С. Е. Хрыкин Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: авторская редакция составителя. Книга
| Вид материала | Книга |
- В. Х. Лобас «Культура Сходу» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: В. Х. Лобас «Українська, 815.26kb.
- Н. Д. Колбун «Заключение и литература» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: Н. И. Околитенко,, 284.53kb.
- Ирпенская буквица, 117.9kb.
- Ирпенская буквица, 1004.26kb.
- Ирпенская буквица, 853kb.
- А. Г. Шишов Медицинское изучение и предупреждение летных происшествий. Авторская редакция, 535.15kb.
- Рабочая программа уроков изобразительного искусства и трудового обучения в 1 классе, 173.25kb.
- И. В. Курчатов Сайт «Военная литература»: Издание: Головин И. Н. И. В. Курчатов. М.:, 1411.84kb.
- Книга уникальное издание. Это фактически «целительский», 3202.4kb.
- Е. П. Блаватской ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ (пер с англ. Л. Крутиковой, 5151.33kb.
8 янв. 1927
______________
* ^ Святки – православное название «рождественских дней» – празднования «Рождества Христова» с 25 декабря (7 января) по 6(18) января.
* Спиритизм (лат. spiritus – дух) – вера в посмертное существование души и возможность непосредственного контакта живых с умершими при посредстве «медиумов». В начале ХХ века в России, в среде интеллигентных семей, широко распространилось увлечение спиритическими сеансами – столоверчением, гаданием на блюдцах, вызыванием духов умерших и т.п.
* Денатурат – спирт с добавлением в него (с целью сделать непригодным для питья) каких-либо ядовитых или резко неприятных по запаху и вкусу веществ.
* Слова в последней строчке автором написаны «через ЯТЬ».
* * *
Снег летит на землю. За чёрной елью
Плавает дымок над крышей.
Он в той самой шапке был расстрелян,
В которой из дому вышел.
У сына топор, у отца есть обрез,
А после обеда смеркается быстро… –
И мимо полотна на шумящий лес
Падают звёзды, снежинки, искры.
21 янв. 1927
_______________________
* Впервые опубликовано в журнале «Радуга» № 2, 1997 г., Киев
ОБЗОР
…А выйдешь –
дух захватит,
летит
Ветер.
Висит над крышей Медведица.
Из труб валит дымок,
гремит гололедица,
Скрипят санки в пути.
Сколько звёзд охвачено небом!
Тишина.
В наклон, вниз
Ещё несколько звёзд по требованию
Над самой трубой поднялись.
Нам что ж,
нам не впервой, братцы.
Послухаем:
Скрипит снежок.
– Чего ж тебе, милая, бояться?
Есть валенки, есть платок.
Летит облачко с губ,
Тень лежит на снегу.
Тех пустых и огромных полей
Когда-нибудь коснётся время, тогда
Среди безмолвных этажей засветит новая звезда,
И в переулке под часами,
Пугаясь тени,
Пройдут безмолвными рядами
Сухие, жалкие видения,
И ты, поднявши воротник,
Зайдёшь в пивную,
Забыв на миг
Свою жену и чепуху иную.
(21 января 1927?)
* * *
Уж больше липы не поют,
Звучащих листьев не услышишь.
Остался лишь пустой уют
И снег на обветшалой крыше.
По-прежнему над головой
Висит, как чёрное молчанье,
Та ветвь, которая с тобой
Советовалась по ночам.
Как ветка – чёрное молчанье
Дозорных звёзд, беззвучных лип.
Кругом – снега твоей земли.
22 янв. 1927
^ ДОЖДЬ В ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Влечётся пыль по тротуарам, шурша,
Сохнут губы, запираются ставни.
Жарко тебе, и трудно дышать,
И старый дом отдыхает как в гавани.
Сквозь щёлки за слабым лучиком
Бесшумная пыль ложится на плечи.
Взгляни: на улице ветер и тучи,
И делать сегодня, мой друг, нечего.
На чердаке, в окне, тучи да тополя
Враскачку, две-три капли дождика,
Как парус твоё платье, как парус земля
Встречает запоздалого извозчика.
