнства. Бездетной осталась семья самого Леся Курбаса, который всегда выступал яростным противником старого украинского этнографического театра, считая тормозом на пути прогресса украинского искусства принятый здесь «гопачно-горилчаный» (сегодня мы бы назвали его шароварным) стиль. «Березиль» и странствующие музыкально-драматические труппы с постоянно повторяющимся дореволюционным бытовым репертуаром составляли крайние точки театрального процесса 20 х – начала 30 х годов. И всё же именно в таком низовом театре сумел расцвести и окрепнуть талант Петрусенко. Когда её сыну исполнилось два месяца, она уже вновь играла на сцене. «Едет Оксана Петрусенко». Часто такие рекламные транспаранты гарантировали той или иной кочевой труппе финансовый успех в городе, где проводились очередные гастроли. Этот кочевой театр не только воспитывал в актёрах гибкость, выносливость, живые контакты с меняющейся аудиторией, от интереса которой к их искусству зависела выживаемость коллектива. В годы, когда жестко контролируемая тоталитарной властью система государственных театров, работающих в стационарных условиях, только складывалась, не обременённые государственной поддержкой гастролирующие труппы обладали свободой от непомерного идеологического давления. Возможно, всё вместе и стало благоприятной почвой, на которой за девять лет кочевой жизни Оксана Петрусенко выросла в некое явление, стала фигурой, уникальность которой нельзя было не заметить.
Скерцо бродячей жизни внезапно сменяется светлой лирикой третьего жизненного сюжета. Оксана Петрусенко становится ведущей солисткой театров русской оперной провинции. Два сезона в Казани с параллельными выступлениями в Баку, два – в Свердловске, три – во вновь созданном оперном театре в Самаре. Спутником жизни на этом этапе оказывается новый партнер, тенор Василий Москаленко – ещё одна её попытка устроить прочный семейный очаг, ещё одно горькое разочарование. А через семь лет, имея за плечами большой оперный репертуар, она с мужем оказывается в труппе Киевского театра оперы и балета, который в связи с переносом столицы из Харькова преобразуется в столичный.
Шесть киевских лет – годы её триумфа и славы, время рождения легенды и оформления мифа примадонны, которой аплодировал, которую принимал, беседуя с ней дольше положенного, сам вождь народов товарищ Сталин. По иронии судьбы не она ему, а он ей подарил своё фото с надписью, дружески назвав «товарищем Оксаной». Когда осмысливаешь этот факт, начинаешь понимать скрытую сторону сталинской любви к опере. Видимо, в нём самом крылись черты оперного героя – любимца публики. Встретив зловещий сталинский взгляд, она заглянула в глаза василиску – так можно прочесть скрытую криптограмму её последнего жизненного сюжета, внешне отмеченного знаками высшего признания её таланта. Она становится одним из главных открытий первой Декады украинской литературы и искусства в Москве в марте 1936 года. Её восторженно принимает Ленинград. Она представляет искусство Советской Украины во Львове после того, как сюда входит Красная Армия и западноукраинские земли воссоединяются с восточными братьями по крови. «Украинский соловушка», Оксана любима всеми – от простой публики до уважаемых членов Союза писателей и членов правительства. Что касается последних, то некоторые из самых могущественных в это же время исчезают в застенках НКВД. Трудно сказать, что могло ожидать Оксану, если бы не её собственный жизненный выбор. В разгар лета 1940 года, когда в Европе уже бушевал пожар второй мировой войны, Киев и вся Украина, обливаясь слезами, прощались с любимой певицей. Её всенародные похороны стали величественной кодой симфонии её жизни и первыми торжественными тактами гимна посмертной славы. Этот гимн не перестаёт звучать вот уже шестьдесят лет. Всенародно, в стенах оперного театра должно было отмечаться и столетие со дня рождения певицы 18 февраля нынешнего года. Но жизнь внесла свои коррективы – на этот праздник в независимой Украине, в венок славы которой золотыми буквами вписано имя Оксаны Петрусенко, не нашлось средств. Так повторился один из драматических сюжетов её собственной судьбы: в возвышенную поэзию искусства вмешалась будничная житейская проза. Герой снова не оправдал ожиданий…
Зеркало недели. – 2000. – 24 февраля.
^ ЧОТИРИ ПОРИ ЖИТТЯ ВАЛЕНТИНИ ЧИСТЯКОВОЇ
Першою порою її життя була весна. Ровесниця віку, вона народилася у квітні. У вісімнадцять років колишня московська гімназистка, що закінчила гімназію із золотою медаллю, а потім разом з батьками переїхала до Києва, стала дружиною Леся Курбаса. Останній на той час був уже визнаним авторитетом, що сміливо прокладав нові шляхи в українському театрі. З ним у життя юної Валентини увійшло все, що народжувалося вперше: «Молодий театр», «Кийдрамте», «Березіль». Обравши його, вона назавжди обирала покликання, долю, мову (адже до переїзду до Києва зовсім не була обізнана з українською), батьківщину.
Немов бурхливий розквіт весняної рослини, у спілкуванні з Курбасом розквітнув людський та акторський талант Валентини, що стала його Музою. Для неї це спілкування перетворилося на її університети, на захоплюючу подорож у безмежне море людських знань. Він навчив її більш за все любити і цінувати книги – більше за матеріальні блага та зрадливу славу. Він обережно вів недосвідчену дебютантку лабіринтами акторської професії, вирощуючи майбутню трагічну актрису на гостро характерних ролях, ексцентричних образах, які не дозволяли експлуатувати зовнішні дані героїні. Так вона оволодівала мистецтвом «перетворення», зерном театральної системи Леся Курбаса.
Юну красуню-дружину старший за неї на тринадцять років чоловік ласкаво називав «мавпочкою». У цьому смішному прізвиську відбилися жвавість її вдачі, нестримний темперамент, невичерпна фантазія, завдяки якій трансформувалося й прикрашалося все, що ставало матеріалом її усних розповідей – чи то сюжет прочитаної книги, чи вулична пригода, чи опис портрету знайомої людини. Особливою гнучкістю відзначалося її тіло, натреноване у балетній студії відомого балетмейстера і педагога М. Мордкіна. Останній переїхав до Києва одночасно з батьком Валентини, російським оперним співаком М. Чистяковим.
