Geum.ru

Как феномен культуры

Вид материалаКнига

Содержание


«История Иудейской войны» Иосифа Флавия как один из литературных источников «Повести о взятии Царьграда турками»
ИФ. Речь Иосифа
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   27
^
«История Иудейской войны» Иосифа Флавия
как один из литературных источников «Повести о взятии Царьграда турками»


«История Иудейской войны» Иосифа Флавия (далее: ИФ) на протяжении многих столетий считалась одним из самых авторитетных исторических и литературных источников для средневековых европейских писателей. Она оказала большое влияние и на древнерусскую литературу, прежде всего на летописи. Общепризнанным является и факт влияния ИФ на воинские повести. Единственной специальной работой, посвященной изучению воздействия ИФ на произведения древнерусской литературы, в настоящее время является ставшая библиографической редкостью монография Н.А.Мещерского1. Отдельные вопросы, связанные с влиянием ИФ на отдельные произведения, рассматривались Е.В. Барсовым (в связи со «Словом о полку Игореве»)2, А.С. Орловым (о формулах из ИФ в русских воинских повестях)3.

Обычно при рассмотрении этих произведений отмечалось типологическое сходство исторических событий, лежащих в их основе (гибель столиц мировых держав (Мещерский, с.158), или совпадение отдельных «воинских» формул4. Проделанный нами сопоставительный анализ выявляет общность и на уровне отдельных приемов сюжетной организации текста.

Характерной чертой ИФ, как это неоднократно отмечалось, является тенденциозность в подборе фактического материала, которая сказывается прежде всего в идеализации главных героев произведения — римских императоров Веспасиана и Тита. Н.А. Мещерский считал, что она объясняется политическими убеждениями автора — активного сторонника рабовладельческого Рима и его стремлением угодить своим благодетелям, римским императорам1. Однако нам кажется, что Иосиф в данном случае руководствовался не только личной выгодой. В рассказе о событиях Иудейской войны он не пытался, по-видимому, воспроизводить точные факты и детали в традиционной для античности беспристрастной манере. Для «Истории» характерно стремление не только донести до читателя сами события, но и дать им истолкование в соответствии с предшествующей библейской историографией книг Ветхого Завета. Именно они были для Иосифа Флавия источником общей концепции, согласно которой гибель и разорение Иерусалима есть следствие гнева Божьего, и поэтому Рим, как и Ассирия и Вавилон в древности, является исполнителем воли бога иудеев. Аналогичным было отношение к ИФ и в византийской историографии.

Тема Божьего Суда за религиозное отступничество — главная тема ИФ — становится особенно актуальной в Европе во второй половине ХV в. именно в связи с завоеванием Константинополя турками. Незадолго до турецкого нашествия, при последнем византийском императоре Константине XI, была официально провозглашена уния между католическим западом и православным востоком (заключена она была раньше, на Флорентийском соборе, в 1438 г.), и в главном константинопольском храме — храме святой Софии — 12 декабря 1452 г. была отслужена совместная, с участием православных и католических священников, литургия. С этого времени православная греческая церковь теряла свою независимость и переходила под власть католической римской. Последовавшее вслед за ратификацией унии завоевание Константинополя турками в силу названных обстоятельств должно было восприниматься и воспринималось и на Руси2, и в Европе, и особенно в самой Византии однозначно: как Божий суд над греками, их столицей и императором1.

На Руси ИФ была известна с XI-ХП вв., но самые ранние из сохранившихся списков относятся к концу ХV — началу ХVI вв. (Мещерский, с.120-121). Русский перевод ИФ существенно отличается от греческого оригинала. Подробный анализ всех расхождений проведен Н.А. Мещерским, который указал на следующие три типа работы русского переводчика-редактора над текстом ИФ: пропуски и сокращения исходного текста, дополнения к авторскому тексту и перестановки (Мещерский, с. 47-50).

