Рецензенты: доктор медицинских наук А. М. Иваницкий, доктор медицинских наук Р. И. Кругликов симонов П. В. и др

Вид материала

Книга

Содержание Структура базисных потребностей Структура вспомогательных потребностей Так что же такое душа? Познание и альтруизм Предыстория духовности Потребность в информации Подражание и игра У истоков альтруизма Механизмы сочувствия С чего начиналась душа

Подобный материал:

• Лицензированная медсестра, Эрик Ван Вийнгаерден, доктор медицинских наук, Херман Боббаерс,, 1773.58kb.
• «Дагестанская государственная медицинская академия Федерального агентства по здравоохранению, 546.66kb.
• В. О. Бернацкий доктор философских наук, профессор; > А. А. Головин доктор медицинских, 5903.36kb.
• «Российский научный центр восстановительной медицины и курортологии Росздрава», 372.3kb.
• Лазерная фотодинамическая терапия ожоговых ран (экспериментальное исследование) 14., 295.89kb.
• Демидчик Ю. Е. доктор медицинских наук, член-корр. Нанб, профессор, ректор Белмапо,, 970.61kb.
• Халиф Игорь Львович Доктор медицинских наук, профессор Бредихина Наталия Андреевна, 579.47kb.
• Рохлина Майя Леоновна доктор медицинских наук, профессор Игонин Андрей Леонидович доктор, 564.38kb.
• Sante Bureau Regional de l'Europe Всемирная Организация Здравоохранения Европейское, 677.15kb.
• «Слова о Полку Игореве», 3567.27kb.

^

Структура базисных потребностей

Исходными, самостоятельными по происхождению и базисными по своим характеристикам являются следующие из них.

1. Витальные («биологические») потребности в пище, воде, сне, температурном комфорте, защите от внешних вредностей и т. д. призваны обеспечить индивидуальное и видовое существование человека, принадлежащего живой природе, на высшей стадии ее развития. Они порождают множество материальных квазипотребностей в одежде, жилище, технике, необходимой для производства материальных благ, в средствах защиты от вредных воздействий и т. д. К числу фундаментальных относится и потребность в экономии сил, побуждающая человека искать наиболее короткий, легкий путь к достижению своих целей. Принцип экономии сил лежит в основе изобретательства, технического творчества и совершенствования навыков, но может приобрести и самодовлеющее значение, трансформировавшись в лень.

2. Социальные потребности в узком и собственном смысле слова (поскольку социально опосредованы все побуждения человека) включают потребность принадлежать к социальной группе (общности) и занимать в этой группе определенное (не обязательно лидирующее) место, пользоваться привязанностью и вниманием окружающих, быть объектом их уважения и любви. Многообразие социальных потребностей делится на две основные разновидности: на потребности «для себя», осознаваемые субъектом как принадлежащие ему права, и «для других», осознаваемые субъектом как обязанности. Исторически детерминированное соотношение прав и обязанностей получает отражение в сознании субъекта в качестве понятия о справедливости, весьма различного у представителей той или иной общественной группы.

Заметим, что потребности «для себя» бессмысленно противопоставлять потребностям «для других», поскольку все они несут свою социально полезную функцию. Потребности «для себя» порождают чувство собственного достоинства, независимость суждений, самостоятельность мысли. Потребности «для других» делают человека доброжелательным, способным к сочувствию и сотрудничеству. Потребности «для себя» и «для других» образуют сложнейший диалектически противоречивый сплав. 'С одной стороны, если человек может любить только других, он вообще не способен любить (американский психолог Э. Фромм), по, с другой – человек ощущает смысл и цель собственной жизни, лишь когда сознает, что нужен другим (С. Цвейг). В последнем случае деятельность для других оборачивается деятельностью для себя. Не случайно самым счастливым опыт превозносит того, кто принес счастье наибольшему количеству людей.

Среди социальных потребностей мы хотим особо выделить потребность следовать нормам, принятым в данном обществе, без которых существование социальных систем оказалось бы вообще невозможным. Гегель¹³ рассматривал ее как потребность в религии, хотя правильнее было бы понимать ее более широко как потребность в идеологии, нормирующей удовлетворение всех других витальных, социальных и идеальных потребностей человека. Нормы формируются в результате сложнейшего взаимодействия исторических, экономических, национальных и других факторов, они получают отражение в общественном сознании, закрепляются господствующей идеологией, моралью и законодательством.

Хорошо упроченные нормы становятся привычкой, «второй натурой» и в определенный момент перестают контролироваться сознанием, переходят в сферу подсознания. Человек уже не задумывается над тем, как ему поступить в том или ином случае. Глубоко усвоенная норма делает его поведение автоматическим, инстинктивным, хотя, разумеется, ни о каком инстинкте в строгом смысле здесь говорить нельзя, поскольку «инстинктивное» значит «врожденное». Инстинкты не осознаются изначально и потому не могут быть отнесены к подсознанию. Нормы усваиваются в процессе воспитания, их неосознаваемость исторически вторична и принадлежит подсознанию.

3. Последнюю группу исходных потребностей составляют идеальные потребности познания окружающего мира и своего места в нем, познания смысла и назначения своего существования на земле как путем присвоения уже имеющихся культурных ценностей, так и за счет открытия совершенно нового, неизвестного предшествующим поколениям. Познавая действительность, человек стремится уяснить правила и закономерности, которым подчинен окружающий мир. Его загадочность так трудно переносится человеком, что он готов навязать миру мифическое, фантастическое объяснение, лишь бы избавиться от бремени непонимания, даже если это непонимание непосредственно не грозит ему ни голодом, ни опасностью для жизни. Постигая закономерности окружающего, человек кладет эти законы в основу создаваемых им моделей мира, будь то научные теории, произведения искусства или мифы.

Витальные, социальные и идеальные (познавательные) потребности в зависимости от их силы делятся на потребности сохранения и развития (потребности «нужды» и «роста» по терминологии англоязычных авторов). Признак для различения двух разновидностей потребностей – их отношение к господствующей общественно-исторической норме удовлетворения. Потребности сохранения удовлетворяются в пределах норм; потребности развития превышают норму, поскольку человек отличается «безграничностью своих потребностей и их способностью к расширению»¹⁴. В сфере социальных потребностей потребность развития «для себя» проявляется стремлением улучшить свое общественное положение. Потребность развития «для других» требует совершенствования самих норм либо улучшения положения какой-либо социальной группы. В идеальных потребностях норма – это достигнутые к настоящему времени объем и уровень знаний. Идеальная потребность сохранения удовлетворяется их присвоением, потребность развития побуждает стремиться к непознанному, ранее никому не известному.

Индивидуально неповторимая композиция и внутренняя иерархия основных (витальных, социальных, идеальных) потребностей конкретного человека определяют его личность. Наиболее важной характеристикой личности служит тот отрезок времени, в течение которого данная потребность занимает доминирующее положение в иерархии мотивов, на какую из потребностей «работает» механизм интуиции (сверхсознание по терминологии К. С. Станиславского). Главенствующая, т. е. чаще и продолжительнее других доминирующая, потребность, характеризуя «сверхсверхзадачу жизни» данного человека, образует подлинное ядро его личности.
^

Структура вспомогательных потребностей

Кроме перечисленных выше основных групп потребностей, существуют две вспомогательные: потребность в вооруженности и потребность преодоления препятствий на пути к цели, обычно именуемая волей.

