Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу выпуск 2
| Вид материала | Доклад |
- Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу издаются с 2000 года Выпуск, 1901.41kb.
- Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу издаются с 2000 года Выпуск, 1921.36kb.
- Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу издаются с 2000 года Выпуск, 1749.95kb.
- Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу издаются с 2000 года Выпуск, 1840.02kb.
- Доклады Центра эмпирических политических исследований, 1729.69kb.
- А. И. Стребкова теория и история политических институтов учебное пособие, 6519.62kb.
- Российского Фонда Фундаментальных Исследований. Настоящий сборник тезисов доклад, 2188.41kb.
- Российского Фонда Фундаментальных Исследований. Настоящий сборник тезисов доклад, 1778.8kb.
- Глобализация и социальная безопасность, 222.65kb.
- Глобализация и социальная безопасность, 222.4kb.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
Доклады
Центра эмпирических политических
исследований СПбГУ
Выпуск 2
Под редакцией Г.П. Артёмова
ИЗДАТЕЛЬСТВО С.- ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2001
ББК 66.0
П 50
Политический анализ: Доклады Центра эмпирических политических исследований СПбГУ. Вып. 2 / Под ред. Г.П. Артёмова. – СПб.: Издательство С.- Петербургского университета, 2001. – 140 с.
Сборник основан на материалах заседаний проблемного семинара Центра эмпирических политических исследований (ЦЭПИ) философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. В нем рассматриваются результаты теоретического и эмпирического анализа различных аспектов политической жизни современного общества.
Без объявл. ББК 66.0
The political analysis: the reports of the Center for empirical political investigations (CEPI). Number 2 / Edited by George Artyomov. – St. Petersburg: St. Petersburg University Press, 2001. – 140 с.
The collection is made on the basis of the reports made by the authors at sessions of a problem seminar of the Center for empirical political investigations of philosophical faculty of the St.-Petersburg State University. The results of the theoretical and empirical analysis of various aspects of political life of a modern society are considered in it.
© Издательство
С.- Петербургского
университета, 2001
^
Светлой памяти Алексея Валерьевича Чазова посвящается
ПРЕДИСЛОВИЕ
Центр эмпирических политических исследований Санкт-Петербургского государственного университета подготовил второй выпуск сборника докладов, посвященных актуальным проблемам современного политического анализа. В нем рассматриваются гендерные аспекты политической идентификации, влияние политических ориентаций на электоральные предпочтения, типология социальных стилей потребления массовой информации, классификация прав человека, сетевая методология исследования политики, методы электоральных исследований.
Этот выпуск сборника состоит из четырех разделов: «Политическое сознание и поведение», «Политическая коммуникация», «Политические институты и процессы» и «Методология и методы политического анализа». Доклады, помещенные в первом и втором разделах, основаны на материалах массового опроса населения Санкт-Петербурга, проведенного с участием ЦЭПИ СПбГУ в ноябре 2000 года в рамках проекта «Петербуржец - 2000». В них рассматриваются политические аспекты социального самочувствия, массовой коммуникации, а также такие характеристики политической культуры населения Санкт-Петербурга, как идентификация с идеологиями и лидерами, ценностные ориентации и приверженность партиям.
^ ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ПОВЕДЕНИЕ
__________________________________________________________________________
О.В.Попова1
^
ГЕНДЕРНЫЕ АСПЕКТЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИДЕНТИФИКАЦИИ ЖИТЕЛЕЙ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГА
Анализ личностных или поведенческих особенностей мужчин и женщин не является чем-то абсолютно новым в современной науке. В социальной психологии, социологии и политической науке мы с легкостью обнаружим рассуждения о половых ролях, связанных с мускулинностью или феминностью, о гендерной идентичности, моделях голосования, представительстве женщин во власти, о феминистском движении, фактической дискриминации женщин в современном обществе по половому признаку и даже о феминистской политической теории (Гидденс, 160–164, 172–174, 309–312; Российская социологическая энциклопедия, 90; Политическая наука: новые направления, 294, 432,462; Брайсон, 166–240; Женщина не существует, 27–34; Politics towards women, 67–71).
