На 2007 год эта конференция была запланирована не случайно. Вапреле исполнилось 10 лет со дня основания Польского культурно-просветительского центра Республики Башкортостан, который стал заметным явлением в культурной и общественной жизни Башкортостана.

Вид материала

Содержание

Филатов В.В., Блинкова Н.В.
Do mojej myśli
Do Matki Polki
Stepy nie zawierają akcji. Skomponowane z czterech oddzielnych obrazów: Step
Iii. региональные аспекты полоники

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 15

Порожский польский детский дом. Открыт в июне 1942 г., в разные годы пребывало около 120-200 детей и 23 сотрудника. Занимал он типовое здание школы. Из документов узнаем о повседневной жизни в детдоме: «…воспитатели помогают воспитанникам в приготовлении к урокам, организуют практические занятия (вожение воды, уборка двора и т.д.), организуют развлечения, игры, чтение польских книг, газет, проводят беседы». В детдоме работали 4 кружка: пения, драматический, музыкальный, рукоделия. Выпускалась стенгазета.

Этот детдом отличался от других тем, что при нем находилось еще инвалидное отделение, где содержались 13 беспомощных больных поляков в возрасте от 21 года до 87 лет.

Детские дома эвакуировались в 1946 году: Мало-Минусинский и Больше-Ербинский польские детдома выехали на родину 27 марта со ст. Абакан эшелоном № 69, Порожский –10 апреля 1946 года со ст. Ачинск, эшелоном № 71.

Литература

Biała księga. Fakty i dokumenty z okresu dwóch wojen światowych (red. Sukienicki Wiktor), Wyd. Editions, Paryż 1964.
Polak B., O sowieckich represjach wobec Polaków. Biuletyn Instytutu Pamięci Narodowej nr 11 (34), 2003, s. 11.
Stolarow P., Syberia w oczach osób zesłanych z Kresów Wschodnich w latach 1940 – 1946. Kraków, 2005.
ГАРФ, Ф. 9479, Оп. 1, Д. 87, Лл. 53-56, 178-179, 180-181, 186, 187-188, 21-23, 28.
ГАРХ, Ф. 2, Оп. 1, Д. 1104, Лл. 76, 89-91, 115-118.
Леончик С.В. Польский детский дом в Хакасии во время Великой Отечественной войны // Актуальные проблемы истории и культуры Саяно-Алтая. - Aбакан, 2005.
Улейская Т. Новые исследования о поляках в Красноярском крае (по материалам ГАКК). // Поляки в Приенисейском крае. - Абакан, 2005.
ГАКК, Ф.р. 1330, Оп. 1, Д. 3, 6, 9.
ГАКК, Ф.р. 1383, Оп. 1, Д. 646.
Груздева Д., Чепурова Л. След на земле Сибирской. // Надежда № 192, 2001.
Зыкова Т. Вынужденные гости Сибири. // Надежда 20.01.1999.
AAN, ZPP, syg. 130, s. 30, 52, 82; syg. 131, s. 23, 146, 145; syg. 731, s. 237; syg. 732, s. 221; syg. 758, k. 5.
Nowe Widnokręgi 1943, nr 16, s. 16.
Минусинский Городской Государственный Архив, Ф. 33, Оп. 1, Д. 153, Л. 24.
Влодарчик Б. Мои воспоминания о Малой Минусе. Rodacy № 4 (16) 2001.
Włodarczyk B., Sybir, Mała Minusa – z daleka i z bliska. Rodacy № 4 (16) 2001.
Katroń W., Losy Kresowiaka. Z Kresów Wschodnich na Syberię i powrót w polskim mundurze do ojczyzny. Szczecin, 1998.
Bugaj T., Dzieci polskie w ZSRR i ich repatriacja 1939-1952. Jelenia Góra, 1982.