Проблема взаимоотношений «Повести о взятии Царьграда турками» (далее: ПЦ) и ИФ, как уже было отмечено, до настоящего времени еще не была предметом специального рассмотрения, несмотря на то, что сам факт близости этих произведений неоднократно фиксировался исследователями. Одним из первых обратил внимание на сходство их стиля А.С. Орлов2, который, занимаясь исследованием поэтики повестей о взятии Азова в 1637 г. и об осадном сидении запорожских казаков, проанализировал большое количество воинских повестей ХI-ХVII вв. с точки зрения использования в них устойчивых повторяющихся формул. Среди рассмотренных им произведений были ПЦ и ИФ. Но в задачи А.С.Орлова не входил их сравнительный анализ, и потому он обратил внимание только на несколько «общих мест».

Предположение о близости отдельных приемов повествования ПЦ и ИФ высказывал М.Н. Сперанский: «Есть основания предполагать, что составителю повести (ПЦ — М.М.) известно было «Полонение Иерусалима» Иосифа Флавия в древнерусском переводе (ХI-ХII века), откуда он мог заимствовать отдельные мотивы в изображении боевых сцен... В данном случае «История» Флавия представляет аналогию к «Откровению» Мефодия и «пророчествам» Льва Мудрого, а эти последние также были в числе источников составителя повести»3.

Этими указаниями на сходство стиля и поэтики ПЦ и ИФ и ограничивается существующая к настоящему времени литература по вопросу. Ни А.С. Орлов, ни М.Н. Сперанский не определили характера зависимости ПЦ от ИФ.

Мы продолжили их анализ в двух направлениях: во-первых, рассмотрели, в чем выражается сходство стиля этих произведений, во-вторых, выявили общность отдельных принципов художественной организации ПЦ и ИФ.

Материал, свидетельствующий о зависимости ПЦ от ИФ на стилистическом уровне, можно разделить на две группы. Первую составят общеупотребительные формулы — так называемые loci communes (часть из них была выявлена, как это было отмечено выше, А.С. Орловым), вторую — фрагменты текста ПЦ, почти дословно совпадающие с текстом ИФ (эти фрагменты до настоящего времени не привлекали внимания исследователей).

Обратимся к первой группе общих для ПЦ и ИФ чтений. Общеупотребительные формулы выполняют в ПЦ и ИФ функцию своеобразных «литературных украшений», с их помощью этикетными средствами рассказывается о сражениях. Совпадение стилистических формул, возможно, объясняется не фактом непосредственного заимствования из ИФ, а опосредованным влиянием последней на текст ПЦ через промежуточные произведения. То, что первоисточником целого ряда воинских формул, использованных в ПЦ, является текст ИФ, представляется вполне вероятным, т.к. ИФ, переведенная на Руси в ХI-ХII вв., как показали исследования1, оказала исключительно сильное воздействие на всю древнерусскую литературу, а на воинское повествование — в особенности. При этом многие стилистические формулы, содержавшиеся в ИФ, в процессе рукописного бытования ее на русской почве и соприкосновения с другими — оригинальными — русскими произведениями настолько прочно вошли в активный фонд древнерусской литературы, что оторвались от своего непосредственного источника и стали достоянием традиции в целом.

Рассмотрим соотношение этого формульного материала в сопоставляемых произведениях. Помимо выявленных А.С. Орловым формул ПЦ, восходящих к тексту ИФ2, существует еще целый ряд параллельных мест подобного рода. Дословное совпадение при этом можно отметить только в одном случае. Сходство остальных фрагментов определяется лишь единством центрального образа, лексически же они оформлены по-разному1:


ИФ
ПЦ2

Римляне егда постигняхуть я нужею, възвратившеся, бодяхуся с ними (С. 363)


И бысть… вопль до облакъ (С. 377)


(по трупам) ходяху…акы по мосту (С. 343)


И, за руки емлющеся, сhчахуся (С. 376)


(сражаются) из утра поченше, едва разидутся нощи (С. 377)


(от трупов) смрад исхожаше… нестерпим (С. 391)
(греки)…егда постигахут их нужею, возвращахуся и боряхуся с ними (С. 254)


и гласи ихъ…до небесъ достигаху (С. 258)


мертвия бо им бяху мостъ и лесница къ граду (С. 232)


И так сhчахуся имаяся за руки (С. 226)


…дондеже нощная тьма их раздhли (С. 226)


(от гниющей во рвах крови) смрад приношаше велий (С. 232)


Таким образом, ПЦ и ИФ содержат целый комплекс сходных формул. Сам по себе этот факт еще не свидетельствует о непосредственном обращении автора ПЦ к тексту ИФ, но в ПЦ есть и другие, более убедительные примеры — дословные совпадения. Мы выявили в ПЦ три таких фрагмента: первые два, рассказывающие об участии императора Константина в двух сражениях, имеют множество текстуальных совпадений с ИФ на уровне отдельных фраз, но композиционно исходный текст значительно перестроен. Третий фрагмент — обращение царя Константина к своим воинам перед сражением, практически дословно повторяющее речь одного из героев ИФ.

