С. Е. Хрыкин Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: авторская редакция составителя. Книга
| Вид материала | Книга |
- В. Х. Лобас «Культура Сходу» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: В. Х. Лобас «Українська, 815.26kb.
- Н. Д. Колбун «Заключение и литература» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: Н. И. Околитенко,, 284.53kb.
- Ирпенская буквица, 117.9kb.
- Ирпенская буквица, 1004.26kb.
- Ирпенская буквица, 853kb.
- А. Г. Шишов Медицинское изучение и предупреждение летных происшествий. Авторская редакция, 535.15kb.
- Рабочая программа уроков изобразительного искусства и трудового обучения в 1 классе, 173.25kb.
- И. В. Курчатов Сайт «Военная литература»: Издание: Головин И. Н. И. В. Курчатов. М.:, 1411.84kb.
- Книга уникальное издание. Это фактически «целительский», 3202.4kb.
- Е. П. Блаватской ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ (пер с англ. Л. Крутиковой, 5151.33kb.
На блюдечках, на циферблатах,
Чайные розы – в далёком Крыму,
А у нас – жёлтые розы заката.
Они поднимаются по стенам,
Их лёгкое очертанье
Кружит слабую голову нам:
Лихорадка, недомоганье…
Но вот останавливаются часы,
В доме такая тишина,
Что слышно гудение осы
И тёмные шаги сна.
Тогда опадают их лепестки,
И сухой порошок хины
Покрывает белым налётом виски
И прозеленью морщины.
8 сент. 1927
_____________________
* Стихотворением «Розы» открывается последняя, пятая сохранившаяся тетрадь. На титульном листе авторская надпись:
^ Игорь Юрков
СТИХОТВОРЕНИЯ
Тетрадь 20
Начата 8 IX 27 Кончена
Тетрадь включает стихотворения 1927 (сентябрь–декабрь), 1928 года (январь–октябрь) и 1929 года (январь–март) – последние стихотворения Игоря Юркова. Все стихотворения в этой тетради пронумерованы, причём, первое – «Розы» – имеет порядковый номер 1953 (здесь воспроизводятся – по тетради – авторские номера всех имеющихся в ней стихотворений).
АСТРЫ
1954
Астры стоят в высоком стакане,
На сотни вёрст осыпая цвет.
Я, как слепой, утеряв осязанье,
Молча вхожу в этот пёстрый бред.
Средь лёгких циновок высокие свечи
Тяжело горят жёлтым огнём.
Это – сон, колокольный звон, вечность
И на белой стене набросок углём.
Здесь, как встарь, ревнуют дряхлые боги,
Вечера полны духоты и луны.
Но поёт кузнечик, и в пыли дороги
Отъезжающим астры ещё видны.
И он говорит: «Кончилось лето.
Так кончается жизнь, а мне легко,
Потому что много красок и света,
Потому что небо не так высоко».
11-12 сент. 1927
________________________
Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», Киев, АРП, 1929.
ГЕРМАНИЯ
1955
– Здравствуйте, доктор, – который час?
У меня начинается мигрень.
В стеклянной коробке
Шуршит газ.
Пусто и робко
Танцует тень.
На красной афише
Томясь и скучая
Висит не дыша
Летучая мышь.
О ней в газете не прочитаешь,
Её от тени не отличишь.
Прохожий, отсюда шумят бульвары,
Но пуст и страшен наш бульвар.
Шагает доктор,
Худой и старый,
Точно скрипичный
футляр.
Немецкие липы шумят тревожно,
Глядя в высокие окна
Пристально.
В философию вашу
Поверить можно,
Если она не будет написана.
Над толпой висит циферблат,
На часах стоит солдат.
Выпьем пива, камрад!
– Дайте пива, Конрад!
Певучие липы шумят тревожно,
Поют липы о том,
Что жить по-старому невозможно,
А по-новому мы не живём.
Гляди в окно:
Уже светает.
Ночные бабочки Кино
В душный плюш
Спадают.
Всё, что снилось, уже прошло.
Лицо бело
И утомлено.
О, как она скучает!
13 сентября 1927
НЕЗАБУДКИ
1956
От этих незабудок,
Сделанных из глины болота,
Отдающих на посуде
Благоговейной позолотой –
Беги! Их вылепила сырость
Из голубой, тяжёлой глины.
Они среди безмолвья выросли –
Всегда наивны и невинны,
Но от них – бессонница, лень,
Паруса и даль ночная.
Дух тишины и забвения –
Незабудка сырая.
15 сент. 1927
^ АРАБЕСКИ – II
1957
Колода карт летит под стол,
Шуршит картонный этот прах.
Песок в глазах, и длинный ствол
Поблёскивает при свечах.
Покатое её плечо
Слоновой кости при свечах.
– Подлец, – ты шепчешь свысока.
В бровях подлеца недоуменье.
– Мы ссоримся по пустякам,
Мы воображение, мы тени.
– Так уходите! – Чёрт ни с места.
– Теперь она – моя невеста,
Ты в карты эту ночь играл,
Ты сердце своё проиграл. –
Трагедия на антресолях:
Пробка хлопнула или пистолет… –
Татьяна, он сегодня болен,
Ему сегодня тридцать лет.
18 сентября 1927
ВСТРЕЧИ*
1958
Просёлочной дорогой вбок,
Мимо дубков (тяжёлое золото
Надо мной). Каждый дубок,
Шелестя, встречает прохожих
Утомлением, тенями,
Пеньем лиственниц, пнями
И певучим горизонтом воды.
Все – прохожие: одни утомлённые,
Другие несут своё горе.
(Так, чернея на иконе,
Святые несут тяжёлые хлебы);
Другие как тени
Под игом судьбы,
Проходят без жалобы, без сожаленья.
Осенняя пыль.
Утомленье
И утоленье страданий
От человеческих желаний,
Немилосердных к себе и другим.
От их страданий,
Казалось, исходит золотой дым.
Вот идут солдаты, –
Один придерживает внутренности рукой
И тихо стонет,
А другой
Бьётся о землю головой
В тяжёлой агонии.
А третий поёт:
«Соловей мой, соловей»
И вытирает рот
После жирных харчей.
А у тебя, женщина,
Мёртвый ребёнок на руках,
Ты окаменела в отчаянье, –
Жёлтый прах
Летит на твои плечи.
В золотом тумане
Астры горят как свечи.
У вас, девушки,
Слабнут мускулы, распадается кожа,
Гнойное дыхание течёт изо рта… –
Погляди на них, прохожий:
Тебе предложит
Гнойные язвы сама красота.
Простите,
Как листья, жалуясь и плача
Летит их рой,
И ещё торжественней, ещё богаче
Золото надо мной.
20 сентября 1927
__________________
* Следует отметить, что к отвращающе жуткому натурализму, пронизывающему это стихотворение Иг. Юркова, в это же самое время, на другом конце Европы, приходит в своём творчестве и гениальный современник русского поэта, его почти ровесник, испанский художник Сальвадор Дали (1904–1989).
СКУПОСТЬ
1959
Недаром скупость изображают
Женщиной из камня. Плоский, зернистый
Тёмный её профиль выверен и сжат,
Пустые глаза слепы и мглисты,
И шепчет её узкий рот:
«Тот, кто двигается – умрёт…»
Осень держит яблоко в плоских руках,
У её ног кружится прах.