До зустрічі з Курбасом Валентина серйозно готувалася до вступу до консерваторії. Виразною пластикою все життя відрізнялися її руки піаністки. У дитинстві вона могла знепритомніти і проридати цілу ніч під впливом музики Олександра Скрябіна, яка захопила все її їство. Однак ні балериною, ні піаністкою вона не стала, обравши такого неординарного супутника, як Лесь Курбас.
У рядках Б. Бйорнсона, які підказали назву створеного Курбасом колективу «Березіль», злито образи весняного оновлення і ключове слово «вибір». У цьому театрі всі молоді, усі закохані у свого художнього керівника і не звертають уваги на побутові незручності й негаразди. Відносини панують товариські, що виключають думки про прем’єрство. Не ставить себе вище за інших і дружина Курбаса. Мої батьки, тоді молоді актори Роман Черкашин та Юлія Фоміна, завжди згадували, як тепло сама Чистякова зустріла їх у перший же день їхнього приїзду до Харкова, куди нещодавно перебазувався з Києва «Березіль». Ім’я дружини Курбаса їм було вже добре відоме, адже її називали серед провідних акторів курбасівського театру. Через деякий час Черкашину поталанило стати партнером Чистякової у таких виставах, як «Заповіт пана Ралка», «Диктатура», «Невідомі солдати», «Хазяїн». Чистякова грала ролі, які вимагали жвавості й рухливості, володіння гостро характерним штрихом, поєднання чарівної жіночності з певною шаржованістю загального малюнку ролі. Дружба моїх батьків з Чистяковою залишалася незмінною до останніх днів її складного бурхливого життя. З батьком їй згодом довелося працювати і як з режисером у такій значній для її акторської долі виставі, як «Євгенія Гранде» за О. Бальзаком. Роль Євгенії називали однією з коронних у її репертуарі.
Однак я мимоволі забігла вперед, згадавши події другого життєвого сюжету. А перед тим на долю Валентини Чистякової випало тяжке випробування. Їй довелося називатися спочатку дружиною ворога народу, а потім його вдовою. При цьому вона залишалася актрисою того ж театру, який створив її чоловік і з якого його було викинуто зі звинуваченнями у буржуазному націоналізмі та формалізмі. А через деякий час Леся Курбаса було репресовано і кинуто у безмежні простори сталінського ГУЛАГу. З Чистяковою залишилася мати Курбаса Ванда Адольфовна Курбас-Янович – маленька мужня жінка, яка любила свою невістку як найближчу рідну людину.
Валентині Чистяковій було тридцять три роки, коли поруч з нею не стало чоловіка й учителя. Це був час вступу у зрілу пору життя і кульмінаційна пора її акторської кар’єри. На посаду керівника театру було призначено вихованця березільської школи Мар’яна Крушельницького. Він завжди залишався вірним заповітам Курбаса й у своїй акторській, і в режисерській роботі, незважаючи на нав’язані канонами соцреалізму стильові обмеження. Саме Крушельницький побачив у Чистяковій масштабну трагедійну актрису. Йому вона у першу чергу зобов’язана тим, що у передвоєнні роки створила один за одним такі неповторні образи, як Катерина у «Грозі» О. Островського, Лучицька у «Талані» М. Старицького, уже згадана Євгенія Гранде. Російська, українська, західноєвропейська класика. Усі три вистави були художньо рівноцінні у своїй досконалості і довго зберігалися у репертуарі театру.
Щедру плодами осінь Чистякова зустріла як усіма визнана провідна українська актриса, оточена поклонінням публіки, почестями і повагою. На той час навколо неї та її дому ніби існувала особлива аура. Невловимо відчувалася дистанція, що відділяла від інших вдову Курбаса. І жила вона не у спільному акторському домі на проспекті Правди, а у більш престижному районі. Побут її не відзначався богемними рисами. У гостях збиралося невелике коло інтелектуальної еліти. Кидалася в око унікальна бібліотека Леся Курбаса, книжки на полицях, які у звичайних бібліотеках ховалися під грифом «спецхрану». Тут постійно бував у дні харківських гастролей відомий майстер художнього слова Дмитро Журавльов. Завдяки йому відбулася зустріч Чистякової зі Святославом Ріхтером. У наших сімейних театральних історіях зберігся такий дивовижний епізод. Ріхтер гастролює у Харкові. Один з вечорів випадково у нього вільний. У театрі імені Т. Г. Шевченка він дивиться «Талан» з Чистяковою у ролі Лучицької. Після вистави заходить за лаштунки і стає на коліна перед великою українською актрисою на знак глибокого захоплення її майстерною грою.
Як і Чистякову в житті, її Лучицьку на сцені оточувала особлива аура. Це була дистанція, народжена масштабом її зосередженого на власній внутрішній темі, піднятого над дріб’язковою буденністю таланту. Як наслідок – заздрість низьких душ і віддане поклоніння дружнього акторського кола. У харківському «Талані» не було маленьких ролей. Тут грала чи не вся трупа, а ціле являло собою злагоджений ансамбль, який можна було порівняти з грою досконалого симфонічного оркестру.
У зрілу пору своєї осені, що наступила занадто рано, Чистякова продовжувала грати молодих героїнь. Пам’ятаю її у ролі чарівної Джемми у післявоєнній дуже вдалій виставі «Овод», де блискуче зіграв головну роль галичанин Ярослав Геляс, який тоді прийшов у трупу шевченківців. Життя виявилося суворим до актриси і на цьому останньому, зовні тріумфальному відрізку її мистецького шляху. У безжалісно брутальному вигляді драма її улюбленої героїні Марії Лучицької повторилася у власному приватному житті актриси. І випала вона на той людський та акторський вік, коли вже зникла надія на швидке загоювання нанесених ран. Пережита зрада коханого друга співпала з раннім відходом зі сцени, ледь настав офіційний час виходу на пенсію.
Довгою та суворою була зима її тривоги. Красуня-актриса перетворилася на літню жінку, яку погано слухалися ноги. Вона ще трималася, приховувала матеріальні труднощі, викладала на театральному відділенні Харківського інституту мистецтв, однак лише у скромній ролі помічниці керівника курсу. Останній спокій вона знайшла на харківському кладовищі, де похована в одній могилі з Вандою Адольфовною Курбас-Янович. Поруч з іменами цих двох жінок символічно викарбовано ім’я сина і чоловіка Леся Степановича Курбаса, чия невідома могила загубилася серед безмежжя страшного сталінського ГУЛАГу.
