Geum.ru

Рецензенты: доктор медицинских наук А. М. Иваницкий, доктор медицинских наук Р. И. Кругликов симонов П. В. и др

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   29

Амун-Ре-Птах


– Прежде чем исследовать «душу» этой страны, – продолжал Ка-Мериамун, – надо хотя бы в общих чертах обозначить основные принципы мировосприятия живущих здесь людей. Принцип первый: окружающий мир представляется состоящим из множества самостоятельных и целенаправленных сил или существ. Это краеугольное отличие мировосприятия твоей и здешней цивилизаций подробно описано другими твоими современниками67. Поэтому не стану повторять их, а лишь укажу, что там, где ты ищешь закономерность, люди этой страны наблюдают чужеродную волю; мир явлений для тебя в первую очередь «Оно», а для тех, к кому ты пришел, – «Ты». Грубо говоря, глядя на реку, ты думаешь: «Почему она не разливается?», а юноша Тотхотеп подумает: «Почему Ты не разливаешься?» И «Ты» непременно с большой буквы, ибо Ты – это и река, и ее животворная сила, и божество реки – Хапи.

Для описания картины мира ты пользуешься языком абстрактно-логических понятий. Но в этой стране, где понятия еще не развились, а конкретной образности, характерной для ранних эпох, уже недостаточно, только метафорой, лишь «мифопоэтическим языком», по выражению ваших исследователей, можно воспроизвести впечатление о сложном и таинственном мире, обнаруживаемом вне и внутри себя. И только так, мифопоэтически взглянув на калейдоскоп египетской мифологии, возможно в ней разобраться.

В это время ибисоголовый передал свиток сокологоловому, а тот стал читать:

– »Я тот, кто воссуществовал как Хепре... И я создал все образы, будучи единым, ибо я еще не выплюнул Шу, я еще не изрыгнул Тефнут...»

– Вот-вот – постоянное созвучие слов. «Хепре» – бог солнца, а «хепер» – существовать. «Тефнут» – богиня влаги, дочь Ре, а «тефни» – «я изрыгнул», – пояснил Ка-Мериамун и продолжал. – Когда ты наблюдал восход солнца в пустыне, помнишь, сперва ты уподобил восход пестрокрылому соколу, затем ладье, выплывающей из-за скалы. И точно так же они уподобляют, только этих уподоблений у них намного больше. Не только сокол, не только ладья, но и глаз сокола, и огромный шар, который катит по небу солнечный жук. И цаплю во дворе помнишь? Ее оперение – золотистое с красными вспышками – символизирует для них солнце, воспламеняющее землю отблеском своего света. И вот небо, – Ка-Мериамун указал на потолок зала (юноша в этот момент поднял руку), – одна метафора – женщина, богиня Нут, другая – корова, богиня Хатхор.

– Да, слишком много метафор. Но разве обилие метафор мешает поэту? Чем больше божеств-метафор, тем богаче мироощущение и мироописание.

– Здешних людей не смущает, – продолжал Ка-Мериамун, – что различные божества-метафоры одного и того же явления иногда взаимоисключают друг друга. Для тебя необходимо знать, что такое небо на самом деле. А Тотхотеп, если ты его спросишь в обычной, неритуальной обстановке, ответит тебе: «Его поддерживают столбы, его поддерживает бог, оно покоится на стенах, оно корова, оно богиня, чьи руки и ноги касаются земли». Бог или нечто, поддерживаемое богом, неважно, главное – все метафоры разом. Их не смущает, что у Нут – свои храмы, у Хатхор – свои. Не смущает, что Хатхор – богиня веселья, а, скажем, Сохмет – свирепая львица, которая по повелению Ре некогда уничтожала непокорных людей. Они их с легкостью объединяют в единое божество Хатхор-Сохмет. Что солнечный бог Ре утром называется Хепре, днем – Ре, а вечером – Атум – это их тоже не смущает.

Число их богов превышает тысячу. Но вот, слушай... – Ка-Мериамун замолчал, и я услышал, как сокологоловый прочел:

– »Я, Ре, единственный, Владыка неба...»

– Единственное объяснение, – сказала тень. – Как ваш великий поэт сравнивает бурю то с воющим зверем, то с плачущим ребенком, то с запоздалым путником, постучавшимся в окошко, так и они поступают. Днем им удобнее – а стало быть, поэтичнее – представить солнце, странствующее на спине небесной коровы – Хатхор. Ночью – в виде женщины Нут, по телу которой плывут звезды. Рассерженное божественное «Ты» удобнее увидеть в львиноголовой Сохмет... «То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя», – продекламировал Ка-Мериамун и уточнил. – Но не как зверь, а зверь. И в то же время не-зверь. И одновременно и зверь, и звери, морда зверя, и статуя зверя. И в этом отличие их «поэтики».

