Geum.ru

Как феномен культуры

Вид материалаКнига

Содержание


И. Н. Котылева Новый стиль
В целях урегулирования выпуска религиозной литературы предлагается руководствоваться следующими нормами
Воскресенье и праздник церковный
О. А. Садовникова
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   27
^
И. Н. Котылева
Новый стиль:
советский календарь и историческое сознание (1918-1930 гг.)


Концепция времени в том или ином обществе или культурном регионе является существенным компонентом общественного сознания и рассматривается исследователями в качестве важнейшего аспекта модели мира1. Эта проблема стала предметом изучения различных дисциплин, в то же время, в исторической науке социально-культурологический аспект времени стал рассматриваться сравнительно недавно.

Размышляя о времени как об одной из проблем истории культуры, А.Я.Гуревич отметил, что время, «…наряду с такими компонентами этой «модели» как пространство, причины, изменения, отношение чувственного и сверхчувственного, отношение индивидуального к общественному и части к целому, судьба, свобода и т.д.» формирует «сетку координат», при «…посредстве которых люди, принадлежащие к данной культуре, воспринимают и осознают мир и строят его образ»2.

Возникновение, формирование и место календаря в той или иной культуре является одним из аспектов темы хронологии и организации времени в целом. Календарь, как определенный способ времяисчисления, как распределение по времени (дням, месяцам) определенных видов деятельности, как система фиксирования времени, характерная для той или иной культуры, всегда сопряжен с целым рядом символов и концептов. Исследователи этой проблематики отмечают, что календарь не является механической системой, отмеряющей часы и сроки, а хранителем коллективной памяти народа, его культуры, организатором его сознания. Изменение календаря есть переориентация сознания, переключение культурного кода1. Советский календарь 1920-х годов может рассматриваться в исторической науке сразу с нескольких точек зрения: во-первых, это важный специфичный источник, содержащий сведения, как о различных событиях данного периода, так и о трансформации картины мира людей того времени; во-вторых, это особый вид исторического произведения, демонстрирующего революционную интерпретацию российской и мировой истории; в-третьих, это средство управления временем, агитационный и эстетический проект в авангардном духе.

Перемена календаря в постреволюционной России со «старого» на «новый» неизбежно должна была стать одним из главных направлений в концепции переустройства мира. Первым шагом в преобразовании календаря в «советский» стал переход с юлианского календаря на григорианский, провозглашенный декретом от 24 января (6 февраля) 1918. Вопрос о реформе календаря в России поднимался неоднократно, в 1830 г. с этим предложением выступала Российская Академия наук. Однако это предложение было отклонено, решающую роль в таком исходе дела сыграл доклад Николаю I министра народного просвещения князя К.А.Ливена, в котором отмечалось, что реформа календаря «дело… несвоевременное, недолжное, могущее произвести нежелательные волнения и смущения умов»2. «Григорианская реформа» вызывала бурные дискуссии и на рубеже XIX — XX веков3. То, что вопрос о реформе календаря в революционной России был решен столь стремительно, уже 16 ноября 1917 г. необходимость реформы обсуждалась на заседание Совнаркома РСФСР, скорее имел не столько прагматическое значение, сколь символическое.

Подготовкой «Декрета о введении в Российской республике западно-европейского календаря» занимались Наркомат иностранных дел и Наркомат просвещения. В Наркомпросе решили, что «ввиду изменившегося характера общественных и производственных отношений» эру христианскую следует заменить эрой социалистической. Началом новой эры предполагалось считать 7 ноября 1917 года4. Предложение Наркомпроса отразило стремление созидателей страны Советов преобразовать мир, время и пространство. Это предложение не утвердили, но 7 ноября вошло как «главная» дата праздничного советского календаря, а 1917 год стал началом «нового летоисчисления» России на многие десятилетия и одной из центральных мифологем советской идеологии.

Согласование утвердившегося веками христианского годового круга с новым календарем проходило сложно и неоднозначно, еще раз доказав, что «временная матрица» напрямую взаимосвязана с коммуникацией в обществе, его механизмами жизнедеятельности1. Переход на новый стиль «покусился» на сакральное время (православный церковный годовой круг), тем самым, вызвав смятение верующих, в том числе и священнослужителей, став и одной из причин противостояния обновленческой и тихоновской церкви. При этом изначально власти рассматривали введение «новой орфографии и нового стиля» как возможность усиления раскола в Российской православной церкви2.

Введение «нового стиля» становится особым направлением в деятельности Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б). В «Отчетном докладе Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) в Политбюро ЦК РКП(б) о проделанной работе» за 1922г. в специальном разделе «В области разложения православной церкви» отмечено: «…в недалеком будущем будет проведен в жизнь переход к новому стилю с соответствующей передвижкой всех церковных праздников. Смысл означенных мер прежде всего сводится к ДАЛЬНЕЙШЕМУ УГЛУБЛЕНИЮ РАСКОЛА ЦЕРКВИ (выделено в тексте — И.К.)»3.

Симптоматично, что вопрос о согласовании «Григорианского календаря с православным» стал предметом специального обсуждения на II Всероссийском Поместном Соборе Православной Церкви, проходившего 29 апреля по 9 мая 1923 г. в Москве, созванного обновленческой церковью для осуждения деяний патриарха Тихона. На заседание 5 мая заслушивался доклад «О реформе календаря». В стенограмме зафиксировано: «Разобрав в их исторической перспективе Юлианский и Григорианский календари, Митрополит Антонин доказывает необходимость согласования с западом, приняв полностью Григорианский календарь, и делает проект практического введения в жизнь нового календаря». Собор постановил: «Перейти на Григорианский стиль с 12 июня 1923 г., при чем, для этого, в Воскресенье 21 мая соединить два последующих Воскресенья и, кроме того, 10 июня уплотнить два Воскресенья в одно»1.