Публікується вперше (2000).
^ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ТЫСЯЧИ ТРИ ДНЯ
КОМПОЗИТОРА МАРКА КАРМИНСКОГО
Каждый день нам дарован как чудо… Там, на небесах, число этих дней исчислено с такой же точностью, как число волос, свидетельство чему – слова из Евангелия: «Ни один волос с вашей головы не упадет…»
Композитор Марк Карминский прожил на этой земле 24003 дня. Его земной путь окончился в день, особенно памятный для русской культуры – 19 октября. Дата, воспетая в стихотворениях Пушкина, рождает ассоциации с юностью поэта и его талантливых друзей-лицеистов. Для Марка – человека, погружённого в атмосферу культуры, страстного поклонника книги, пытливого читателя, не устававшего выискивать параллели, сопоставлять факты, проникать в историю человеческой мысли и творчества, – такое совпадение во всех отношениях символично.
Марк Карминский был личностью неординарной, оставлявшей заметный след в каждом, кто с ним общался, будь то близкие друзья, актёры театров, где звучала его музыка, дети, с такой охотой певшие и игравшие его произведения, коллеги-музыканты, не перестававшие восхищаться его доброжелательным тактом, даром оратора, энциклопедичностью ума, всем его обликом истинного интеллигента. Его жизнь была наполнена не только внешней событийностью – спектакли, премьеры, поездки в разные концы страны, творческие встречи, незабываемые знакомства, – но при такой интенсивности оставалась более всего богатой внутренне. Чуждый высокомерия, не гонявшийся за призрачной славой, он умел подчинить нервозные суетные ритмы нашего безблагодатного существования мелодии собственной души, неторопливой, вдумчивой, мягко умиротворяющей.
Музыка для детей всегда ему особенно удавалась и была им любима. Это потому, что в нём самом образ знатока-интеллектуала контрастно сочетался с детской чистотой, непосредственностью, доверчивой открытостью. Незабываемые впечатления оставил проведенный в Харькове за год до смерти композитора хоровой фестиваль его музыки, во время которого в течение недели на разных концертных площадках города дружно соревновались детские коллективы музыкальных школ дворцов культуры. Сегодня имя Карминского носит одна из харьковских детских музыкальных школ. Его произведения постоянно включаются в программы различных конкурсов. А популярность музыкально-литературной композиции «Робин Гуд» настолько велика, что записи фирмы «Мелодия» не раз контрабандно перепечатывались на компакт-диски и аудиокассеты. Они и сегодня продаются, изготовленные мифическими фирмами, порой даже без указания авторов музыки и текстов (песни М. Карминского написаны на стихи Роберта Бёрнса, литературный текст принадлежит перу постоянного соавтора композитора, известного московского театроведа Виктора Дубровского).
Но записать Карминского всего лишь по ведомству «детской музыки» означало бы неверно представить его творчество. Его перу принадлежат четыре оперы. Особенно интересно процесс осовременивания музыкального языка и поиска новой театральной эстетики жанра представлен в двух партитурах. Это претворившие публицистические формы эпического театра Брехта и влияния советской документальной пьесы-диспута фрески о революции «Десять дней, которые потрясли мир», поставленные в Донецке, Львове, Праге, отмеченные высшей премией всесоюзного конкурса лучших спектаклей. Здесь Карминский смело экспериментировал и в применении разных способов произнесения отнюдь не оперного по содержанию и ритмике текста, и в новых комбинациях чисто музыкального (хор – комментатор событий, находящийся вне действия) и динамического театрального компонентов. Вторая оперная партитура, вызвавшая большой резонанс, – лирическая драма по пьесе А. Арбузова «Иркутская история». Её один за другим поставили театры Киева, Харькова, Саратова, Челябинска.
Связь Карминского с драматическим театром зародилась ещё в студенческие годы. Он написал музыку к десяткам спектаклей в разных театрах, работал со многими известными режиссёрами и актерами. Среди его друзей был Евгений Леонов – не только изумительнейший Винни-Пух из популярного мультика, но и яркий интерпретатор песни Карминского на стихи Роберта Бёрнса в переводе С. Маршака «Из чего только сделаны мальчики». Музыку Карминского Леонов по-настоящему любил и при каждой встрече просил композитора играть и петь. А Марк был сам прекрасным исполнителем собственных песен. Не могу забыть впечатлений от нашей с ним последней встречи в Харькове. Я пришла к нему, уже серьёзно больному, похудевшему и осунувшемуся, с шестилетним внуком, поклонником его творчества. Сначала Марк сказал, что вряд ли сможет петь. Но потом пересилил себя, сел к инструменту… и провел настоящий авторский вечер с таким воодушевлением, что непоседливый, живой ребёнок, забыв о шалостях, просил дядю Марика повторять любимые мелодии ещё и ещё раз, демонстрировать незабываемых персонажей его песенного театра: лошадку пони, которую звали малютка Грей, весёлого карандаша, ребят, пускающих в небо разноцветные праздничные шары, мушкетёров, презирающих трусость. Одна из ранних театральных песен Карминского «Есть мушкетеры!» стала романтическим девизом нашей юности, поры хрущёвской оттепели.
И ещё одна страница творчества композитора кажется мне достойной особого упоминания. Ребёнком переживший войну и эвакуацию, Карминский создал прекрасный цикл военных песен. Подобно Владимиру Высоцкому или Леониду Быкову, он принадлежал к детям военных лет, по возрасту не успевших побывать на фронте. Но они все трое вжились в судьбу вчерашних школьников, мальчиков в военных шинелях, чья юность оказалась столь краткой и столь возвышенной, как в свою собственную.
Жизнь, наполненная творчеством, достойная памяти и подражания. В ней были свет и гармония, которых нам так недостает сегодня.
Воспоминания о Марке Карминском. – Харьков: Каравелла, 2000.