Ему навстречу открывается дверь,
Он входит:
горят свечи в соломе,
И ему как-то страшен теперь
Слабый, двойной свет в доме.
Вроде улыбочки больного этот свет –
Неуместен и мучит
За то, что ты в двадцать лет
Скучаешь с ветром и тучами.
Внизу, на дворике, в шелухе семечек
Курица хлопает крылами,
Близок дождик,
шумит всё время
Тополь,
пахнет грибами.
В двадцать лет любовь – это отражение
Мокрого сада, это дыхание
Спящего, это тени,
Бегущие утром от ставень к дивану.
Да – в этом воздухе, полном ночи,
Где реет последний свет и дождь,
Пустое платье на стуле хочет,
Чтоб стул на тело был похож.
От шумящих занавесок, от этой смеси
Запахов, темноты и мокрых листов
Можно дышать и нужно чудесить,
И наша земля – земля чудаков.
Пусть в двадцать лет коротка память,
Когда хочется любить до зарезу, до тошноты:
Вот тебе сейчас у чёрной рамы
Нужно разбить стекло,
крикнуть
и прыгнуть в кусты…
28-29 янв. 1927
________
*В сохранившейся авторской рукописи стихотворение выделяется среди других стихов – единственное – дореволюционной орфографией.
* * *
Эту улицу знает не всякий:
На углу – аптека, в аптеке – часы,
За высоким забором лают собаки,
А на заборе фонарик висит.
Падают на крыши, на воротник снежинки,
Парикмахер Пьер* ссорится с женой,
Посетитель (это я) смотрит картинки
Иллюстрированного журнала «Красный прибой».
Зачем в такой поздний час я пришёл бриться –
Сам не знаю. Слушаю: самовар поёт,
За моей спиной бормочет столица
И холодеет, как сердце моё…
31 янв. 1927
__________________
* В стихотворении «Благополучие» (1 февраля 1929) «парикмахер Пьер» станет главным его героем.
* * *
Здесь нет цыганок и свечей,
Официанта с лицом циферблата,
Здесь постоялый двор. От лошадей
Пар. Да пусто в груди от заката.
Автомобиль, который ты
Назвал бы прежде черепахой,
Мнёт заката красные цветы
И даже детям не внушает страха.
А всё ж – на постоялом дворе
Скучает проезжий над чашкой чая,
У него длинный нос, у него на заре
Сбежала жена совершенно случайно.
А выглянешь в окно: церковка и снег
Самый захолустный, торгуют яблоками,
Спадает снежок тихо, как во сне,
И жёны спорят с приказчиками.
2 февр. 1927
ПРОГУЛКА-1
Над полем месяц сиротел,
И – пропадая за лозняками –
На той стороне тополь летел,
Рея ветвями, и ветрами
Был воздух выжат, широко –
Как пуля он свистел, светил
Полоской горизонта.
Покинутый окоп
Мы обходили на пути.
Здесь слушают язык растений
Кусочки глины, осыпаясь,
Здесь некогда в горячем сене
Солдаты ночью просыпались,
Текла вода по каплям где-то,
Летели звёзды, тополь шумел,
Зелёным огоньком ракета
Рассыпалась средь спящих тел…
Теперь похоже на каменоломню:
Торчит колесо, напоминая закат;
За тополями, за рекой огромной –
Крыши, ветки и звёзды висят.
На берег, наконец, выходим,
Светится река, шепча впотьмах
Неясные слова о свободе,
О песне и о костре на плотах.
Как время – неподвижно теченье.
Глядишь: всё тусклый свет, всё шорох,
Даже убого: лодка, две тени,
Да заборчик, да рассвет скоро.
И, нагибаясь у воды,
Черпая ладонью, вспоминаешь
Ту, которой нет, ту, чьи следы
Смыла река пустая.
Есть соответствие в шуме ветвей
С согнутой ногой, с белой сорочкой,
С цепляющимися руками… –
Над ней
Навсегда ночь.
8 февр. 1927
ПРОГУЛКА-2
Когда-нибудь и мне придётся
Прислушиваться к ритму времени –
Так капли падают в колодец.