Закономерно, что «проведение новаго стиля» стало предметом активного обсуждения во время работы Епархиального Съезда духовенства и мирян в Устюжской Епархии, проходившего в Великом Устюге с 16 по 18 сентября 1923 года2. От временного церковного управления Области Коми на съезд был делегирован священник Заостровский.3 Основным вопросом съезда был вопрос о присоединении к «обновленческому Синоду или Православному Церковному Управлению». Дискуссии по этому вопросу и ее итоги зафиксированы в протоколе. В конце обсуждения была принята «резолюция, прочитанная Секретарем Съезда Свящ. З.Трубачевым». Резолюция «…редактируется Собранием и принимается большинством голосов в таком виде: «Заслушав доклад и речи делегатов об отношении к обновленческому движению, московскому Собору 1923 г. и создавшемуся церковному расколу, Епархиальный Съезд находит действия обновленцев с канонической точки зрения совершенно незаконными… С другой стороны, считая раскаяние Патриарха Тихона пред Советской властью совершенно искренним, Съезд видит в этом акте окончательный разрыв между церковью и всякой политической реакцией, в которой и прежде не были заинтересованы рядовые массы духовенства и верующего народа, и, потому, приветствуя такой шаг Патриарха, предлагает считать его фактически главою Православной Русской Церкви, независимо от постановления обновленческого Собора о лишении его сана, а посему постановляет:1) признать Московский Собор 1923 г. не Всероссийским Поместным Собором, а Всероссийским Съездом обновленческих групп, а постановления его неканоническими и неприемлемыми; 2) В.-Устюжской Епархиальной Церкви вступить в общение с Церковным Управлением при Патриархе; 3)поминать имя Патриарха Тихона за богослужением на ряду с Вселенским Патриархом; 4) с обновленческим Синодом и его местными органами прекратить всякое общение, призывая всех верующих Епархии к единомыслию и церковному взаимообщению на основе канонического единения со Вселенскою Православною Церковью, в стремлении к новому Церковному собору, который окончательно бы прекратил бы всякую церковную распрю пересмотрел все, возбуждавшиеся на обновленческом Соборе вопросы.

В то же время Съезд определенно и решительно заявляет, что наша Епархиальная церковь не желает иметь и не имеет ничего общего с контрреволюцией, откуда бы она не исходила, базируясь в своих действиях исключительно на религиозных основаниях, в согласии с действующими узаконениями гражданской власти о положении церкви в государстве. Напротив, Съезд подчеркивает обязательность для всех православно-верующих по совести исполнять все постановления Советской власти по принципу Евангелия: «воздадите Кесарево Кесарю и Божие богову»1.

Итоговая резолюция Съезда по вопросу о принятие стороны обновленческой церкви или патриарха Тихона красноречиво свидетельствует о стремлении церковников не вступать в антагонистические отношения с Советской властью. В то же время уже решение от «воздержания введения новаго стиля» невольно создавало основу для развития противостояния власти.

Представляется, что календарь в 1920-е годы стал своеобразной призмой, через которую преломлялся целый ряд социокультурных проблем. Обращает на себя внимание то, как заинтересовано обсуждали делегаты Епархиального Съезда проблемы календаря. В Протоколе заседаний достаточно подробно записано само обсуждение проблемы: «18 сентября 1923 года. Протоиреем Чистяковым читается доклад о Епархиального Совета о календарной реформе, в котором указывается на причины, побудившее Епархиальное Управление сделать объявление о проведении нового стиля. Далее читается свящ. Шергиневым доклад о календарной реформ, тезисы его доклада следующие: 1) Юлианский календарь допускает значительные ошибки в установлении моментов исторических событий, празднуемые церковью, отодвигая дни празднования на 13 суток позднее тех астрономических моментов, когда эти события совершались и когда они празднуются всем культурным миром. 2) Нарушает постановление Вселенского Собора о дне празднования Пасхи, определяя день Пасхи вопреки установлению не на первое, а на второе полугодие, и не на первое, а на второе воскресенье этого полнолуния. 3) Является неприспособленным к создавшемуся новому укладу жизни русского общества. 4) Идет вразрез с опубликованным постановлением ВЦИК о прикреплении дней отдыха, совпадающих с православными праздниками по Григорианскому календарному счету, лишая тем значительные трудовые группы верующих возможности участия в означенные праздники. 5) Исправление накопившейся ошибки на 13 дней, путем сокращения счета дней на указанное число не только ни в какой степени не касается ни самой веры, ни догматических, ни канонических церковных установлений, но является единственно способным точно исполнять постановления 1 Вселенского Собора о времени празднования Пасхи. В заключение докладчик считает своевременным и необходимым принять в церковную практику новый календарь и возможно полнее вносить верующим массам принципиальные мотивы исправления неправильностей Юлианского календаря.

Ряд ораторов из мирян решительно протестуют против введения новаго стиля до новаго Собора. Мирянин Спиридонов ни в коем случае советует не соглашаться с введением новаго стиля, видя в этом измену вере в угоду ученым. Свящ. Трубачев говорит о недоразумении, какое вызывает неправильное смешение церковной практики с вопросами догматическими и считать принципиально введение новаго стиля поспешным, и полагает, что в такие время следует считаться с теми условиями, которые препятствуют успешному проведению новаго стиля в настоящий момент. Разгораются горячие прения, в результате которых оглашаются три резолюции, из коих подавляющим большинством голосов, при 3-х воздержавшихся, принимается с небольшими поправками резолюция, предложенная президиумом: «Признавая, что новый стиль научно правильнен и в церковной службе в будущем может быть принят; но, во избежание возможности церковного раскола, также в видах …серьезности вопроса о времени празднования Пасхи и в виду ….согласия Восточных Патриархов, считать более целесообразным, в целях сохранения церковного мира и единения совершать Богослужение по старому стилю, отложив введение новаго стиля до распоряжения Высшей Церковной власти в лице Патриарха в согласии со Вселенской Православной Церковью»1.