21 сент. 1927
___________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
МАЛЯРИЯ
1960
Мы с малярией играем в шахматы
При голубом свете гнилушек.
– Какие у вас пёстрые лохмотья!
– Какие у вас длинные уши! –
Но она берёт ленивой рукой
Сморщенное сердце больного:
– Вы не узнаёте меня, дорогой,
А я вас приняла за другого. –
Чёрная шаль, милая шаль,
Пыльное слово – забвенье.
В окнах светло летит даль,
Близкая до сердцебиенья.
22 сентября 1927
^ ЧЕРЕЗ КАРТИНУ
1961
Твой профиль,
Твой длинный, твой душный платок
Скользит за пределы понятного мне,
Твой профиль как чёрный цветок
Живёт
На белой стене.
Так на картинах изображают
Высокомерие
Чёрной гвоздикой,
Она лихорадит и благоухает
У потемневшего лика.
Но догорают высокие свечи,
Летят на картину
Тени,
И он глядит,
Как волны тленья
Обдают твои плечи.
Мы любим жизнь, –
Зачем притворяться
В письмах и дневниках?
– Наша душа боится сознаться,
Что и она – только прах.
Золотое твоё тело
В прохладных потёмках
Уходит, наклонясь, от меня.
Поют
Комары протяжно и звонко
В жёлтых потоках огня.
Так вот оно – прошлое:
Осень, хризантемы,
Красный перец висит над крышей, –
Теперь ты видишь,
Что тленны все мы,
Что нужно спешить всё выше и выше.
Но эти руки во мгле
Беззащитны,
На смуглом плече дрожит свет,
Пустые глаза широко открыты:
Никого нет!
Ничего нет!
Так ты ушла
В серый песок,
В стёршийся лик на полотне,
И в бедной памяти жив цветок
И летящий профиль
На стене.
24 сентября 1927
^ СОН В СЕНТЯБРЕ
1962
Лучом издалека,
Дудкой пастуха
Возникает тоска,
Легка и тиха.
Моё окно
В голубой глубине
В вечернем сне
Озарено.
Поёт кто-то.
Тёмные гроздья
Тяжёлой позолоты
Висят в воздухе.
Меня разбудят,
Обо мне вспомнят.
Вот входят люди
В мою комнату.
Но темнеет рано,
– Уходят тучи.
О звезде падучей
Спой мне, Татьяна… –
Какая осень!
Как высоко
На сенокосе
Летит облако!..
Здравствуй, старуха,
В каменной руке
Ты держишь цветок.
Падают глухо
Яблоки
В жёлтый песок.
Просёлочная дорога
Вдаль летит.
Не смотри так строго,
У меня сердце болит.
– Прости, – колёса
Шуршат в пыли.
Над соснами в осень
Летят журавли.
Светят гнилушки.
Пройдём по саду.
– Какая досада,
Господин Пушкин,
Стоят мои часы –
Так во сне бывает.
Сыплется песок. Как сыпь
Листва мелькает.
Вот её платье,
Вот голос старухи,
Вот жужжат мухи
У моей кровати.
Аллея рябин,
Косое крыльцо
Сквозит сквозь тело.
Смотрите, как пожелтело
Её лицо.
Просыпаюсь: осень,
Как высоко
На сенокосе
Летит облако.
26 сент. 1927
КРАКОВЯК
1963
Глухая душа в тёмном камне
Прислушивается, но в поющей раковине
Шум толпы.
Танцуют в Кракове
Поляки с большими руками.
– Мне скучно, мне очень скучно, панна.
– Что ж, пан, давайте станцуем.
– Наша жизнь проходит странно,
Будто мы играем впустую.
Золотые луковицы держат дамы
Своими тонкими руками, –
Бубновые дамы, строгие дамы.
Поют:
– Осень близка и понятна.
Всё, что прошло, – невозвратимо.
Средь пыльного камня
Старого Кракова
Глухая осень поёт в раковину.
– Кирпич, склеенный потом и кровью,
Распадётся, милая панна. –
Она в ответ, поводя бровью:
– Эти речи мне слышать странно.
Ведь и я когда-то читала
Целые страницы «Капитала»,
Я эту бедность давно знаю,
А вот танцую и не унываю.
28 сент. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
^ КИЕВСКИЙ ВЕЧЕР
1964
Сквозь улочки,
Наполненные тенью
И старым золотом осенним,
Сквозь кашель,
Тяжелеющий над нами,
Она проходит тихими шагами.
Так ты в молитву
Входишь, точно в лень,
И сердце
Радуется и просит,
И дым висит
Над низкими домами,
Каштаны
Охватывает пламя.
Они летят,
Бульварами шурша.
Какая старая
У нас душа! –
Мы чахнем
Солнцем, пылью и бензином –
В этой паутине
Вечером длинным.
Давайте, приятели,
Пить вино.
Так же золото и прозрачно оно.
Наша кровь,
Мы знаем сами,
Стекает вином
В тёмный камень.
Мои собутыльники,
Нам смешно!
Нам от этого света
Темно,
И в этом свете
Видим мы:
– Душа уходит из тесной тюрьмы.
Сквозь кашель,
Тяжелеющий над нами,
Она идёт весёлыми шагами.
Шумят каштаны:
– Прощай, нам не грустно.
Мы осыпаемся
Пестро и искусно.
28 сентября 1927
^ ПОСЛЕДНИЙ СОН АЛИСЫ
1965
Золотые луковицы держат дамы
Своими тонкими руками –
Бубновые дамы, строгие дамы.
В потёмках в сушь уходят дороги,
Жалуются деревянные боги:
Столько света, что ничего не видно.
Чего-то жаль,
На кого-то обидно…
Но фигуры дам темны,
Они как шелест, как сны,
В глазах отсутствие,
Пустой смешок,
За поясом красный цветок,
Лениво и медленно слабой рукой
Они управляют картонной страной.
Но струной
издалека
сквозь сад,
сквозь дым
Им отвечают:
– Мы спим, спим…
– Алиса, не входи в нашу страну…
– Тебя уже клонит ко сну.
– Алиса, ты спишь уже?
– Да!
– Ты не вернёшься никогда
Отсюда…
Но струной издалека
сквозь маки,
сквозь дым
Отвечают:
– летим, летим!
29 сент. 1927
ОКТЯБРЬ
1966
Белые, красные, жёлтые тона
Всё раздражают тебя и слепят, –
Но к вечеру входит луна
В открытые форточки, в тёмный сад.
Красный комочек взят живьём,
Он ещё бьётся и живёт. –
Летят листы на чёрный ход
В открытый,
в открытый наш дом.
И темнеет рано, зажжём свечу.
Нам по осени, собственно говоря,
Пора раззнакомиться, но я молчу,
И ты молчишь, моя заря.
Так смутно тянутся стихи
К одной мечте – звучать и петь,
Но сердце сможет ли стерпеть
Зарю голой черёмухи!
4 окт. 1927
^ КРАСНЫЕ ГВОЗДИКИ
1967
Таким рисуют высокомерие –
Каплей крови на длинном стебле.
И вот мы глядим в открытые двери:
Цветы колышутся в синей мгле.