Другое дело, что для большинства авторов эти проблемы не интересны, что «женщины нет» (Лакан) как субъекта с большой буквы, а потому нет и как объекта исследования. Теории, в том числе социальные, культурологические и политические, создаются как бы для бесполых существ (фактически — мужчинами и для мужчин). Вместе с тем различия в менталитете и поведении женщин и мужчин заслуживают специального анализа хотя бы из прагматических соображений. Невозможно, например, эффективно выстроить стратегию избирательной кампании кандидатов, создать партийные программы и лозунги, реализовать социальные программы в системе исполнительной власти и т.д. без учета гендерного фактора.
Рассмотрение обозначенной в названии проблемы предполагает анализ нескольких аспектов.
Во-первых, речь должна идти о роли женщины в политической социализации детей и о ее способности передавать политические убеждения другим членам семьи. Еще в начале 1970-х годов американские исследователи установили, что фактические роли родителей в семье являются важным фактором, поскольку относительное доминирование матери или отца влияет на политические установки детей. Большинство детей растут в семьях, где оба родители разделяют сходные политические взгляды, имеют общую политическую идентичность. По данным американских исследователей Дженнингса и Ниеми, в таких семьях именно мать играет ключевую роль в донесении до ребенка политических установок. Там, где политические взгляды родителей различаются, прослеживается тенденция бóльшего влияния отца, но ребенок не усваивает автоматически его взгляды. Установки родителей определяют и то, насколько ребенок будет интересоваться политикой. Дети из семей, в которых доминирует мать (а особенно из семей, где мужчин нет вообще), менее склонны интересоваться политикой и участвовать в ней, чем в тех семьях, где доминирует отец.
Семья определяет и ориентацию детей на ту или иную партию. Отклонение от партийной привязанности родителей проявляется ярче, если родители имеют «слабую» политическую самоидентификацию, и встречается реже в тех семьях, где родители имеют «сильную» партийную идентификацию. Если политическая идентификация родителей различается, то более влиятельной оказывается позиция матери. Однако в рабочих семьях молодежь, имеющая только школьное образование, лучше усваивает политическую идентификацию отца (Nimmo, Ungs, 144–145).
Семейные отношения формируют различные типы полоролевых идентификаций (личностную и ролевую, или позиционную, по терминологии Н.Чодороу) у мальчиков и девочек. Возможно, что аналогичные различия будут наблюдаться у мужчин и женщин при политической идентификации. Личностная идентификация предполагает «идентификацию с личностью вообще, особенностями поведения, ценностями и взглядами кого-то другого. Ролевая идентификация, напротив, заключается в идентификации со специфическими аспектами роли другого и необязательно приводит к принятию ценностей и взглядов идентифицируемого человека» (Чодороу, 33). Личностная идентификация связана с эмоциональным восприятием конкретного объекта подражания и в большей степени характерна для периода ранней социализации. Ролевая (позиционная) идентификация в большей степени характерна для представителей сильного пола. Тем не менее общий тон публикаций Н. Чодороу демонстрирует ее уверенность в том, что личностная идентификация остается значимой для большинства женщин на протяжении всей их жизни. Вывод из этих взглядов однозначен: женщине надлежит «преодолеть первичную идентификацию, сохраняя и выстраивая вторичную» (Чодороу, 35), а это возможно лишь в случае ее способности ощущать себя в качестве отдельного индивидуума. Для мужчин их «безотношенческая, экономическая и политическая дефиниция формирует их остальную жизнь» (Чодороу, 40–41). Формы социализации и идентификации мужчины прежде всего как участника публичной, неличностной экономической и политической сфер воспроизводит ситуацию, в которой «хотя семьи все больше и больше зависят от дохода обоих супругов, классовое положение идеологически является следствием того, чем занимается мужчина. Соответственно, на жену смотрят как на получающую свой статус и классовое положение от него, даже если она также является частью рабочей силы и вносит свой вклад в поддержание стиля жизни семьи. Ее рассматривают как представительницу своей семьи, тогда как ее мужа как независимую личность» (Чодороу, 37–38). В российской политологии эти проблемы до сих пор активно не поднимались.
Во-вторых, необходимо обсудить вопрос о способах самореализации женщин в политике. Речь в данном случае может идти о «мужском» стиле женщин-лидеров как наиболее адекватном способе поведения в «мире мужской политики». В работах замечательного социального психолога Э. Эриксона мы встречаем следующее сакраментальное утверждение: «Женщины-лидеры склонны к постоянной морализаторской или резкой манере общения» (Эриксон, 279).