Проведение нового стиля через Тихона рассматривалось членами Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) как одно из принципиальных при проведении политики в отношении церкви. Этот вопрос неоднократно обсуждался на заседаниях комиссии. Так в протоколе заседания от 18 сентября 1923 г. зафиксировано, что после доклада Тучкова было принято следующие решение: «Доклад принять к сведению. Признать целесообразным, чтобы Тихон и К-о в первую очередь фактически провели новый стиль, разгромили приходские советы и ввели второбрачие духовенства, для чего разрешить им издание журнала»1. Этот же вопрос поднимается и на заседании 20 ноября 1923 г. : «…Поручить тов. ТУЧКОВУ провести через Тихона новый стиль и отменить введение старого…Поручить ему же срочно расклеить и распространить Тихоновское воззвание о введение им новаго стиля».2 На заседание Антирелигиозной комиссии 12 декабря 1923 г. отдельно обсуждался вопрос «О директиве по поводу проведения новаго стиля на местах», по поводу которого было принято специальное постановление: «Поручить ГПУ дать по своей линии директиву местам о том, чтобы лиц, не принимающих новый стиль репрессиям не подвергать, если сопротивление не носит к(онтр)-рев(олюционный) характер»3. К «вопросу о новом стиле» комиссия вновь возвращается 13 февраля 1924 г. В Протоколе этого заседания отмечено: «Слушали:…5. О деле Тихона и о дальнейших директивах по вопросу о новом стиле и поминании его за богослужением… Постановили: 5.а) Директивы по вопросу о новом стиле оставить прежние и никаких уступок не делать…»4.

Протоколы заседаний Антирелигиозной комиссии еще раз подтверждают, что переход на «новый стиль» времяисчисления оценивался основной массой населения настороженно и воспринимался верующими как попытка разрушить устойчивость мира, например, в информационном отчете сысольского укома РКП(б) за 1923 г. о результатах проведения антирелигиозных мероприятий сообщается: «…вместе с тем в июле, в конце месяца было большое внимание уделено усилению антирелигиозной пропаганды в центре, в связи с проведением духовенством организации религиозных общин путем устройства бесед с гражданами с целью выяснения религиозных….(неразборчиво)… недовольны верующие тем, что богослужение происходит по новому стилю…»5.

О недовольстве населения в других регионов России переводом празднования православных праздников на новой стиль красноречиво свидетельствует «Информационная сводка YI Секретного отделения ОГПУ « о состоянии православных церковников» по губерниям СССР», подготовленная около 1 января 1924 г. Так, в данных по Архангельской губернии отмечено: «Те из священников, которые служат с обновленческим епископом Владимиром, подвергались полному бойкоту со стороны населения, при чем главари Тихоновщины действуют очень тонко, скрывая свою политическую непримиримость по отношению к соввласти под маской религиозных несогласий с о6новленцами. И лишь только кто-либо из обновленцев начинает действовать более или менее активно его сейчас же самым решительным образом обрывают. Так, например: было со свящ[енником] КУЗЬМИНЫМ, который хотел совершить службу в день Рождества по новому стилю, за это его выгнали из церкви и чуть было не избили…»1. В отчете по Пермской губернии также обращается внимание, на то, что: « …в настоящее время положение тихоновщины стало немного прочнее нежели у обновленцев, так как к ним переходят и перешли не мало обновленцев. Празднование по новому стилю годовых праздников не признается и были случаи, когда некоторые из попов пытались это сделать, то [со] стороны верующих были попытки сорвать богослужение»2.

Противостояние обновленцев и тихоновцев происходило зачастую в рамках одного прихода, драматичность этой ситуации позволяют проследить протоколы общих собраний Ибский Церковно приходской Совета. Так, в протоколе заседания от 16 декабря 1928 г. записано: «Слушали доклад председателя Совета Ел.С.Томова об увольнении его от занимаемой обязанности Председателя Приходского Совета как сослужившая в 2й год, как из массы многих приходится слышать упрек между Тихоновцами и обновленцами»3. Вопрос о переходе на новый стиль неоднократно обсуждался, свидетельство тому сохранившийся в архиве Приходского Совета «Бюллетень Заседаний III Поместного Собора», в котором сделана пометка на следующем фрагменте текста: «Считая вместе со вторым Поместным собором более целесообразным применение на практике Православной Русской Церкви нового стиля, но в тоже время принимая во внимание бытовые условия русской жизни, при коих немедленный переход на новый стиль вызывает часто неблагоприятные осложнения, III Поместный Собор благославляет применение той или другой практики (нового или старого стиля) по местным условиям, полагая, что авторитет предстоящего Вселенского Собора разрешит окончательно этот вопрос и установит единообразное церковное время исчисления во всех православных церквях»4.

Сосуществование двух линий времяисчисления вело к разрушению констант культуры. Точно и емко обрисовал эту ситуацию В.Г.Тан-Богораз во вступление к сборнику 1924 г. «Революция в деревне»: «Разноверие в деревне построилось на три угла, и даже на четыре. В первом углу православие, церковь живая и мертвая, Тихоновская и Введенская, поскольку Введенская церковь проникает в деревню. Главное дело два стиля, старый и новый… Тут и посты, и праздники, и все не совпадает. Голова кругом идет. А у зырян еще сложнее. Старики празднуют по новому стилю, старухи по старому стилю, а молодые никак. Сход потерял терпение, собрался и постановил: Во избежание ссоры закрыть совсем церковь закрыть и не беспокоить бога, пока не выяснится, чей верх возьмет»1. Замечания Тана-Богораза о принятии зырянами нового стиля основаны на сведениях, представленных Г.А.Старцевым в этом же сборнике в статье «Революция и зыряне», в которой отразились основные политико-культурные тенденции 1920-х годов. С характерной для того времени установкой Георгий Афанасьевич отмечает: «В церкви можно увидеть только стариков и старух. Но эти последние ввиду изменения догматов, введение нового календаря и празднование праздников по новому далеко сочувствуют «живой» церкви. Во время праздников в деревне образовались три течения: молодежь, не признающая никаких праздников, старики, празднующие по новому стилю и старухи — по старому. Такое положение приводит к окончательному распаду обеих церквей и «живой» и «старой»2.