Красные угли чадят и мерцают,
В их разноцветном певучем сне
Лёгкие стебли перегорают –
И там огоньки в вышине.
Горький запах сюда струится,
Стекает вниз по резным лепесткам… –
Красная, нам не поётся, не спится,
Нас сводит с ума пёстрый хлам!
7 окт. 1927
^ ЧЁРНЫЙ ЧЕЛОВЕК
1968
Сергею Есенину*
Голубой мотылёк бьётся в вине,
От бессонной ночи мутит.
Твой профиль летит
В никуда по стене,
И господина в чёрном тошнит.
Спутник поэтов, тощий убийца,
Смердяков* – он не виноват.
– Вы знаете,
В рюмке легко утопиться, –
Так гости ему говорят.
От плеч, от бутылок, от душной пудры
Никто не уйдёт,
Никто.
– Подай мне пальто,
Чёрный сударь,
Подай мне, пошляк, пальто.
Ты разве не видишь? –
Он глуп как пробка,
Он с Лермонтова плеча
Носит плащ неловко и робко,
Полой по земле волоча.
Ты мне не страшен,
Парикмахерский демон,
Мой бутафорский двойник.
Все мы
Немножко пишем поэмы,
Ломая русский язык…–
В табачном дыму,
В жёлтом похмелье
Тебя пугает, наверно,
На развороченной постели
Сукровица и сперма.
Ты не должна бояться, Татьяна:
Этот картонный фантом –
Только страничка из романа
О нашем страшном былом.
Налей мне, товарищ,
Ещё немного,
Я расскажу тебе,
Как повесился он, растопырив ноги,
На паровой трубе…
13-14 окт. 1927
_________________
* Посвящение в тетради отсутствует, но оно есть в машинописном сборнике Ольги Владимировны.
* ^ Смердяков Павел Фёдорович – один из героев романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы», слуга и убийца своего фактического, случайного отца Фёдора Павловича Карамазова.
ЗА ЧАЕМ
1969
Восковым венчиком белой черёмухи
Опадает в чай золотое небо,
Поют назойливо в доме мухи,
Где ничего нет и ничего не было.
– Дайте мне выловить чаинку.
– А вы мне дайте уснуть.
(Сон летит на меня паутиной
И звеня падает на грудь
И мне легко).
Вынь мне очки,
Он говорит издалека:
– Послушайте, какая тоска,
Ведь ни одной чаинки!
15 октября 1927
ДЕМОН
1970
Ах, неспроста ты кладёшь работу,
Офицер сидит, расстегнув пиджак.
Юмор: колышется беззаботно,
Качаясь в такт,
мак.
Сколько красок слепят и звучат,
Отчаянно сопротивляясь сну!
Но и они войдут в закат
И там, далеко, в тишину.
Чаепитие цветов кончено; чинары,
Чашечки маков, тени
Уходят вдаль, как твоя старость,
Демон вечернего освещенья.
Ещё на время сборище рубах,
Толпа цветных чеченцев,
Но и они на твоих стенах –
Лишь пёстрое полотенце:
Спорят, затихая, чеченцы,
Оно висит, исчезая в глазах.
Листок мака летит в чайник –
Никого не видно.
Тамара, это так случайно,
Что холодно и стыдно.
У Демона, где кричат ковры
О свечах, о раздавленных губах,
О её руках,
сидят картёжники
Усатые, в пёстрых башлыках.
Их тени качаются, их рюмки звенят,
Их слуги стреляют в саду.
Они вполголоса говорят:
– Как хорошо в аду.
Полоска света бежит за дверь,
Колыхаются эполеты.
Летит в твой мозг полоска света –
Никуда не уйдёшь теперь.
И он, презрительно сжав цветок
В руке, входит, гусар,
И говорит: «Ваш цветок
Меня опьянил, Тамара.
Я вижу – здесь совсем не то,
Какая, мой друг, досада, –
Там армяне в длинных пальто
Путаются по саду.
Ваши гости, говорят,
Водку лакают стаканами.
Русский офицер не может быть рад
Такой разношёрстной компании.
Я, к сожаленью, в спиритизме не твёрд,
Но вижу – Демон ваш робок,
Он прячется от меня, точно вор,
Конечно и глуп как пробка.
Дух не имеет никакой цены
И ревновать к Духу стыдно,
Но вот почему вы влюблены –
И стыдно, и обидно.
Бесштанник в хламиде вас смутил
Своею армянской рожей.
Я вашего папеньку предупредил
Быть с этим типом построже. –
Но в чашечке мака горький сок
Меня одуряет… мне плохо.
Царапается этот цветок,
Нельзя ни дохнуть, ни охнуть».
Он рухнул на пол под пенье зурны.
Танцуют гости.
Крутя свой ус,
Подходит Демон:
– Он умер?
– Пусть.
Нет, он видит сны!
15 октября 1927
^ ЛУННЫЙ ВЕЧЕР
1971
Сельская тишина в тёмном камне,
В осыпающихся букетах заката,
Благоухающих всеми цветами
Жёлтых, призрачных пятен.
Я знаю, всё это неизменно,
Таков характер вечеров:
Бледное золото в светлом сене,
Как болезнь – шелестение сверчков.
Они шелестят
Настойчиво и нежно,
Настоящие часовые сна.
Может быть, и это неизбежно,
Что впереди духота и луна.
Ревность: – боязнь утерять и исчезнуть,
Как исчезает сейчас заря.
Но ты говоришь: ревновать бесполезно, –
Нельзя обладать, не утеряв.
О, как томительны подозренья,
Как скучно в прозрачной тишине
Ходить по этим высоким, осенним
Полям, утопающим в луне.
Они отошли, наполнив дали
Ртутным мерцаньем.
– Полно бродить!
Белые волны впереди
Её понесли и укачали.
18 октября 1927
ВСТРЕЧИ
(вторая редакция)
1972
Просёлочной дорогой вбок,
Мимо дубков (тяжёлое золото
Надо мной). Каждый дубок,
Шелестя, встречает прохожих
Утомлением, тенями,
Пеньем листьев, пнями
И певучим горизонтом воды.
Все – прохожие: одни утомлённые,
Несут своё горе.
(Так на иконе
Святые несут тяжёлые хлебы);
Другие как тени
Под игом судьбы,
Проходят без жалобы и сожаленья
В осеннюю пыль,
где утомленье
И утоление страданий.
От человеческих желаний,
Немилосердных к себе и другим,
Казалось, исходит золотой дым.
– Какая пустыня
У тебя, женщина,
Мёртвый ребёнок на руках,
Ты окаменела в отчаянье, –
Жёлтый прах
Листьев падает на плечи.
В голубом тумане
Зажигается вечер.
– Какая пустыня
Перед ней.
У вас, девушки,
Слабнут мускулы, распадается кожа,
Гнойное дыхание течёт изо рта… –
Не подходи, прохожий:
Тебе предложит
Гнойные язвы сама красота.
Сколько вас,
Сгорбленных, раздавленных судьбой,
Бедностью и болезнью! –
Человечество
Проходит предо мной
Вздохнуть и исчезнуть.
– Какая пустыня
Перед ними.