^ ПОРТРЕТ ПО ПАМЯТИ НА ГРАНИЦЕ ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВА
Усеян любимыми лицами нашей души небосвод. Одним из них давно стало для меня прекрасное лицо Ларисы Георгиевны Данько. Её красота, одухотворенная внутренним благородством, подобна долго длящемуся напеву. Весь её образ излучает спокойствие и гармонирует с музыкальной округлостью тембра голоса, как будто рождённого слитной звуковой формой плавно величавого имени-отчества. Попробуйте произнести их поспешно и суетливо – ничего не выйдет! Или смените в фамилии ударение и уберите мягкий знак. Русские фамилии на «ко» считаются нестандартными. По мнению знатоков, этот суффикс придает им ласкательный и даже несколько фамильярный оттенок. Возможно, именно поэтому при сразу ощутимой внутренней собранности общаться с ней просто и легко. Контакт устанавливается без затруднений, но и не допускает нарочитого панибратства. Отсутствие нарочитости и назойливого стремления обратить на себя внимание проявляется не только в поведении, но многое определяет в профессиональной деятельности Ларисы Георгиевны.
Много лет своей жизни она посвятила музыкальной критике как практик и как исследователь, но не заразилась журналистской поверхностной хваткой и неразборчивой всеядностью. Её суждения всегда взвешены, объективны, опираются на доскональное знание предмета. Спокойная обстоятельность отличает её исследовательские работы, мысль в которых словно бы плавно течёт в умеренных темпах Andante и Moderato. Им не присущи ни полемические преувеличения и резкие смены тона, ни утомительное нагромождение деталей. При этом всегда присутствует желание вслушаться в голоса коллег, оценить весомость разных мнений и точек зрения.
Наверное, существовала какая-то внутренняя созвучность особенностей её личности и произведения, которое было избрано в качестве исследовательского объекта в её кандидатской диссертации. То, что на рубеже 50 х–60 х годов она занялась именно «Дуэньей» Прокофьева, показательно во многих отношениях. Театр Прокофьева тогда только начинал возрождаться заново. Для его реабилитации нужны были исследования глубокие и всесторонние, убеждающие обстоятельностью, рассматривающие прокофьевскую драматургию на широком историческом фоне. Творчество Прокофьева тогда нуждалось в защитниках, способных отстоять истину, не прибегая к неоправданной горячности и эмоциональным преувеличениям, но оперируя конкретными фактами и неопровержимыми аргументами. В поисках подобных аргументов молодой исследователь обратилась к авторским рукописям и к архивным материалам, проникая в истоки замысла композитора и последовательно воссоздавая весь процесс его становления. У постановщиков спектакля считается аксиомой исходная значимость авторской партитуры, в которой они пытаются найти ответы на все возможные вопросы. Что касается оперного исследователя, он должен начинать гораздо раньше. Изучение истории создания «Дуэньи» убедило Ларису Георгиевну, сколь важно понять, как и почему появились зафиксированные в партитуре результаты, которым предшествовали длительные поиски путей оформления замысла. Так пришло понимание изначально существовавшего для Прокофьева театрального образа будущего произведения. Уже в первых набросках авторского плана ему виделся спектакль как синтетическое целое. Как напишет она в более поздней статье, этот план позволял проследить новые принципы объединения музыки и действия, давал возможность увидеть «своего рода “леса” будущих сооружений, композиционные схемы ряда картин, в которых большую роль играют принципы симметрии, тематических повторов и обрамления» 1.
В «Дуэнье» представлен зрелый театральный стиль Прокофьева. Здесь всё отстоялось и окончательно оформилось. Особо привлекательной, гармонирующей её собственному мировосприятию была позитивная жизненная философия, столь ярко проявившаяся в «Дуэнье». Поэтичность, лиризм, полнота жизненных ощущений – именно эти качества прокофьевской интерпретации пьесы Шеридана Данько выделяет как основополагающие. По её словам, «преимущественно лирическое прочтение классической комедии ХVІІІ века» говорит о преемственных связях с русской оперной традицией. Вместе с тем, «последовательно сближая лирические и комедийные элементы», Прокофьев намечает дальнейшую линию развития жанра. Такое произведение как нельзя лучше даёт возможность представить соотношение на всех уровнях и срезах типового, устойчивого и единичного, отнесенного лишь к данному неповторимому решению. С наибольшей очевидностью влияние на индивидуальный замысел устойчивой традиции просматривалось на уровне жанровой специфики произведения. Прокофьев обратился к классической английской комедии и тем самым на первом же этапе оформления замысла должен был сформировать собственное отношение к жанровому канону. В комической опере всегда были особенно сильны связи с широко понимаемой театральной традицией. Словесный текст имел в ней куда больший вес и самостоятельное значение сравнительно с оперой серьёзной. Молодой исследователь училась у Прокофьева воспринимать оперу как феномен театральный. Одновременно шло активное постижение живого театра через причастность к музыкально-театральной жизни Ленинграда. Как член Союза композиторов она имела возможность наблюдать рождение новых сочинений для музыкальной сцены, оценивала их как критик. Вооружённая высокими прокофьевскими критериями, с этих позиций она рассматривала находки представителей как старшего, так и более молодого композиторского поколения.
Прокофьев стал первым и главным героем в годы формирования Ларисы Георгиевны как учёного и публициста, популяризатора оперного искусства и театрального рецензента. Серия книг и статей, посвящённых Прокофьеву, появилась уже после защиты кандидатской диссертации. Очерк о его жизни и творчестве кроме русского был издан на эстонском и китайском языках. К началу 70 х годов за ней окончательно утвердилась репутация известного прокофьевского исследователя. Одновременно она активно откликается на все новые явления в музыкальном театре, пишет об операх Б. Арапова, А. Петрова, С. Слонимского. Интерес к творчеству Б. Арапова – композитора и педагога, деятельность которого была теснейшим образом связана с Ленинградом и культурой родного для Ларисы Георгиевны города, – вылился в монографический очерк. Появление этой книги характерно для личности исследователя. Меня всегда восхищало в Ларисе Георгиевне её любовное и уважительное отношение к старшим коллегам, независимо от их должности и званий. Она неизменно стремилась выделить и поддержать всех, кто был предан искусству и своей профессии, чьими усилиями создавалась и поддерживалась интеллектуальная аура воспитавшей её среды.