Материалы Всероссийского Поместного Собора и Епархиального Съезда, протоколы собраний церковно-приходского Совета, протоколы заседаний Антирелигиозной комиссии при РКП(б), информационные сводка YI Секретного отделения ОГПУ, зарисовки этнографов, источников очень разных по-своему характеру, позволяют проследить, что большей частью населения России того времени новый стиль соотносился с «новой церковью», а старый — с церковью патриарха Тихона и, что особенно важно, противопоставление старой и новой церкви и одновременное сосуществование двух стилей времяисчисления многими расценивалось как потенциальная причина раскола единого православного мира.

Целый ряд исследователей по истории православной церкви отмечают, что создавшееся в постреволюционной России противостояние обновленцев и приверженцев Тихона использовалось властями «для борьбы с церковью и религией»1. Внедрение обновленческой церкви проходило непосредственно при поддержке коммунистической власти, в этой связи принципиально замечание Ф.Э.Дзержинского: «Мое мнение: церковь разваливается, поэтому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обновленной форме. Поэтому церковную политику развала должен вести ВЧК, а не кто-либо другой. Официальные или полуофициальные сношения с попами недопустимы. Наша ставка на коммунизм, а не на религию. Лавировать может только ВЧК для единственной цели — разложение попов…»2.

В современных исследованиях по истории церкви в России обосновывается положение, что в программу новой власти входило разрушение церковного управления, для чего была оформлена в отдельную организацию группа духовенства, которой советская власть стала оказывать определенное покровительство. При этом тихоновская церковь имела поддержку от населения, что еще более обостряло противостояние внутри церкви и церкви и власти.

В докладе Коми Обкома о партийном советском, хозяйственном и культурном состоянии области в 1925 г. есть одно очень показательное в этом плане замечание: «… борьба живоцерковников и тихоновцев все углубляется и особо ярко вылилась в Усть-сысольске в феврале месяце во время перевыборов одного церковного совета в слободке Кируль, где население, видя драку среди попов, еще раз убедилось в их исключительно шкурных интересах и большинство их теперь стоит за закрытие приходов и интересуется вопросами антирелигиозной пропаганды, которая ведется силами городских коммунаров при избе-читальне»3.

Противостояние обновленческой церкви происходило на всей территории России4, не исключение и Коми область. Особенно остро это противостояние проходило в Усть-Сысольске, где поддержка «Живой церкви» со стороны властей была наиболее спланированной. Размежевание староцерковников и новоцерковников происходило и в других уездах. К 1925 г. обновленцы объединились в самостоятельную епархию Коми области, а тихоновцы остались в подчинении великоустюжской епархии. Священослужители Ижмо-Печорского уезда предпочли сохранить связи с тихоновским епархиальным управлением, сосуществовавшим в Архангельске параллельно с обновленческим1.

Миряне и духовенство Ижмо-Печорского уезда выступали в поддержку патриарха Тихона, о чем свидетельствует целый ряд документов Благочинного III округа Печорского уезда с 1923 г. по 1930 г.2 и «Протокол собрания духовенства и мирян III Благочинного Печорского уезда Архангельской епархии», которое состоялось «1925 г. января 19 ст.ст.» в с. Пустозерске. После длительного обсуждения итогов Архангельского Епархиального Съезда духовенства и мирян, проходившего по инициативе обновленческой церкви и властей в конце 1924 г., собрание постановило «Главою российской Церкви признать патриарха Тихона»3. Наверное, неслучайно в протоколе подчеркнуто, что собрание проходило «января 19 ст.ст.», т.к. одним из завершающих вопросов Архангельского Епархиального Съезда был вопрос «О переходе на новый стиль» и в протоколе съезда зафиксирована резолюция по его решению: «Поручить благочинным оповестить духовенство, чтобы они подготовили население к переходу на новый стиль, при чем датой перехода назначить Рождество Христово. Пригласить рабоче-верующие массы г.Архангельска поддержать это решение съезда»4.

Сложность введения нового стиля отражают официально издаваемые календари. В 1918 году издается «Календарь Новаго стиля», где еще нет советских праздников (но уже есть список книг по теме «Революция и история»), есть только православные, но уже обозначенные по новому стилю5. В «Советском календаре на 1919 г.», изготовленном в издательстве Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета советов Р.С.К. и К. Депутатов, отмечены и православные праздники, и «новые», советские, и те, и другие по новому стилю6. В начале 1920-х в основной массе календарей, в которых отмечены и «новые», и «старые» праздники, православные праздники представлены по старому стилю1, несмотря на то, что уже в 1922 г. вышли специальные календари2, разъясняющие переход на новый стиль. Эта ситуация прослеживает вплоть до 1930 года, когда православные праздники перестали отмечать в издаваемых календарях.

При этом следует отметить, что на протяжении 1920-х годов продолжали издаваться православные календари, которые во многом сохраняли содержание и структуру подобных календарей, издававшихся в России до 1917 года, но данные издания не имели тех тиражей, что календари, имевшие официальную поддержку. Календари трех разных видов: календарь-справочник волостного статистика, народный крестьянский календарь и календарь коммуниста (все три типа календарей использовались в те годы и в Коми области), — позволили проследить, как параллельно с вводом нового стиля времяисчисления шло «вживление» новых советских праздников и созидание советского календаря, и как способа время исчисления, и как определенного способа подачи информации и формирования «нового времени, нового мира».