Тут сокологоловый прочел:

– »Я многоименный, воплощающийся во многие образы, и таится сущность моя в каждом боге».

– Неправильно перевел, – возразила тень юноши. – Не «воплощающийся в образы», а «проявляющийся в обликах». Не «таится сущность», а «пребывает сокровенность». Но сперва уясни: эти люди воспринимают свои метафоры не как образные сравнения, а как реальные, самостоятельные существования. Говоря языком твоих понятий, они весьма неотчетливо разделяют субъективное и объективное, единичное и множественное, реальное и видимое, материальное и духовное. То есть солнце для них не только «подобно соколу», как для тебя, но и «сокол». И в то же время «не только сокол», а нечто большее, сокровенное.

– Сейчас постараюсь сказать проще, – пообещал Ка-Мериамун и продолжал. – Божества-метафоры никогда не проявляют всю свою сущность, а всегда оставляют область недосказанного, непостижимого для человека. Они, так сказать, видимые проявления бога сокровенного и невидимого. Именно проявления, а не «воплощения» и «олицетворения», как переводят ваши ученые.

Множество самых разнообразных проявлений. Одно божество может проявиться в других божествах. Например, мемфисский Птах сразу во всех божествах гели-опольской Девятки: Атуме, Шу, Тефнут, Нут и Гебе, Осирисе и Исиде, Сете и Нефтиде. Едва ли не во всех богах может проявляться фиванский Владыка Амун: Амун-Ре-Птах, Амун-Ре-Хорахти, Хнум-Амун и так далее. Проявлением божества могут стать и его части тела: скажем, Око Хора, которому они поклоняются как самостоятельному божеству. Даже имя божества Амун – проявление того сокровенного, который...

Ка-Мериамун замолчал, а ибисоголовый, указав на Тотхотепа, в то время возгласил:

– »...Тот, кто скрывает имя свое от детей своих в этом имени своем, – Амун».

– Проявляются в стихиях и небесных телах, – продолжала тень юноши. – Амун – в дуновении ветра, Осирис – в полноводном Ниле, Ре – в солнце и солнечном свете, Нут – в звездах. Проявляются чуть ли не во всех известных им животных. Ты их уже видел, эти проявления. Под сикоморой ты встретил Ре в облике огненно-рыжего кота, во дворе храма Амуна – в обличье гогочущего гуся.

– »...И вселились боги в свои тела из всех древесных пород, камня и глины... и приняли в них свой облик», – прочел тут ибисоголовый, а Ка-Мериамун указал:

– Обрати внимание: в разных местах и в разное время единомоментно проявляются и пребывают. Ре, проявившись в рыжем коте, убивает змея Апопа и миллион лет назад, и сегодня под сикоморой у тебя на глазах, и здесь, и в Шмуну, и в далеком Кекни, который ваши историки называют Библом.

Мимо нас прошел бритый человек в белом одеянии и белых сандалиях. Сперва словно растворился в темноте дальней молельни, он затем как бы проявился в ней со светильником в руке; открыл двери ниши, в которой помещались статуи; с одной из статуй он снял черное льняное покрывало.

– Сегодня окончен траур богини, – пояснил Ка-Мериамун. – Возжигая светильник, жрец уподобляет его солнцу, а открывая двери ниши, как бы отверзает небесные двери. В этом его отличие от вашего поэта. Тот лишь описывал бурю, образно представляя ее, а жрец этот ежедневно телесно соприкасается со своими метафорами, общается с ними физически и словесно, через их материальные пребывания и зримые проявления вступая в связь с неявленной и сокровенной духовностью.

– И наконец, последний принцип их мировосприятия, – продолжал Ка-Мериамун. – Ты уже заметил, что всё в этой стране как бы раздвоено. Два похожих друг на друга берега. Два города по сторонам Реки. На голове у владыки этой страны двойная корона, и правильнее говорить не «в этой стране», а в «двух этих странах», ибо страна в их представлениях о ней также разделена на две части: Южную и Северную земли. По двое всего на земле, и многому из того, что на земле, на небе тоже есть как бы отражение. Ты видишь одну реку, а они давно уже разглядели другую, русло которой на небе и по которой странствует в своей небесной ладье Ре.