© Столяров П.А.,, 2007

Две судьбы: отец и сын Пенькевичи

В.В. Филатов

(д. геолого-минерал. н., проф.УГГУ,

г. Екатеринбург, Россия)

Н.В. Блинкова

(к. геолого – минерал. н., доц. УГГУ,

г. Екатеринбург, Россия)

В 1998 году, в преддверии 100-летия со дня рождения писателя В.В. Набокова, в Петербурге вышел в свет выпуск «Набоковского вестника». Среди его авторов была невестка Альберта Петровича Пенькевича Н.Н. Пенькевич. Свой очерк о свекре она закончила риторическим вопросом: «…каким образом А.П. Пенькевичу, сыну ссыльного поляка, самому находившемуся под надзором полиции, удалось выбраться из маленького городка под Саратовом и поступить на работу в качестве преподавателя в Тенишевское училище? Училище, известное всей России своими преподавателями и блистательными учениками», одним из которых был юбиляр.

Вопрос «каким образом» - многозначен. Каким образом – это означает, благодаря каким личным качествам А.П. Пенькевич, учитель Вольского кадетского корпуса и учительской семинарии, через пять лет работы в провинции был замечен, оценен и приглашен в 1914 году на должность преподавателя в престижное столичное учебное заведение. Каким образом – это означает также, какой была Россия до трагических событий 1917 года, какой в ней была власть и каким был менталитет ее народа, если польский повстанец, дерзнувший открыто и с оружием в руках выступить против самодержавия, был не уничтожен, а только отправлен в ссылку, не лишен гражданских прав, дворянского звания, права служить в казенных учреждениях, иметь недвижимость, семью, воспитать детей по собственному разумению, не боясь, что им придется отвечать за противоправные поступки отца, даже в тех случаях, когда, став взрослыми, они сами начнут покушаться на устои самодержавной власти.

Вопрос «каким образом» таит в себе и еще одно значение: что произошло в России после 1917 года и почему А.П. Пенькевич – активный борец с самодержавием во втором поколении, сознательный и ревностный строитель Советской России и Советского Союза, один из создателей советской высшей школы, теоретик основ советской педагогики, был репрессирован и расстрелян по ложному обвинению в деятельности не существовавшей троцкистско-зиновьевской террористической организации.

Из трех значений вопроса «каким образом» однозначным является ответ только на первое - о личных качествах А.П. Пенькевича. В 1935 году в связи с 25-летием научно-педагогической деятельности Альберт Петрович был награжден Почетной грамотой ЦИК СССР, персональным автомобилем и удостоился восторженных отзывов коллег. Один из них, Г.С. Прозоров опубликовал в журнале «Педагогическое образование» статью под названием «А.П. Пенькевич – педагог, теоретик – коммунист», в которой написал, что Альберт Петрович «… исключительно богато одаренная натура», что его отличает «исключительная теплота в обращении с людьми, исключительная внимательность, доброта, постоянная готовность идти навстречу людям, помочь им, поделиться своими знаниями – все эти дружно сочетаемые черты всегда так привлекают к себе всех знающих его».

Ответы на два других значения вопроса «каким образом» можно дать лишь в самом общем виде: при оценке человека в дореволюционной России в большей мере опирались на гетевскую формулу: «Человек – это целый мир», мир бесценный, единственный и неповторимый; в Советской стране категорическим императивом в отношении к человеку была фраза «Незаменимых людей нет».

А.П. Пенькевич был арестован 14 октября 1937 года. Следствие было коротким, но жестоким: если первые страницы показаний написаны им четким почерком, то заключительные читаются с трудом. Судебное заседание под председательством В.В. Ульриха состоялось 25 декабря. Расстрельный приговор был приведен в исполнение в тот же день в Москве; место захоронения до сих пор неизвестно.

Арест, суд и расстрел А.П. Пенькевича не отразились на членах его семьи. Их защитила любовь Альберта Петровича и выдающейся балерины Ольги Александровны Спесивцевой, ради которой он ушел из семьи. Роман был бурным, но коротким. В 1921 году она уехала за границу. 1937 год стал трагичным не только для него, но и для нее. Драма А.П. Пенькевича продолжалась 73 дня, драма О.А. Спесивцевой растянулась на десятилетия.

Она оставила сцену из-за душевной болезни; 20 лет, с 1943 по 1963 г. находилась в клинике для душевнобольных; с 1967 года жила в русской колонии под Нью-Йорком; умерла в 1991 году в возрасте 96 лет.

