Рецензент д-р филос наук, проф. М. В. Попович Редактор Р

Вид материала

Содержание

Анализ референциальной декомпозиции.
3. Семиотическая и риторическая теории текста

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13

98

К. Вюхлера, сравнивающего метафору _с «бинокуляо-ным зрением» (такая концепция предполагает исчезновение терминов в стабильной единице). Троп вводит в значение инвариант, то есть представляет собой динамичную операцию. Поскольку инвариант определяется через группу вариантов, интерпретация тропа зависит от базового элемента, имеющего «нулевой уровень риторичности».

Понятие «нулевого уровня» не следует отождествлять с понятиями «нормы» или «буквального смысла». Метафора содержит отсылку как к прямому, так и к переносному значению, то есть именно отношение «норма/отклонение», а не отклонение как таковое существенно для понятия стиля [12, с. 511. Не следует априорно идентифицировать некоторый элемент А как базовый, а другой элемент В как варьируемый, поскольку В может, в свою очередь, образовывать базу для той или иной фигуры. Если между А и В существует несоответствие, для него возможны две переоценки, производимые раздельно или совместно. Между «точками коррекции» не существует иерархии: два элемента имеют две «точки коррекции» и четыре возможные переоценки, причем число «точек коррекции» возрастает с увеличением числа элементов.

Нулевой уровень представляет собой конструкт, реализуемый только в интерпретации. Рассмотрим эту проблему на нескольких регистрах.

В плане сигнификации это означает, что язык является средством коммуникации, интегрируемым в коммуникативных играх, а не орудием описания положения дел в мире. Описывая предметную ситуацию («Идет снег. Человек читает книгу...», мы заключаем конвенцию о наличии тематической связи между явлениями.

Древнеиндийские риторы, например, описывают более десяти способов интерпретации высказывания: «Восходит солнце»: 'лора начинать битву' (если речь идет о царе), 'пора расставаться' (если речь идет о любовниках) и т. д. Ограниченность перечня объясняется просто: теоретики описывают только те конвенции, которые возможны на классической сцене, где действуют боги, брахманы, цари и влюбленные. Если я попросил, чтобы меня разбудили «на рассвете», обращенное ко мне слово «вставай» будет означать 'светает', а слово «светает» будет означать 'вставай'. Как выбрать «базу», на которой еще не произ-

99

ЁеДейы риторические операции? Очевидно, «базой» является сама конвенция, и любой дискурс в рамках этой игры образует отклонение первого уровня, которое можно зафиксировать, только находясь «вне игры».

Ощутимое .отклонение представлено отклонением второго уровня, то есть связано с нарушением правил игры. Нарушение само образует «норму»: это другая игра. Это подсказывает переход в инфр а лингвистический план. Всякое употребление лексемы связано с модификацией контекстуальных сем. Воспринимаются только отклонения второго уровня: модификации иуклеарных сем и/или несовместимость семемы с контекстом. Но контекстом может быть фраза, текст, коммуникативная ситуация, и при переходе к единицам более высокого ранга базовый уровень может варьироваться.

Рассмотрим приводимое в «Общей риторике» жаргонное выражение: «Mettez un tigre dans votre mo-teur» (букв.: 'Заправьте тигра в ваш мотор') [12, с. 177]. Понятно, что оно получит различную интерпретацию в зависимости от того, будет ли написано на плакате автозаправочной станции, произнесено в кабинете директора цирка или, может быть, сказано в баре как приглашение отведать новый коктейль. Во всех этих случаях мы будем иметь дело с метафорой, но метафоризация будут подвергнуты разные термины. Отметим, что первичное отклонение воспринимается здесь в самой фразе независимо от способа интерпретации или контекста, но «точка коррекции» определяется только при включении в единицу высшего ранга. В рекламном объявлении базовой становится классема 'механический', содержащая сему 'неживое', но в кабинете директора цирка «тигр» становится базой, а «мотор» варьируемым элементом.

Это означает, что предлагаемая матрица дает только схему интерпретационных правил. Возможность изменения «базы» предполагает, что один и тот же дискурс может интерпретироваться различными способами, в зависимости от его отношения к немаркированному контексту. Возникает вопрос, не приходим ли мы к релятивизации оиторических отношений, обесценивающей всякую tl хономию?

Вероятно, основное достоинство предложенной Льежской неорнторической школой классификации состоит в том, что она не описывает статичные формы, 100

а предлагает трансформационные варианты. Такие варианты, соотносимые с трансформационной структурой, не произвольны. Они принадлежат группе преобразований, то есть возможность изменения «базы» для каждой реализованной фигуры становится предсказуемой. Это предоставляет удобное средство анализа дискурсивных структур, для которых можно экспериментально генерировать смыслы, первоначально не предназначенные для передачи. Не случайно основной областью применения льежской теории стала риторика текста.