Менее всего политизированным является календарь-справочник волостного статистика3. Основная задача этого издания, как отмечено в предисловии календаря за 1922 г., «популяризация …статистических сведений, которые бы в своих цифрах всесторонне освещали явления жизни губернии». Календарь на 1922 г. издан в Вологде, на 1923 г. — в Великом Устюге, за 1924 и 1925 гг. — В Усть-Сысольске. Календарь в этом издании на 1922 г. и 1923 г. состоит из разделов: «православный календарь», представляющий годовой круг православных праздников и имена по святцам, раздел «дни неприсутственные», в котором указаны праздники православные и советские, и раздел «события», представляющий исторические события значимые с точки зрения революционного мировоззрения. Времяисчисление в данном издании представлено одновременно по новому и по старому стилю. В календаре на 1924 г. структура меняется, есть только один раздел, в котором в общей череде представлены праздники православные и советские и имена по святцам, при этом, православные праздники отмечены в соотношении со старым стилем, советским — с новым. В дневнике, который прилагался к календарю и в который предлагалось заносить «сельско-хозяйственные явления», прослеживается та же тенденция. В календаре на 1925 год обозначенная тенденция сохраняется, при этом, в данном издании уже есть только табель-календарь, в котором отмечены и православные праздники, и советские, но без «легенды», отдельно представлен только список «Дни воспоминаний и революционных праздников», включающий в себя основные советские праздники: «День посвященный памяти Ленина и 9 января 1905 г.» (22 января); «Низвержение самодержавия» (12 марта), «День Парижской Коммуны» (18 марта), «День Интернационала» (1 мая); «Принятие конституции СССР» (5 июля); «Пролетарская революция» (7 ноября). Основная часть этого издания — это статистический справочник и дневник. В дневнике ряд православных праздников («Николин день», «Иванов день», «Петров день», «Кирика и Улиты», «Ильин день», «Воздвижение», «Покрова», «Николин день») вписаны рукой А.А.Цембера, при этом отмечены они по новому стилю. Пометки, сделанные Цембером, позволяют проследить как постепенно «новый стиль» становился частью мировосприятия отдельного человека. В его личном дневнике1, который он вел с 1904 г. по 1936 г., в записях 1920-30-х годов неоднократно присутствуют пометки, что «по старому стилю сегодня…». Ориентация на «старый стиль» в определении дней прослеживается и «Дневниковых записях» И.С.Рассыхаева2 (вплоть до начала 1940-х годов он отмечает в своем дневнике дни записей по «старому стилю», рядом записывая соответственное число по «новому стилю»). Счет дней по «старому стилю» доминирует и в рукописном календаре крестьянина Матевы из с. Пучком Удорского района3. В данном календаре основное внимание уделено фенологическим записям, но примечательно, что пометки о природных явлениях часто соотносятся с христианскими праздниками, при этом на основе старого стиля. Например: «1931г. зима была холодная, снега было совершенно мало, до 25 марта, т.е. до благовещения (написание праздников с маленькой буквы по авторскому тексту — И.К.) погода стояла холодная»1, «1933. Против 6-го января, т.е. в день богоявления сделалось было тепло, продолжался дождь до утра 7-го января»2, «1934. От рождества до сретения господня погода была пасмурная»3. Только в записях 1946 г. появляется соотнесение старого и нового стиля: «1946 год. Лед тронулся 24-го апреля п/с.с. по новому стилю 7 мая»4. Записи И.С.Рассыхаева и Матевых свидетельствуют, что переход на новый стиль был процессом длительным, как в сознании отдельного человека, так и общества в целом.

Сложность перехода с одного стиля времяисчисления на другой отражает «Настольный крестьянский календарь» 1920-х годов5. Обращение именно к этому изданию во многом обусловлено тем, что эти календари издавались большим тиражом (от 2000 до 5000) и именно их зачастую рекомендовалось иметь в избах-читальнях.

Особо следует отметить, что в календарях такого типа изданий вплоть до 1930 г., когда православные праздники исчезли из официально издаваемых календарях, «старые» и «новые» праздники как бы сосуществовали рядом, при этом, советские праздники фиксировались по новому стилю, православные — по старому, но при внимательном анализе структуры данных изданий и представленной в них информации выявляется, что в реальности происходило постепенное вытеснение христианского праздничного круга.

Выявленная тенденция прослеживается и на уровне «табеля-календаря» («численника»). Так, в «Настольно-справочной книге крестьян и календаре 1926 года» православные праздники (Пасха, Вознесение, Троицын день, Духов день, Успение, Рождество) отмечены «наравне» с новыми советскими праздниками (День 9 января 1905 г., день памяти Владимира Ильича Ленина, Низвержение самодержавия, День Парижской Коммуны, День Интернационала, День конституции СССР, День Пролетарской Революции)6. В календаре на 1927 год праздники, «неприсутственные дни», уже группируются, в начале дается перечень советских праздников, затем православных. В аналогичном издании на 1928 год отмечены «неприсутственные дни», где есть и праздники «новые» и праздники «старые» (но уже с написанием названия праздников с маленькой буквы) и «особые дни», куда вошли: «годовщина смерти В.И.Ленина», «день Красной армии», «день работниц», «день МОПР», «день памяти ленского расстрела», «день печати», «день Красного флота», «день утверждения Конституции СССР», «международный день кооперации», «день ОСОАВИАХИМа», «международный юношеский день». В 1929 г. радикальных изменений не прослеживается, но в календаре издательства «Крестьянская газета» была сделана одно любопытное примечание. Православные праздники (Пасха, Вознесение, Троица, Духов день) в календаре были отмечены по старому стилю, но на последней странице была сделана специальная пометка, в которой указывалось, что эти праздники соответствуют другим числам (числа указаны в соответствии с новым стилем), здесь же отмечалось, что и 8 ноября, и 2 мая — дни нерабочие, «за счет религиозного праздника», а Вознесение — «рабочий день».

Анализ раздела «Настольного крестьянского календаря», нацеленного на «представление» каждого месяца, т.е. подробное описание знаменательных дат, показал, что православные праздники обозначены по месяцам только в календаре на 1925 год, в изданиях последующих лет в данном разделе господствуют только революционные праздники и события. Правда, православные праздники представлены в отдельном разделе «Церковные праздники», где вся информация там представлена по канонам антирелигиозной пропаганды, как, например, в «Настольном крестьянском календаре на 1927 год»1. В этом издании рядом «Церковным календарем», уже упомянутым, расположен «Календарь избача», «Календарь крестьянки-общественницы»2, в каждом из которых обращается внимание на свой ряд значимых дней, так, для крестьянки-общественницы — это «Международный женский коммунистический день» (в общем табеле-календаре этот день пока вообще не отмечен).