Её научные интересы изначально формировались под воздействием мощной петербургской школы исторического музыкознания, которую представляли её учителя. Среди них поистине знаковой фигурой был Михаил Семёнович Друскин. Влияние его уникальной личности безусловно ощутимо во всех сферах деятельности Ларисы Георгиевны. Друскин оставался для неё все годы образцом всесторонне образованного учёного-гуманитария и вместе с тем тонкого музыканта, отзывающегося на все явления музыкальной современности. Он сочетал в себе призвание и талант историка со свободной ориентацией в сложных вопросах теоретического музыкознания. Восхищение вызывали качества Друскина-педагога, неизменно требовательного и к своим ученикам, и к самому себе. И в собственной педагогической и музыкально-общественной деятельности Лариса Георгиевна придерживается принципов, которые обеспечивают органическую преемственность поколений. Принадлежность к авторитетной научной школе придаёт фундаментальность её собственным трудам и безусловно ощутима в работах её многочисленных учеников.
Одной из сквозных исследовательских тем, которые разрабатывал Михаил Семёнович, стали вопросы оперной драматургии. Идя по его следам, в своих работах, посвящённых оперному искусству, Лариса Георгиевна соединяет исторический и теоретический подходы. Оба ракурса по необходимости взаимодействуют при изучении истории и теории оперных жанров. «Дуэнья» Прокофьева дала толчок для постижения комической оперы как особого жанрового типа, обладающего комплексом устойчивых черт и вместе с тем разветвлённого на множество русел и рукавов. Жанровая типология была использована в качестве исследовательского инструментария в докторской диссертации Ларисы Георгиевны и в её монографии о комической опере ХХ века. Ей удалось охватить и обобщить большой и разнообразный исторический материал, показать внутренне родство разнородных явлений, определить значение отдельных наиболее ярких произведений и их влияние на общие судьбы жанра. Разрабатывая теорию комической оперы как жанрового феномена, она подробно остановилась на вопросах исторической периодизации. Одновременно ею был предложен собственный взгляд на типологические связи, действующие на всех этапах истории жанра. По принципу типологического сходства были выделены четыре группы: классический тип оперы-буффа, народно-бытовая комическая опера, опера игровая, ведущая происхождение от народного балагана и пародийных спектаклей, опера обличительно-сатирическая.
Как справедливо пишет автор в уже цитированной статье о прокофьевских традициях в советской опере, «трудно найти некий “измерительный прибор”, который бы в единой классификации охватил и сюжет, и музыкальную драматургию, и вопросы стилистики» 1. Тем не менее, классификация помогает подняться над эмпирикой и обнаружить внутренние закономерности, организующие исторический процесс и одновременно творческое развитие отдельного мастера. Так, выделенные в упомянутой статье три линии прокофьевской музыкально-сценической драматургии – комедийно-скерцозная, конфликтная и лирико-комедийная – не только дали возможность охватить единым взглядом всё его творчество, но и помогли выявить различные линии преемственности, по которым шло развитие его эстетических принципов и драматургических находок.
На методологию докторского исследования Ларисы Георгиевны повлияли и такие труды М. Друскина, как его блестящая монография об И. Ф. Стравинском, а также разработанный им курс «Музыкальная историография». В диссертации широко использован и критически осмыслен накопленный отечественным и зарубежным музыкознанием опыт изучения комической оперы. Уникальность путей развития жанра в ХХ веке потребовала не только осмысления всей его предшествующей истории, но и сочетания типологического и монографического подходов. Выделение новых типов комической оперы, складывавшихся в творчестве самых разных авторов, позволило обнаружить общие тенденции и подчеркнуть движение жанра вширь. Наряду с этим монографические очерки о пяти композиторах, представляющих завоевания в этой сфере русских оперных мастеров новой эпохи, акцентировали значимость нетипового подхода к жанру и ценность индивидуальных художественных открытий. При этом оперы И. Стравинского, С. Прокофьева и Д. Шостаковича рассматриваются в исследовании как классические примеры максимальной активизации сферы жанрового поиска.
Авторитет Михаила Семеновича Друскина способствовал такому важному событию в жизни Ленинградской консерватории и в творческой судьбе Ларисы Георгиевны, как организация в 1976 году кафедры музыкальной критики. Так случилось, что возглавивший её старший коллега, широко известный своими талантливыми работами в области музыкальной эстетики и публицистики Арнольд Наумович Сохор оставался на своём посту недолго. Его активная деятельность была прервана внезапной безвременной кончиной. Ларисе Георгиевне пришлось взять на себя ответственность за судьбу новой кафедры. Она сумела сплотить её коллектив, пережить разные этапы реорганизации, сформировать традиции кафедры. Опыт Ленинградской–Петербургской консерватории стал примером для других вузов бывшего Советского Союза. Самые тесные контакты установились, в частности, между кафедрой, возглавляемой Ларисой Георгиевной, и созданной значительно позднее кафедрой этносов Украины и музыкальной критики Киевской консерватории (теперь Национальная музыкальная Академия им. П. И. Чайковского).
Имя Ларисы Георгиевны Данько я впервые запомнила ещё в 1962 году, прочитав в сборнике «Черты стиля Прокофьева» её статью «Прокофьев в работе над «Дуэньей». Её саму вскоре увидела и услышала в Москве во время выступления на одной из музыковедческих конференций. Памятной осталась и наша совместная поездка на юбилейную прокофьевскую конференцию в Кёльн в 1991 году. Тогда мы уже были хорошо знакомы. Лариса Георгиевна приезжала в Харьков на защиту дипломов выпускников Харьковского института искусств им. И. Котляревского в качестве председателя государственной комиссии. Наше восхищение вызвали её эрудиция и человеческий такт, её неизменно уважительное серьёзное отношение к первым самостоятельным шагам наших студентов на ниве музыкальной науки. Она ни на йоту не стремилась подчеркнуть свой «петербургский лоск», общалась с харьковскими педагогами без малейшей торжественной дистанции, внимательно выслушивая мнения каждого, но и не скрывая собственного отношения к качеству работ, в которых умела отметить как достоинства, так и просчёты. Позднее с таким же тактом и профессиональным мастерством она проводила государственные экзамены в Киевской консерватории.
Приезды Ларисы Георгиевны в Киев превращались для нас, её коллег, в праздник. Нас глубоко трогала её любовь к древнему городу над Днепром, её неутомимое желание погулять по его улицам и паркам, посетить общеславянские святыни. Всегда были интересны её рассказы о музыкальной жизни Петербурга, о музыкальных и театральных новинках. К сожалению, в последнее время по многим причинам эти постоянные контакты затруднены. Но без них наша жизнь становится беднее и теряет свой вкус. Поэтому я всегда жду возможности приехать в Петербург в гостеприимный дружеский дом Ларисы Георгиевны.