Простите,
Как листья, жалуясь и плача
Летит их рой,
Где осень встаёт предо мной
Ещё торжественней и богаче.
19 октября 1927
^ ВТОРАЯ ПАТЕТИЧЕСКАЯ ПОЭМА
СМЕРТЬ ТАМАРЫ
1973
Быть может – в мраморе, в прожилках,
Мерцающих в глубине,
Наряд твой кружевной, бутылки,
Расцвеченные в вине.
Она, как бубен, поднимает
Тарелку круглую из глины,
Где лихорадят и благоухают
Незабудки в тине.
Они покоем назывались,
Плавучей тишиной полей,
Теченьем капель и усталостью
Переломанных теней.
Но этот час недолговечен,
И страсть – бушуя в цветниках –
Волною красной входит в вечер,
Сжигая розы на коврах.
Успокоительно воздушные линии
Лёгкого тела взнесены
На эти красные и синие
Вечера духоты и луны.
Она берёт смуглой рукой
Цветок прозрачной тишины
И, обрывая лист тугой,
Зовёт гвоздикой сны.
В стекле, где мутная вода
Теплеет кожицей зелёной,
Они стоят.
Висит звезда
Над головой сонной.
Скользит над садом облако
Туда, в кумирню Богородицы,
Туда, в цветы, где высоко
Стоит фигура Богородицы,
Из камня выточена веком,
Шумящая, собрав молитвы
Людей, она перелистывает библиотеку
Человеческих страстей.
Там в кипарисовых коробках
Лежат молитвы в тёмных книгах,
Их Дон Жуан берёт и робко
Глядит через плечо назад:
Там вечереет чужой сад.
Чего ж бояться, как мучиться?
Как жить?
Скажи мне, богиня,
Что наша жизнь?
Ужели случай
Такой же, как твоя невинность?
И жив ли я, жива она?
И что она, и кто она,
И что нас мучит и сжимает? –
Он ждёт ответа.
– Тишина.
Гвоздика благоухает.
Меня камень успокоил,
Он высосал из сердца кровь,
Я стал как тень пустой.
Но что любовь?
Скажи мне, что любовь? –
И он, шатаясь, вышел в сад
Легко, в кумирне очертанье
Богини каменной страданья
Превратилось в шорох и аромат.
Но я не так молюсь тебе:
Сойди, станцуем, моя соперница.
Жизнь в борьбе.
Я тебе
Вырву каменное сердце.
Дай мне руку. – Мадонна даёт руку.
Накипела кровь на губах.
«Я умираю…» – Она падает глухо –
Уже камень. Сама прах.
О, как страшит сегодня
Твоя любовь, Мадонна.
Роза сгорела, сухой и сонной.
Дон Жуан её поднял.
19 октября 1927
ТАМАРА
1974
Лампада у тёмной стены,
Зелёной от старости. Камни те
Закованный воздух, подобно звуку струны,
Хранят в растяжённой, пустой темноте.
Тот воздух гудит, сохраняя в себе
Слова низкого пенья, спутанных жил,
И запах воды, и в воде
Текучее время тяжести чернил.
Нам кажется, налёт свинца
Ложится на руки священника, –
Такая тишина,
но без конца
Стекает вода на ступени.
Таков тот звук струны.
Кавказская страна
Лежит за путями окна,
Темно и душно голубея.
Лунным лучом озарена,
Летит к монастырю аллея.
И здесь, среди цветов и красок
И разных букв теней, что мучат,
Услужливо
Чинарой наклонясь,
Нашёптывает сказки
Комариный князь.
Комариная туча –
Галдёж туземного базара
Вбирают стены, отдавая
Просторный холодок Тамаре,
Как колокольчиков звучанье
В подводной полумгле теней.
Так жарко ей,
Просторно ей
В лихорадке, в недомоганье.
Здесь холод ломит двери спален,
Тряся на белые постели,
На холодеющие шали
Черёмухи и метели.
В кружевной коридор черёмухи
Тамара броситься решает.
Царапаясь, летят цветы,
Пушистым хладом обдавая
Руки, плечи, кусты.
Но Он опять её томит
Спиральным лучиком заката,
Изнеможением заката
Он не даёт дышать, Он мучит,
Он тени ставит на пути,
И путаясь в крылах, в падучей
«Лети, – Он шепчет ей, – лети
В зелёный омут успокоенья».
Кто ты?
Что ты?
Каких падений
Не испытаешь ты со мной,
Куда ни упадёшь…
Он тёмной головой
Склоняется над картонной далью
Чинар, монастырей и гор.
Прислушаешься – тёмный хор
Поёт – иди за ним;
Поёт печально:
Иди, иди за ним… –
Какое мученье!
От себя никуда не уйти… –
Тогда лети, – он шепчет ей, – лети
В забвенье.
20 октября 1927
* * *
1975
Старое сердце поэта живо.
Резок закат, и пусто кругом.
Гляди, как плавает в кружке пива
Его лицо с облысевшим лбом.
От чахлых фикусов тень пустая
Бежит по столикам в коридор.
Ты скажешь сейчас, моя дорогая:
Какой это всё невесёлый вздор…
Чтоб старое сердце билось и ныло,
Дай ему кружку жёлтого сна,
Дай ему кружку пенного пива, –
Его душа никогда не пьяна.
27 окт. 1927
^ НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ВЕЧЕР
1976
Тёмный хор слепых кузнечиков
Шелестит, поёт, звенит.
Я всей кровью знаю вечер,
Я – прохожие, я – огни.
Если в этот вечер синий
Я пойду проститься с ней –
Как в покинутом магазине
Станет в памяти моей:
Хлам под лампочкой свинцовой,
На прилавках пыль и мгла… –
Не спрошу тебя ни слова,
Чем жила и как жила.
Мне досадно, что такие
Наступили вечера,
Что ведут мосты крутые
В тополя и хутора.
Я весны не понимаю,
Я растерянно брожу,
Только вывески читаю,
За прохожими слежу.
Мой сосед:
высок и бледен,
Он выходит погулять.
– Как он скучен, как он беден, –
Тихо шепчут тополя.
Но в своей груди он слышит
Музыку и тишину,
За наклонной видит крышей
Обожжённую луну,
И ему легко и странно,
Так легко и так тепло,
Всё прошедшее – обманно,
Всё, что в будущем – светло.
Стебли лунные и дымы.
И чугунный блеск мостов,
Весь простор необозримый
К сердцу он прижать готов.
Ни червонец, ни журналы
Не помогут мне любить.
Жизнь прекрасней – оказалось –
Чем я мог предположить.
Здравствуй, милый мой кузнечик,
Современник тощий мой.
Я всей кровью знаю вечер,
Я – весна, и я с тобой.
27 окт. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано (с купюрами и ошибками) в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
* * *
1977
Ковры болот, их сонная тишина –
Как долгий звук лопнувшей струны.
Это лопнул пузырь, и тёплая волна
Набегая, качает цветы глубины.
Мы – цветы глубины, только у нас
Такие сны стеклянных пустынь.
Мы – никто, мы в вечерний час
Незабудки, бессонница, синь.
Будто летит парус туда,
Где ни времени, ни пространства нет,
Где колышется голубая вода,
Где свет – не тьма и не свет.