Для того чтобы удовлетворять свои многочисленные производные от трех основных потребности, человек должен быть вооружен соответствующими способами и средствами. Овладение ими во многом отчуждено от процесса удовлетворения основных (витальных, социальных, идеальных) потребностей и побуждается самостоятельной потребностью, которую иногда определяют как «мотивацию компетентности», как стремление к совершенствованию своих двигательных координации, позднее трансформирующееся в стремление к мастерству, развитию способностей, накоплению сил, средств и знаний, как стремление к возможности контролировать внешнюю среду.

Потребность в вооруженности удовлетворяется с участием механизмов сознания, подсознания и сверхсознания (творческой интуиции)¹⁵. К сфере сознания относятся те знания и практические навыки, которые могут быть переданы другому с помощью их описания каким-либо из языков, будь то речь, математические символы, рисунки, технические модели и т. п. Подсознанию принадлежит все то, что было осознаваемым ранее или может стать осознаваемым в определенных условиях. Мы имеем в виду не только хорошо автоматизированные и потому переставшие осознаваться навыки, но и глубоко усвоенные субъектом социальные нормы, регулирующая функция которых переживается как «голос совести», «зов сердца», «веление долга». Совесть занимает в поведении человека должное место лишь тогда, когда ее веления исполняются как императив (от лат. imperativus – повелительный), не требующий логических аргументов. То же самое относится к воспитанности, чувству ответственности, точности выполнения взятых на себя обязательств, ставших чертами характера, а не прагматически выгодной формой поведения с целью награды или ухода от наказания.

Наряду с ранее осознанным опытом, наполняющим подсознание конкретным, внешним по своему происхождению содержанием, имеется и прямой путь воздействия на подсознание через подражательное поведение. Так, ребенок за счет имитации неосознанно фиксирует образцы поведения, имеющиеся в своем ближайшем окружении, которые со временем становятся внутренними регуляторами его поступков. Подражательному поведению принадлежит решающая роль в овладении навыками, придающими деятельности человека – производственной, спортивной, художественной и т. п. – черты мастерства. Речь идет о так называемом личностном знании, которое не осознается ни обучающим, ни обучаемым и которое может быть передано исключительно путем имитации¹⁶. Цель искусного действия достигается путем следования ряду неявных норм или правил. Наблюдая учителя и стремясь превзойти его, ученик подсознательно осваивает эти нормы, неизвестные самому учителю.

Сверхсознание в форме творческой интуиции обнаруживает себя на первоначальных этапах творчества, не контролируемых сознанием и волей. Нейрофизиологическую основу сверхсознания составляют трансформация и рекомбинация следов (энграмм), хранящихся в памяти субъекта, замыкание новых нервных связей, чье соответствие или несоответствие действительности выясняется лишь в дальнейшем. Деятельность сверхсознания всегда ориентирована на удовлетворение доминирующей витальной, социальной или идеальной потребности, конкретное содержание которой определяет направленность формирующихся гипотез. Вторым направляющим фактором является жизненный опыт субъекта, зафиксированный в его подсознании и сознании. Именно сознанию принадлежит важнейшая функция отбора рождающихся гипотез путем их логического анализа, а позднее с использованием такого критерия истинности, как практика в самом широком смысле слова.

Основной формой развития сверхсознания на ранних стадиях онтогенеза служит игра, требующая фантазии, воображения, каждодневных творческих открытий в постижении ребенком окружающего его мира. «Бескорыстие» игры, ее относительная свобода от удовлетворения каких-либо потребностей прагматического или социально престижного порядка способствует тому, чтобы потребность в вооруженности заняла доминирующее положение. В результате творческая интуиция начинает «работать» исключительно на эту потребность, обеспечивая развитие природных задатков и способностей ребенка, реальная нужда в которых подчас появится только много лет спустя.

Как уже говорилось, потребность преодоления препятствий на пути к удовлетворению какой-либо иной потребности, первично инициировавшей поведение (витальной, социальной, идеальной), называется волей. Заметим, что подавляющее большинство современных авторов рассматривают волю как качество, производное от сознания, будь то «сознательная саморегуляция субъектом своей деятельности и поведения», «основа самоконтроля», «способность сознания направлять поведение» и т. д. и т. п. Однако при этом исчезает энергезирующий фактор – сила, побуждающая человека совершать продиктованные волей действия. Нельзя считать волей и наиболее сильную доминирующую потребность, потому что побуждению, пересиливающему все прочие, никакая воля не нужна. На том стою и не могу иначе – в ситуации, описанной Лютером, воле не находится места.

Самостоятельная специфическая потребность воли подтверждается существованием эмоций, связанных с преодолением или непреодолением преграды до того, как будет достигнута конечная цель. Филогенетическим предшественником воли служит рефлекс свободы, открытый И. П. Павловым у высших животных и позднее описанный этологами как «мотивация сопротивления принуждению». Для человека преградой на пути к цели может стать и конкурирующая потребность. Тогда доминирование одного из конкурирующих мотивов будет определяться не только его силой, но и возникновением активности, по отношению к которой субдоминантный мотив есть препятствие, внутренняя помеха.

Активность, вызванная преградой, в определенных случаях и у определенного типа людей может оттеснить первоначальное побуждение на второй план, и тогда мы встретимся с упрямством, с поведением, где преодоление стало самоцелью, а исходный мотив утратил свое значение и даже забыт.

Индивидуальная выраженность и композиция вспомогательных потребностей преодоления и вооруженности определяют характер данного человека. Потребность преодоления лежит в основе волевых качеств субъекта, а степень удовлетворения потребности в вооруженности придает ему черты уверенности, решительности, устойчивости в экстремально складывающихся ситуациях. Высокий уровень вооруженности, осознаваемый или неосознанно ощущаемый субъектом, делает его спокойным, независимым, сохраняющим самообладание в сложной и быстро изменяющейся обстановке. Недостаточная вооруженность в зависимости от доминирования тех или иных основных потребностей сообщает характеру черты тревожности, озабоченности своим положением среди людей, зависимости от их покровительства. Склонность к подражанию определяет меру самостоятельности совершаемых человеком поступков, а потребность в экономии сил делает характер энергичным или медлительным, ленивым.

Таким образом, анализ потребностей человека, выделение среди них класса основных и вспомогательных потребностей позволяет по-новому подойти к определению понятий «личность» и «характер», показать, в чем суть различий между этими понятиями, наметить пути эффективного диагносцирования этих качеств индивидуума.
^

Так что же такое душа?

Теперь после краткого изложения основных моментов потребностно-информационного подхода к анализу психики и поведения вернемся к понятиям «душа» и «духовность» как реалиям внутреннего мира человека. Может сложиться впечатление, что в современном словоупотреблении понятие «душа человека» совпадает с понятием «личность». Выше мы определили личность как индивидуально неповторимую композицию и иерархию всех основных потребностей человека. Однако витальные (биологические) и возникшие в связи с ними многочисленные материальные квазипотребности (от лат. quasi – якобы, как будто) в пище, одежде, жилище, средствах их производства и т. п. вряд ли можно отнести к духовным потребностям. Более того, далеко не все социальные потребности человека ассоциируются с его духовностью. «Педагогически запущенный» подросток, кулаком добывающий себе место лидера в группе сверстников, может являть собой пример крайнего бездушия и бездуховности. Значит, далеко не все, что мы обнаруживаем в структуре личности, имеет отношение к душе, а тем более к духу.