По одной из версий имя Лариса происходит от латинского «ларус» – чайка. Как написано в одной книжечке, раскрывающей тайну наших имён, женщины с таким именем творчески одарены. Они не навязывают окружающим своих идей и переживаний, хотя многое принимают близко к сердцу, будучи легко ранимыми. Они часто целиком отдаются работе и могут посвятить любимому делу всю жизнь. Преданная своей семье хозяйка дома, любящая мать и бабушка, Лариса Георгиевна сумела, не обделяя вниманием родных и близких, стать образцовой деловой женщиной. Приходится поражаться её энергии и жизненному тонусу. Меня с ней всегда сближали и продолжают сближать наши общие интересы и симпатии. Для нас обеих одним из самых притягательных миров остаётся театр с его слезами и смехом, шутками и каламбурами, с его способностью дарить радость даже в моменты глубочайших потрясений.
Отражения музыкального театра: Сборник статей и материалов к юбилею Л. Г. Данько. – Книга 2. – Санкт-Петербург, 2001.
^ МАРШРУТЫ СТРАНСТВУЮЩИХ МУЗЫКАНТОВ
Граждане мира, музыканты всегда связывали свою профессию с перемещениями во времени и пространстве, буквальными и символическими. Роберт Шуман, придумавший и пустивший в жизнь музыкантское братство давидсбюндлеров, начал его родословную от библейского царя и псалмопевца, а в почётные члены наряду с современниками включил Баха, Моцарта и других великих предшественников. Дух странничества, формировавший биографию Баха, Вагнера, Листа, не угас и в наш динамичный век, принимая новые формы и одновременно возрождая забытый опыт прошлого. В Советском Союзе отечественные таланты держали под крепкими замками. Каждый выезд за рубеж трактовался как подарок партии и правительства и контролировался «музыковедами в штатском», отбиравшими большую часть полученных гонораров. Но как только железный занавес пал, наши музыканты разных поколений разбрелись по миру. Талантливые исполнители и педагоги, переезжая из города в город, из страны в страну, формируют вокруг себя интернациональные группы учеников и единомышленников. В этих духовных союзах преодолевается цеховая замкнутость, которая всегда была признаком консерватизма и ремесленного подхода к искусству. Встречи, которые становятся судьбой, – так рассказывают о своём творческом становлении скрипач Лесь Семчук и пианистка Анна Середенко. В биографии каждого таких знаковых встреч было несколько, прежде чем произошло главное: они нашли друг друга и стали партнёрами, создав свой маленький творческий коллектив.
За три года совместных выступлений этот дуэт стал известен не только в Киеве и в Украине. Каждый из двух объединивших свои усилия музыкантов, подчиняя собственные интересы общему делу, не утратил своей индивидуальности и творческих склонностей. Талантливый солист из плеяды учеников главы украинской скрипичной школы Богодара Которовича, победитель престижных международных конкурсов, получивший свою первую награду уже в двенадцатилетнем возрасте, Лесь Семчук, по собственному признанию, не связывал своё будущее с камерным музицированием. И сейчас он продолжает совершенствоваться как сольный исполнитель. В этом году – уже после окончания ассистентуры-стажировки в Национальной музыкальной академии Украины им. П. И. Чайковского – завершил учёбу во Франции в Лионской консерватории. Судьба свела его здесь с музыкантом, который заставил многое пересмотреть и осознать по-новому. Выходец из Одессы, скрипач Павел Верников принадлежит к тем великим странникам и талантливым наставникам, ученики которых, путешествуя вместе с учителем, объединяются в некий братский союз, чтобы вместе служить богине Музыки святой Цецилии. В этом сезоне давидсбюндлеры Верникова встречаются в Италии. Небольшой итальянский городок под Венецией Порто Груаро превратится в фантастический город музыки и музыкантов, куда будут совершать паломничество туристы из разных стран. Лесь Семчук и Анна Середенко тоже начинают здесь учиться в уникальном классе лауреатов международных конкурсов. Их дуэт был принят в этот класс заочно, без сдачи вступительных экзаменов. Это будет высший курс мастерства уже не в области сольного исполнительства, а в сложной, в известной степени элитарной сфере камерного музицирования.
Лесь Семчук выехал в Италию, отыграв два ответственейших концерта в Швеции и в Украине. В Стокгольме он сыграл со шведским симфоническим оркестром Скрипичный концерт Бетховена, с которым выступал впервые. Ему пришлось за короткое время выучить этот невероятно трудный в техническом отношении, масштабный концерт, тем самым расширив свой репертуар солиста и поднявшись на новую ступеньку в профессиональном росте. Свидетельством успеха стала реакция зала, не отпускавшего молодого украинского музыканта и заставившего его сыграть три произведения на бис. И буквально на следующий день после возвращения из Стокгольма – выступление в Национальной филармонии Украины в заключительном концерте малеровского цикла Владимира Сиренко. Вместе с Национальным симфоническим оркестром под управлением Владимира Сиренко Лесь Семчук сыграл Первую камерную симфонию Виталия Губаренко, сыграл совсем по-новому, раскрыл в этом юношеском произведении композитора наряду с поэтической возвышенностью и одухотворенным лиризмом глубину драматических переживаний.
А для дуэта Леся Семчука – Анны Середенко по-особому ответственным было минувшее лето. После цикла концертов в живописных замках Моравии они неожиданно для себя получили приглашение на конкурс камерных ансамблей в Англию. Первый тур этого конкурса проходил заочно, отбор производился на основе присланных претендентами видеокассет с записями их выступлений. Украинский дуэт не только успешно преодолел этот первый этап соревнования, но и получил финансовые льготы от организаторов конкурса, которые позволили нашим материально необеспеченным музыкантам продолжить соревнование уже в Лондоне. Времени на подготовку было совсем мало. Но вернулись наши музыканты домой не с пустыми руками. Они получили специальный приз за исполнение произведений Кароля Шимановского.