2.4. Дискуссия по поводу Льежской теории

Льежская классификация сопряжена с появлением парадоксов в области распределения (SpII). Это вызвало дискуссию по проблеме синекдохи, основные пункты которой мы попытаемся ниже проиллюстрировать.

Выделение синекдохи в качестве базовой риторической операции повлекло за собой метафороцентри-стскую реакцию, которую можно проиллюстрировать на примере концепции Н. Рювета. По его мнению, льежской классификации могут быть адресованы следующие возражения: а) она не позволяет однозначно различать фигуративные и нефигуративные варианты; б) является слишком сильной, так как предсказывает такие явления, которые реально не встречаются; в) представляет слово как коллекцию сем, лишенную внутренней структуры; г) смешивает под именем семы элементы семантической репрезентации и элементы «энциклопедии» [115, с. 371—372].

Касательно (а) и (б), перефразирующих постулаты генеративной грамматики Н. Хомского, можно было бы 'Возразить, что предлагаемая Льежской группой таксономия дислоцирована на уровне операций, регулирующих дискурсивные варианты. Дистинкция «фигуративного/нефигуративного» перформативна и не может однозначно учитываться на динамической матрице. Более того, глубинная матрица должна учитывать в том числе и такие факты, которые реально ^!не встречаются, но являются результатом интерференции терминов конкурирующих систем, и даже может строиться как «грамматика ошибок» [53]. Она ограничивает только число трансформаций между представленными формами.

101

Что касается (в) и (г) то, как мы уже отмечали, льежские авторы действительно пользуются ранним вариантом семанализа, не учитывающим иерархическую организацию семических ядер и допускающим ре-ференциальную декомпозицию. Этот выбор отчасти объясняется прагматическими соображениями, поскольку методика Б. Поттье может использоваться на интуитивном уровне, тогда как семический «словарь», учитывающий «уклеарные и контекстуальные отношения, весьма фрагментарен.

Принципы компонентного анализа в неориторике образуют только плацдарм, обеспечивающий переход к тексту, где выделяются итерированные компоненты (классемы), поддающиеся строгому описанию в силу того, что их число в тексте ограничено, а распределение коммутативно.

При этом анализ дифференцирует референциаль-ньге (П) и контекстуальные (2) семы, но не учитывает их взаимного распределения. В случае метонимия это не вызывает затруднений в силу включения сем в общий ансамбль (семическая однородность ансамбля контролируется здесь методологическими процедурами). Но уже в «скорректировайной метафоре», комбинирующей отношения смежности и пересечения, однородность ансамбля становится проблематичной. Смешение происходит, как правило, в метафорическом поле, то есть там, где глубинная матрица подсказывает возможность референциальной метафоры, которая реально' существует в иконическом языке, а в лингвистическом дискурсе превращается в синекдоху (SpYl).

Рассмотрим более конкретно, что предсказывает и чего не предсказывает классификационная матрица. Во-первых, существует глубинная структура из четырех базовых операций, учитывающая распределение компенсирующих тропов на комбинационной таблице.

Во-вторых, все типы синекдохи, представленные на глубинной матрице, за исключением (Spll), реально в дискурсе не встречаются. Базовая синекдоха функционирует на «нулевом уровне» и в дискурсах различаются только' полюс метафоры » полюс метонимии. Парадоксально не то, что глубинная матрица предсказывает такие синекдохи, которые не встречаются в речи, а то, что (5рП) вообще имеет дискурсивное проявление.

102

В-третьих, комбинационная матрица предсказывает возможность референциальной метафоры, место которой в дискурсе занимает (SpU). Следовательно, существует зеркальная симметрия глубинной и поверхностной матриц, на которых зона неопределенности имеет достаточно четкую локализацию.

Критика Н. Рювета не учитывает этих дистрибутивных характеристик. Он англизирует единственную разновидность синекдохи (Sp^) на том основании, что другие типы «редко встречаются гв речи» и показывает, что она (синекдоха) может быть сведена к метафоре. Отсюда делается довольно сильный вывод: поскольку метонимия рассматривается как результат комбинирования нескольких синекдох, а синекдоха может быть сведена к метафоре, все тропы потенциально редуцируемы к метафоре. Здесь игнорируется как несовместимость с метафорой синекдох, образующих метонимию, так и различие глубинной и поверхностной матриц.