Приведем два первые совпадающие фрагмента ПЦ и ИФ полностью:

ИФ (иудеи со всех сторон окружают императора Тита, выехавшего не разведку к стенам Иерусалима, он сражается с ними): «И тогда разсмотрев азъ въ своемъ помыслh, яко избранныя побhды, цесарское падение Божиимъ промыслом бываеть1. Толико бо стрhль и копии на Тита пущаему, и на разглядание града, а не на сhчю, без шолома, и без броньи, и без щита, не уязви его ничьсо же, но суетно все падаху и, мимо его летающе, не улучиша. Титови же токмо мечь единъ в руку, и тhмъ единhмь сhчаше, овы по лицю, овы же по ребромь, нападшая гоняще. Они же, кликнувше противу цесаревh крепости, друг друга понужающе на нь, и на них же возвращашеся Титъ, бhжаху, разлучахуся и вhрзяхуть Титови» (С.362). (Далее рассказывается о том, что иудеи захватили коня Тита и с триумфом ввели его в город. Римляне строят вокруг осажденного Иерусалима свой лагерь, но иудеи снова нападают на них во время работы. Римляне вначале отступают, затем начинают сражаться.) «Егда постигняхуть я (римлян — М.М.) нужею, вьзвратившеся, бодахутся с ними (с иудеями — М.М.). Видяще же больма прибывающих, и от обрытиа бhжаша. И погибель конечнаа постигаа их, аще убо не ускорил Тить к ним, приемь вhсть, пришед, поноси имъ слабость и немужство, бья, възврати бhгающих и сам нападh на июдея со избранными вои въ бокъ имъ. И, много уби я, и болh их уязви и възби вся къ пропасти» (С. 363 — 364)2.


ПЦ (1)
ПЦ (2)

Но убо турком многым, вшедшим въ град, конным и пhшцем, возвратиша паки стратиг и бьяху их нещаднh, съваху бо ся на них, аки дивии звhри. И аще не бы ускорил цесарь к ним, конечная уже бh погыбhль граду. Достигшу же цесарю, вопияше на своих, укрhпляя их, и, возрыкав яко лhв, нападh на туркы со избранными своими пhшци и конникы, и сhчаше их крhпко: их же бо достижаше, разсhкаше их надвое, а иных пресhкая на полы, не удрьжаваше бо ся меч его ни о чем. Турки же скликахуся против крhпости его, и друг друга понюкаше на нь, и всякым оружием суляху его, и стрелы безчислены пущаху на нь, но убо, якоже речеся, бранныа побhды и цесарское падhние Божиим промыслом бывает: оружия бо вся и стрhлы суетно падаху и, мимо его лhтающе, не улучахут его. Он же, един имhя мhч в руцh, сечаше их и, на них же возвращашеся, бежаху от него и путь ему даяху. И погна ихъ къ разрушенному мhсту (С. 240, 242).
(турки) … напустиша всеми полкы и потопташа гражан и вгнаша их в град, бья и сеча их. Видhв же стратигы и вси гражанh болма пребывающих туркъ, начаша бhжати, и егда постигахут их нужею, возвращахуся и боряхуся с ними. И погыбель конечная уже бh постигла град, аще бы не поскориль цесарь со избранными своими. Царю же приспhвшу, срhте Зустунhа еще жива суща, и возплакася о немъ горко, и начаша возвращати фрягь с молением и рыданием, и не послушаше его. И, пришед, поношаше своих о слабости их и немужествh, и абие возвращаше бhгающихь, а самъ нападh на туркы и, понюкнувъ своим, внидh в ратных, бьяше ихъ мечемь по плещу и по рhбром; аще и по коню ударить — падаху подъ ними, и не удрьжеваше бо мечь его ни збруи, ни конская сила. Туркы же искликахуся и другь друга понюкаше на нь, сам же не смhяше. Оружия же, иже мhтаху на нь, якоже прhди рhкохомъ, вся суетно падаху и мимо его лhтающе, не улучахуть его, еще убо часу не преспhвшу. Он же на нихъ возвращашеся, бhжаху от него, и разлучахуся, и даяхут ему путь. И тако прогнаша турковъ к полому мhсту (С. 252, 254).