Там – на время – мелькнёт твоё плечо,
Твой жалобный рот, твоя рука,
Но холодит парус, и вокруг течёт
Вода из сухого песка.
Ничего, что такая пустота! –
Здесь вольно дышать и вспоминать
Сердцебиение… Высота,
Колыбель душ качает мать.
28 окт. 1927
* * *
1978
В бутылочном озере сорабкоопа
Бесшумно тонет трамвай.
Так вот какова новая Европа –
Стеклянный, водочный рай.
Поют соловьи свистков полусонных –
Надсадный, долгий клич:
В просторную тень бегут мильтоны
Под финки да под кирпич.
Тогда, от страха сгибая колени
И царапая тротуар,
Падают навзничь худые тени
В тошнотный спиртной пожар.
Всё летит, бросается, кружит,
Ты лежишь, потерявшись навек… –
Разве так человеку нужно?
Разве это лежит человек?
29 окт. 1927
ВЕСЕЛЬЧАКИ
1979
Спирт роняет розы синие
В мутное стекло.
На дворе уже от инея
Пусто и светло.
Всё, чтоб помнить, чтоб тревожиться,
Синий пламень смыл,
И тебе сейчас неможется,
Не хватает сил.
Жизнь – навынос и распивочно
У твоих друзей,
И глаза воды бутылочной
Смотрят сквозь людей.
Им видны витрины тёмные
Тошной глубины,
Где плывут их души сонные
В водочные сны.
Им просторно, пусто, холодно –
Без следа
Вырвана из сердца молодость
И – навсегда.
И глядишь, и всё не верится:
Так вот провели! –
Разговаривают, вертятся
Круглые нули,
Будто им по-настоящему
Тоже разум дан. –
В роковую жизнь, к несчастию,
Вторгнулся стакан.
Роковая станет раковой –
С пивом пьём! –
Всё равно, мол, одинаково
Все умрём.
29 окт. 1927
_______________________
* Впервые в черниговской областной молодёжной газете «Комсомольський гарт» № 88 (5243), 16 июля 1987 г.
^ ЕЩЁ ВЕЧЕР
1980
Я на примусе разогреваю
Бедный ужин свой.
Розы спирта потухают
На чугунном стебле.
В этот просторный, золотой
Вечер – хорошо на земле.
Набегают волны тепла
Прямо в форточку мою.
Даль легка и светла.
И летят листы.
Я отсюда вижу твою
Кофточку, – это ты.
Но проходят люди,
И они спешат.
Скоро тебя не будет
На моей улочке,
Ты входишь в закат –
В булочную.
Мимо шумной толпы,
Безобразных и красивых,
Тех, что видят, тех, что слепы,
Мимо умных и глупых, –
Но какая же ты счастливая
Среди них!
Всё, что ни прожито,
Всё, что в будущем,
Увидеть можно
На золотом небе,
Можно увидеть
Того, чего не было –
Всё так светло.
Но то, что было,
Навсегда прошло.
29 октября 1927
АРАБЕСКИ-2
1981
Гончие лают,
Шурша в листах.
В гусарском домике
Огни зажжены.
Ты знаешь, Татьяна,
Какой это прах –
Наша любовь
И наши сны.
Когда поют комары
И в открытом окне
Сырая ночь
Осыпает листы,
Скажи, Татьяна,
Можно ли мне
С тобою пить
И жить «на ты»?
«Пустая и глупая шутка жизнь»*,
Но как она радует
Меня!
– Скажите, гусары,
И ты скажи, –
Где столько музыки
И огня?
Наши товарищи
Лермонтов и Фет
Проиграли чёрту
Душу свою.
Я ведь, Татьяна,
Последний поэт –
Я не пишу,
Я пою.
Гончие лают,
Звенят бубенцы,
Скоро пороша
В сад упадёт.
Да не скоро выведут*
Молодцы
Настоящие песни
В свой народ.
Народ нас не любит*
За то, что мы
Ушли от него
В другую страну,
Где падают листья
На порог тюрьмы
И в жёлтых туманах
Клонит ко сну.
Что ж вы, товарищи,
К чёрту грусть!
Бутылки полны
И луна полна.
Горячая кровь
Бушует пусть –
Нас ещё слышит
Наша страна.
Морозное небо
Сквозь листы и кусты,
Антоновским яблоком
Луна в ветвях…
Скажи нам, Татьяна,
Что делала ты,*
Пока мы рубились
На фронтах?
31 окт. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в альманахе «День поэзии», 1968, М., с некоторыми изменениями:
* в «Дне поэзии-68» пятая строка пятой строфы переделана Н. Ушаковым: «^ Скоро, скоро выведут молодцы…», кардинально изменив смысл контекста;
* строфа «Народ нас не… Клонит ко сну» в «Дне поэзии-68» полностью выпущена.
* «Пустая и глупая шутка жизнь…» – неточная цитата из стихотворения М. Лермонтова (1814–1841) «И скучно, и грустно…» (1840).
* Сравните с анекдотически широко известным анкетным вопросом тех лет: «Что ты делал(-ла) до Октябрьской революции?»
* * *
1982
По комнатам порхают сквозняки,
Слабеют комары, сгибая колени.
Так сразу осень! – Высоки,
Мы ходим, декламируя, по сцене,
Россия – грустные слова:
Чем ты не весела, не рада? –
И медленно кружится голова
От пустоты и листопада.
И длинные дороги так лежат,
Как будто нарисованные криво,
И листья осыпаются, дрожа,
На голую, пустую ниву.
А мы, прилежно исполняя роль
Твердим слова ничтожного значенья,
Как будто можно умереть на сцене,
Когда в груди – живая боль.
31 октября 1927
^ НОЧЬ В ОКТЯБРЕ
1983
Ночь стоит
на самом конце,
За фонарём –
схватить рукой.
У белого месяца
на лице
Такой ослепительный
покой.
Я в гости к тебе пришёл –
кругом
Тёплый дух
костров и земли,
Да за твоим
открытым окном
Сторожа играют
в короли.
Тощие воры
жмутся к плетню,
Они озябли,
им хочется спать,
Им хочется
подойти к огню
И в сальные карты
поиграть.
Выпьем, что ли?
Невесело.
Липкая муть
течёт в стакан.
Как разбитое сердце
звенит стекло,
И в голове
густой туман.
Болит моё сердце,
так болит,
Как будто осколок
туда попал.
Я ведь пропил
последний стыд
И бессмертную душу
проиграл.
Скрипит калитка,
летит листок,
Бежит дорога
в жёлтом огне.
Я проиграю
твой платок,
Который ты
повязала мне.
А выйдешь из сада –
пожары стоят,
Полыхают
дымные вечера,
Тихо шевелится
душный сад…
– Как далеко ещё
до утра!
^ 1-2 ноября 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
* * *
1984
Снежок запутался в буквах.
Посмотришь – уже темно.
Гляди, деревянная кукла,
В заклеенное окно.
Звенят бубенцы издалече
За верстовым столбом.
В кострах и снежинках вечер
Порадует нас письмом.
О чём из России пишут?
Кто гибнет? Кто поёт? –
И бедная кукла дышит
И жалобно кривит рот.
На платье её цветное
Падают слёзы дождём… –
Не плачь, моя кукла, не стоит,
Давай ещё подождём.