Вопрос о политической идентичности женщин включает в себя еще один крайне важный аспект. Насколько самосознание себя как женщины и гендерная солидарность влияют на электоральное поведение, насколько избирательницы готовы поддерживать политические амбиции женщин? Картина, во всяком случае в Санкт-Петербурге, в этом смысле не радужная. В декабре 1998 г. на выборах в Законодательное собрание Санкт-Петербурга во второй тур вышли 9 кандидаток, победу во втором туре из женщин одержала только одна. Весьма примечательно, что даже в таком городе, как Санкт-Петербург, избиратели, а точнее, избирательницы (поскольку их активность значительно выше), «с упорством, достойным лучшего применения, не голосуют за представительниц прекрасного пола» (Мищенко, 150).
По мнению многих исследователей и общественных деятелей, женщина не должна посягать на политику как на сферу деятельности, априори считающуюся «вотчиной сильной половины человечества». Так, Эриксон пишет: «Чрезвычайно одаренное, но несколько инфантильное человечество с увлечением играет в исторические и технологические игры и воспроизводит такую же поразительно простую (несмотря на ее технологическую сложность) модель мужского поведения» (Эриксон, 288). Вероятно, в подобном отношении, воспроизводящемся из поколения в поколение, коренится причина упорного нежелания россиян и россиянок голосовать за женщин-кандидатов на различные политические посты, равно как и причина упорного нежелания самих женщин участвовать в «политических гонках с мужчинами».
В-третьих, заслуживает внимания феминистское движение и проблема реализации в рамках этого движения не только формальных политических прав женщин, но и возможности борьбы за социальные права (в частности, за реальное социальное равенство). Как известно, «даже там, где равенство было достигнуто в наибольшей мере, оно не стало равноценным, а равные права ни в коей мере не обеспечили равное представительство женщин в борьбе за власть» (Эриксон, 274). В связи с этим возникает вопрос о том, какими средствами и в каких формах реализует женщина свою потребность в идентичности, в том числе и в политической? Обсуждение «особенностей» женщин с точки зрения феминизма предполагает изначальное неравенство. Оно неизбежно ведет к обсуждению проблемы о том, может ли быть женщина «полноценным человеком», как будто у кого-то есть безусловное право на обладание качеств этого мифического «полноценного человека».
Э. Эриксон высказывал достаточно спорные мысли относительно представительниц феминистского движения. Для него феминистки — женщины, относящиеся к себе как к людям второго сорта, в результате чего возникает кризис идентичности и потребность реализовать себя в нехарактерной для женщин сфере деятельности в общественной жизни. Впрочем, не только в далеких 1960-х годах к женскому движению относились с подозрением. Не так много найдется исследователей-мужчин, готовых признать право женского движения (особенно марксистской или радикальной его ветви) на существование. Исключение составляют весьма немногие авторы, например, Э.Гидденс (Лондонская Школа Экономики) или М.Кастельс (Информационное Общество).
Социальная активность женщин в области политики связывается в западноевропейских странах и в Северной Америке, прежде всего, с феминистским движением (в любых его проявлениях, будь то борьба женщин за свои избирательные права, митинги суфражисток или современные центры поддержки женщин, защищающие их социальные права). Сами радикальные феминистски определяют феминизм как политическое движение и признают падение интереса к нему в западном обществе в последние десятилетия ХХ в. именно в таком качестве (Хукс, 237). Описание состояния феминистского движения в США, изобилующее эмоциональными фразами о «невозможности солидарности между женщинами» и «политической наивности женщин как части женской судьбы в культуре, где доминирует мужчина» (там же), ставят под сомнение саму возможность анализа политической идентификации женщин авторами-феминистками.
Является ли самоидентификация женщины в качестве феминистки политической по своей сути? Радикальные феминистки, начиная с 1960-х годов, настаивали на таком самоназвании, чтобы дистанцироваться от либерального женского движения в рамках политического истеблишмента демократической и республиканской партий. Известный слоган феминисток — «личная жизнь — это политика» — отражает понимание власти и политики как сферы взаимоотношения социальных групп, основанной на возможности одной (или нескольких) группы контролировать другие. В этот период радикальный феминизм был связан с идеологией марксизма, с идеями «новых левых».