По-видимому, в последнем случае речь идет только о таких качествах личности, которые представляют неоспоримую социальную ценность, причем само существование категорий души и духа на протяжении почти всей истории человеческой цивилизации (при исторической изменчивости конкретного содержания этих категорий) указывает на фундаментальное, непреходящее значение этих ценностей.

Во-первых, это та разновидность социальных потребностей человека, которую мы условно обозначили как потребность «для других» и которая подчас побуждает субъекта действовать вопреки и в ущерб своим личным интересам, продиктованным собственными витальными, материальными и социально престижными потребностями. В предисловии к последнему прижизненному изданию своего классического труда «Интегративная деятельность нервной системы» выдающийся нейрофизиолог XX столетия Чарлз Шеррингтон писал: «...свойственный организму с незапамятных времен принцип самосохранения как бы отменяется «новым порядком вещей»; новые формы существования отрицают формы, предшествующие им; на горизонте появляются новые моральные ценности. Возникает принцип альтруизма... Этот новый дух, по-видимому, в значительной мере соответствует развитию человека на нашей планете. Лорд Актон намеревался создать «Историю свободы», между тем не менее стоящим было бы создание «Истории альтруизма». Это может быть сочтено отходом от физиологии, однако я думаю, что это не так... В той мере, в какой физиология включает в себя человека как физиологический фактор на нашей планете, это противоречие, главным действующим лицом которого он является, не лежит вне границ физиологической науки»¹⁷.

«Сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества», – читаем в «Идиоте» Ф. М. Достоевского, а в наши дни к этой мысли обращается В. А. Сухомлинский: «Искусство облагораживания ребенка и подростка высшими чувствами и переживаниями является искусством сопереживания»¹⁸.

Если способность к обобществлению добытых знаний (со-знание) служит одним из условий научного освоения мира, то без способности к со-переживанию невозможно представить себе искусство. «Когда человек думает только о себе – писал К. М. Симонов, – о собственном благе, о собственном кармане, о собственных удобствах, о собственном спокойствии, он может говорить об этом любыми самыми красивыми словами, но истинной поэзии в этих заботах о самом себе нет места. Истинная поэзия появляется в мыслях, в словах и делах человеческих тогда, когда человек принимает в свою душу и берет на свои плечи заботу о других людях, об их счастье и об их благополучии»¹⁹.

Другим качеством, ассоциирующимся с понятием духовности, с богатством и величием духовного мира личности, является потребность познания, точнее, та ее разновидность, которая связана с тенденциями развития, с потребностью, не довольствующейся простым присвоением имеющихся знаний, не ограничивающей себя рамками ныне существующих норм, но стремящейся раздвинуть эти нормы, освоить новые сферы действительности. Принцип развития, развитие как ценность занимает одно из ключевых мест в философии марксизма. Для марксизма «высшими культурными и нравственными ценностями являются те, которые в наибольшей степени содействуют развитию общества и всестороннему развитию личности»²⁰.

В силу какой-то еще не вполне ясной для нас закономерности эти два мотива, две тенденции – стремление к истине (потребность познания) и стремление к добру (потребность «для других») – постоянно оказываются рядом. Жизнь для меня определяется любовью к людям и свободным исканием истины – утверждал В. И. Вернадский²¹. Три страсти – простые, но необычайно сильные управляли моей жизнью: жажда любви, поиски знания и нестерпимая жалость к страданиям человечества – в этом признании английского философа Бертрана Рассела также проступают уже знакомые нам мотивы истины и добра. Обе тенденции объединил в единую стройную систему великий исследователь «жизни человеческого духа» Л. Н. Толстой. «Самый лучший человек тот, – считал Толстой, – кто живет преимущественно своими мыслями и чужими чувствами, самый худший сорт человека – который живет чужими мыслями и своими чувствами... из различных сочетаний этих четырех основ, мотивов деятельности – все различие людей»²². Если перевести эту классификацию па язык потребностей, то лучшим окажется человек с преобладанием тенденции «для других» в сфере социальных потребностей в сочетании с потребностью познания, свободной от побочных влияний. Самый худший – эгоистически ориентирован на себя, а свои суждения подчиняет не объективной истине, но заимствованным и выгодным для него взглядам.

Для духовной деятельности человека характерно ее бескорыстие, причем бескорыстие двоякого рода. Деятельность «для других» осуществляется без расчета на немедленное социальное вознаграждение, а познание не преследует конкретных прагматических целей. Разумеется, это бескорыстие субъективно. Мы прекрасно понимаем, что без объединения усилий, без сотрудничества и взаимопомощи существование общества невозможно. Точно так же результаты познания окружающего мира обеспечивают совершенствование технологии, средств и способов производства материальных благ, необходимых для удовлетворения витальных и социальных потребностей. Но объективная полезность духовной деятельности человека диалектически сочетается с ее субъективным бескорыстием. Именно это «освобождение» познавательной и социально-альтруистической деятельности от сиюминутной конкретизации ее целей, от вопроса «зачем?» создает возможность развития цивилизации, открытия новых явлений (которые позднее будут поставлены на службу практике), формулировки новых норм общественной жизни, соответствующих изменившимся условиям существования.
^

Познание и альтруизм

Итак, потребностно-информационный подход приводит нас к гипотезе о том, что с материалистической точки зрения понятия «душа» и «духовность» человека обозначают индивидуальную выраженность в структуре личности двух фундаментальных потребностей: идеальной потребности познания и социальной потребности «для других». Под духовностью преимущественно подразумевается первая из этих потребностей, под душевностью – преимущественно вторая.

В самом деле, каждый раз, когда мы говорим о душевности, равнодушии, бездушии и т. п., мы подразумеваем отношение человека к окружающим его людям, т. е. заботу, внимание, любовь, привязанность, готовность прийти на помощь, подставить плечо, разделить радость и горе. Это отношение вторично распространяется и на дело, выполняемое внимательно, заинтересованно, с любовью, т. е. «с душой». Поскольку потребности «для себя» и «для других» присущи любому из нас, их соотношение получило отражение в представлениях о «размерах души». Проявить малодушие – значит отказаться от достижения важной, но удаленной и труднодостижимой цели в пользу потребностей сохранения своего личного благополучия, социального статуса, общепринятой нормы. Заметьте, что мы не назовем малодушием отказ от достижения той же цели, если он продиктован заботой не о себе, а о других. Руководителя группы путешественников, отказавшегося рисковать жизнью своих товарищей, мы готовы упрекнуть в чрезмерной осторожности, в нерешительности, но... в малодушии вряд ли.

Великодушие – это всегда примат высших идеальных или социальных потребностей, примат истины и добра над заботой о себе, о том, как я выгляжу в глазах других в соответствии с принятой в моем окружении нормой. Великодушие всегда поступок в пользу другого (или других), отказ от обычной, близлежащей нормы поведения в пользу нормы более высокого порядка, способствующей совершенствованию и развитию человеческих отношений.

В категории духовности господствует потребность познания – мира, себя, смысла и назначения своей жизни.