3 нояб. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
В ПЛЕНУ
1985
Мне всё не спится, неможется мне.
Осень растёт, как пламя.
В форточку смотришь при луне,
Точно в открытую память.
Пустые дороги оттуда летят
Хитро, и пестро, и чудно,
Там жёлтые бесы молча сидят –
Им холодно, им смешно.
Мне бы дойти до того столба,
До той полосатой будки,
Да, видно, играет со мной судьба,
Строит глупые шутки.
В форточку выглянешь – дороги и сны
Легко заметает снежок.
И пленнику виден мостик луны –
Тошен, тонок, высок…
5-6 нояб. 1927
ПУШКИН
1986
Так лицо твоё измято,
Как декабрьский снег.
Я вхожу в твоё «когда-то»,
В твой железный век.
Зеркала летят, блистая,
В окнах, где снежок,
Где кружит ночная стая
Букв, имён и строк.
Холодно. По первопутку
Только скрип саней,
Да у полосатой будки
Окрик сторожей.
Там выходят декабристы –
Подними фонарь:
Посылает их в дорогу
Православный царь.
Их развозят гренадеры
С даровых квартир:
Тех – повесить для примера,
Этих – гнать в Сибирь.
Выбежать бы, громко крикнуть,
Да мороз и тишь,
Да в такую же квартиру
Разве угодишь.
Звёзды падают на шляпу,
В окнах жёлтый свет.
От цыганок, от бутылок
Занемог поэт.
Далеко звенит в тумане
Колокольчик мой.
И летят худые сани
Тысячной верстой.
В рудниках и мне готова,
Может быть, постель,
И мои следы, быть может,
Занесёт метель.
Только белые рябины
Да снежок ночной,
Да летит далёко… в вечность
Тёмный профиль твой.
6 ноября 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
АРАБЕСКИ-3*
(ЭМИГРАНТ)
1987
На ущербе луна,
Высоко… Высоко…
Не отзовётся
В такую тишь.
В моих занавесках
Она легко
Летит над горбами
Соседних крыш.
Только видишь:
Паруса и листы.
Слышишь в саду
Долгий спор. –
Всей высоты,
Всей широты
Не может похитить
Ни сон, ни вор.
И вот, пробираясь,
Шурша в листах,
Будто спьяна
(И вправду пьян!),
Видишь в окнах:
Сидят при свечах,
Слышишь:
Они поют «Шарабан»:
«Моя машинка,
Мой шарабан,
Мундир сносился,
Патронов нет,
По ровному тракту
Штыки и туман,
И впереди –
Белый свет.
Хоть ты, девчонка,
Была бойка,
Но дотащиться
Не стало сил.
Видно, дорога
Далека –
Волки не съели,
Так штык добил.
Мундир сносился,
Стёрся погон.
Мимо вёрст,
деревень
и дорог
Спешат враги –
Эшелон… эшелон…
Счастлив, видно,
Новый Бог!
Куда мне деться?
Куда идти?
России, наверно,
Всё равно.
У неё, должно быть,
Свои пути:
Ногой – в кабак,*
Другой – в говно…
Эх, шарабан,
Мой шарабан,
Как видно, осень
Нас проняла.
Пойдём, поищем
В серый туман
Другой страны,
Другого тепла».
8 ноября 1927
________________________
Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», Киев, АРП, 1929.
Там оно названо «Эмигрант»; в рукописи – «Арабески 3».
* В сборнике строки изменены: «Да не в кабак, да не в вино».
^ ЛУННАЯ НОЧЬ
1988
Высветлило, будто снег упал.
Мне не по себе во тьме зелёной. –
Память, как покинутый вокзал,
Так темна, огромна и бессонна.
Нас захватывает тишина,
Нас уводит белая дорога.
На груди и в зеркале – луна,
А на сердце – тёмная тревога.
Он уводит, он летит, гремит –
Лунный луч, томя и холодея.
Ты – не так, ты – сразу и навзрыд… –
Ничего не может быть глупее!
10 ноября 1927
ХОРЕИ
1989
Очертанье ивы над водой
Тоньше, чем её воздушный рост.
От бутылочной, слепой
Волны отблёскивает мост.
Тень черна, напряжена,
Чуть притушена луна.
В колотушку сторож бьёт,
Вор томится у ворот.
Как забвение, так река
Холодна и глубока.
Знаю: за твоим окном
Улица и тёмный сад.
Ты сидишь, пьяна теплом,
Слышишь – листья шелестят.
Даль светла, пуста, легка,
Пролетают облака.
Здесь булыжник мостовой
Громоздится под луной.
Слабость – омут голубой,
Платье, что скользит с плеча,
И зажжённая свеча
Опрокинута над тобой.
Затекает голова,
Под глазами – синева,
И от чёлки до чулок
Веет слабый холодок.
10 нояб. 1927
___________________
* Впервые опубликовано (с пропусками о ошибками) в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
ПУШКИН
1990
Татьяна, потуши свечу –
И так светло от снега и луны.
На антресолях снятся панычу
Голые плечи твои.
Прислушайся: вдали, вдали,
Где санный путь бежит в заплатах,
Звенят в сухой, снежной пыли
Бубенчики саней и святок.
Они звенят, чадит свеча,
И крепок ром в домашнем штофе,
Летит у твоего плеча
По комнате арапский профиль,
Летит, срываясь, мимо комнат,
Летит, врываясь в новый день,
И нас с тобою, друг мой, вспомнят
За эту царственную тень.
Татьяна, потуши свечу –
Душа летит всё выше, выше…
Его стихов, его причуд
Никто на свете не услышит.
Как любо! Вызвездил мороз
Полночные поля России
И ледяных воздушных роз
На стёклах стебли восковые.
29 нояб. 1925 – 12 нояб. 1927
В РАЮ
1991
Скрипят и поют ветхие двери
О Мэри – их старшей сестре, –
И входят в рай дети и звери
По снежку, по морозной заре.
Подо льдом в раю тепло и тихо,
Звенит посуда, и печи трещат.
Приводит плюшевая волчиха
В детскую школу своих волчат.
Это мы в книжке видели где-то,
Это, должно быть, приснилось нам,
Как будто бредут карточные валеты
По голубым, тихим снегам.
Тощие тени от солнца – короче,
Пар валит из раскрашенных ртов.
Они не дойдут до самой ночи… –
А как досадно! – обед готов.
12 – 13 нояб. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
* * *
1992
Белая черёмуха – ледяной сугроб,
Выметено на дворе.
Я тихо тебя поцелую в лоб –
Такова любовь в декабре.
Твоё лицо, твой прямой пробор,
Как ты тиха и светла…
Никакой добытчик, никакой вор
Не похитит моего тепла.
Визжат полозья и летит дымок
Туда, в чужеземный край,
И летит по дороге колкий снежок.
Прощай, мой друг, прощай.
18 ноября 1927
СКАЗКА
1993
Тень черна, напряжена,
Чуть притушена луна,
И за тихие снега
Уходит лунная дуга,
А на стёклах там и тут
Свечи синие цветут.
Жаль мне прожитого дня,
Жаль угасшего огня.