Но при этом предполагалось, что разделение человечества по полу, история угнетения женщин мужчинами может рассматриваться как модель для любого угнетения — классового, этнического или религиозного.
В основе гендерного мужского доминирования, по мнению радикальных феминисток, лежит экономическое неравенство женщин. Означает ли это, что в условиях России, когда женщины подчас являются основными «кормильцами» для своих семей, и «кормильцами» не только детей, но и мужей, равенство в бесправии снимает вопрос о социальном и политическом неравноправии по признаку пола? Вопрос без ответа… Возникает и другой вопрос. Будет ли решена эта проблема в случае осуществления прогноза о более высокой скорости роста доходов (заработка) женщин (примерно на 15%)?
Свобода и право на самоопределение декларируются как идеалы феминистского движения. Свобода от чего? И для чего? Стремление достичь социального и политического равенства с мужчинами без учета существования расовых и классовых различий на практике превращает феминизм в европейских странах и в США в движение белых женщин, принадлежащих к среднему и высшему классу. Оно практически не затрагивает интересы женщин-наемных работниц и представительниц этнических меньшинств. Достижение равенства с мужчинами, которые «не обладают социальной, политической и экономической властью», подвергаются эксплуатации, по мнению радикальных феминисток типа З. Айзенстайн, Ш. Бранч и С. Уэйер, не является освобождением и не может расцениваться как политическая цель. В то же время еще в середине 1970-х годов среди феминисток было популярно мнение, согласно которому целью феминистского движения должны стать реформы в направлении к достижению социального равенства с мужчинами своего класса, но ни в коем случае не вызов существующему «status quo».
Распространяемое в СМИ представление о феминистках как о мужененавистницах, фиксирование внимания общественности только на проблемах сексизма привели к тому, что многие политически активные женщины, разделяя полностью концепцию феминизма или солидаризируясь с этим движением по многим существенным вопросам, стремятся избежать слова «феминистка». Вместо этого понятия «в разговорах используют выражение „эта буква Ф“. Создание новых названий, не имеющих отношения к организованной политической деятельности, дает многим женщинам готовое объяснение их нежеланию участвовать в феминистском движении и иллюстрирует некритическое принятие искаженных дефиниций феминизма вместо попыток дать ему новое определение» (Хукс, 243). Подобная ситуация привела к тому, что многие сторонники феминизма рекомендуют вместо самоидентификации своего поведения или социальной роли по типу «я — феминистка» использовать конструкцию «я выступаю за феминизм». Такая конструкция предполагает, что данный человек помимо поддержки феминизма может оказывать поддержку другим политическим движениям и идентифицировать себя с ними. Ведь «феминизм — это не образ жизни и не готовая идентичность или роль, в которую можно войти» (Хукс, 248). Современный феминизм даже в теоретическом отношении крайне неоднороден. Радикальные феминистки в равной степени отрицают и создание закрытой для мужчин контркультуры (как предлагаемой либеральными феминистками панацеи от всех бед для женщин) и готовность бороться за равные с мужчинами права без одновременного уничтожения иных типов социального, экономического и политического неравенства. По мнению радикальных феминисток, феминизм — это не социальная роль, не образ жизни, отрицающий значимость мужчин, а политическое движение, направленное на искоренение основанного на сексизме угнетения.
Описание собственных невзгод «слабой половины человечества» не тождественно критическому политическому сознанию. Если женщина фиксирует свое внимание только на «личной истории», индивидуальном опыте, то ни о каком политическом сознании и политической идентификации в принципе речи идти не может. Точно так же приверженность идеям феминизма отнюдь не означает, что человек не интересуется иными политическими проблемами. Политическая социализация в обществе ведет к тому, что люди начинают мыслить исключительно в категориях противопоставления, а готовность бороться, например за личную свободу в духе либерализма и признание необходимости «сильного государства», начинают трактоваться как проявления кризисной или неполной политической идентичности.
В целом применительно к российской действительности вопрос о развитии женского политического движения вызывает большие сомнения по ряду причин. Женщины во всех властных структурах представлены слабо. Российских версий феминистских теорий практически не существует, а западные — мало подходят к анализу российской действительности. Наконец, женщины придерживаются стратегии «молчания», отсутствует практика публичной дискуссии по гендерным проблемам. А, как известно, молчание — признак отсутствия идентичности. Молчащие не существуют. Не имеющие имени (не называющие себя) не существуют. По большому счету женщины в политике нет.