«Не зная, для чего ему жить, человек скорее истребит себя, даже если кругом его все будут хлебы... ибо тайна человеческого бытия не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить» – пишет Достоевский в «Братьях Карамазовых». Великие и вечные вопросы о сущем и должном, – об истине и правде ставит действительность перед человеческим умом. Человек духовен в той мере, в какой он задумывается над этими вопросами и стремится получить на них ответ. В процессе культурно-исторического развития потребность познания породила науку и искусство, а в результате ее взаимодействия с социальной потребностью в нормах, без которых невозможно существование общества, возникла идеология.

Может показаться, что, сводя понятие души к познанию и альтруизму, мы обедняем поистине огромный мир духовной жизни человека. Но это не так. Ведь потребность познания и потребность «для других» существуют и непрерывно взаимодействуют со всеми остальными потребностями данной личности, с ее сознанием, подсознанием и сверхсознанием. В результате этого взаимодействия возникает бесконечное множество оттенков, граней, аспектов духовной жизни. Так, доминирование социальной потребности в утверждении норм трансформирует потребность познания в поиск все новых и новых подтверждений справедливости и незыблемости однажды сложившихся, постулатов. Трудно отказать в духовности проповеднику, догматически преданному символам своей веры, если разумеется, его проповедь не преследует чисто социальных целей, а его преданность вере не стала средством личного преуспевания,

Сказанное в полной мере относится и к тому, что можно было бы назвать интеллектуальной, познавательной ипостасью души, отнюдь не сводимой к ее потребпостно-мотивационной и аффективной основе. Ведь побуждения человека получают отражение в его рефлексирующем сознании, хотя это отражение тысячелетиями имело форму мифологических представлений о духовном мире человека, его бессмертной душе. Трудный путь самопознания, запечатленный в этих представлениях – специальная тема научного человековедения. Вместе с тем именно неосознаваемость всей сложности потребностей, движущих человеком, сыграла решающую роль в возникновении представлений о душе и духе как категориях, отличных от тела и противопоставляемых его нуждам. На это обстоятельство со всей определенностью указал Ф. Энгельс: «Люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло то идеалистическое мировоззрение, которое овладело умами, в особенности со времени гибели античного мира»²³.

Потребностно-информационный подход к духовному миру человека, обнаружение в основе представлений о душе и духовности потребностей познания и альтруизма создают возможность материалистического понимания тех явлений высшей нервной (психической) деятельности, которые длительное время находились за пределами естественнонаучного анализа.

Если не бог вдохнул душу в тело нашего далекого предка, то корни ее допустимо искать и на дочеловеческих этапах эволюции мира живых существ.
^

Предыстория духовности

Анализ имеющихся ныне сведений о сложных формах поведения животных определенно указывает на самостоятельное происхождение тех из них, которые можно рассматривать в качестве филогенетических предшественников потребности познания и альтруистической потребности «для других».
^

Потребность в информации

Постоянный приток из внешней среды вещества, энергии и информации является обязательным условием существования живых систем. Новизна, сложность, непонятность окружающего мира могут быть самостоятельными стимулами поведения, причем животные способны стремиться от меньшей сложности к большей. Наряду с информацией, необходимой для организации действий по удовлетворению многообразных витальных и зоосоциальных потребностей, живые системы обладают потребностью в информации как таковой, в информации с невыясненным прагматическим значением безотносительно к удовлетворению каких-либо определенных витальных и зоосоциальных нужд. В наиболее простых случаях это сводится к вопросу о том, полезен ли новый объект, безразличен ли он для организма или потенциально опасен для него. Американский психолог Т. Шнейрла экспериментально обосновал универсальное правило, согласно которому относительно слабые и структурно простые незнакомые стимулы вызывают у молодых животных и детей исследовательскую реакцию приближения к стимулу, а более сильные и сложные – избегание и страх. Умеренная новизна привлекает, чрезмерная отпугивает. Показано, что при первых экспозициях животные предпочитают знакомые стимулы, после привыкания к среде – новые, а при нарастании степени новизны – снова знакомые.

Самостоятельная потребность в информации с невыясненным прагматическим значением служит не только и не столько самосохранению особи, ее потомства, вида в целом, сколько развитию, совершенствованию и усложнению мира живых существ. Подобно тому как ненаправленная изменчивость мутаций является необходимым условием эволюционного прогресса, стремление к прагматически неопределенным стимулам совершенно необходимо для освоения новых сфер действительности и новых форм поведения. Если бы живые существа стремились только к заведомо «полезным результатам», они остановились бы в своем развитии и деградировали. В этом обнаруживается одно из фундаментальных диалектических противоречий процесса самодвижения и саморазвития живой материи, где способность самосохранения представляет лишь обязательное условие, но отнюдь не единственную тенденцию эволюции.

Длительное время считалось само собой разумеющимся, что исследовательская активность животных сводится к поиску все тех же пищи, воды, самки (или самца), материала для строительства гнезда. Понадобились годы труда и множество строгих экспериментов, чтобы потребность в новизне как таковой отдифференцировать от потребностей в пище, продолжении рода, сне и т. п.

Вот один из наиболее простых опытов.

В левый рукав лабиринта помещают пищу или воду. В правом нет ничего, кроме постоянно изменяющихся освещения, цвета пола, раскраски стен, рычагов и кнопок, нажим на которые не ведет к появлению пищи или воды. Оказалось, что новизна служит не менее привлекательным стимулом, чем пища. Только голодное и жаждущее животное начинает явно предпочитать рукав с кормушкой и поилкой рукаву с «новизной».

Появление у животных определенных прагматических целей сейчас же ухудшает «бескорыстное» исследовательское поведение. Пищевое подкрепление заходов крысы в те или иные рукава лабиринта уменьшает посещение остальных рукавов, увеличивает число ошибочных заходов в тупиковые аллеи, ведет к стереотипной последовательности входов в один и тот же рукав. Крыса, получившая удар тока после обследования одного из рукавов лабиринта, предпочитает этот рукав (где, как она могла убедиться, с пей ничего не произошло) совершенно новому, незнакомому ей отсеку. Длительное пребывание в одном из отсеков лабиринта побуждает 79% крыс предпочитать другой отсек. После применения громкого «белого» шума или раздражения электрическим током предпочтение нового рукава падало до 50%. Двустороннее разрушение маммилярных тел головного мозга усиливает исследовательское поведение крыс и ослабляет пассивно-оборонительные реакции страха. Уменьшает страх и тем самым содействует исследовательскому поведению присутствие другой особи того же вида.

Исследовательская активность отрицательно коррелирует с агрессивностью у крыс различных генетических линий. В клетке с полом, имевшим 24 отверстия, агрессивные мыши исследуют за один и тот же отрезок времени в два-три раза меньше отверстий, чем неагрессивные животные. В опытах на чистых линиях породистых собак была установлена положительная корреляция между исследовательской активностью и дружелюбным отношением к человеку. Таким образом, лучшими «исследователями» оказались смелые и одновременно неагрессивные животные, будь то мыши, крысы или собаки.

Исследовательская активность зависит и от положения животного в групповой иерархии. Наиболее сильно она выражена у среднеранговых животных. При помещении в клетку с крысами нового рычага для получения пищи доминирующий самец стремится закопать этот предмет, а приближенная самка ему подражает. Первыми осваивают рычаг среднеранговые крысы. Низкоранговые боятся нового и потому пассивны. Они начинают пользоваться только освоенным рычагом. После объединения крыс в группы и стабилизации групповой иерархии исследовательская активность возрастает у доминирующих животных и угнетается у субдоминантных.