Несмотря на полную реабилитацию, родные А.П. Пенькевича долго не могли познакомиться с материалами следственного дела. На очередную просьбу сына Альберта Петровича из Военной Коллегии Верховного Суда СССР 6 января 1989 года ему ответили отказом: «Что касается Вашей просьбы об ознакомлении с материалами архивного уголовного дела, то она удовлетворена быть не может, поскольку действующим законодательством такой возможности для родственников осужденных, в том числе и необоснованно репрессированных, не предусматривает».

Сыну все же удалось добиться разрешения на ознакомление с делом отца в мае того же года. В течение одного часа и десяти минут он читал, не делая выписок, двухсотстраничный том: Альберт Петрович был, якобы, завербован в террористическую группу, члены которой намеревались убить Сталина, Молотова и Кагановича; у заговорщиков было два пистолета - парабеллум и кольт с 500-ми патронами и два иностранных флажка, крепящиеся на капоте автомобиля; оставалось только раздобыть два автомобиля иностранных марок, въехать на них в Кремль под видом дипломатов и учинить расправу. Другие обвинения относились к профессиональной деятельности А.П. Пенькевича: разработка вредительских педагогических теорий, публикация в США книги со сведениями, порочащими советскую высшую школу, цитаты из работ Гитлера и Муссолини в «Хрестоматии по истории педагогики» и т.д.

Тень репрессии, брошенная на А.П. Пенькеивча, была неглубокой. Она исчезла почти сразу после реабилитации. Его научно-педагогические идеи и работы стали изучаться с конца 50-х годов, сначала в историко-педагогическом аспекте. В 1958 году Ф.Ф. Королевым была опубликована монография «Очерки по истории советской школы и педагогики. 1917-1920», в которой анализировались методические идеи А.П. Пенькевича в области естествознания. Спустя три года вышла еще одна книга с аналогичным названием, посвященная истории школы в 1921-1931 г.г. В ней была показана роль А.П. Пенькевича в разработке теоретических основ советской педагогики.

В 50-70 годы интерес к личности и творчеству А.П. Пенькевича был огромным. Книги и статьи о нем издавались не только в Москве, но и в других городах: Киеве, Тбилиси, Воронеже, Йошкар-Оле. Различные стороны теоретико-методической и организационной деятельности стали в эти годы предметом исследований в диссертационных работах. Первая из них, докторская, была защищена в 1965 году¹. И в этом нет ничего удивительного. История российской педагогики не представима без А.П. Пенькевича.

Его научное наследие велико. Им было опубликовано более 300 работ. Среди них такие фундаментальные, как «Основные проблемы современной школы», «Педагогика» (в 2-х томах), «Естествознание, педагогика и марксизм», «Марксистская педагогическая хрестоматия» (в 2-х томах), «Хрестоматия по истории педагогики», «Советская педагогика за десять лет. 1917-1927», «Непрерывная производственная практика в Америке» и др. А.П. Пенькевич был хорошо известен за рубежом не только по многочисленным переводам своих книг и статей, но и по выступлениям на различных международных конференциях (Веймар, Вена, Берлин, Лейпциг), на которых он призывал педагогов «создать единый фронт в деле изучения проблем воспитания и образования пролетариата» для того, чтобы «совместными усилиями пролетарских педагогов всех стран» создать «стройное и величавое здание марксистской пролетарской педагогики».

Теория в педагогике, как и в любой другой науке, заключена между методологией, каковой для А.П. Пенькевича были основы марксизма-ленинизма, и практикой в виде деятельности различных учебных заведений: институтов, техникумов, школ, детских садов. А.П. Пенькевич был не только теоретиком и методистом. Свои идеи он не бросал на произвол судьбы, а как истинный педагог-воспитатель доводил до практического воплощения, ставил их на ноги, как людей в руководимых им учебных заведениях. Он был создателем и первым ректором Петроградского педагогического института, первым ректором Уральского университета, ректором II Московского государственного университета.