Кроме всего прочего, феминизм довольно часто воспринимается как борьба за «мужскую власть». Но задача в действительности не сводится к тому, чтобы женщина принимала роли и идентичности, которые ей в качестве готовых образцов предлагает патриархальная культура. Отрицание сходства с другим объектом мы определяем все же по аналогии, как отрицательную сторону хорошо известного нам явления. «Требование равенства женщин с мужчинами, на основании их общечеловеческой идентичности, не является освободительным для женщин, а снова определяет их как «одинаковых» с мужчинами и подавляет возможность создания женской субъектности» (Женщина не существует, 30).
Наконец, чрезвычайно важно понимание специфики политических установок женщин, хотя бы потому, что они составляют бóльшую часть населения и соответственно избирателей в современном обществе. Согласно классической политической теории, женщины в политике более консервативны, чем мужчины, они в большей степени склонны поддерживать и голосовать за консервативные партии (С. Липсет). Эта оценка наиболее подходит для католических стран. Основными причинами таких установок являются религиозность женщин, их незанятость на рынке труда, пребывание в роли домохозяйки. С ростом занятости женщин на производстве и частичной утратой религией своих позиций в их сознании различия политических установок мужчин и женщин, по мнению американских исследователей, все более растворяются. Зарубежные исследования показывают, что более «левые», чем у мужчин, взгляды имеют не только занятые на производстве женщины, но и студентки, безработные и пенсионерки.
Роль политических установок женщин трудно переоценить. Например, по данным американских исследователей, победа Б.Клинтона «ковалась» женщинами, именно они «внесли его повторно» в Белый Дом. За Клинтона голосовали на 11% больше женщин, чем мужчин. Значительное число женщин-сенаторов в США были избраны благодаря именно женским голосам.
В большинстве стран посткоммунистического пространства партии с трудом занимают жесткие позиции по шкале «правые–левые», стремятся «закрепиться в центре», и значительная часть населения не имеет устойчивых политических взглядов. Литовское издание «Baltic Surveys» периодически публикует данные опросов общественного мнения. По данным на август 1996 г. наиболее явное отличие характера политической идентификации мужчин и женщин заключалось в том, что последние с трудом могли определить свои политические взгляды. Также бóльшая доля женщин, чем мужчин, идентифицировала свои взгляды как центристские. Год спустя, в августе 1997 г., политическая идентификация литовских избирателей безотносительно пола стала более «унифицированной». Значительная доля мужчин стала оценивать свои взгляды как центристские. Число мужчин, не способных обозначить свои политические установки, снизилось на 10% (с 29% до 19%). Самые заметные сдвиги в оценке своих политических взглядов за год с августа 1996 по август 1997 г. в Литве произошли у женщин. Почти наполовину уменьшилось количество женщин, не способных идентифицировать свои политические взгляды (с 38% до 20%). Одновременно резко возросла доля респонденток, оценивающих свои взгляды как центристские (с 26% до 36%). Несколько выросла доля женщин с правыми (с 27% до 31%) и левыми (c 8% до 12%) взглядами (Politics towards Women and Women in Politics, 68–69).
В рамках одной статьи невозможно не только проанализировать все гендерные аспекты политической идентичности, но даже просто обозначить их должным образом. Попытаемся рассмотреть подробнее один из показателей политических установок — политическую идентификацию. В действительности название предложенной статьи звучит почти скандально. Разве можно изучать то, чего не существует в природе? Именно такие реплики готовы услышать мы от исследователей, полагающих, что «политическая идентичность не может быть отчетливо определена в России из-за отсутствия длительного существования электоральных традиций; более того, противоречивость ряда данных, полученных в ходе массовых опросов, оставляет много сомнений в их применимости для изучения политических ориентаций в России» (Гельман, 20). Но, во-первых, «противоречивые результаты» могут быть следствием несовпадения методик проводимых опросов (важны даже формулировки вопросов, не говоря уже о тождестве техник сбора информации для проведения формального сравнения данных). Во-вторых, отсутствие «достоверных» сведений об устойчивости политической идентичности населения стран в посткоммунистическом пространстве на самом деле ничего не говорит об отсутствии самого явления. В-третьих, «политической идентичности граждан в России нет» точно так же, как «нет женщины», если понимать под категорией «политическая идентичность», как это следует из приведенной выше цитаты, постоянное голосование за какую-либо из партий, десятилетиями существующих в рамках устойчивой партийной системы. Но это, безусловно, не так. В России мы можем обнаружить как устойчивый электорат КПРФ, «Яблока», «партий власти», так и традиционное голосование за них в течение последних 10 лет. Наконец, категория «политическая идентичность» в политологии давно переросла «короткие штанишки» термина «партийная идентичность». И поскольку политическая идентичность является прежде всего установкой политического сознания, а объекты политической идентификации далеко не ограничиваются выбором партии во время избирательной кампании, то предмет нашего исследования вполне реален.