Проанализируем сюжетный контекст данных эпизодов. В ИФ события излагаются в следующей последовательности. До прибытия основных войск император Тит с небольшим отрядом отправляется на разведку к Иерусалиму. Внезапно из города выходят вооруженные иудеи, отрезают Тита с несколькими воинами от отряда и окружают их со всех сторон. Император героически сражается, и ему удается благополучно выйти невредимым: оружие врагов, направленное на Тита, «суетно все падаху». Римляне отступают, оставив иудеям в качестве трофея только коня императора (С. 362).

После этой схватки римляне начинают строить два укрепленных лагеря неподалеку от города. Во время строительства ближайшего из них иудеи вновь предпринимают попытку отбросить римлян. Они неожиданно выходят из города и, напав на безоружных римских воинов, занятых земляными работами, убивают многих из них. Оставшиеся в живых обращаются в бегство. Тогда на помощь своим воинам снова приходит император Тит. Он возвращает бегущих, наносит врагам встречный удар, собирает войска и намеревается вернуться в лагерь. Иудеи принимают отступление римлян за бегство и снова нападают на них. На поле боя остаются только Тит с несколькими воинами. Воодушевленные примером своего императора, римляне возвращаются и заставляют врагов бежать.

ПЦ содержит четыре эпизода, в которых рассказывается о непосредственном участии в сражении царя Константина (С. 240, 242, 252, 254, 258). Два из них подробно описывают схватки, в которых Константин принимает участие (С. 240, 242, 252, 254), два других представляют только краткие сообщения о вмешательстве царя в сражение, созданные на основе этикетных формул (С. 250, 258). Оба пространных фрагмента ПЦ, в которых рассказывается о сражении с турками царя Константина, построены на основе тех эпизодов ИФ, где действует император Тит. Сопоставительный анализ привел нас к некоторым выводам.

Большая часть фразеологических элементов, составляющих эти фрагменты Повести, восходит к соответствующим мотивам Истории: дословно совпадает прежде всего провиденциальная мотивировка неуязвимости Тита и Константина — в обоих случаях объясняется, что «избранныя побhды, цесарское падение Божиимъ промыслом бываеть». Почти полностью совпадают мотивы: контратак римлян (греков), настигаемых врагом: «егда постигняхуть (постигахут) я /их/ нужею, вьзвратившеся (возвращахуся), бодахутся (боряхуся) с ними» (1, 3); спасения римлян (греков) только благодаря храбрости императоров — «и погибель конечнаа постигаа их, аще убо не ускорил Титъ к ним» — и аще не бы ускорил (поскорил) цесарь к ним, конечная уже бh погыбhль граду» (1, 2, 3); насильственного возвращения императорами бегущих воинов — (Тит) «поноси имъ слабость и немужство, бья, възврати бhгающих и сам нападh на июдhя со избранными» — (Константин) «поношаше своих о слабости их и немужествh» (1, 2, 3); бегства римлян (греков), которые видят, что врагов «больма прибывающих» (1,3); вмешательства императоров, которое останавливает бегство и спасает войска от разгрома (1, 2, 3); многочисленности стрел и копий, направленных на Тита и Константина, и их бессилия перед божественным промыслом, охраняющим императоров: «толико бо стрhл и копии... пущаему» — «стрhлы безчислены пущаху на нь», «суетно падаху и мимо его лhтающе, не улучахуть его»(1, 2, 3); сражения императоров и их противников: Тит «токмо мечь единъ в руку, и тhмъ единhмъ сhчаше... на них же возвращашеся Тит...», Константин «един имhя мhч в руцh, сечаше их и, на них же возвращашеся», иудеи (турки) «кликнувше противу цhсаревh крепости (его), (скликахуся) друг друга понужающе (понюкаше) на нь»; Тит (Константин) «на них же возвращашеся...» (враги) «бhжаху разлучахуся» (1, 2, 3).