И этих небесных рек тоже, кстати сказать, две. Одна – у нас над головой, другая – у нас под ногами. Стало быть, небес тоже двое – небо этой и той жизни. Заметь, что в этой двойственности нет противоречия. Наоборот, двойники как бы дополняют друг друга. Как я, Ка-Мериамун, дополняю рассказ этого юноши Тотхотепа.

Мимо меня по направлению к молельне бесшумно прошествовала группа бритоголовых людей, у некоторых на левое плечо были наброшены пятнистые шкуры.

– Теперь обратимся к богам этой страны, – предложил Ка-Мериамун. – Ты, надо думать, заметил, что по сравнению с первой главой твоих воспоминаний представления здешних людей о внешней духовности необозримо ушли вперед. При этом, однако, старое не отброшено; все эти животные, обожествляемые деревья, почитание некоторых камней, особенно заостренных. Но на этих древних стеклышках в духовном калейдоскопе мы не будем останавливаться, а обозрим новые картины, созданные творческим воображением, выберем самые животворящие божества-метафоры.

В это время сокологоловый стал читать:

– »Я уничтожил хаос воды, я создал воздух, чтобы жили носы. Я сотворил свет, он плавает на небе...»

– В таком порядке и будем рассматривать картины новой духовности, – объявил Ка-Мериамун. – Первая картина и великое открытие познающего воображения – происхождение жизни из небытия. Один ваш ученый написал, что древнейший человек не представлял себе столь абстрактное понятие, как небытие68. Он прав: «абстрактного понятия» пока нет. Но божество-метафора уже появилось. Имя ему Нун, первозданный океан, из глубин которого возникли земля и жизнь на ней. В «Гермопольском изречении» небытие даже подверглось классификации, получив проявление четырех божественных пар: Нун и его женское дополнение Наунет, Хух и Хахухет («Беспредельное» и «Безграничное»), Кук и Каукет («Тьма» и «Мрак») и Амун и Амунет («Тайное» и «Сокрытое»).

– Вторая картина – самосотворение, – продолжала тень и замолчала, чтобы я услышал, как сокологоловый прочел:

– »Я создал свою плоть силой своей. Я – сотворивший себя... Я воссиял на предвечном холме Бен-бен в храме Бену...»

– Он читает от лица солнечного бога, – прокомментировал Ка-Мериамун, – но точно так же самосотворились и другие великие боги: Птах и Амун. Но сейчас обрати внимание на то, что бытие и небытие в их представлениях разделены весьма условно. Вот, скажем, Ре, он же Атум, проявившийся в виде первоначального сияющего холма.

В его имя входит глагол, означающий одновременно «не быть» и «быть полным». То есть он и Небытие и Полнота Бытия.

Далее. Небытие постоянно и, можно сказать, ежедневно соседствует с жизнью. Каждую ночь с наступлением темноты люди как бы вновь возвращаются к тому, что было до жизни. И эта не-жизнь окружает их не только во времени, но и в пространстве. На том берегу находится вход в подземный мир, в котором течет река, состоящая из вод Хаоса. И эти же самые воды питают Реку жизни, то есть Нил, обновляющий и возрождающий плодородие полей.

– По твоему недовольному виду понял, – заметил Ка-Мериамун, – что ты уже устал от богов. Поэтому опущу сложную и разноречивую картину создания мира и остановлюсь лишь на божествах-метафорах жизни. Их три: Шу, Ре и Птах. Или можно сказать иначе: Воздух, Солнце и Мысль. Первый, воздух, еще будучи элементом Хаоса, привел в движение его инертную массу, благодаря чему оказалось возможным появление солнца. Солнце-птенец, пребывавший в скорлупе изначального яйца, заговорил благодаря животворящей силе воздуха, тем самым победив вчерашний день. Вспомни, как по подсказке своей тени ты приветствовал сановника: «Да ниспошлют боги всей этой страны жизнь к твоему носу».

Второе божество жизни – солнечный Ре. Он и этой земле дарит всяческую жизнь, и на том свете, в преисподней, оживляет умерших. Солнечный свет дает зрение глазам, а зрячий, по их представлениям, синонимичен живущему. Когда солнце, скрывшись за горизонтом, спускается в подземное царство Дуат, души мертвых выходят из своих гробниц, приветствуя солнце и наслаждаясь его сиянием. А когда солнце уходит, каждый вновь ложится в свой гроб.