Тот грозный ритм течёт в звезде
Над тихим полем, над колокольней,
Его услышать можно везде, –
И вот, когда шагаешь полем
По узкой колее, заросшей
Травой и кашкой – горизонт
Охвачен ночью, пасётся лошадь, –
Всё видишь, будто через сон.
Кусты напоминают пешеходов,
А пешеходы – кусты лозняка
И, ах –
широкая река
Отсвечивая у ног, лепечет,
И видно, как широк вечер.
Тогда-то именно, тебе
Услышать удаётся рокот
И отголосок той борьбы,
Которою охвачена Европа, –
Здесь, в мире лебеды и кашки,
Здесь, в мягком сене (в сухих лучах),
В плеске рыбы, в крупной чашке,
Выпитой на плотах.
8 февр. 1927
* * *
На груду светящихся тел
Упали прямые тени.
– Весна.
В зелёной пустоте
Растут иные поколения.
Их звонкий голос всё слышней
Как в горлышке у птицы,
Горошинка свистка струится
По желобку.
Голых аллей
Лежат высокие сугробы,
Печальные заборы отсырели.
Ты называешь это робостью,
А я – нахальством апреля.
9 февраля 1927
^ ВЕСНА НА ПРОРЕЗНОЙ
Два человека – один картонный,
Другой из тоненькой бумаги, –
Идут по улице смущённо
И озираются, бедняги.
И грохоча идут трамваи,
И вниз летят семиэтажные,
На небе золотом пустая
Висит луна бумажная.
Что им луна, когда часы
Заметно отстают сегодня,
Когда аптекарь носит усы,
А аптекарша – сводня.
Весна.
– Чаёк у Розенцвейга,
Литературный диспут в клубе…
В каракулях идёт семейка –
Они литературу любят.
9 февр. 1927
_____________
* Улица в Киеве, от улицы Владимирской (от Золотых Ворот) до Крещатика; в советское время называлась улицей Свердлова (с 1919 года).
* * *
Так вот она – заря,
Арестантская заря:
Зорю бьют барабаны,
За полосатой будкой торчат штыки,
Пьяные гости блюют на диваны,
Им плохо пьётся с горькой тоски.
Знают они: есть воздух широкий,
Где студёный ключ по камушкам бежит,
Где сизый орёл высоко-высоко
В синем небе кружит.
Там ветерок шевелит волосы,
По длинной дороге – берёзы да лужи,
Гудит стрела, и плачет тонким голосом
Полонянка об убитом муже.
15 февр. 1927
ВЕЧЕР
Широк, широк взаправду вечер,
Веет ветер, зажжены свечи.
Не майский жук, а контрабас
Гудит в саду, где стоит дед
И равнодушно глядит сквозь нас
Вперёд на тысячу лет.
Пространство это всё в вершинах
Шумящих лип, всё в дорогах,
В озёрах, где отроги гор
До облака доходят длинного,
Оттуда снова лес вершин,
Где север вползает через тын
Рябиной, ульями, покоем,
И дальше, где печальный снег
На ветхой крыше не сходит,
Где ёлки синие во сне
Растут с капустой на огороде… –
Широк, широк взаправду вечер,
Веет ветер, – зажжены свечи.
Над морем зелени и света
Лучи летят уже косые.
Вдруг потемнело, звонят где-то,
Идут в церковь святые.
По обе стороны дороги
Трава и даль, а дальше – лес
За поворотом, ещё немного –
На перекрёстке чёрный крест,
За ним две тучи, полоса
Заката, гуденье контрабаса
И тихие голоса,
Знакомые ужасно.
15 февр. 1927
^ НЕХОРОШАЯ НОЧЬ
1.
Широк, широк летний вечер,
Веет ветер, зажжены свечи,
Пух от тополей летит,
Свечка в комнате горит
Белее и глупее циферблата,
Что в этой комнате сейчас,
В ужасной комнате.
Закат
Погаснет через час.
Помещица смешала карты,
Чуть шаль поправила – прохладно
Становится.