Тем «е менее, анализ (5рП) сам по себе представляет интерес. На первом этапе предлагается простой эксперимент, основанный на конструировании разнотипных фраз. Для традиционной синекдохи («парус» •вместо 'лодка') осуществляется серия подстановок (напр.: «матросы забрались в лодку/матросы забрались в парус»). Такая субституция приводит к фразам, которые либо абсурдны, либо могут интерпретироваться буквально.

Рассмотрим другую группу примеров:

Иван Ильич владел деревней в сто душ.
Джон пригнал из Техаса стадо в сто голов.

Здесь мы имеем дело с синекдохой, проявляющейся в довольно точных условиях: термин, имеющий значение синекдохи, является квантифицированным, точнее,—сопровождается нумерической модификацией. В этом употреблении, по мнению Н. Рювета, нет существенного различия между синекдохой и метонимией. Например:

Мюрат возглавил эскадрон из трехсот копий.
Мюрат возглавил эскадрон из трехсот копье-
|Носцев.

Поскольку «эскадрон» означает 'совокупность всадников', а «копьеносец» в данном контексте означает 'всадник, вооруженный пикой', различие между (3) и (4) состоит только в том, что в семантической репрезентации (4) 'всадник' фигурирует дважды. Следова-

103

тель'но, «синекдоха принадлежит не к теории фигур (риторике), а к теории избыточности и условий ее элиминации» [115, с. 379]. Но под этим выводом подписались бы и льежские авторы: автотелическая (риторическая) функция речи состоит, по их определению, в отклонениях относительно «нулевого уровня», которые состоят в нарушении избыточности дискурсивной цепи.

Далее ставится вопрос о том, почему синекдоха предпочитает те или иные части объекта. Рассмотрим фразы:

Джон пригнал из Техаса стадо в сто хвостов.
Джон пригнал из Техаса стадо в сто рогов.
Эти фразы менее удовлетворительны, чем (2). По

мнению Н. Рювета, 'голова' предпочитается 'хвосту' потому, что в м.ассе стада головы являются .наиболее заметной частью (!). Что касается 'рогов', то они являются «парными» и исключаются из числа синекдох (синекдоха, по мнению Н. Рювета, соответствует единственной части целого).

В данном случае Н. Рювет смешивает «семантические» и «энциклопедические» элементы. Декомпозиция (П) выделяет референциальные элементы, но если между ними устанавливается отношение оппозиции, оно может быть основано на концептуальной связи.

Например, К. Леви-Строос выделяет особый класс «морфологических классификаторов»: части, на которые делится тело> животного (П) перераспределяются между членами группы (2), выступая их символом (как в .африканской поговорке: «Родство по браку это слоновья нога»). Употребление 'хвоста', являющегося немаркированным членом оппозиции ('голова/ хвост—ноги'), могло бы образовать метафору типа (2), как в случае: «J'ai fait la queue plus d'une demi— heure au guichet de la poste». Здесь 'голова' поливалентна относительно двух пространственно-морфологических моделей и ее употребление регулируется наличием маркировки.

Впрочем, ,на той же странице Н. Рювет дает корректный анализ оборотов типа: «отряд в сто сабель» (но не «сто кирас») (SpU) тяготеет к наступатель-■ному оружию, основываясь на оппозиции 'актив/пассив и употребление немаркированного термина должно мотивироваться, как в случае: «Сто кирас сомкнулось вокруг императора». Опять мы сталкиваемся 104

с тем фактом, как утверждает Н. Рювет, что распределение элементов типа (П) регулируется отношениями типа (2).

Статья завершается образцом казарменного фольклора: «Се soir, j'ai rendez-vous avec une fesse» ('Этим вечером у меня свидание с одной...'). Fesse является частью тела и могла бы выступать синекдохой, если бы не была «парным» объектом. Впрочем, можно было бы сказать cul и устранить проблему. Тогда фраза может быть преобразована: «Се soir, j'ai rendezvous avec une femme» ('Этим вечером у меня свидание с одной женщиной'). Но если исходить из декомпозиции (П), то почему именно 'женщиной', а не 'мужчиной'? Вероятно, речь идет о •совокупности социально детерминированных ассоциаций, соотносимых с метафорической парадигмой: «...avec une putain» ('...со шлюхой'), «... une oie» ('... с гусыней, дурочкой') и пр. Это метафора типа (S).