В январе 1921 года, накануне торжественного открытия в г. Екатеринбурге Уральского государственного университета, Альберт Петрович написал письмо А.М. Горькому с просьбой откликнуться телеграммой или письмом на это событие. В письме есть такие строки: «…запас моего оптимизма еще велик и мало израсходован. Строю. Здание большое, дело трудное, но победителем я выйду. Это я хорошо знаю».

Слова пророческие. Несмотря ни на что А.П. Пенькевич вышел победителем. Его имя не кануло в Лету. Свидетельством тому служит конференция, посвященная 120-летию со дня его рождения, которая была проведена Польским культурно-просветительским центром Республики Башкортостан в 2004 году в Уфе.

Примечание

¹По сведениям авторов, последняя по времени диссертация, посвященная деятельности А.П. Пенькевича, была защищена в Москве в 1992 году.

© ^ Филатов В.В., Блинкова Н.В., 2007

Zesłanie na Syberię – okresem rozkwitu talentu poetyckiego

Gustawa Zielińskiego

Dr.Mariusz Chrostek

(Uniwersytet Rzeszowa,

m. Rzeszów, Polska)

Gustaw Zieliński (1809-1881) należał do grona zesłańców-poetów, dla których pobyt na Syberii nieoczekiwanie okazał się najlepszym okresem jego literackiej twórczości. Niewielu polskim pisarzom – tak jak Zielińskiemu - sławę przyniosły dopiero utwory napisane na zesłaniu - szczególnie pozostające pod urokiem egzotycznych krajobrazów Kazachstanu i jego mieszkańców poematy Samobójca, Kirgiz i Stepy.

Ich autor wywodził się z bogatej rodziny szlacheckiej o tradycjach senatorskich. Urodził się we wsi Markowice w departamencie bydgoskim ówczesnego Księstwa Warszawskiego. Kształcił się w Toruniu, Warszawie i Płocku, następnie studiował na wydziale prawa i administracji Uniwersytetu Warszawskiego. Po wybuchu powstania listopadowego (1830) wziął w nim czynny udział – walczył pod Paprotnią i Królikarnią, w bitwie pod Warszawą (6-7.09.1831) otrzymał stopień oficera. W obawie przed represjami rosyjskimi wyjechał za granicę, ale już w 1832 roku w wyniku amnestii wrócił w rodzinne strony, gdzie objął w dzierżawę od stryja folwark Kierz w Płockiem. Dużo wówczas czytał, próbował też sił jako poeta. Jednak spokój nie trwał długo. W maju 1833 roku na prośbę partyzantów kierowanych przez emisariuszy Kaliksta Borzewskiego i Artura Zawiszę pomógł im przewieźć rannego towarzysza poza granicę pruską. W rezultacie tych działań w listopadzie tego roku znalazł się w Cytadeli warszawskiej, zaś decyzją wyroku z 29 lipca 1834 roku został skazany na osiedlenie na Syberii z pozbawieniem praw stanu. Jesienią przybył do Tobolska, gdzie dzięki protekcji innego polskiego zesłańca Konstantego Wolickiego pozostał prawie rok.

Pobyt w Tobolsku był dla Zielińskiego okresem, w którym przeżywał trudności materialne. Otrzymywał wprawdzie zasiłki od rodziny, ale przychodziły one rzadko, nie wystarczały na zaspokojenie niezbędnych potrzeb, wobec czego zesłaniec zaciągał coraz to nowe długi. Jednocześnie był to czas dojrzewania talentu poetyckiego młodego literata. W Tobolsku postał pierwszy znaczący w jego dorobku poemat pt. Samobójca.

Utwór odzwierciedla pesymistyczny nastrój autora-zesłańca, wynikający z poczucia bezczynności, z tęsknoty za ojczyzną i za najbliższymi, z rozczarowania do młodzieńczych ideałów i do popieranej kiedyś walki zbrojnej. Tytułowy bohater, nieznany z imienia samobójca, jest trochę podobny do Gustawa z II i IV części Dziadów Adama Mickiewicza – tak samo zrezygnowany, odwrócony od świata, jednak u Zielińskiego dodatkowym powodem załamania samobójcy stało się przeżyte więzienie i pobyt na wygnaniu. Dlatego pod niejednym względem ów nieszczęśnik przypomina poetę, chociaż pomysłu do napisania poematu dostarczyło autentyczne samobójstwo jednego z młodych zesłańców. Pesymizm pogłębia przyrównanie Polski do ranionego rycerza, który ma za mało sił do walki, a każda jej próba naraża go na utratę życia.