При проведении анализа эмпирических данных мы обратимся к исследованию идеологической и персонифицированной политической идентификации; сознательно отказавшись от описания идентификации партийной. Основной задачей данной публикации является демонстрация степени сходства и различия идеологической и персонифицированной политической самоидентификации жителей Санкт-Петербурга в зависимости от гендерного признака. Мы попытаемся также оценить вклад социально-демографических и статусных характеристик в портрет сторонников тех или иных политических взглядов и политических лидеров.
В качестве эмпирической базы используются данные телефонного опроса, проведенного ЦЭПИ философского факультета СПбГУ в ноябре 2000 г. в Санкт-Петербурге (выборка составила 2361 человек). К сожалению, на основе данных одного исследования нельзя ничего сказать об устойчивости политической самоидентификации петербуржцев. Для ответа на этот вопрос необходимо наблюдать развитие ситуации в режиме мониторинга по крайней мере 4-5 лет.
Итак, в конце 2000 г. среди женщин Санкт-Петербурга 10,8% считали свои политические взгляды коммунистическими, 16,1% относили их к социал-демократическим, 12,0% — к либеральным, 3,1% — к консервативным, 1,0% — к националистическим, 3,7% — к другим. 24,5% затруднились с их определением и 28,7% заявили, что вообще не имеют политических убеждений. В целом больше половины опрошенных респонденток не смогли определить свои политические взгляды.
Необходимо признать, что характер распределения ответов мужчин на этот вопрос принципиально ничем не отличается. 14,0% мужчин считали, что их взгляды близки к коммунистическим, 15,2% отнесли их к социал-демократическим, 16,6% считали их либеральными, 4,2% отнесли себя к консерваторам, 3,6% сочли себя националистами, 6,1% называли другой тип политических взглядов. 19,2% от числа опрошенных мужчин затруднились с их определением и 21,1% мужчин заявили, что они политических убеждений просто не имеют (рис.1).
^ Рис.1. Идеологическая идентификация петербуржцев (в %)
Однако формальное сходство этих данных еще не означает отсутствия реальных различий в политической идентификации мужчин и женщин. Женщины, в отличие от мужчин (стандартизованный остаток равен –2,2), склонны затрудняться в определении своих политических взглядов (стандартизованный остаток равен +2,0). Не склонны женщины, в противоположность мнению мужчин (стандартизованный остаток равен +1,9), оценивать свои политические взгляды и как националистические (стандартизованный остаток равен –1,7).
Уровень образования напрямую связан с идеологической идентификацией жительниц нашего города. Респондентки с незаконченным высшим и высшим образованием не склонны считать, что они не имеют политических убеждений (стандартизованные остатки равны соответственно –1,6 и –2,1). Женщины, закончившие вузы, также не испытывают затруднений при определении своих политических взглядов (стандартизованный остаток равен –2,0). В основном это гуманитарии, не занятые на производстве.
Петербурженки с начальным и неполным средним образованием склонны определять свои политические взгляды как коммунистические или затрудняются ответить на этот вопрос (стандартизованные остатки равны соответственно +2,7 и +1,6). В этом их установка полностью совпадает с оценкой мужчин с аналогичным образованием (стандартизованные остатки равны соответственно +3,4 и +3,6). И женщины, и мужчины, имеющие полное среднее образование, считают, что они не имеют политических убеждений (стандартизованные остатки равны соответственно +1,8 и +2,5).