О самостоятельности потребности в информации свидетельствует возможность выработки инструментальных условных рефлексов в опытах, где единственным подкреплением служит ориентировочно-исследовательский рефлекс.

Так, крысы обучаются выходу из лабиринта для обследования новой территории, а собаки и макаки-резусы нажимают на рычаг, открывающий окно в соседнее помещение. Исследования последних лет показали, что подкрепляющий эффект новизны связан с механизмами положительных эмоций. При регистрации активности нервных клеток в коре головного мозга у крыс оказалось, что нейроны, усиливающие активность при стимуляции эмоционально положительных «центров удовольствия», усиливают ее и при ориентировочно-исследовательском поведении. Вознаграждающий эффект удовлетворения исследовательской потребности реализуется с участием эндогенных опиатов – вырабатываемых самим мозгом веществ, напоминающих морфин.

Наконец, положение о том, что нормальная жизнедеятельность требует притока из внешней среды не только вещества и энергии, но и информации, подтверждают эксперименты, свидетельствующие о драматических последствиях «информационного голода», особенно для развивающегося мозга. Обогащение среды (содержание крысят в группе, наличие множества предметов для их обследования и т. д.) влияет на вес мозга, толщину коры и химизм нервной ткани. Эти эффекты не связаны со стрессом и физической нагрузкой, а зависят от уровня исследовательской активности. Обогащенная среда усиливает синтез дезоксирибонуклеиновой кислоты в клетках мозга, а изоляция от внешних впечатлений угнетает его.

Приток информации обязателен для нормальной жизнедеятельности человека даже в том случае, если все его телесные нужды (питание, гигиенический комфорт, двигательная активность, лишенная целевой направленности) тщательно обеспечиваются экспериментаторами. Максимальное ограничение обычных впечатлений с помощью матовых очков, постоянного слухового фона, перчаток и погружения в теплую воду человек переносит крайне тяжело. Через несколько часов возникает дремотное состояние, утрачивается способность к сосредоточению внимания, наблюдаются галлюцинации и признаки деперсонализации. Спустя 3-4 сут. исследуемые лица категорически отказываются от продолжения опыта.

Подчеркнем, что основу этих психологических отклонений составляет ограничение количества значимых сигналов, обладающих содержательной ценностью. Для борьбы с информационным голоданием недостаточно простого притока дополнительных стимулов, но требуется информация, поддерживающая интерес к происходящим событиям, связь с другими людьми. Потребность в информации удовлетворяется человеком двумя основными путями. С одной стороны, это поиск нового в окружающей среде, включая других людей как источник информации получаемой в процессе общения. С другой – это новизна, возникающая путем рекомбинации ранее полученных впечатлений, т. е. в процессе творчества. Космонавты заметили, что в условиях информационного голода люди обнаруживают стремление к самым разнообразным формам творческой деятельности, которой они никогда не занимались до экспериментов в термобарокамере: пишут стихи, рассказы, изготавливают скульптурные фигурки и модели из оказавшихся под рукой материалов.

Итак, мы приходим к выводу о том, что прообраз, зачаток бескорыстной потребности познания, интеллектуального освоения окружающего мира обнаруживается уже у животных на дочеловеческих этапах эволюции живой природы. Наряду с ориентировочно-исследовательским имеются еще две формы поведения, где освоение внешней среды, приобретение новых знаний и навыков непосредственно не связаны с удовлетворением витальных и зоосоциальпых потребностей. Мы имеем в виду имитационное и игровое поведение. Обе эти формы служат удолетворению специфической «вспомогательной» потребности (точнее, группы потребностей) управлять событиями, которая чаще всего трансформируется в потребность уметь, быть компетентным, быть вооруженным в широком смысле слова. Мы полагаем, что именно этой потребностью, обнаруженной современными этологами, побуждается описанный И. П. Павловым «рефлекс цели».

Самостоятельность этой потребности объясняет загадочность тех фактов, когда животное многократно повторяет какое-либо действие, длительное время не получая подкрепления. Например, клевательные движения цыпленка становятся все более точными, хотя он и не получает подкрепления пищей. Австралийский орел учится разбивать яйца страуса бросанием камня. Поскольку это удается не сразу, пищевого подкрепления длительное время нет. Тем не менее попытки попасть камнем в яйцо продолжаются. Существование потребности в вооруженности делает подкреплением само совершенствование вырабатываемого навыка, удовлетворяя павловский «рефлекс цели».
^

Подражание и игра

Одной из трансформаций потребности в вооруженности предстает подражательное поведение. Оно обеспечивает передачу опыта между сменяющими друг друга поколениями и лежит в основе феномена, который М. Е. Лобашов назвал в 1967 г. сигнальной (не генетической) наследственностью. Путем подражания молодые животные овладевают массой необходимых им навыков, например способностью пастись у копытных. В лабораторных экспериментах цыплятам в возрасте от 5 до 24 ч. демонстрировали механическую стрелку, «клюющую» кнопку определенного цвета. Эта процедура вела к предпочтению данного цвета даже после удаления стрелки из экспериментальной камеры.

Эффективность имитируемого воздействия чрезвычайно зависит от возраста, от периодов повышенной чувствительности к такого рода воздействиям. Взрослые антропоиды, не обученные в свое время сооружению гнезда, теряют способность к обучению, как бы долго они ни наблюдали действия других особей. Естественно, что имитационное обучение хорошо выражено у животных, ведущих групповой образ жизни (например, крыс), и слабо выражено у одиночно живущих хомяков. При этом очень важен ранг животного, чье поведение служит образцом для подражания. Сигналы опасности, исходящие от птицы высокого ранга, эффективнее сигналов молодой птицы. Шимпанзе копирует поведение только особей высокого ранга. Для того чтобы обучить всю группу, достаточно обучить лидера. Правда, это правило не подтвердилось в опытах на макаках, где успех обучения больше зависел от степени знакомства обезьян с «демонстратором», чем от его ранга. Полагают, что вожак просто лучше заметен в толпе сородичей благодаря его активности и росту. Имитируя действия взрослых, молодые животные усваивают нормы зоосоциального поведения, характерные для данного вида. Всякое нарушение норм вызывает резкую агрессивную реакцию со стороны других, прежде всего высокоранговых, членов группы. Как правило, упорствующий «нарушитель» норм изгоняется из группы.

Имитационное поведение, статистически целесообразное и потому закрепленное естественным отбором, имеет свои негативные стороны в виде таких явлений, как массовая паника. Мотивация следования за лидером у крыс при выборе дверцы в лабиринте оказывается сильнее, чем собственный опыт выбора. В результате крысы без лидера находят правильную дверь в 66% случаев, а крысы с лидером, выбирающим противоположную дверь, – только в 40%. На всем протяжении эволюции индивидуально приобретаемый опыт постоянно конкурирует с имитационным поведением вплоть до человека, где подражательное усвоение стереотипов поведения и нравственных норм представляет прямой путь к сфере подсознания, в значительной мере ускользающий от контроля логического мышления, от критической оценки воспроизводимых действий.