Однако автор ПЦ не ограничился механическим заимствованием, а попытался переработать исходный текст в соответствии с задачами своего произведения. Сделанные им изменения сводятся к следующему:

1. Изменен «субъект» повествования: в Истории рассказ ведется от первого лица, т.е. от лица самого автора, Иосифа Флавия («И тогда разсмотрев азъ въ своемъ помыслh...»), в ПЦ повествование безлично («…но убо, якоже речеся...»), субъект повествования не выделен, вследствие чего конкретный эпизод превращается в некое обобщение, и автор Повести на частном примере (рассказе о сражении главного героя с врагом) делает общий вывод о предопределенности божественной волей всего происходящего.

2. Сохранив почти все детали исходного текста, автор ПЦ изменил их последовательность. Ключевую мысль источника о предопределенности судьбы императора он поместил не в начале фрагмента, как автор Истории, а в середине. Такая композиционная перестройка, очевидно, была обусловлена стремлением избавить данный эпизод от излишней категоричности и прямолинейности. Повествование о своем герое автор сделал более жизненным, драматичным: к мысли о предопределенности судьбы царя Константина и его военных побед «Божиим промыслом» читателя подводит конкретный рассказ о ходе сражения, в то время как в Истории эта мысль заявляется декларативно в начале эпизода, а затем иллюстрируется конкретным примером.

3. Исключены детали, не отвечающие топографии Константинополя (упоминание о пропасти, к которой были отброшены иудеи римлянами); опущены некоторые подробности самого сражения: в ПЦ нет мотива бегства воинов от своего императора, оставшегося на поле боя в одиночестве; изменена мотивировка причины, побудившей героя вступить в сражение: император Тит сражается потому, что оставлен своими воинами, — царь Константин сам дважды возглавляет контратаку греков.

4. Внесены отдельные лексические изменения: в ПЦ появляются этикетные формулы русского воинского повествования книжного и устно-поэтического происхождения, отсутствующие в первоисточнике: царь Константин в Повести «возрыкав яко лhв»; о необыкновенной физической силе героя сообщается с помощью формулы, близкой к фольклору — царь Константин «разсhкаше их (турок — М.М.) надвое» (напомним, что сходным образом в ПР описан подвиг Евпатия Коловрата — в обоих случаях использован один и тот же мотив — рассекание противника надвое).

5. Мысль о предопределенности судьбы героя во втором эпизоде ПЦ выражена более коротко: если в первом сообщается о том, что «бранныа побhды и цесарское падhние Божиим промыслом бывает», то во втором эта мысль, сохранив провиденциальное звучание, конкретизируется: Константин не погибает потому, что «еще убо часу не преспhвшу».

Как можно заметить, фрагменты, заимствованные автором ПЦ из ИФ, переработаны и являются скорее своеобразными стилистическими подражаниями аналогичным эпизодам ИФ. Отметим, что в данном случае автор ПЦ и не стремится воспроизвести исходный текст полностью и в его первоначальном виде.

Рассмотрим второй случай текстуального совпадения Повести и Истории: речь царя Константина, призывающего своих воинов к сражению, почти дословно воспроизводит речь Иосифа, вождя антиримского восстания в Етапате. При этом совпадает и контекст данных эпизодов: и Иосиф, и царь Константин произносят речи в критическом положении, когда враги одолевают на всех участках обороны и врываются в город. Совпадает и сюжетная ситуация — в обоих произведениях осажденные обращаются к своим предводителям за советом, и оба героя отвечают им в одних и тех же словах:


^ ИФ. Речь Иосифа
ПЦ. Речь царя Константина

Нынh врhмя, о друзи, обрhсти славу нескончаную и створити что мужское на память послhдним родомъ (С. 302)
О братиа и друзи! Нынh врhмя обрhсти славу вhчную за церкви Божиа, за православную вhру, и сотворити что мужьствhное на память послhдним (С. 250)


Как можно заметить, изменения, сделанные автором Повести в этом фрагменте, не принципиальны и свидетельствуют о бесспорном заимствовании его из ИФ. Он только «украшен», речи героя сообщено трагическое звучание и добавлена реплика о царе как защитнике православия.