Если бы свой давидсбюнд создавали Аня и Лесь, имя Шимановского значилось бы в нём рядом с именем Иегуди Менухина, с которым Лесю посчастливилось лично общаться: он учился в его Международной Музыкальной Академии в Швейцарии. Здесь же непременно были бы названы имена любимых учителей Ани Ирины Борисовны Боровик, которая ведёт класс камерного ансамбля в Национальной Академии Украины, петербургского педагога и прекрасного пианиста Сергея Александровича Урываева, киевского пианиста и педагога Бориса Архимовича. А Лесь прибавил бы к именам Менухина, Верникова и Пикайзена своего первого учителя и старшего наставника на всю жизнь И. М. Пилатюка, нынешнего ректора Львовской консерватории, а также имена своих родителей-музыкантов, в семье которых все четверо детей – трое дочерей и сын – пошли по родительским стопам и стали музыкантами.
Воздавая должное своему партнеру как безусловной первой скрипке и в прямом, и в переносном смысле слова, Анна Середенко вносит в общее дело свою заметную лепту, в том числе как исследователь камерной музыки и как педагог кафедры камерного ансамбля. 2001 год и для Ани связан с особыми достижениями. В июне она успешно защитила кандидатскую диссертацию, посвящённую камерно-инструментальным произведениям любимого ими обоими Кароля Шимановского. Пытливость ученого, интуиция музыкантов, упорство и труд по овладению непростым стилем польского мастера дали свои плоды. Их интерпретацию музыки Шимановского оценило строгое жюри престижного английского конкурса.
Зеркало недели. – 2001. – 8 декабря.
^ ЗЕМНЫЕ СТРАНСТВОВАНИЯ
ИНОПЛАНЕТЯНИНА АРНОЛЬДА ШЁНБЕРГА
Гении человечества проживают свои жизни среди нас, землян, подобно инопланетянам. Их ведут иные, неведомые нам цели. Их время не совпадает с нашим «тут и сейчас». Эти залётные гости кажутся нам странными, вызывая раздражение черни и зависть претендующей на почести посредственности. Травля и побивание камнями – такова уготованная им участь. Немало горечи и разочарований уносят они с собой со своих земных дорог, но не изменяют своему призванию, которое составляет смысл и цель каждого прожитого ими дня и мгновения.
Поэт и чернь, гений и заурядность, освистывающая художника публика, самонадеянные критики, надевающие тогу всезнающих судей, которые смотрят и не видят, слушают и не слышат, – сколько раз подобный сюжет варьировался в истории культуры и цивилизации! В каждой новой его версии люди толпы упорно повторяют многократно повторявшиеся ошибки. Вместе с тем каждая такая история поражает неповторимостью единичной судьбы пришельца из высших миров, дарованного человечеству во спасение от угрозы духовного обнищания. Одним из таких загадочных пришельцев был Арнольд Шёнберг – композитор, педагог, дирижёр, художник и литератор, но прежде всего первооткрыватель новых путей в искусстве звуков. Его открытия не утратили новизны и сегодня, когда уже миновало полвека со дня его смерти. Его музыку запрещали в гитлеровской Германии и в СССР эпохи тоталитаризма. Вместе с тем созданная им нововенская композиторская школа унаследовала великие традиции самого музыкального города мира, который, увы, не раз оказывался несправедливым по отношению к живым гениям, составившим его славу. Вот как сам Шёнберг обрисует подобную ситуацию в одном из своих писем: «В Берлине осмеивали новое после нескольких исполнений, а в Вене – сразу после первого. В случае надобности – и там и там – даже без исполнения. … Публика в обоих городах понимала, что всегда успеет почтить великого и после его смерти, … что посмертно это можно сделать более пышно и эффектно, а главное, с большей выгодой». (Берлин, 18 июня 1930 года, в редакцию венской газеты «Дойче альгемайне цайтунг»). Правда, город Моцарта, Бетховена, Шуберта на этот раз всё же успел загладить обиды и огорчения, нанесенные ещё одному своему гениальному уроженцу. В связи с 75 летием со дня рождения Шёнберга, в то время уже много лет жившего в США, куда эмигрировал, спасаясь от фашизма, ему было присвоено звание почётного гражданина Вены. А совсем недавно в Вену из Калифорнии был перенесен Центр Арнольда Шёнберга, который проводит большую работу по изучению и пропаганде его наследия.
Русский перевод избранных писем Шенберга, который недавно выпущен в свет Санкт-Петербургским издательством «Композитор», прошёл такой же тернистый путь к читателям, какой проходила и проходит его музыка. Их перевод принадлежит перу Виктора Шнитке, который так и не дождался выхода книги. Инициатором этого издания, как и ряда других ценных документальных материалов по истории музыки ХХ века, был видный петербургский учёный, профессор Петербургской консерватории Михаил Семёнович Друскин. После его смерти реализация многих его неосуществлённых идей стала кровным делом ученицы Михаила Семёновича, доктора искусствоведения Людмилы Ковнацкой. В предисловии к письмам она подробно рассказывает о том, какую многолетнюю упорную борьбу за это издание вёл Друскин. А книга, уже готовая к печати, кочевала из одного издательского плана в другой. Имя Шёнберга, с которого официальный запрет как будто бы был снят, всё ещё находилось под негласным подозрением партийного начальства.
С горьким остроумием Шёнберг как-то подсчитал, что в Вене периода зрелости его таланта интерес к новой музыке проявляла одна десятитысячная часть населения города. Вместе с тем среди его современников встречались не только те, кто был зачинщиком шумных скандалов в концертных залах и длившейся годами оскорбительной газетной травли композитора и его учеников. Благодаря истинным ценителям, осознавшим значимость им созданного, его произведения исполнялись, включались в камерные и симфонические программы, ставились на подмостках театров. В России живой интерес к его творчеству пробудился раньше, чем на его родине в Вене и Германии. Первым познакомил петербургскую публику с фортепианными произведениями Шёнберга двадцатилетний Сергей Прокофьев. В зале поднялся хохот и возмущенные возгласы. Но вскоре по рекомендации русского художника Василия Кандинского с гастролями в Петербург был приглашён сам парадоксальный автор. Выступления Шёнберга-дирижёра в декабре 1912 года с исполнением своей ранней симфонической поэмы «Пеллеас и Мелисанда» захватили и потрясли пламенностью и страстностью, небывалой силой экспрессии. Известный русский критик Вячеслав Каратыгин сравнил воздействие его музыки с творчеством Эдгара По, Достоевского, Гойи, а самого маленького человечка с нервными странными жестами, подвижного, как ртуть, – с персонажами новелл Гофмана. Приёмом, оказанным ему в русской столице, Шёнберг был доволен. Строились планы новых поездок в Россию, но их прервала Первая мировая война.