Респондентки со средним специальным образованием не склонны считать свои политические взгляды либеральными (стандартизованный остаток равен –2,5). Мужчины со средним специальным образованием, скорее, обозначают свои взгляды как социал-демократические. Мужчины со средним профессиональным образованием в массе своей не имеют политических убеждений (стандартизованный остаток равен +2,6).
Респонденты с незаконченным высшим образованием безотносительно пола склонны считать свои взгляды либеральными (стандартизованный остаток для женщин равен +3,4, для мужчин — +1,7). Петербурженки с высшим образованием не склонны считать свои политические взгляды коммунистическими (стандартизованный остаток равен –1,7). Они оценивают свои политические взгляды как социал-демократические или либеральные (стандартизованные остатки равны соответственно +2,4 и +3,7). Мужчины с высшим образованием определяют свои взгляды, скорее, как либеральные или консервативные (стандартизованные остатки равны соответственно +2,2 и +1,8), но неприятие к коммунистическим взглядам не демонстрируют. Кроме того, обладатели высшего образования безотносительно пола не склонны считать, что у них нет политических убеждений (для мужчин стандартизованный остаток равен –2,6).
Среди сторонниц социал-демократических взглядов преобладают специалисты с высшим образованием, занятые в непроизводственной сфере, и служащие без высшего образования (стандартизованные остатки равны соответственно +2,0 и +3,3). Среди мужчин к социал-демократическим взглядам тяготеют специалисты с высшим образованием, занятые на производстве (стандартизованный остаток равен +1,6).
Среди носителей либеральных взглядов преобладают специалистки с высшим образованием, занятые в непроизводственной сфере (стандартизованный остаток равен +2,0). Весьма вероятно, что к этим взглядам близки также женщины-специалисты с высшим образованием, занятые на производстве, а также работники государственного управления. Однако недостаточное количество наблюдений не позволяет однозначно подтвердить этот вывод.
Пенсионерки однозначно склонны считать свои политические взгляды коммунистическими (стандартизованный остаток равен +5,7), но никак не социал-демократическими или либеральными (стандартизованные остатки равны соответственно –3,3 и –2,0). Примечательно, что пенсионерки склонны также затрудняться с оценкой своих политических взглядов (стандартизованный остаток равен +1,7). Пенсионеры-мужчины склонны считать близкими для себя коммунистические взгляды (стандартизованный остаток равен +5,2) и максимально дистанцируются от либеральных взглядов (стандартизованный остаток равен –2,0).
Домохозяйки склонны считать, что они не имеют политических убеждений (стандартизованный остаток равен +2,4). Примечательно, что среди мужчин в наибольшей степени склонны заявлять об отсутствии политических убеждений рабочие и студенты (стандартизованные остатки равны +2,0 и +2,2). Девушки-студентки менее аполитичны.
Идеологическая идентификация связана также со статусной самооценкой. Респондентки с низкой статусной самооценкой не склонны считать свои политические взгляды социал-демократическими или либеральными (стандартизованные остатки равны соответственно –2,5 и –3,7). Респондентки, относящие себя к низшей социальной группе, в отличие от тех, кто относит себя к среднестатусной группе, склонны оценивать свои политические взгляды как коммунистические (стандартизованные остатки равны соответственно +5,1 и –4,1). Среди тех горожанок, которые относят себя к высшему слою или к промежуточному между высшим и средним, носительниц коммунистических взглядов просто нет! Мужчины и женщины с низкой статусной самооценкой оценивают коммунистическую идеологию как близкую для себя и максимально дистанцируются от либеральных взглядов (стандартизованные остатки равны соответственно +3,4 и –2,9).
Представительницы средней статусной группы склонны считать свои политические взгляды социал-демократическими или либеральными (стандартизованные остатки равны соответственно +1,6 и +3,0). Мужчины, считающие свой статус средним, также склонны считать себя носителями либеральных убеждений (стандартизованный остаток равен +1,8). Но в отличие от женщин они проявляют большее неприятие коммунистических взглядов и не склонны затрудняться в определении своих политических убеждений (стандартизованные остатки равны –2,1 и –1,6).