Все приведенные ниже текстуальные совпадения показывают, что ИФ действительно являлась одним из источников ПЦ. Однако автор последней не просто заимствовал готовые фрагменты, но всегда перерабатывал их, добиваясь стилистической однородности собственного текста и композиционно приспосабливая чужой материал к своему сюжету.

Зависимость повествовательной структуры ПЦ от ИФ проявилась не только в заимствовании из ИФ отдельных, важных для воссоздания детальной картины сражения за город батальных сцен, она отчетливо прослеживается и на уровне композиции. Оба произведения имеют вступление, основную часть и заключение. Во вступлении на конкретном материале дается обзор истории городов от времени их наивысшего благоденствия и до событий, непосредственно предшествовавших гибели. При этом оба автора прибегают к приему контраста в изложении материала и с этой целью противопоставляют идеальное прошлое городов их греховному настоящему. Идеальное прошлое Иерусалима — время библейских патриархов, «золотой век» Константинополя — эпоха Константина Великого. Здесь же, во вступлении, появляется и мотив исторической предопределенности гибели городов. В основной части произведений содержится описание непосредственно завоевания Иерусалима и Константинополя. Доминирующая идея — Божья кара. В заключении подводится краткий итог, при этом автор ПЦ значительно усложнил сюжетную функцию заключения: если в ИФ оно только фиксирует сам факт завоевания Иерусалима Римом как справедливое воздаяние за грехи, то автор ПЦ, сохраняя то же объяснение завоевания Константинополя турками, дополняет его почерпнутыми из пророчеств мотивами неизбежного возрождения города в будущие времена «русым родом» и гибели его завоевателей.

Во многом совпадают в ПЦ и ИФ приемы построения сюжета. Весь повествовательный материал в них распределяется по двум основным сюжетным линиям — провиденциальной и исторической. В обоих произведениях каждый из эпизодов исторической сюжетной линии получает провиденциальный комментарий. Общими являются и принципы отбора материала для исторической сюжетной линии: она составляется по преимуществу из эпизодов, рисующих временные победы обреченных на гибель защитников Иерусалима и Константинополя над их врагами. Совпадает и сюжетная функция таких эпизодов — они изображают своеобразное испытание героев на «смирение» и покорность Богу: согласно представлениям авторов, только окончательная победа над врагом есть следствие Божьего благоволения, но дается она лишь тому, кто выдержал испытание — прошел через поражение. Поэтому и в ИФ, и в ПЦ победа остается за врагами.

Наконец, общим для обоих произведений является главный сюжетно-композиционный принцип подчинения всего повествовательного материала обоснованию одной и той же идеи — Божьего суда над греховными городами. Этот прием, как мы уже показали, активно использовался в древнерусской литературе. Истоки провиденциального сюжета, развивающего тему Божьего суда, уходят в античность: именно боги вершат суд над героями «Одиссеи», «Илиады» и других произведений древних литератур разных народов, в том числе и в книгах Ветхого завета1. Русская переводная и оригинальная литература к ХV в. трансформирует эту античную традицию: романы об Александре Македонском, произведения о Троянской и Иудейской войнах, рассказ о падении Царьграда приспосабливаются к русской средневековой литературе и русской действительности XV-XVI вв., подводят русского читателя к выводам, следующим из политических и теологических доктрин его времени. Именно поэтому нельзя считать случайным возобновление на Руси в конце ХV в. интереса к причинам гибели Иерусалима: ретроспективный метод средневековой историографии помогал русскому писателю на примере событий, происходивших в древности, объяснить причины гибели современного ему мирового религиозного центра — Константинополя.

Проделанный нами сопоставительный анализ текста и поэтики ИФ и ПЦ показал, что История действительно является самым непосредственным источником Повести, той моделью, на которую ориентировался русский автор, повествуя об осаде Константинополя и объясняя причины завоевания города.