Критика Н. Рювета не задевает сущности льежс-ких постулатов, но позволяет уточнить функционирование (5рП). Синекдоха может соотноситься с глубинной матрицей, не имеющей фигуративного измерения (изменение общности на «нулевом уровне») или же реализовываться во вторичной фигуре, трансформирующей метафору типа (2). В этом случае она является уже не базовым, а вторичным тропом, производным от метафоры. Таким образом, этот тип синекдохи обеспечивает заполнение как глубинной, так и поверхностной матриц.

^ Анализ референциальной декомпозиции. Интересный вариант критики референциальной синекдохи был прадложен проф. Токийского университета Сато Нобуо (см.: [116]), обратившим внимание на неоднозначность декомпозиции (П). По его мнению, (S)соответствует синекдохе рода и вида, которая Аристотелем относилась к метафоре. Что касается (П), то здесь имплицированы две процедуры. Если разлагать целое на части, можно предположить, что (П) эквивалентно синекдохе части и целого. Однако, согласно льежским авторам, части связаны конъюнктивным отношением между пропозициями. Такая декомпозиция дистрибутивна в том смысле, что семы целого неравным образом распределены в частях. Следовательно, здесь идентифицированы две формулы, которые можно обозначить как (П) и {pi)~-

105

(П) 'человек'= (голова) и (ноги) и (руки)... (pi) 'быть человеком = (обладать головой)

и (обладать ногами)...

Если сравнить эти серии, легко заметить, что (П) является референциальным разложением реальности, тогда как (pi) предоставляет семантическое (семичес-кое) разложение. Фактически, только (П) разлагает реальность безотносительно к семантической декомпозиции, то есть способа репрезентации этой реальности в языке. Различие между сериями станет наглядным, если мы введем «негативное» определение семы:

(pi) 'быть человеком' = (обладать головой) и (обладать ногами) и (не обладать хвостом)...

Н. Сато предлагает оперировать тремя способами декомпозиции. Способ (П), в соответствии с концепцией М. Ле Гера, соотносится им с референциальной метонимией. Способы (S) и (pi) являются собственно семантическими. Концептуальная метафора может быть, в соответствии с льежской теорией, получена в результате комбинирования двух синекдох типа (2), (SpTI) является синекдохой типа (pi). Соответственно, Н. Сато вводит схему: метонимия/метафора + синекдоха, которая в действительности, по его мнению, вуалирует оппозицию метонимия/синекдоха, поскольку синекдоха генерирует метафору.

Отметим, что Н. Сато объединяет элементы теории М. Ле Гера, относящего метонимию к референциальной функции речи, с семическим анализом Льежской группы. Напомним в этой связи, что концепция М. Ле Гера является редукцией фактически тернарной моде-ти Р. Якобсона, различающей ось отбора и ось комбинирования, которая, в свою очередь, удваивается на смежность референтов и смежность в дискурсивной цепи. Расщепление (П) и (pi), хотя и подчеркивает неудовлетворительность выбранного льежскими авторами метода анализа, в то же время вводит в льеж-скую классификацию дополнительное (референциаль-ное) измерение, которое курьезным образом реконструирует исходную схему Р. Якобсона, где парадоксы воспроизводятся на уровне распределения отношений in absentia/in praesentia.

Нужно ли вводить третью модель декомпозиции? Операция типа (П) у Б. Поттье действительно неоднозначна. Если бы представители Льежской гоуппы исходили из артикуляционной модели А.-Ж- Греймаса, 106Ж

они неизбежно пришли бы к бинарной конструкции, противопоставляющей (2) и (pi) при исключении (П). Это дало бы более связную лингвистическую теорию риторики. Однако такая теория не учитывала бы некоторых прагматических стратегий, то есть не могла бы моделировать всего многообразия возможных коммуникативных игр, описанием которых занимается «общая риторика».

Вводить референциальное измерение в глубинную матрицу, конечно, бессмысленно. Вопрос, видимо, располагается в плоскости вертикальных трансформационных процедур, обеспечивающих перевод глубинных комбинаций на поверхностный уровень. При экстериоризации лингвистических означаемых, начинающих функционировать в коммуникации в качестве референтов, наблюдается асимметрия в распределении разнотипных сем, итерирование которых и дает удвоение базовых операций. Отметим, в частности, что именно в этой зоне экстериоризации означаемых и интериори-зации означающих происходит также продуцирование невротических состояний, связанных с вытеснением референта и/или формировании фетишей.