Od lipca 1835 roku Zieliński musiał się przenieść do Iszymia, gdzie spędził resztę zesłania (do 1842 roku) i gdzie również spotkał Polaków. Plonem pobytu w Tobolsku i później w Iszymiu były także wiersze. Wyrażały przeżycia właściwe większości wygnańców i dobrze znane dzięki innym świadectwom literackim. Odnajdujemy w nich zatem wspomnienia rodzinnego domu:

Tam się ciągle przypomina,

Śród kwiecistych marzeń wianka,

Ojciec stary - dom - rodzina,

Przyjaciele i kochanka.

(G. Zieliński, ^ Do mojej myśli [w:] „Kirgiz” i inne poezje. Opracował i wstępem poprzedził J. Odrowąż-Pieniążek, Warszawa 1956, s. 55).

Nie brakuje sugestywnych opisów wygnańczej ziemi -

Skąd miłość, wiosna, kwiaty i każda myśl człeka

Jak z miejsc dżumą dotkniętych w lepszy świat ucieka.

(G. Zieliński, W imionniku St[anisława] D[utkiewicza] [w:] ibidem, s. 190).

Smutna refleksja, że przecież nie na zesłańców byli wychowywani:

Nie tę nam pieśń w kolebce piastunka nuciła,

Nie ten obraz nam młoda fantazja tworzyła,

Ażebyśmy, wygnańcy, bez siedzib, schronienia,

Liczyli czas na wieki, chwile na cierpienia

(Ibidem, s. 190).

– zdaje się korespondować z gorzkimi słowami Mickiewicza, który matce Polce nie bez powodu radził, jak ma zaprawiać dziecię na przyszłego obrońcę zniewolonej ojczyzny, by później jako bezimienny bohater uniknęło rozczarowań, będących udziałem Zielińskiego:

Każże mu wcześnie w jaskinią samotną

Iść na dumanie... zalegać rohoże,

Oddychać parą zgniłą i wilgotną

I z jadowitym gadem dzielić łoże.

Tam się nauczy pod ziemię kryć z gniewem.

(A. Mickiewicz, ^ Do Matki Polki [w:] Dzieła, tom I: Wiersze, Wyd. Rocznicowe 1798-1998, Warszawa 1993, s. 321).

Jednak poematy napisane w Iszymiu mają już nieco inną wymowę. Gustaw Zieliński tworzy wówczas swoje największe dzieło – Kirgiza – oraz pierwszą część Stepów (trzy kolejne ukończy po powrocie z wygnania). Znika z nich tak charakterystyczny dla wcześniejszego okresu ton rozczarowania, pesymizmu – dominuje natomiast wielkie pragnienie wolności. Oba poematy oparte są na najlepszych tradycjach tego gatunku – zarówno w literaturze zachodnioeuropejskiej (wpływy Georga Byrona – Narzeczona z Abydos), rosyjskiej (Aleksandra Puszkina – Jeniec Kaukazu i Cyganie – oraz Michała Lermontowa), jak i rodzimej (Adama Mickiewicza, Antoniego Malczewskiego) – fabułę budują z elementów lokalnej egzotyki.

Kirgiz, wydany po raz pierwszy w 1842 roku, wkrótce doczekał się tłumaczenia na język rosyjski (dwukrotnie), następnie na niemiecki (aż czterokrotnie), na francuski, angielski, włoski, czeski. Autor z pasją odkrywa dla polskiego czytelnika życie i tradycje Kazachów – narodu, który reprezentuje uniwersalne i właściwe wszystkim zniewolonym ludom umiłowanie wolności. Młody bohater wyrywa się z więzów niewoli i bezgranicznie szczęśliwy pomyka w bezkres stepu. Uczucia i myśli oswobodzonego dżygita odzwierciedlają nie tylko najgłębsze pragnienia jego uciskanego narodu, ilustrują także stan ducha znany naszym zesłańcom. O wielkiej popularności utworu przesądziła również wartka akcja oraz wątek romansowy ubarwiony ucieczką, zemstą i wreszcie straszną śmiercią kochanków w płomieniach. Dla czytelników europejskich atrakcyjne były sugestywne opisy przesiąknięte orientalizmem bardziej autentycznym niż u Byrona.