Призванный в армию, Шёнберг по состоянию здоровья был направлен простым солдатом в тыловые войска. Когда кто-то его спросил, он ли тот самый композитор Арнольд Шёнберг, со свойственным ему юмором он ответил: «Кто-то должен был им быть; желающих не нашлось – пришлось взять это на себя». Быть самим собой, оставаться верным своему призванию, не сдаваться ни при каких жизненных обстоятельствах, – таким он был в своих книгах и партитурах, за дирижёрским пультом, за письменным столом и во время занятий с учениками, таким же мы видим его в его письмах. Письма эти разные, деловые и дружеские, посланные из разных городов и стран по разным адресам. Некоторые из них обращены к влиятельным лицам с просьбой помочь тем, кто нуждается в материальной и моральной поддержке: известному архитектору, молодым музыкантам, талант которых ещё не получил признания, но оценивается Шёнбергом как значительное явление в современном музыкальном мире. Хотя сам он постоянно называет себя человеком непопулярным, а своё искусство трудным для понимания, не имеющим шанса быть принятым и понятым современниками, суждения его всегда бескомпромиссны, мнения и моральные оценки отличаются строгостью и твердостью. Честь и достоинство составляют для него главные ценности, которые помогают стойко вести борьбу за собственные музыкальные идеи. Свою полную превратностей жизнь он сравнивает с кипящим океаном, в который был брошен, не умея плавать. Но барахтался и плыл он всегда против течения, вело ли это к спасению или нет.
Кроме музыкального таланта, Шёнберг обладал немалым литературным даром. И в его письмах поражает точность характеристик, выразительность слога, меткость и яркость определений. В его живописных работах, которых сохранилось больше двухсот, видное место принадлежит жанру автопортрета. В серии этих портретов, написанных в разное время, он стремился передать не внешние черты своего образа, а внутренние состояния обострённо чувствующей души творца, который ищет формы выражения для невыразимого. Всё, что он создавал в звуках, красках, словесных образах, он воспринимал как своё послание к человечеству. Для него всегда было важно не как, а что сказать, сказать своё и от себя, передать свой собственный жизненный опыт, опыт экзистенциального переживания самой сущности жизни художником ХХ века, который во всём, чего бы ни касался, вёл свою особую, неповторимую и единственную беседу с Богом.
Религиозные переживания и размышления сопровождали Шёнберга постоянно. С Библией связаны два так и недописанных его сочинения, с которыми он не расставался в течение многих лет – оратория «Лестница Иакова» и опера «Моисей и Аарон». Он написал «Прелюдию» для хора и оркестра на библейский текст, а последний созданный им опус, завершённый за год до смерти, включает хор на текст 130 псалма «De profundis» и «Современный псалом» на собственный текст для чтеца, хора и оркестра. Сакральный характер имело и его восприятие музыки. Он называл безнравственным плохое небрежное исполнение. Он был непримирим к любым неточностям и приблизительности, готов был отказаться от концерта и снять произведение с программы, если недоставало репетиций, необходимых для усвоения его необычного языка музыкантами и верного донесения его замысла до слушателей. Со свойственной ему прямотой он утверждал, что предпочитает неуспех тщательно подготовленного исполнения успеху исполнения небрежного или слишком вольно трактующего авторский текст. Именно поэтому он обрушивается на режиссёров, которые ставят спектакли, не желая считаться с музыкальным содержанием произведения, написанного для театра. Понимая, сколь нелегко проникнуть в смысл его музыкальных образов из-за их новизны, Шёнберг предпочитает сам дирижировать премьерами своих произведений или готовить их с первыми исполнителями, сам пишет эскизы и разрабатывает план постановок своих опер «Ожидание», «Счастливая рука», «С сегодня на завтра».
Шёнберг считал искусство и политику вещами несовместимыми и, в отличие от Вагнера, не участвовал ни в каких политических акциях и движениях. Однако реалии современной политики преследовали его, ломая с детства усвоенную систему ценностей. Выросший в Вене, Шёнберг считал себя законным наследником великой традиции австро-немецкой музыкальной культуры. Смелый новатор, он во всех своих теоретических трудах, в статьях и лекциях говорил и писал о великих музыкальных мастерах, на образцах искусства которых надлежит учиться. Среди его музыкальных кумиров – имена Брамса и горячо почитаемого Малера, с которым имел счастье близко общаться. Еврей по происхождению, он в свои молодые годы не воспринимал свое еврейство как барьер, отделяющий от ценностей европейской культуры. Но нараставшая в Германии истерия антисемитизма больно ударила по его человеческому достоинству. И он сдала выбор, вернувшись к вере своих предков в первые же месяцы эмиграции, в Париже, где нашёл временное пристанище. Как и многие представители его народа, он лелеял мечту о независимом еврейском государстве и приветствовал его рождение. Он научился испытывать гордость от сознания своей причастности к народу Моисея и Ветхого завета, признаваясь и в том, как нелегко было быть евреем в охваченной фашистской чумой Европе.
В конце жизни Шенберг хотел вернуться в свою «ненавистную любимую Вену», как когда-то назвал её в письме к Густаву Малеру. Но осуществить этот шаг не позволило состояние здоровья. В возрасте семидесяти лет, после восьмилетнего периода работы профессором композиции Калифорнийского университета, Шёнберг был отправлен на пенсию с мизерным содержанием. Не было и речи о том, чтобы на эти деньги содержать семью с тремя несовершеннолетними детьми. Его обращения к официальным лицам и в благотворительные фонды о материальной поддержке, которая позволила бы полностью посвятить себя творчеству, не дали результата. Чтобы выжить, ему пришлось и в эти поздние годы зарабатывать частными уроками, писать статьи и теоретические труды, искать любые формы заработка, даже будучи серьёзно больным. Автопортрет композитора в интерьере его писем рисует образ сильного духом человека и художника, оставившего свой яркий след в многокрасочной палитре искусства ушедшего ХХ века. Об интересе к его творчеству в современной России свидетельствует организованная в Москве содержательная выставка «Арнольд Шенберг – Василий Кандинский. Диалог живописи и музыки», приуроченная к 50 летию со дня смерти композитора.
Зеркало недели. – 2002. – 16 февраля.