Подведем итоги. В льежской классификации парадоксальным является функционирование референциальной метафоры, проявляющейся в той же области, где у Р. Якобсона возникает неопределенность в распределении отношений in absentia. Дискуссия по поводу этих парадоксов замыкается на референциальной синекдохе. Анализ декомпозиции (П) позволяет выдвинуть гипотезу, согласно которой в лингвистическом символизме существует область неопределенности, связанная с асимметрией в семантической репрезентации экстралингвистических (условно: 'иконических') символов. Перцептивное содержание лексики часто интегрируется с ее абстрактными компонентами. В этой связи в неориторике допускается существование гетерогенных символических систем, принимающих неравное участие в формировании образа (см.: [57; 60, с. 90—91; 124]). Отметим, что оппозиция 'абстрактная лексика/конкретная лексика' является не лексической-, а ©емемической, расположенной внутри лексемы.

Следовательно, изучение риторической функции речи сопряжено с возникновением проблем общесемиотического характера, в частности, проблемы отношения сигнификации и референции. Разумеется, лингвистические и риторические аспекты этих проблем не

107

совпадают. В семантическом плане речь идет о способах расщепления ядерного состава лексемы. Риторика, со своей стороны, способствует локализации дискурсивных структур, в которых осуществляются семантические трансформации. Например, существование (5рП), переходящей в метафору типа (2) позволяет предположить, что риторические операции осуществляются над различными типами сем, чем обеспечивается формирование перцептивного образа. Порядок реализации этих процедур следует уточнить на уровне развернутых дискурсивных форм.

Обращение к дискурсам обусловлено, в частности, тем, что на уровне больших единиц функционирование риторических процедур становится более наглядным. Здесь можно не проводить исчерпывающего семичес-кого анализа лексических единиц, учитывая только контекстуальное распределение классем, которые в дискурсивной метафоре (metaphore filee) могут реализоваться в удаленных друг от друга фрагментах и даже интегрироваться в нарративные или дескриптивные структуры. Соответственно, строгость -риторического анализа возрастает с увеличением длины дискурса, на котором интерированы риторические операции.

В реализованных дискурсах (текстах) просматриваются также механизмы фигуративации абстрактных семантических составляющих, обеспечивающих формирование вариантов, включаемых в разнообразные коммуникативные прагматики. Например, устанавливаемое в тексте атрибутивное отношение стилистически зависит от того, вводится ли оно с помощью глагола «быть» или «иметь» (ср.: 'Петр богат' и 'У Петра есть мешок денег'). Порядок фигуративации, контролируемый культурными детерминантами, приводит к формированию специфической текстовой идеологии, определяющей принадлежность текста к тому или иному дискурсивному типу. Поэтому достоверные данные риторика может предоставить лишь в той мере, в какой она является «риторикой текста». В этой связи особое значение приобретает анализ мотодик, связанных с распространением риторических операций на текстовые структуры. .

^ 3. СЕМИОТИЧЕСКАЯ И РИТОРИЧЕСКАЯ ТЕОРИИ ТЕКСТА

Понятие дискурса (текста) превратилось сегодня в одну из центральных категорий гуманитарных наук, в той или иной мере связанных с проблемами семантики. Мы обращали внимание на то, что смысл, в отличие от значения, присущего контекстуально связанной речи, возникает в больших дискурсивных единицах, представленных текстами. Поэтому анализ смыслооб-разующих механизмов предполагает обращение к тексту как особому способу семиотической организации дискурсивного поведения.

Одно из существенных свойств речи состоит в порождении того, что она реально «не говорит» [114, с. 69], хотя, как иронически замечает А.-Ж- Греймас, «серьезные люди всегда знают —или по крайней мере думают, что знают, о чем они говорят» [71, с. 71]. В какой то мере риторическая теория текста ставит своей целью развеять эту иллюзию, показав, что даже в очень локализованных речевых играх в действие вводятся не осознаваемые говорящими текстообразующие механизмы, требующие специальной интерпретации.

Текст является такой дискурсивной формой, которая одновременно образует «верхнюю» границу лингвистического анализа и «нижнюю» границу семиотики культуры. Риторика текста в известной мере обеспечивает синтез этих подходов, замыкаемых «а авто-телическую (риторическую) функцию речи, передающую информацию о собственной структуре. Этим объясняется, в частности, то обстоятельство, что во всех вариантах современной риторики, в отличие от лингвистики текста, предлагается его интерпретатив-ная, а не генеративная модель.

Поскольку интерпретация состоит в соотнесении речи с культурным контекстом, а дискурс, для того чтобы быть включенным в контекст, должен обладать определенными структурными характеристиками, риторическая функция на практике реализуется в тексте и даже служит критерием его определения. По крайней мере, в неориторической перспективе текст

Blog

Рецензент д-р филос наук, проф. М. В. Попович Редактор Р

Содержание