В официально издаваемых календарях прослеживается постепенное «обновление» имен по святцам. Имена, псевдонимы и фамилии «видных революционеров» — Карл, Роза, Ленин, Бакунин, слова-понятия, связанные с основополагающими идеями «нового мира»- Свобода, Борьба, Марсельеза, Диктатура, Борец, Октябрь, Труд, Сила, Совет, Воля, Идея и др., а рядом имена из античной мифологии и истории — Зевс, Геракл, Амур, Сатурн, Психея, Пифагор, Вергилий и др. — стали предлагаться в календаре наравне с именами православными. Появление такого дополнения к святцам вполне закономерно, учитывая, что идея создания нового человека была одной из определяющих в концепциях строителей нового мира. На основе календарей не проявляется какая-то четко организованная система «представления» новых имен. Например, в календаре на 1927 год для дней пасхальной недели предлагались следующие имена: Фейербах, Свет, Весна, Платон, Нина, Гея, Степан, Аргон, Глафира, Марица, Евлогий, Гуманист, Олимпиада, Аврора, Кирилл, Милан, Пелагея, Индия, Гутенберг, Людмила, Кастилия, Сельвестр, Кальдерон, Мелания, Аркадия. Определенно можно лишь говорить о стремлении созидателей нового календаря разрушить православную традицию имяопределения, что выявлено на примере календаря 1927 г, когда в Пасху и второй день Пасхи были предложены имена Фейербах, Свет, Весна, Платон, Нина, Гея. Прослеживается и направленность соединить наиболее «главные» революционные дни с особо значимыми для нового мира именами: День Интернационала — Большевик, Владиль; День Октябрьской революции — Ленин, Свобода, Октябрь.

Особое значение придавалось выстраиванию информации внутри календаря. Кроме непосредственно календарных данных в таких изданиях была представлена и другая разнообразная информация. В календаре были представлены сведения о сельскохозяйственных культурах, об новых агрономических технологиях и т.д., но лидирующие место занимала информация о событиях из революционной истории России и зарубежных стран и «научные» данные о происхождении христианских праздников и «разоблачения учения попов». Представлению новой символики и лидеров коммунистического движения отводилась особая роль во всех издаваемых календарях того времени. В этом плане весьма примечательно представление Ленина в страницах отрывного календаря за 1924 год: «внешний облик Ленина. Разговаривая с Лениным с глазу на глаз, вы видите перед собой невысокого человека, который производит впечатление замечательного крепыша (каковым он в действительности и является, и благодаря чему только он смог (30 августа 1918 г.), неся в своем теле пули Фанни Каплан и истекая кровью, сам дойти до автомобиля, доехать домой и подняться по лестнице на третий этаж). Голова его гладкая, словно полированная, сидит на крепком туловище, одет в темный непритязательный гладкий костюм. Рыжеватые, отнюдь не гладкие усы и борода, лицо с резкими чертами и блещущие от времени до времени глаза, создают какое-то противоречие к остальному и невольно наворачивается сравнение, отполированный блестящий снаряд, начиненный взрывчатым веществом колоссальной силы. С одной стороны — человек настолько «будничной и нормальной» внешности, что почему бы ему и в самом деле не встретиться с Ллойдом-Джорджем и мирно потолковать об устроении дел Европы. А с другой стороны — как бы в результате не взлетели в воздух и Ллойд-Джордж и вся Генуэзская конференция. Ибо он с одной стороны, Ульянов, а с другой стороны он — Ленин»1.

Сведения о представителях власти, содержащиеся в календарях, демонстрируют не только изменения в политической конъюнктуре, но и претензию на управление историей. Ежегодное массовое издание быстрее всего реагировало на то, какой деятель должен быть вписан на скрижали истории, а какой с них вычеркнут. Например, в издании «Календарь коммуниста на 1930 год» Троцкий не упоминается вообще, фамилия Бухарина оставлена в списке «Руководящие работники партии», сведения о Рыкове и Томском включены в «Биографический словарь», с указанием на их участие в «правом уклоне» и раскаяние. Таким образом, создается перспектива удаления из исторического времени одних вождей революции, притом, что в разделе «Историко-революционные годовщины» в нем закрепляются другие: Ленин, Энгельс, Бебель и др. Характерно, что в исторической статье о гражданской войне имен почти нет и упоминаются только уже мертвые вожди (Ленин, Урицкий)2.

Сочетание календаря и справочника по агитационно-пропагандистской работе являлось концептуальной основой почти всех издаваемых календарей в исследуемый период, но наиболее полновесно эта концепция реализовывалась в издании «Календарь коммуниста». Постраничный анализ содержания того рода изданий достаточно красноречиво свидетельствует о пропагандистской предназначенности такого календаря. Например, «Календарь коммуниста на 1926 год»1 имел следующие разделы: «календарный отдел» (с. 1-26), раздел «Хронология революционных событий» (с. 27-65), «Пролетарские годовщины и праздники (с указанием литературы о каждой годовщины)» (с. 66-85), «Международный отдел» (с. 86-227), «Ленинизм» (с. 228-270), «РКП и массовые организации» (с. 271-357), «Библиографический словарь революции» (с. 358-403), «Массовая работа по просвещению» (с. 358-403), «Народное хозяйство» (с. 416-482), «Советы и советская работа» (453-538), «Красная Армия и Флот» (с. 539-562), «Справочный отдел» (с. 633-578). Раздел «Международный отдел», самый большой по объему, включал в себя информацию и «мировом хозяйстве», «буржуазных партиях важнейших государств», «Международном Коммунистическом движении» и «Профинтерн в 1925 году».

В «Календаре коммуниста на 1926 год» православные праздники еще отмечены (по старому стилю), но без названия и в подразделе «бытовые» в разделе «Дни отдыха». Подраздел «революционные» стоит на первом месте и представляет «новые» праздники с указанием чисел и названий праздников. Раздел «Годовщины» (рабочие дни) включал в себя «День траура (Смерть В.И.Ленина)», «день Красной армии», «международный день работниц», «день рабочей печати», «день утверждения конституции СССР», «международный юношеский день». В общем табеле-календаре в «Календаре коммуниста на 1930 год»2 уже нет обозначений православных праздников, нет даже их упоминания в разделе «антирелигиозная пропаганда», зато есть специальный раздел «Красные дни», с подробным представлением истории и особенностей празднования главных советских праздников, в числе которых здесь также указаны Международный женский день (8 марта), Международный красный день (1 августа), День урожая и коллективизации (14 октября). Из «Красных дней» нерабочими днями для всех являлись только 22 января, 1-2 мая, 7-8 ноября. Отдельным разделом представлены «Историко-революционные годовщины».