– Поставь-ка самовар ты –
Кричит она прислуге.
– Ладно! –
Помещица с мушиным мозгом,
С лицом мушиным в табаке
Скучает с дочерью розно:
Эта внизу, та на чердаке.
Заглянем к дочери: кисея,
Закат, в окне большая туча –
Быть дождику, ревматизм мучит
Маменьку, сердце болит у меня,
А вместе с тем – она здорова,
На загорелое плечо к ней
Летят пушинки, ветер снова
Шевелит платье и причёску,
Две капли ахнули на раму, –
Стемнело сразу, запахло сразу,
Забормотало, в чёрную яму
Провалился двор и вязы. –
Быть дождику на эту ночь.
Охватив рукой колени,
Сидеть до утра, смотреть на тени,
Бегущие от окон прочь
Ей тоже скучно – по-другому,
Чем той, внизу, после обеда,
Там воздух в комнатах пустому
Воспоминанью предан,
Воспоминанье точно пыль
На голову седую падает, –
И жалко, и смешно.
Из сада
Ползёт воспоминанье, запах, быль, –
Ей скучно по-другому, оттого
Что любить некого всё равно:
Стукнет – никого,
Обернётся – темно.
Дождя всё нет, бормочет,
Кренятся старые деревья, качает сад,
Качает ночь, к ночи
С визитом тучи летят.
Скучно.
2.
Откроешь глаза: выхвачено
Окно, плещет дождик в ведро,
Будто пересыпают дробь
Пьяные охотники.
Всё по-иному ночью, сухим
Язычком лепечет воспоминание её гостей, –
Бывало весело чужим,
А ей… Какое дело ей? –
Спокойное времяпрепровождение,
Пивали чай и ели пряники,
Мужчины пили водку в подштанниках,
Как святые, напившись – спали в сене,
От сена пахло сном
Сухим и крепким, мужички
Ложились рядом, ну а потом
Всякие мужские привычки.
Помещица помнит одну девицу –
Такой красавицы не вспомнишь нигде,
Сын уехал за границу,
А дура утопилась в пруде.
Тошно. Никак не спится. Тошно.
Зажечь свечу… Отчаянье какое:
Та же комната – и комната точно
Уже не та, больше вдвое.
А, тошно, то-то, то-то
Течёт дождик, вчерашние чёботы
Надеваются вместе с платком.
Спит комната, спит дом.
Вот в зеркале – растрёпанная, седая
Задыхается в халате с горошинками, –
Так вот конец.
Молодая
Была я хорошенькая… –
И вдруг закачалась и, ахнув,
Осела на пол, серая как мышь,
И зеркальце упало.
Оглохнув,
Гром ударил в крышу.
3.
Проснулась барышня, крича,
В одной сорочке сбежала в столовую,
Пахнет гарью, от дыма стошнило,
Жёлтым пятном горит свеча –
Сытая, что ли?
И снова слышно,
Как плещет дождь и шумит сад,
Кто-то ударил, и ничего не вышло… –
И вот на цыпочках уходит назад,
Лишь тополь разбит на куски,
Окно расшиблено, и свеча тухнет,
Да барышня трёт старухе
Крепким уксусом виски.
Как некрасива молодая –
Легли морщины на лице, руки опустились,
Сорочка грязна.
Потухает
Свеча, дождь проходит.
16 февр. 1927
МАТЕРИАЛЫ
Мне отмщенье, и аз воздам.
Проси её к ответу –
Хозяйка кличет Елизавету:
Кто испортил сметану?
Ключи от погреба где? –
Её колючие ключицы везде
Мелькают спозаранку.
Просить прощенья? – Не поможет.
Не отвечать? – Не поможет.
Что ж делать Елизавете? –
Хозяйка с каждым днём всё строже,
И всё обидчивей дети.
Служанке горек хлеб, кусок
Не лезет в горло, по ночам
Кричит, плачет в платок,
А барский сын по ночам пьян,
Известно – чего он хочет:
Насильно юбку отвернуть,
Иль, больно ущипнув за грудь,
Придти к ней этой ночью.