Я по комнатам хожу,
В окна дымные гляжу,
Слышу: маятник стучит,
Ветер шаркает в печи,
Вижу: в звёздах за окном
Почивает тихий дом –
Домик кукол и детей,
Без номера и без огней:
Там карточные короли
Играют в карты до зари;
Над ними – круглые часы,
За ними – пики и усы.
Черви – красные сердца
В письмах старого льстеца,
Бубны – в тесных кошельках
И звонкой грудой на столах,
В пиках тёмный разговор
С королём заводит вор,
Трефы – их сухой язык
Тихо сплетничать привык.
Они трещат, а с потолка,
С высока и далека
Падает легко снежок,
Ложась меж букв, картин и строк,
И за синие снега
Уходит лунная дуга…
18 нояб. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
^ ТРАМВАЙ №4*
1994
С каждым днём этот бред веселей,
Дни короче, слепительней краски.
В голубом, дряхлом стекле
Расплываются лица и маски.
От звонков, от толпы – в мороз
Он отчалил в снежные волны,
Только слышно пенье колёс
И журчанье льющихся молний.
Так и молодость наша пройдёт –
Ослепительно и мгновенно,
И сухая метель заметёт,
И о нас пропоёт антенна.
19 ноября 1927
________________________
Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», Киев, АРП, 1929.
ГОГОЛЬ
1995
В кабинете фигуры восковые
Глядят бессмысленно в упор.
– Каково тебе, Гоголь, живётся в России? –
Пытает Гоголя чёрт.
Он слабо смеётся и старается спрятать
Страшную рукопись в стол.
– Я люблю во всём немецкий порядок,
Я Россию ещё не учёл.
Посмотри в окно: хлопья и вёрсты,
На службу чиновник идёт…
Россия нас кормит хлебом чёрствым,
И кто её разберёт…
19 нояб. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
В ГОСТЯХ
1996
Хвостатые бесы, зобатые
Пищат, суетятся в доме.
В прудах стоит осенний закат,
И плывёт по воде солома.
Белые гуси встречают нас
На самом конце дороги,
Голые вербы, ночь сырая, –
Какая на всём тревога!
Встречает хозяин гостей,
Подносит по рюмочке выпить.
Темнеет липовая аллея.
Хоть бы снежок выпал.
Где твоя Родина? – умерла.
Где твой дом? – разорили.
У меня не найти ни вина, ни тепла, –
Так бесы постановили.
19 ноября 1927
ЗИМА*
1997
Окован воздух, вдавлен, сжат,
Ломая радугу мороза,
Ещё в моём окне, дрожа,
Стоит ноябрьская берёза,
Воздушным очерком ветвей
Как будто врезана в закаты,
Царица северных полей
Роняет снег голубоватый.
А мне, скажи, что делать мне?
Тепло, и сонный мир шатает,
И в ярком, праздничном огне
Берёза белая сгорает.
Привычный труд, спокойный час,
Твоё дыхание невнятно.
Сквозь лунные, литые пятна
Кто может здесь заметить нас?
Сквозь окна мутной глубины
Сквозь ледяных цветов мерцанье –
Мы только звук, чужие сны,
Чужая жизнь, воспоминанье.
Налей крутого кипятка
Из чайника с цветком и птицей, –
И вот дрожит твоя рука,
И некуда тебе укрыться
От этих равнодушных глаз,
От жара, кашля и румянца.
Привычный труд, спокойный час
Мученьем могут показаться.
А нынче на пустом дворе
Звенят серебряные пилы.
В такой мороз легко сгореть:
Теснится грудь, сжимает жилы.
Красавица поднимет бровь
И поглядит хитро и строго
Туда, где верб и облаков
Идёт прозрачная дорога.
Вхожу. – Сгоревшие листы,
Кружась, на крышу упадают… –
Как медленно приходишь ты,
Моя разлучница седая.
^ 21-22 ноября 1927
________________________
Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», Киев, АРП, 1929.
ВЗДОР
1998
Маятник мается, ходит, стучит,
Заводит сухой разговор,
И вот сидишь, сочиняешь в ночи
Стихи и прочий вздор.
Как, в сущности, комната мала, –
Как будто сплющен меж стен,
Живёшь и дышишь в тени стола
Средь маленьких дум и сцен.
Я жаловаться очень не люблю,
Однако – позор и стыд –
Я сам себя на этом ловлю,
И грустно мне, и тошнит.
Длинноволосый, больной поэт,
Мой бутафорский двойник,
Пишет стихи уже двадцать лет,
А печататься не привык.
Его никак не могут признать,
Он злится и пишет стихи,
Его читают отец и мать –
Рабочие от сохи.
Отец-спекулянт и дура жена,
И сын их больной поэт
Живут, должно быть, во все времена,
А смысла в их жизни нет.
Но, впрочем, однажды ему довелось
Выпустить книжку стихов,
Да на неё – такая злость! –
Не нашлось ещё дураков.
Он пишет: у кого на глазах катаракт,
Не увидит того и днём.
А я скажу, что нашёлся дурак,
Прочёл, хотя и с трудом.
22 ноября 1927
* * *
1999
Попробуй, разлей-ка белила –
Всё будет в снегу соловеть.
Во что моя жизнь превратилась?
Нельзя ни любить и ни петь.
В просторном каком-то покое
Идут дерева и дома,
И санки звенят, и левкоем
Как будто пахнет зима.
Я выйду: сквозь иней, сквозь ветлы
Иное счастье идёт
В мой дворик, пустой и светлый,
На мой парадный ход.
25 ноября. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
* * *
2000
Панна – закраснела рябина,
Будто брошена кровь на снегу.
Не дождаться ни мужа, ни сына, –
Спокойной ночи врагу.
В синих рамах белый и слабый
Далеко уходит рассвет.
Что ж вы плачете, глупые бабы? –
Ни врагов, ни приятелей нет.
И господский дом затихает,
Как корабль, разбитый в щепы.
И метёт на крышу сухая
Серебристая пыль.
26 нояб. 1927
^ СВЕТ ЗИМОЙ
2001
Нельзя ни сплетничать зимой, –
Такая тишина и радость!
И отмечаешь день строкой
Певучей, медленной и слабой.
Я вслушиваюсь: вдалеке
Поют, шуршат и замирают,
В сухом, серебряном песке
Сады стеклянные сгорают.
Разбойники летят гурьбой,
Теряя шляпы и пистолеты,
И обратившись в вихрь сухой
Ложатся в книгах, в кабинете.
Шарманка старая мечты,
Крути, крути – ты не успеешь,
Пусть тихо падают листы
И книги толстые глупеют.
Течёт из шкапов музыка,
Шуршат и падают страницы.
Душа, что любит свысока
Никак не может покориться.
Пусть в кухне капает вода,
Пусть я хоть в этот час увижу,
Что наши сказки и года –
Лишь кукольная неподвижность.
Они сидят. Слетает снег
Едва-едва на их ресницы.
Им тошно и легко во сне,
Им всё неможется, им спится.
Вот трубочисты, копоть, сор.
Смешно, хвостатые ребята,
Глядите, тянет тощий вор
Из головы худую вату.
Глупеют книги, тишина
Хватает медленно за горло.
Сиди у тёмного окна,
Гляди на улицу упорно.