В издании на 1930 г. получает дальнейшее развитие сама структура календаря. Во вступительной статье отмечено: «вся структура «Календаря» подвергнута резкому изменению: весь материал сгруппирован в пяти основных секторах: собственно-календарный сектор, сектор партийной, комсомольской, советской, хозяйственной и профсоюзной жизни, сектор культурной революции, сектор мирового хозяйства, мировой политики и мирового революционного движения и, наконец, справочный сектор»1. В статье «От редакции» подчеркнуто, что «наибольшие усилия были приложены редакцией в направлении улучшения качества (выделено в тексте — И.К.) «Календаря». В основном наши усилия были направлены к тому, чтобы обеспечить читателю весь круг фактических, справочных и цифровых материалов, необходимых ему в процессе партийной, советской, хозяйственной и профсоюзной работы, минимум вспомогательных материалов для агитационно-пропагандистской работы и методическую помощь в деле самообразования. Этим и определяется программа «Календаря» на 1930 г.»2. «Помимо введения новых разделов, — поясняет далее свою «программу» редакция, — мы стремились уложить в рамки обычной программы «Календаря коммуниста» освещение ряда величайших проблем, составляющих едва ли не самые характерные моменты истекшего года как «года великого перелома». Такие вопросы, как социалистическое соревнование, непрерывная производственная неделя, чистка государственного аппарата и борьба с бюрократизмом, чистка и проверка рядов партии, культурный поход и борьба за грамотность в той или иной мере, в той или иной форме нашла свое освещение в «Календаре коммуниста»3.

1929 год стал и «годом великого перелома» для российского календаря. В июле 1928 г. уже вышло специальное распоряжение по Главлиту за грифом «секретно», в котором указывалось:

«^ В целях урегулирования выпуска религиозной литературы предлагается руководствоваться следующими нормами:

1) Каноническую и догматическую религиозную литературу выпускать лишь в пределах действительной необходимости для отправления богослужения.

2) Календарей отрывных религиозных совершенно не выпускать. …

5) Никакого роста тиражей календарей, периодики и всей вообще религиозной литературы не допускать»4.

В 1929 г. выходят специальные распоряжения об изъятии из массового пользования всех религиозных календарей. В инструктивном письме Главполитпросвета «О пересмотре книжного состава массовых библиотек» в отдельном пункте отмечено: «Изымаются все старые календари (до предыдущего года)… Изъять все книги религиозного содержания, как дореволюционные, так и пореволюционные, хотя бы они были изданы с разрешения Главлита»2.

В 1929 году усиливаются дискуссии о правомочности существования православных праздников в новом советском календаре, появляется ряд выступлений, в которых отмечалось недопустимость сосуществования религиозных и советских праздников (по крайней мере, в рамках одного «календаря», что до этого было распространено). Так Миньков, в заметке «Календарь должен быть советским», опубликованной в разделе «Голос читателя»3 в одиннадцатом номере журнала «Революция и культура» за 1929г. с возмущением пишет: «Церковные православные праздники занимают в нашем календаре куда больше места, чем наши революционные и советские праздники. Советский календарь насчитывает 6-7 советских праздников, которые обозначаются красными числами. Зато поповских (православных) праздников много десятков! 52 дня в году «воскресных» (!!), дюжина двунадесятых, из которых некоторые продолжаются по 2-3 дня.…Для чего же, в угоду кому советский календарь «воскресенье» облекает в красные цвета. Не пора ли все эти «Успения», «Крещения» и проч. Изгнать из нашего календаря? Показывая на страницах календаря, да еще красными числами и по несколько дней, мы делаем попам огромную услугу, ведем религиозную пропаганду. В учреждениях, школах, вузах, в доме рабочего, крестьянина, служащего календари, напоминая о старых религиозных праздниках, тем самым сохраняют (если не укрепляют) память, а то и веру в эти праздники. Школьники, комсомольцы, пионеры, безбожники, рабочие и передовые крестьяне решительно требуют очищения советского календаря от религиозно-поповского хлама»4. Завершается «письмо читателя» предложениями: «1. При следующем выпуске календаря (на 1930 г.) нужно выбросить обозначения всех религиозных праздников, в том числе (и в первую очередь) воскресенья. 2. Красными числами обозначать в календаре только революционные и советские праздники. 3. Соответствующим органам ввести (взамен религиозных) соответствующие число дней отдыха, приурочив их к установившимся у нас культурно-политического характера событиям и дням: «День леса», «День урожая», «День сева», «День науки и техники», «перевыборы советов», юбилея образования союзных республик и культурных событий. Мы выросли во всех отношениях, даже в быту. Календарь должен отражать наш культурный рост и удовлетворять наши культурно-бытовые запросы. Календарь должен быть советским!»1.

Подготовка общественного мнения к принятию идеи преобразования календаря велась через публикации в периодической печати, через выступления агитаторов. Эта тема целенаправленно обыгрывалась в пьесах, издаваемых в сборниках для агитбригад. Так, в журнале «Живая театрализованная газета», начиная с 1926 года, эта тема постоянно представлена в предлагаемых пьесах и «литмонтажах», например: «Как составить живой календарь»2, «Пьяница перед вратами рая»3, «Пасхальная удочка»4, «Не страшен капитала лай — шагай вперед, товарищ Май»5, «Непрерывные выгоды непрерывной недели»6, «Переворот в календаре»7, «Ни одного прогула в пасхальные дни»8 и др.

Переворот в календаре предполагал не только «…выбросить обозначения всех религиозных праздников», но «…в том числе (и в первую очередь) воскресенья». Эта установка проявлена в агитпьесе «Переворот в календаре»:

«^ Воскресенье и праздник церковный

В наследство нам лень дарит,

А потому даешь дни новые,

Даешь свои календари!