^ Stepy nie zawierają akcji. Skomponowane z czterech oddzielnych obrazów: Step, Góry, Bajga i Śpiew - stanowią wielką pochwałę wolności. Wprawdzie opisy przyrody nie są we wszystkim zgodne z rzeczywistością – u Zielińskiego upiększone stepy pełne są kwiatów, żywej roślinności, gdy faktycznie dominuje tam obszar suchy, spalony słońcem, na pozór pozbawiony życia (na co zwracał uwagę w listach Adolf Januszkiewicz – zob. G. Zieliński, „Kirgiz” i inne poezje…, s. 209, przypis). Ważniejsze jednak było historyczne przesłanie. Szczególnie wymowne stają się słowa pieśniarza, wyraźnie nawiązujące do rosyjskiego despotyzmu. Zadaniem barda jest podsycanie w uciskanym narodzie ducha niepodległościowego.

Ciebie do istot bezrozumnych tłumu

Strącili... a ty czołgasz się przed nimi!...

Raz podnieś czoło długim jarzmem zgięte.

Raz się upomnij o prawa twe święte.

(G. Zieliński, Stepy [w:] op. cit., s. 157).

Jakkolwiek aluzje przemycane pod orientalnym kostiumem były łatwe do rozszyfrowania przez Polaków, zestawienie twórczości Zielińskiego z dokonaniami innych poetów-zesłańców pozwala mówić o pewnym artystycznym kompromisie autora. Zwróciła na ten problem uwagę Zofia Trojanowiczowa, która dostrzegła u twórcy Kirgiza skłonność do transpozycji zesłańczych przeżyć, pozbawianie wyrażanych w wierszach myśli konkretu, syberyjskich realiów - na rzecz uogólnień. (Z. Trojanowiczowa, Świadectwo poezji zesłańczej, „Przegląd Wschodni 1991, tom I, zeszyt 2, s. 305, 306). Ostrożność, uciekanie w konwencję literacką albo zręczne posługiwanie się maską egzotyki – zatem stosowanie swoistej autocenzury, zanim teks ujrzał prawdziwe nożyce cenzorskie – pozwalały Gustawowi Zielińskiemu pozostawać ciągle żywym wśród czytelników. Pisał tak, by go drukowano. Należał bodaj do najpopularniejszych syberyjskich poetów romantycznych – za cenę wszakże pewnych ograniczeń. Po powrocie do kraju (1842), kiedy zajął się gospodarowaniem majątku ziemskiego Skępe, już nigdy nie zasłynął kolejnymi utworami poetyckimi. Sławę przyniosły mu jedynie dokonania literackie na Syberii.

Bibliografia

1. G. Zieliński. „Kirgiz” i inne poezje. Opracował i wstępem poprzedził J. Odrowąż-Pieniążek. Warszawa, 1956.

2. Z. Trojanowiczowa. Świadectwo poezji zesłańczej / „Przegląd Wschodni 1991, tom I, zeszyt 2, s. 301-314.

3. A. Mickiewicz. Do Matki Polki /A. Mickiewicz. Dzieła, tom I: Wiersze, Wyd. Rocznicowe 1798-1998, Warszawa. 1993, s. 321.

© Mariusz Chrostek , 2007

^ III. РЕГИОНАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ПОЛОНИКИ

Польская кухня в деятельности Польского культурно-просветительского центра Республики Башкортостан

Л.Р. Белиевская

(НПВШ им. А.П. Пенькевича,

ПКПЦ РБ, г. Уфа,

Республика Башкортостан, Россия)

Blog

Содержание