В прозрачном омуте светя,
Растут серебряные лапы,
Летит бумага, шелестя,
Всё недописанная, на пол.
И ходишь в маске восковой,
И судишь трезво и прилежно,
Что день прошёл, идёт другой,
И третий будет неизбежно.
И всё-таки от счастья дух
Захватывает, и читаешь
Певучие страницы вслух
И жизнь поэмой называешь.
26 ноября 1927
^ ВОСТОЧНАЯ БУЛОЧНАЯ
2002
Месяц булочной – что же, грузины:
В размалёванный ваш Босфор
Легко плывут магазины,
Пивная и прочий вздор.
И крендель огромен, как ночь,
Он встал за твоей спиной.
Ничем не помочь, ничему не помочь –
Там пухнет душа пивной.
А взглянешь в окно – бритва лежит,
Слизкая до тошноты,
И месяц сбривает скучную жизнь
С прилавка, а платишь ты.
28 нояб. 1927
^ ОПЯТЬ В ПИВНОЙ
2003
Как вино, накипает оркестр.
Осыпается бумажный мак.
Звеня подвесками люстр,
Еле-еле реет сквозняк.
Давай-ка ещё посидим.
А когда не хватит сил –
Хорошо сквозь горький дым
Сказать:
– Я забвенье пил.
Какой звездопад! Какой
Странный бутылкопад!
Кричи – эхо пивной
Ничего не вернёт назад.
28 нояб. 1927
КАТОК
2004
Едва войдёшь в стеклянный сад,
Где тухнут жёлтые планеты,
Ты узнаёшь мой старый ад:
В зияющих провалах света,
Чуть-чуть дрожа и шелестя,
Газ раскалённый полыхает,
И суховатый снег – свистя –
На окна хлопья наметает.
Таков мой ад.
Блестит ледок,
Мещане грузные выходят,
Им весело: открыт каток! –
Они толкуют о погоде.
Летит печальная звезда,
Как слабо ей, легко и пусто!
Она растает без следа –
Душа высокого искусства.
И тает сердце, и горят
Цветные тусклые планеты…
Таков отсюда старый ад –
Сегодняшняя жизнь поэта.
28 нояб. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
* * *
2005
Ты смотришь холодно и странно,
И мне, мой друг, давно не весело.
А красное сердечко панны? –
Его на ниточке повесили.
Коралловое сердце панны –
В молитвеннике закладкой.
И поёт нежно и сладко
Бессердечная панна.
29 нояб. 1927
СОН
2006
Посыльный спешит за луной –
Она от него убегает.
Какой на земле покой! –
Такого у нас не бывает.
За телеграфным столбом
Падает тихий иней…
Войди, посыльный, в мой дом,
Он твой, он твой отныне.
Выпьем пива с тобой
Пильзенского, сухого. –
Но посыльный бежит за луной,
Ничего в этом нет смешного.
Я, просыпаясь, гляжу:
Бело в моей комнате узкой.
И я до рассвета брожу,
Очень глупый и грустный,
И всё поют в груди
Пустые слова без значенья,
И ходят – меня позади –
Фигуры, куклы и тени.
3 дек. 1927
^ ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
2007
А на улицу выйдешь едва –
Льётся свет, разрежённый, синий,
В тишине качаются дерева,
Осыпая воздушный иней.
И не страшно, не больно ничуть,
Что дышать и жить здесь нечем.
Неподвижный уходит путь,
Провода окутали вечер.
Жизнь, которую я любил
Как любовницу – зло и устало,
Только в слабом биении жил,
Только в маленьком сердце осталась.
И оно гудит и поёт
И меня уводит куда-то –
В ту страну, где ^ Она живёт,
Как всегда, как всегда виновата.
5 дек. 1927
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
ВЕЧЕРИНКА
2008
За автобусы, за трамваи,
За стремительные мосты
Заметает ветер, срывая
Звёзды снежные высоты.
И отсюда пусто и странно
Наша улица освещена
И выходят к нам из тумана
Люди, вывески, имена.
Гости, гости, что же нам делать?
Водку пить да в карты играть… –
И, сломавшись, падает тело
На расшатанную кровать.
(5 дек. 1927?)
_________________
* Стихотворение завершает последнюю сохранившуюся страницу за 1927 год, дата его написания не проставлена.
^ ТЕАТРАЛЬНЫЙ РАЗЪЕЗД*
Театральные шубы, чудаки,
Театральные завсегдатаи.
Притушены лампы, порхают смычки,
Поют испанцы-солдаты.
Разбирая с достоинством каждый жест,
Каждую ноту оркестра,
Ноги и плечи испанских невест –
Чудаки покидают кресла.
Они целуют плечи актрис,
Отдающие пудрой и потом.
Бродят в сырых потёмках кулис
Поклонники Вальтер-Скотта*.
И русский Байрон*, весёлый чудак, –
Он хочет казаться прохвостом, –
Великий Пушкин носит фрак
Очевидно с чужого роста.
«На холмах Грузии ночная мгла»* –
Он говорит, – «легла и прочее…
Но знаете, денежные дела
Мои запутаны очень».
Он, смеясь, выходит: пуста, пуста
За театром улица мчится,
Постовой с алебардой стоит у моста
В крылатке огромной птицей.
Белая ночь смывает следы,
Воздух порхает как пламя
И светится; слышен шорох воды
Под каменными мостами.
Тяжело войдя в светящийся фон,
Будто вырезанный из жести,
Медный всадник* летит
сквозь ночь,
сквозь сон,
Огибая дома предместий.
И странен его неподвижный полёт,
И лошадь бронзовой масти
На слабом своём хребте несёт
Непомерный груз самовластья.
А вдруг не выдержит?..
(дек. 1927?)
________________________
Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», Киев, АРП, 1929. В рукописях его нет. Стихотворение сохранилось в машинописном сборнике Ольги Владимировны, но – без даты.
* ^ Вальтер Скотт (1771–1832) английский писатель, автор многих исторических повестей и романов.
* Джордж Ноэл Гордон Байрон (1788–1824) – великий английский поэт-романтик.
* См. стихотворение Пушкина «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» (1829).
* ^ Медный Всадник – памятник Петру I в Санкт-Петербурге, работы французского скульптора Этьена Мориса Фальконе (1716–1791); открыт 7(18) августа 1782 года, стал своеобразным символом северной столицы России.
^ НОЧЬ ПОД НОВЫЙ ГОД*
От напряжённой тишины
Нам горло перехватывает.
Летит снежинка.
Наматывает
Время на рог луны.
Рогатки внизу полосатые,
Там молча ходят солдаты
И глядят на укатанный путь,
На падающую ртуть.
Каково, служивые, вам?
За вами тени волочатся.
Трудно жить по часам,
Когда горячего хочется.
И мы проходим, скользя
В густых тенях сугробов.
Мы – тени, мы – робость,
Нас заметить нельзя.
Мы знаем вес луча
На белой стене караулки,
Мы – сны, мы – полёт пули,
Мы – вкрадчивый кухонный чад.
Время наматывается
На длинный рог луны.
Между двумя солдатами
Белое поле тишины.
(30 дек. 1927?)
___________________
* Стихотворение сохранилось в машинописном сборнике Ольги Владимировны, но – без даты.