– Но самое интересное для тебя божество жизни – Птах; он-то, пожалуй, самый духовный из богов-творцов, ибо сотворил мир с помощью изреченной мысли. Одна ваша ученая женщина пишет, что слово, в котором воплощена мысль бога, становится источником бытия69. Но это не точно. Ибо «возникшая на языке мысль» не источник, а само бытие, «зубы» и «губы» в «устах Птаха».

Итак, три бога: Шу, Ре и Птах. Но здесь, в этом городе, они слились воедино. Вернее, всю их животворящую силу заключил в себе Владыка богов, первоначально один из восьми богов несотворенного Хаоса – Амун. В слиянии с Шу он не нуждался, ибо сам по себе воспринимался как божество воздуха, дыхания и дуновения. Соединившись же с солнечным божеством-метафорой, он существенно увеличил свое могущество, так как Амун-Ре стал отныне и «отцом богов» и «творцом всего сущего». Но этим не ограничился и в более позднее время к мощи своей прибавил еще животворящие Мысль и Слово, став Амуном-Ре-Птахом. Теперь про него говорят...

Тень умолкла, а ибисоголовый прочел по папирусу:

– »...Твоя сущность – солнце, плоть твоя – дыхание для каждого носа, тобою дышат, дабы жить. Ты небо, ты земля, ты преисподня, ты вода, ты воздух между ними».

– Могущественный жизнедатель, – заключил Ка-Мериамун. – Но из трех своих животворящих сил первейшей он поставил Слово. Во многих заупокойных текстах ты встретишь, что горла мертвецов дышат, сердца радуются не потому, что Амун – или Ре, или Осирис, что в данном случае одно и то же, – дарует им дыхание или свет, а потому что они «слышат его слова, когда он зовет их по именам их».

– Не удивительно, – продолжала тень, – что в мире, управляемом таким владыкой, нет места для смерти. То, что ты называешь смертью и небытием, они представляют себе как инобытие – бытие в другом месте, уход в другую страну. «Умер» на их языке дословно означает «отправиться», «перейти» к другой жизни, и та, другая жизнь, пожалуй, не хуже, а намного счастливее, надежнее и длительнее этой. Смертью в твоем представлении они считают лишь те семьдесят дней, в течение которых происходит бальзамирование трупа, когда человек умер, но еще не похоронен. Да и это промежуточное состояние они скорее считают сном, а не смертью.

– Множество метафор бесконечного чередования двух жизней, – продолжал мой собеседник. – Самая главная – Солнце. Когда Ре в сопровождении свиты богов на ночной ладье Месктет плывет по подземной долине, здешние люди погружаются в сон, а те, которых ты считаешь навеки уснувшими, наоборот, пробуждаются и радостно возрождаются с помощью силы слова и лучей солнечного диска. Когда же на своей дневной ладье Манджет Ре появляется в «восточном чертоге», жизнь и явь из потустороннего мира возвращаются в мир посюсторонний. Само слово «жизнь» изображается иероглифом, который означает неизменное возрождение солнца после его захода.

– Да и нет у них того, что ты потом встретишь: «бессмертные боги» и «смертные люди», – убеждал меня Ка-Мериамун. – Нет у них такого четкого разделения. Птах, если ты внимательно слушал, пребывает «в каждом теле, в каждом рту всех богов, всех людей, всех зверей, всех червей и всего живущего»; его проявление ощущается повсеместно и постоянно. Да, люди сотворены, но сотворено и большинство их богов. Правда, в большинстве текстов указывается, что боги вышли из уст бога-создателя, а люди – из его глаз или его слез: «ремет» на их языке – «люди» и «ремит» – «слезы». Но в остальном между богами и людьми различие весьма нечеткое. В этом городе ты услышишь, что сущность Амуна пребывает в каждом живом существе. В заупокойных надписях люди бесстрашно уподобляют себя не только Осирису, но и самому Владыке богов Амуну-Ре. Ты не всегда отличишь человеческое изображение от божественного.

Между человеком и животным – отличие тоже условное. В «Гераклеопольском изречении» говорится, что бог создал для людей растения, животных, птиц и рыб. Но в сказании, которое вы именуете «Царь Хеопс и волшебники», чародей Джеди называет людей «превосходным скотом».

Пока Ка-Мериамун отвлекал меня своей беседой, чтение кончилось и юноша Тотхотеп объявил:

– Великая милость дарована тебе, богатый подарок преподнесен. Следуй за мной, ты увидишь отверзание уст!