Памяти Ленина — Лендень,

Имени фабрики — Фабдень,

Помни деревню — Земдень,

Делу партийному — Партдень,

Всех осоюзить — Профдень»1.

Пьесы выстраивается на противопоставлении традиционного народного значения каждого дня недели, которое в пьесе выражают «дни», и нового значения дней, которое представляют «живгазетчики». Традиционное мировоззрение в отношении всех дней недели своеобразно отразилось в ремарках к пьесе, где отмечено: «Воскресенье говорит басом на манер соборного протодьякона; понедельник — голос сиплый, видать с похмелья; среда — тощая, постная, говорит елейным голосом; четверг — здоровый парень, простоватый; пятница — дородная женщина, вид сонный; суббота — небольшого роста, держится поближе к воскресенью»2.

Данная пьеса, при всем ее агитационном характере, отразила проблему восприятия переворота в календаре большей части населения страны, и в отношении православных праздников, и в отношении «упразднения» воскресенья. В христианской традиции счет дней недели взаимосвязан с основополагающими концептами христианства3, «семь состояний миротворения» соотнесенные с семью днями недели, начиная с воскресенья, образуют то, что можно назвать «космической седмицей» христианской эсхатологии. Логика этого семеричного членения основывалась на убеждение в том, что временные этапы существования мира должны отражать (в мистико-символическом смысле) временные этапы его творения4. В традиционном быту каждый день недели наделялся определенной семантикой5. Совершенное особое значение в той связи отводилось воскресному дню, в который христианская церковь со времен апостольских празднует воспоминание Воскресения Христова и в христианской традиции работать в этот день считалось греховным. В этой связи любопытны упоминание О.М.Фишман в ее статье «Историческая память как категория народной культуры», что в карельских, финских и русских быличках есть сюжет, когда жалящая змея наказывает людей, работающих в воскресные и праздничные дни христианского календаря1. На существование у коми старообрядцев-беспоповцев фольклорных текстов о греховности работать в воскресный день обратил внимание А.А.Чувьюров. Былички, записанные им во время экспедиций 1995 г. и 1997 г. в Печорском и Троицко-Печорском районах, свидетельствуют, что работа в воскресный день оценивалась как «небогоугодная» и работающий в воскресенье будет наказан2.

В календарях, издаваемых в России в конце XIX — начале XX веков, воскресенье отмечалось как праздничный день и неделя начиналась именно с воскресенья. Эта традиция сохранялась в большинстве советских календарей вплоть до 1929 года, начиная с 1930-го и по сегодняшний день в российских календарях первый день недели — понедельник. Столь незначительное, на первый взгляд, изменение в календаре в общем контексте культуры православной России стало одним из инструментов для разрушения литургического круга христианского календаря и православной культуры в целом.

С 1930 года в советских календарях православные праздники больше не отмечаются. Новое разделение на праздничные дни и непраздничные, когда в итоге официально праздничными днями с 1930 года стали считаться только новые советские праздники, декларировало «победу нового Мира». Изменения, которые происходили в российском календаре на протяжении 1920-х годов, были направлены на переориентацию сознания, общественного и индивидуального, и переключение культурного кода. Одна из наиглавнейших задач, которая преследовалась при насаждении советского календаря, заключалась в «выпадение из литургического времени», являвшегося мощным фактором коллективной памяти народа и его культуры, организатором православной модели мира.

В советском календаре 1920-х годов отсутствовала не только христианская история, но в принципе, и российская история в целом, т.к. все исторические события, представленные в календаре, относились к российскому и мировому революционному движению, отдельные факты или персоналии российской культуры, отобранные для представления на страницах календаря, подавались только в советско-революционном контексте. Такое выстраивание информации неизбежно вело к трансформации понимания исторического времени: «новое время», «социалистическая эпоха», отрывалось, отчленялось от христианской истории1, от российской истории. В этом проявилась специфика временных представлений революционера, в которых антитрадиционализм сочетался с антиисторизмом. Предполагая начать новую историю с «чистого листа», от момента Революции, новый человек неизбежно обращается к архаическому, мифологическому восприятию времени, которое закрепляется в новом календаре в виде псевдорелигиозных праздников, сакрализованных имен и понятий. Архаизация временных представлений сочетается в этот период с конструктивистскими попытками рационально управлять временем, использовать его как инструмент. Эти задачи пыталась выполнить созданная в 1923 году «Лига времени», почетными председателями которой значились Ленин и Троцкий. Борьба за время, за его экономию, правильный учет и распределение стала одной из массовых компаний первой половины 20-х годов. Агитационная деятельность эльвистов включала публичные лекции, кинофильмы, спектакли, распространение брошюр, плакатов, жетонов, часов, показательные конкурсы и суды, выпускала «Лига» и свой журнал2.

Сам календарь выступал как определенный вид агитационной литературы, в которой учитывалось, кому адресуется определенное издание: коммунисту-агитатору, рабочему, крестьянину и т.д. Четко прослеживается, что календари, предназначенные для агитаторов были наиболее насыщены информацией, календари для агитируемых были менее. Подача самой информации в календарях была организована с учетом социального психотипа и сложившихся традиций. Адресность календарей определенным группам населения выявляет новые принципы организации общества. Структура советского календаря и та информация, которая закладывалась в того рода издания, при этом с учетом специфики той группы населения кому она адресовалась, была нацелена на формирование нового общества и нового человека в целом. Конструируя новый календарь, созидатели нового мира задавали и идеальную схему нового образа жизни.

Отличительная особенность советского календаря 1920-х годов — это фиксация в нем непосредственного процесса формирования новой структуры годового праздничного круга. Календарь 1920-х г. как нельзя лучше свидетельствует, что невозможно создание «нового времени» как такового. Поэтому при всем радикализме реформ календаря прослеживается вынужденное следование традициям, при этом, одни из которых осмыслялись как «новые», а другие как «отжившие». Принудительное устранение в начале 1930-х из официальных календарей православных дат не означало удаления их из культуры, но только обозначило вытеснение в неофициальную сферу, которая продолжала существовать весь советский период российской истории.


^ О. А. Садовникова