Второй разновидностью удовлетворения потребности в вооруженности навыками, которые понадобятся лишь в дальнейшем, является игра. Хотя в игре также присутствуют элементы подражания, она во многом способствует развитию личной инициативы молодой особи, тем собственным находкам и оригинальным решениям, которые можно рассматривать как отдаленные филогенетические предпосылки творческой деятельности. В самом доле, ведь в игровой борьбе со сверстниками можно рассчитывать па успех только за счет оригинальности своих «ходов», а не путем слепого повторения действий противника. Обилие пробных действий и неожиданных ассоциаций дает основание аналогизировать игру с изменчивостью генетического материала, подлежащего естественному отбору.

Игра обеспечивает физическую тренировку, навыки борьбы, охоты, использования орудий, общения с другими особями своего вида, усвоение групповых норм поведения. Например, приемы охоты на крыс молодые хорьки приобретают во время игр со сверстниками. Лишение крысят в возрасте от 25 до 45 дней возможности игры делают их менее способными к выработке сложных навыков, причем общение с партнерами, заторможенными хлорпромазином, не устраняет этого дефекта. Изоляция щенков от сверстников на срок свыше 14 нед. в дальнейшем исключает их нормальные контакты с сородичами. Манипуляционная игра с предметами возникла только у высших приматов и способствовала формированию символического интеллекта. В сущности это явилось прообразом той роли, которую орудийный труд позднее сыграл в развитии речи и понятийного мышления.

На ранних этапах онтогенеза игра бескорыстна и свободна от влияния других мотиваций, например от иерархических отношений между играющими. По мере того как молодые животные усваивают нормы группового поведения, игра становится способом тренировки соответствующих поведенческих стереотипов. Смена мотиваций находит отражение в функциях мозговых структур: повреждение перегородки у молодых крыс усиливает игровую борьбу, а у взрослых – их агрессивность. При осуществлении «бескорыстного» игрового поведения роль подкрепления, по-видимому, играет вовлечение механизмов положительных эмоций, в том число их нейрохимических звеньев. Налоксон, блокирующий вырабатываемые мозгом морфиноподобные «веселящие» вещества, ослабляет игру, а малые дозы морфина усиливают ее. Нарушает игровое поведение и разрушение тех областей мозга, которые богаты опиоидными рецепторами. Здесь обнаруживается сходство с подкреплением «бескорыстного» исследовательского поведения.

На самостоятельность игровой потребности указывает существование феномена депривации: изоляция хомяков от сверстников через день удваивает время их игр при последующей встрече. Тщательное изучение детских игр обнаружило наличие собственно игровой мотивации, отличной от витальных и социальных потребностей. В англоязычной литературе эта потребность определяется как мотивация умения, как стремление к овладению и совершенствованию самых разнообразных навыков, как специфическая разновидность потребности развития.
^

У истоков альтруизма

Что касается социальной потребности «для других», то, по-видимому, ее филогенетические корни естественнее всего искать в родительской заботе о молодняке. Эта форма поведения реализуется па базе двух встречных тенденций, где потребность заботиться о детенышах взаимодействует с не менее острой потребностью быть объектом родительских забот. Исследования последних десятилетий убедительно показали, какое огромное значение имеет раннее детство для последующей социализации молодых животных и к каким драматическим последствиям ведет сепарация от матери. Потребность в социальном контакте, общении и ласке имеет самостоятельное генетически предопределенное происхождение, а не является вторичным следствием ранней сексуальности (как утверждает фрейдизм) или потребности в пище. О привязанности как самостоятельной зоосоциальной потребности свидетельствует возможность выработки инструментальных условных рефлексов у собак, подкрепляемых только лаской и речевым одобрением. Согласно тщательно выполненным наблюдениям, ребенок сильнее привязывается к лицу, эпизодически играющему с ним, чем к тем взрослым, которые бесстрастно удовлетворяют его органические нужды.

У обезьян, лишенных общения с матерью в период от третьего до шестого месяца после рождения, возникают отклонения, необратимые до конца жизни. Характерная для сепарированных детенышей поза обхватывания руками своего тела и головы есть в сущности реакция «самоконтакта», компенсирующая отсутствие контакта с другой особью. Эмоционально отрицательные воздействия (голод, страх, боль, одиночество) усиливают потребность в контакте и ускоряют процесс социализации. Струя сжатого воздуха из мягкой куклы-обезьяны не отпугивает детенышей, а заставляет их еще больше привязываться к кукле, прижиматься к ней.

Казалось бы, мы можем наметить следующую эволюцию потребности «для других»: забота о своем детеныше – забота о детенышах всей группы – забота о взрослых членах группы. Действительно, некоторые факты могут служить свидетельством в пользу такой последовательности. Так, самки дельфинов рожают в воде и первое время должны поддерживать своих детенышей на поверхности, чтобы они не задохнулись. Этот родительский по своему происхождению инстинкт генерализуется на раненых взрослых особей и даже на тонущего человека. Аналогичное явление наблюдается у китов, поддерживающих на плаву пострадавшего собрата.

Забота о потомстве положительно коррелирует с уровнем социализации. У гиен детенышей кормит только мать, что обеспечивает выживаемость 5-10% молодняка. У более социализированных гиеновых собак с относительно постоянным составом группы, совместным добыванием пищи и защитой территории щенков кормят все члены группы. В результате у них выживает 35% детенышей. Способность макак к узнаванию других членов группы определяется главным образом ранними контактами, а потом уже родственными связями. Родственники по материнской линии узнаются лучше, чем по отцовской, поскольку у этого вида о потомстве заботится мать и ее родственницы. Генетически закрепленный «альтруизм» формируется путем естественного отбора. У лемуров группу защищают старые самки, не способные к деторождению, в результате чего их утрата не наносит генетического ущерба.

Давление естественного отбора делает родительский «альтруизм» весьма относительным. Доминирующие в стаде самцы лемуров, макак, павианов, горилл и шимпанзе нередко убивают детенышей, родившихся от прежнего лидера, что ускоряет появление собственных детей и, по-видимому, способствует улучшению генофонда. Еще решительнее поступает доминант-гамадрил, способный убить собственного наследника, если тот чрезмерно отвлекает внимание и тем самым дестабилизирует порядок в группе. Приведенные нами и подобные им факты свидетельствуют о том, что врожденный родительский инстинкт есть псевдоальтруизм и не может служить источником той линии эволюции, которая на уровне человека привела к формированию сознательной потребности «для других». Не случайно и в наши дни слепая эгоистическая любовь к своему ребенку может легко уживаться с полным безразличием к судьбе, радостям и страданиям окружающих людей, сочетаться с крайней бездуховностью и примитивностью внутреннего мира. Вот почему следует попытаться поискать другие предпосылки истинного альтруизма, которому, по словам нейрофизиолога, лауреата Нобелевской премии Джона Экклса, надо учиться, как учатся языку.

В этом отношении представляет интерес феномен своеобразного кооперирования, объединения усилий животных в условиях, где удовлетворяется потребность только одного из них или каждого из них поочередно. Если организовать опыт таким образом, чтобы только одна из двух крыс, связанных специальным шнуром, могла подойти к кормушке в своем отделении клетки, крысы научаются координировать свои действия. В результате их питание не нарушается, а потеря в весе не превышает 5% от исходного уровня. На базе пищевого подкрепления можно выработать сравнительно сложные формы взаимодействия, например строго одновременный подход двух крыс к сигнальной лампочке, а затем к поилке с молоком. Две разнополые крысы способны синхронизировать свои действия и встретиться, открыв дверь одновременным нажатием на установленные в их клетках рычаги.