Обнаружены и некоторые особенности идеологической идентификации лиц, проживающих в различных районах города (и этот факт нельзя недооценивать во время избирательной кампании!). Жительницы Красносельского района склонны считать свои политические взгляды коммунистическими и социал-демократическими (стандартизованные остатки равны соответственно +1,7 и +1,7). Также склонны считать, что их политические взгляды близки к социал-демократическим, жительницы Фрунзенского и Центрального районов (стандартизованные остатки равны соответственно +1,6 и +2,1). Жительницы Невского района склонны считать свои политические взгляды либеральными (стандартизованный остаток равен +2,2). Склонны затрудняться с оценкой своих политических убеждений жительницы Василеостровского, Калининского, Московского районов (стандартизованные остатки равны соответственно +2,2, +1,6, +1,7). Жительницы Приморского и Пушкинского районов склонны считать, что у них нет политических убеждений (стандартизованные остатки равны +2,4 и +3,9). Для мужчин было обнаружено значительно меньшее количество «территориальных» зависимостей. Склонны затрудняться с оценкой своих политических взглядов жители Василеостровского района (стандартизованный остаток равен +3,1). Мужчины, проживающие в Невском районе, наиболее близкими для себя считают либеральные взгляды (стандартизованный остаток равен +2,7). Для проживающих во Фрунзенском районе мужчин наиболее близки коммунистические взгляды (стандартизов. остаток равен +2,3).
Время первичной политической социализации, как это показано в работах многих отечественных и зарубежных авторов, является важным фактором, разграничивающим представления горожан о наиболее близких для них политических убеждениях. При анализе данных нами были выделены три условные возрастные группы респондентов: молодежная — 18–29 лет, средний возраст — 30–49 лет, старшая возрастная группа — 50 лет и старше. В результате выяснилось, что молодые женщины и мужчины, хотя и не склонны считать свои политические взгляды коммунистическими, но определенных идеологических предпочтений просто не имеют (стандартизованные остатки равны соответственно –4,8, –4,6, +3,1, +2,6). Также не склонны считать свои политические взгляды коммунистическими и представители средней возрастной группы (стандартизованные остатки для женщин и мужчин равны соответственно –2,7 и –2,2). Таким образом, можно считать, что резерв сторонников КПРФ и других политических левых организаций, строящих свою программу на коммунистической идеологии, среди женщин в нашем городе практически исчерпан. Но мужчины среднего возраста демонстрируют бóльшую близость к консервативным взглядам (стандартизованный остаток равен +1,9). Интересную картину дает распределение ответов на вопрос о политических взглядах среди представительниц старшей возрастной группы. Как и следовало ожидать, среди идеологий они отдают предпочтение коммунистической (стандартизованный остаток равен +5,8). Но значительная доля представительниц предпенсионного и пенсионного возраста склонна затрудняться в определении своих политических взглядов (стандартизованный остаток равен +1,6), при этом они не склонны признавать отсутствие у себя политических убеждений (стандартизованный остаток равен –2,6). Мужчины, относящиеся к старшей возрастной группе, более однозначно демонстрируют свои идеологические предпочтения и активно признают тождество своих взглядов с коммунистическими (стандартизованный остаток равен +6,1).
В опросе задавался вопрос о степени близости респондентам политических взглядов нескольких лидеров парламентских политических партий и представителей исполнительной ветви власти (табл.1).
Таблица 1. Идентификация респондентов с взглядами политических лидеров
(в % к числу опрошенных)
^ Фамилиялидера | Степень идентификации | ||||||
| Совсем не близки | Скорее, не близки | В равной степени близки и не близки | Скорее, близки | Очень близки | Затруднились ответить | Итого | |
| Зюганов | 64,5 | 13,1 | 8,1 | 7,6 | 4,5 | 12,2 | 100 |
| Жириновский | 64,8 | 10,3 | 9,0 | 4,0 | 1,0 | 10,8 | 100 |
| Путин | 9,8 | 3,5 | 19,5 | 33,6 | 21,1 | 12,5 | 100 |
| Хакамада | 42,3 | 8,9 | 12,4 | 12,4 | 5,3 | 18,7 | 100 |
| Черкесов | 25,7 | 4,4 | 4,8 | 3,5 | 1,0 | 60,6 | 100 |
| Яковлев | 18,9 | 8,5 | 18,2 | 25,3 | 17,8 | 11,3 | 100 |
| Явлинский | 41,7 | 14,4 | 14,1 | 11,0 | 4,5 | 14,3 | 100 |