Так думает служанка. Между тем,
Ночь налегла на крыши,
В тёплом воздухе летают мыши,
Вздрогнет тополь, но тихо совсем,
Еле-еле горит керосиновая лампа,
Еле-еле в открытое окно
Веет ветер тот самый,
От которого делается смешно.
Елизавета в одной сорочке
Подходит к лампе, тушит её, снимает сорочку
И с размаху бросается на кровать:
Доброй ночи…
Жарко, гудят комары про жару,
Шепчет сад про жару – не уснуть,
Сухо метёт по двору
Жёлтый лист как-нибудь.
Она заснула.
Мне жаль её:
Она спит, открыв рот,
Хозяйский сын из спальни
Идёт на чёрный ход.
Собственно – совершенно всё равно,
Чем кончится его приключенье, –
Важна ночь, важно стихотворенье
Да в чёрный цветник открытое окно.
Проси её к ответу –
Хозяйка кличет Елизавету!
18 февр. 1927
^ В ДРУГОЙ СТРАНЕ
За пыльной гардиной
Мир диванов лежит,
Мир назойливых мух, ситцевой лжи –
Там живёт моя героиня.
По обоям ползут сонные мухи,
На обоях сидят мухи,
Глухи
Приходят в гости старухи,
Пьют чаёк из блюдечек с васильками,
С ободком золотым – слабенек чай.
Самовар под круглыми часами
Окривел невзначай.
За окном золотая сухмень –
Не то осень, не то лето.
Любопытствуют мальвы целый день,
Петухи кричат где-то.
Ах, Наташа, не в платье твоём цветном,
Не в причёске весь фокус.
Слишком душен и скучен дом,
Слишком мягок твой белый локоть.
Что старухи? – Их можно стерпеть,
Можно их держать для потехи.
Но на это страшное платье глядеть
Нельзя, мой друг, без смеха.
Что же делать? Ужели пить чаёк,
Зубы сжав – роптать на Бога?
А ведь летний день почему-то высок,
И за город выводит дорога.
Вянут васильки на блюдечках и в чашках,
Мухи садятся на сахар, на ландрины,
Мокрым горбом стоит рубаха,
Жар ломится в гардины.
Не хватает шарманки, не хватает водки,
А попросту – жизни не хватает. –
И длинный день кажется коротким,
И за сердце жалость хватает.
19 февр. 1927
ЯРМАРКА
Рябины, рубахи – начинается ярмарка,
Начинается воскресенье пылью и жарой.
С огромной корзиной идёт кухарка,
Цыган ведёт лошадь на водопой.
Настоящая осень, от неё не скроешься:
Ударит синью, сухим цветком,
И бредёшь как слепой на пустую дачу
Наудачу берёзовым леском.
Все берёзы в огне, совершенно рыжие,
К ним на приступ идут облака,
А под облаками – немного ниже –
Овевая и сотрясая листы течёт река
Воздушная, она охватит на опушке,
Где пни лежат, как брошенные пушки,
Где гомон ярмарки слышней,
Чудовищная птица визжит как колёса,
Спорят гуртовщики на конце леса,
Их яркие рубахи листьев ярчей.
– Здорово, куда ты собрался? –
Хатки самогонщиков тянутся к базару, –
Мимо синих мух, жёлтого утра,
Мимо тебя не пройти нельзя.
Здесь черепок от бутылки,
Хлебный запах ошеломляющ и прост,
Бьёт по ногам, вздувает жилы,
Бросает в пыль под скрипучий воз.
У нас веселье по-иному:
За чашкой самогона у дьяка,
С грибами, отвернувшись в сторонку, –
Этак может всякий.
Дальше цыгане. Их пузатые дети
Отстали от ярмарки на столетья,
Бренчат монистом, задирают юбки,
Девушки зазывают в палатки,
Цыган с бельмом в глазу
Сосредоточенно ловит стрекозу,
Поймал, оторвал ей крылышки,
Выругался по-русски и пошёл.
Как воробьи, разбежались детишки:
– Цыган пьян, нехорошо… –
Течёт жара, у заборов пышет жара.
Ярмарка ест семечки с утра.