Нашей сотрудницей Е. Е. Новиковой были проведены опыты на двух обезьянах-капуцинах – самце Аргоне и самке Августине, длительное время содержавшихся в одной клетке. Во время опыта обезьяны находились в двух смежных клетках, разделенных решетчатой перегородкой. В отсеке обезьяны-»исполнителя» был установлен рычаг. Перемещение рычага сопровождалось подкармливанием второй обезьяны, находившейся в соседней клетке. В первых опытах подкрепляли случайные нажатия на рычаг, обусловленные ориентировочно-исследовательской деятельностью животного. Сначала вырабатывали условный рефлекс у самца, затем самец и самка поочередно через опыт были то «исполнителем», то подкрепляемым партнером.

Начиная с 15-го опытного дня Аргон стал перемещать рычаг в среднем 38 раз на протяжении 30 мин, что примерно в два раза превышает среднее число нажатий в 1 – 14-м опытах. После каждого нажатия Аргон смотрел на Августину, получающую пищу. Иногда он кричал, протягивал лапу, а затем снова возвращался к рычагу. После возвращения Августины в общую клетку Аргон бил ее, загонял в угол, не подпускал к кормушке.

Количество нажатий резко возросло после того, как обезьян начали менять местами и они стали «кормить» друг друга. Одновременно изменилось и общее поведение Аргона: он перестал бить Августину после ее возвращения.

Выработка рефлекса у Августины произошла очень быстро, практически в первом опыте. По-видимому, это объясняется имитационным поведением животного, длительно наблюдавшего действия Аргона. Когда Августина переставала нажимать на рычаг, Аргон кричал, обратившись в ее сторону, стучал лапой по деревянной полке или замком по решетке. Таким образом, ни о каком «альтруизме» в описанных нами опытах не может быть речи. Действия другой обезьяны просто становятся компонентом сложного цепного пищедобывательного рефлекса, «инструментом» удовлетворения собственной потребности в пище.

Примером подобного «кооперирования» может служить явление выученного паразитизма у животных. В клетку, где находится группа крыс, пища поступает только в том случае, если одно из животных нажмет на рычаг. Хотя все крысы научаются пользоваться рычагом, они вскоре делятся на активных работающих «манипуляторов» и «паразитов», предпочитающих поедать добытый другими корм. Деление на «манипуляторов» и «паразитов» не зависит ни от пола животных, ни от их положения в групповой иерархии, в то время как поедание корма всецело определяется зоосоциальным рангом и у крыс, и у обезьян. Вначале паразитизм носит пассивный характер, а затем становится активным: «паразиты» побуждают «манипуляторов» надавливать на рычаг, покусывая и подталкивая их к рычагу. В сообществе обезьян побуждение к добыванию пищи (игра, подталкивание) постепенно сменяется все более решительным принуждением с помощью угроз и агрессивности. Изоляция крысят от сверстников и матери с 25-го по 65-й от рождения день способствует формированию будущего «паразита», хотя переход от пассивного к активному паразитизму у изолированных в детстве животных оказывается замедлен.

Каждое наблюдение, касающееся примеров «кооперирования» и «взаимопомощи», нуждается в строгой экспериментальной проверке. Так, групповое нападение обезьян или собак на врага производит впечатление подлинной взаимопомощи. На самом деле это типичный случай коллективной агрессивности, т. е. примитивной формы стадного поведения по принципу «делай, как все». В опытах испанского нейрофизиолога X. Дельгадо нажим на рычаг давал обезьяне дольку апельсина и одновременно раздражал «центр страха» у одной из обезьян этой колонии, которая с воплями начинала метаться по клетке. Оказалось, что только вожак колонии стойко отказывался от апельсина, отнюдь не в результате своей особой чувствительности к состоянию стимулируемой током обезьяны. Не страдания другой обезьяны, а нарушение порядка в предводительствуемой им колонии играло роль фактора, конкурирующего с пищевой мотивацией вожака. Характер коллективной агрессивности по отношению к «нарушителю норм» присущ и объединению высокоранговых обезьян для сохранения своего доминирующего положения в группе.

В большой литературе, посвященной сложным формам поведения животных, мы не смогли найти ни одного примера «бескорыстного» кооперирования, когда, скажем, одно животное кормило бы другое взрослое животное, не получая пищевого вознаграждения. Нашим сотрудницам Н. Г. Михайловой и Т. Ю. Пименовой не удалось выработать у крыс условный двигательный рефлекс электрического раздражения «центров удовольствия» крысы-партнера. Вот Почему дележ пищи с членами группы, не принимавшими участия в ее добыче, Джон Экклс считает первым проявлением истинного альтруизма, возникшего только у первобытных людей и отсутствующего у животных.
^

Механизмы сочувствия

Мы усматриваем филогенетические корни потребности «для других» в феномене эмоционального резонанса.

Дело в том, что животные весьма чувствительны к голосовым и двигательным реакциям, свидетельствующим о состоянии других особей. Некоторые высшие птицы и многие млекопитающие остро реагируют на смерть их сородичей. Советский физиолог В. Я. Кряжев экспериментально показал, что собаки отвечают не только на визг и двигательное возбуждение другой особи, раздражаемой электрическим током, но и на звуковой (или световой) сигнал, предшествующий этой процедуре. Выработка условного оборонительного рефлекса у крыс происходит значительно быстрее, если ранее они наблюдали сочетание условного сигнала с болью у других крыс. В опытах X. Дельгадо после 10 сочетаний ранее индифферентного звука с агрессивным поведением вожака колонии, вызванным стимуляцией «центров агрессии» в его мозге, обезьяны начинали разбегаться при одном лишь звуке.

Демонстрация обезьяны в состоянии страха или фотография испуганной обезьяны вызывает у обезьян с выработанным условным рефлексом избегания тока нажатие на рычаг, ранее выключавший электрический ток. Макаки-резусы избегают нажимать на рычаг, если это действие сопровождается появлением диапозитива с лицом обезьяны, выражающим ужас или угрозу. Записанный па магнитофоне крик боли, издаваемый крысой, прерывает питьевое поведение других крыс. Особенно чувствительны к этому крику животные, ранее испытавшие действие электрического тока.

Феномен эмоционального резонанса принципиально отличен от подражательного поведения, потому что животное-наблюдатель не повторяет действий партнера, но мотивируется исходящими от него сигналами. Например, крысы избегают ту половину камеры, где сохраняется запах крыс, подвергнутых болевому раздражению. Крысы и обезьяны уменьшают число нажатий на рычаг для получения пищи, если эти нажатия сопровождаются болевым раздражением другой особи того же вида. Крысы, помещенные вместе с другими крысами, ранее пережившими отравление хлористым литием после употребления раствора сахарина, отказываются от сладкого питья. Если крысе-матери дать вещество с новым вкусом, а потом вызвать отравление у крысенка, то мать отвергнет это вещество. Сигналом опасности для нее служат запахи, свидетельствующие о патологии желудочно-кишечного тракта у крысенка. У нерожавших самок подобный эффект получить не удалось.

Крысята, достигшие возраста 20 дней, перетаскивают своих сверстников в безопасное место экспериментальной камеры – маленький отсек. Если крысят-»переносчиков» раздражать в маленьком отсеке электрическим током, они начинают перетаскивать сверстников в обратном направлении.

Присутствие в соседнем отсеке камеры голодной крысы побуждает сытую крысу чаще нажимать на «пищевой» рычаг. Присутствие второй кошки увеличивает потребление алкоголя кошкой, индивидуально расположенной к питью этанола, причем этот эффект зависит от наличия определенного предпочитаемого данной кошкой партнера.

До сих пор мы говорили о поведении животных, где состояние другой особи служит сигналом события непосредственно важного для удовлетворения какой-либо потребности (голода, жажды избегания опасности, родительского инстинкта и т. д.) самого «зрителя». Вот почему для пас особенно важны те случаи, где устранение отрицательного эмоционального состояния другой особи служит единственным подкреплением выученного, индивидуально приобретенного поведения. Оказалось, что такую форму инструментальных условных рефлексов можно выработать у определенной части крыс, собак и обезьян²⁴.

В наших опытах из общего числа 247 белых крыс-самцов 77 (т. е. 31%) сравнительно быстро вырабатывали условную реакцию избегания болевого раздражения партнера. 111 (45%) выработали эту реакцию после того, как их несколько раз использовали в качестве «жертвы» и они ознакомились с действием тока. У 59 (24%) выработать условный рефлекс избегания криков боли партнера не удалось.

Исследуемая реакция весьма чувствительна к действию фармакологических веществ, в том числе алкоголя. Реакция избегания крика боли партнера угнетается при введении крысам этанола в дозе 32 мг/кг, в то время как собственный оборонительный условный рефлекс подавляется только при введении 2,25 мг/кг, т. е. при дозе, в 70 раз превышающей дозу, эффективную для блокирования эмоционального резонанса. Успокаивающий препарат – окси-битурат натрия – угнетает реакцию избегания крика боли партнера в дозе 33 мг/кг и не влияет на собственный оборонительный рефлекс (убегание от действия тока При включении условного сигнала-звонка), несмотря на повышение дозы до 100 мг/кг. Многодневное воздействие криков боли партнера вызывает невроз у крыс и обезьян, способных к выработке реакции избегания, если она оказывается безуспешной. Те крысы, которые с трудом, но вырабатывают эту реакцию, наименее устойчивы к действию дополнительных невротизирующих факторов (выработка собственных оборонительных условных рефлексов с применением дифференцировочных сигналов в случайном порядке) по сравнению с крысами высокочувствительными или нечувствительными к крику боли другой крысы.

Эксперименты с повреждением различных отделов мозга показали, что наблюдавшиеся нами индивидуальные различия условных реакций избегания преимущественно зависят от мотивационной сферы данного животного, а не от его способности к обучению. Это объясняет, почему среди животных, стоящих на разных ступенях филогенетического развития (крыса, собака, обезьяна), обнаруживаются особи, в разной мере чувствительные к сигналам оборонительного возбуждения другого существа того же вида. В получивших широкую известность опытах американского психолога С. Милгрэма две трети испытуемых студентов продолжали согласно инструкции усиливать раздражение электрическим током партнера, несмотря на имитацию этим партнером криков боли. Только одна треть отказалась от продолжения опыта. Аналогичное соотношение было обнаружено среди студентов в Нью-Хейвене, Принстоне, Мюнхене, Риме.

Именно возникшая в глубинах эволюции способность реагирования на сигналы эмоционального состояния другой особи привела к формированию потребности «для других», к возникновению физиологических механизмов сопереживания, к способности постижения внутреннего мира другого путем его перенесения на свой собственный эмоциональный опыт. Не случайно сохранность такого мозгового образования, как центральное серое вещество, придающего эмоционально отрицательную окраску восприятию собственных раздражителей (звуковых, тактильных, температурных и. т. п.), оказалась необходима для реакции на сигналы эмоционально негативного состояния партнера.

Об универсальности внешних проявлений эмоционального состояния высших обезьян и человека свидетельствуют результаты следующих исследований. Зрители, принадлежавшие к 11 различным культурам, должны были определить лица с выражением превосходства и счастья по характерному движению губ и бровей, первоначально выделенному у обезьян-приматов. Нахмуренные брови и отсутствие улыбки свидетельствовали о превосходстве, поднятые брови и улыбка – о лице счастливого человека. Оказалось, что представители всех культур рассматривают улыбку как признак положительной эмоции, а ее отсутствие как один из признаков превосходства. Восприятие нахмуренных бровей в качестве выражения превосходства обнаружено только у представителей западных культур.
^

С чего начиналась душа

Экспериментальные исследования убедительно свидетельствуют о том, что у высших млекопитающих животных существуют две «бескорыстные» потребности, которые можно рассматривать в качестве филогенетических предшественников потребности познания и потребности «для других». Это исследовательское поведение и способность к эмоциональному резонансу в ответ на сигналы об эмоциональном состоянии другой особи того же вида, т. е. способность к сопереживанию.

Здесь надо остановиться и уточнить вопрос о бескорыстии. Мы употребляем это выражение в том смысле, что действия, побуждаемые потребностью в информации и потребностью прервать или предотвратить поток сигналов о неблагоприятном состоянии другой особи, не связаны с удовлетворением каких-либо иных витальных и зоосоциальных потребностей. И те и другие действия имеют только внутреннее подкрепление, сопоставимое с состраданием у человека или с тем удовольствием, которое ему доставляет процесс познания окружающего мира. Мы уже упоминали о том, что исследовательское поведение сопровождается активацией нервных клеток центров положительных эмоций и повышением содержания в тканях мозга эндогенных опиатов. С другой стороны, наша сотрудница Л. А. Преображенская зарегистрировала у собак, наблюдающих болевое раздражение другой собаки, объективные признаки эмоционально отрицательного напряжения – учащение сердечных сокращений и нарастание суммарной мощности электрической активности гиппокампа мозга (его тета-ритма). Устранение этого напряжения в случае, когда собака-»зритель» специальным рычагом выключает раздражение партнера, и является «наградой» для исполнителя, подкреплением условного рефлекса.

Иными словами, «корысть» при осуществлении исследовательского или альтруистического поведения состоит в появлении у действующего животного положительных эмоций или в устранении отрицательных, подобно тому как следование велению души порождает у человека чувство удовлетворения выполненным долгом или угрызения совести, если он остался глух к ее голосу.

Но человек не только действует, побуждаемый своими потребностями, в том числе потребностями познания и альтруизма. Будучи наделен рефлексирующим сознанием, способностью к отражению своих собственных побуждений, он пытается понять причины своих поступков и положить это понимание в основу своей социальной практики, воздействия на поведение других людей, воспитание новых поколений.

В процессе культурно-исторического развития под влиянием членораздельной речи и общественного труда витальные, зоосоциальные, ориентировочно-исследовательские инстинкты животных претерпели качественные изменения, прежде чем стать витальными, социальными и духовными потребностями человека.

Рассказ о долгом пути осознания людьми своей собственной духовности требует привлечения сведений из многих отраслей знания: антропологии, археологии, истории, литературоведения. Поскольку наша книга не исследование, рассчитанное на узких специалистов, а популярное издание, адресованное самому широкому кругу читателей, автор следующих глав избрал соответствующую форму изложения. Впрочем, перечень ссылок на использованные им источники каждый раз подтверждает обоснованность и достоверность сообщаемых сведений в той мере, в какой мы вообще можем сегодня реконструировать самые ранние этапы духовной эволюции человечества.