Geum.ru

Рецензенты: доктор медицинских наук А. М. Иваницкий, доктор медицинских наук Р. И. Кругликов симонов П. В. и др

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   29

Филаэт, заметно повзрослевший с тех пор, как мы отправились в плавание, заостренной палочкой наносил какие-то знаки на складную дощечку, покрытую воском. Столь же заметно помолодевший аэд пригубил из кубка и возобновил рассказ, явственно не гекзаметром пользуясь:

– Восклицал он молясь. Ему дочь Громовержца вняла. Подошла и вещала крылатые речи...

Едва он запел, туманный коридор затворился, а я продолжил рассуждения:

XXXVI. Они постоянно просят у богов содействия:

Ахилл (21/272-4), Нестор (15/369-70), Одиссей (10/ 277-80) и др.

Распределяет помощь преимущественно Зевс. Не только сам дарует, но и других богов отряжает помогать. Самые верные Зевсовы посланницы – «распалительница боя», «возбудительница духа» Афина (4/70-2, 17/545-6 и т. д.) и крылатая Ирида (8/399-400, 15/54-5 и т. д.); реже используется Аполлон (см., напр.: 59).

Но сплошь и рядом боги содействуют людям, так сказать, по собственному почину: «Ныне шествуйте все к ополченьям троян и ахеян; тем и другим поборайте, кото –

2(5


рым ж е л а е т е каждый», – наставляет богов Зевс-про-мыслитель (20/24-5). Посейдон по логике вещей более других должен содействовать своему внуку Нестору, однако мне показалось, что ему он предпочитает своих правнучатого и праправнучатого племянников Идоменея (13/434) и Агамемнона (14/135). Нестору же, как выясняется, в юности особо содействовала Афина (7/154). По словам Посейдона, Ахиллу покровительствуют он, Посейдон, и Афина (21/284-90). Но немногим ранее Зевс упрекает Палладу:

«Или ты вовсе, о дочь, отступилась от славного мужа? Или нисколько уже не заботишься ты о Пелиде?» (19/342-3). Показалось мне, что намного симпатичнее Афине Диомед, Менелай и Одиссей причем последний не сомневается в том, что Афина ему «соприсущна во всяком труде» (10/279).

Зевсов любимец – Гектор. Громовержец сам говорит об этом (24/66-8), самолично охраняет его во время сражений (15/460-1). Однако когда верховному олимпийцу понадобилось продлить ахейское наступление, «Гектору первому Зевс послал малодушие в перси» (16/656). Зевс, если верить Нестору, «одинаково любит» Диомеда и Одиссея (10/ 552); неравнодушен он и к Агамемнону (см., напр.: 2/480-3). Скорее всего, Громовержец – общий для ахейцев и тро-ян вдохновитель, как «общий у смертных Арей» (18/309).

Среди олимпийцев встречаются боги, которые лишь спасают и оберегают: Афродита, Гермес, Гефест, Лето.

Я решил сосредоточиться на видах и способах божественной помощи.

XXXVII. Для первого вида я не придумал лучше названия, чем Гнедичево «поборание». Особенность его в том состоит, что боги помогают человеку извне, нередко чудесным образом.

Они спасают своих любимцев: в минуту опасности покрывают их темным облаком, как Афродита Энея (3/350-82); перебрасывают их по воздуху в безопасное место, как Посейдон Энея (20/325-9); иным каким-то образом, часто необъясненным, «ставят вне пораженья», как Зевс Гекто-ра (11/163-4), Гефест Идея (5/23-4), Аполлон Энея (445) и т. п.

Они отвращают от героев смертоносное оружие: Гектор, например, метнул в Ахилла копье, «но Афина духом отшибла его от Пелеевасхавного сына, в сретенье тихо дохнув» (20/438-40).

Они устраняют препятствия, подобно Аполлону, засыпавшему ров перед ахейским лагерем (15/354-6); одарива –

216

ют «сокрушительным» оружием (Аполлон Пандара, 2/ /827), «направляют» (5/290), «усиливают» (586) копья, вновь подают их, когда герои промахиваются (22/275-7).

Могут «сокрушить тетиву» на луке противника, как Зевс у Тевкра (15/462-4); могут, наконец, собственноручно сразить человека, как Аполлон сразил Патрокла, прежде чем Гектор вонзил в него свою пику (16/791-2).

XXXVIII. Второй вид божественного содействия я условно назвал воинским вдохновением, различив в нем шесть, так сказать подвидов.

(1) Укрепление. Гектор легко потрясает камнем, который «и два, из народа сильнейшие, мужа с дола на воз не легко бы могли приподнять рычагами», потому что «легкою тягость ему сотворил хитроумный Кронион» (12/445-50). «Облеченный в крепость» Афиной, Ахилл становится неуязвимым для бога Скамандра (21/303-5). Иногда просто констатируется: «укрепил», «облекла в крепость». Иногда уточняется: Афина каждому ахейцу в сердце-кра-диэ «воздвигла», «напустила» силу-стенос «без устали вновь воевать и сражаться» (2/451-2).

(2) Исцеление. Боги исцеляют часто и, как правило, быстро: стоило Главку воззвать к Аполлону, как тот «жестокую боль утолил, из мучительной раны черную кровь удержал» (16/527-9).

(3) «Исступление». Этим словом я обозначил наделение героя неким «бранным жаром», силой-мотивацией к самоотверженному бою. Зевс «возвышает храбрость троян» (8/335); Посейдон «вдыхает дух» Аяксам (13/82); Афина дает Диомеду силу-менос и смелость-тарсос (5/1-2). При этом часто указывается, какая именно духовная составляющая вопринимает божественный дар: скажем, у Патрокла «неистовым духом» (тюмос) наполняется грудь (16/691), у Диомеда смелостью-тарсос – душа (френес) (17/573).

(4) Устрашение, которое можно рассматривать как отрицательное вдохновение. Зевс устрашает молниями, Афина и Аполлон – эгидом (022/297-9, 15/306-26). Однако часто устрашение осуществляется опять-таки изнутри: посылается «малодушие в перси» (16/657), по воле богов «грусть нестерпимая самых отважнейших дух поражает» (9/3), «унижается» разум-ноос (12/255).

(5) Внушение. Иногда боги вербально вдохновляют своих любимцев. «Шествуй к полкам, – и своим многочисленным конникам храбрым всем повели к кораблям устремить их коней быстроногих», – внушает Аполлон Гектору (257-8).

(6) Устыжение. Боги и такую форму воздействия используют. Афина, например, взывает к Менелаю: «Стыд и позор, Менелай, на тебя упадут вековечный, если Пелида великого, верного друга Патрокла, здесь, под стеною троянскою, быстрые псы растерзают! Действуй решительно, все возбуди ополченья данаев!» (17/556-9).

XXXIX. Обозревая эти многочисленные виды божественной помощи (я далеко не все их упомянул), я составил ряд общих впечатлений. Ну, например, я заметил, что перечисленных мной ранее героических характеристик (божественной родословной, числа предводимых людей, возраста, природной силы и ярости) недостаточно, чтобы объяснить «выпадение из ряда» такого героя, как Диомед. По числу кораблей его превосходят Агамемнон и Нестор, по божественной родословной – не только Ахилл, Аякс Тела-монид и Идоменей (правнуки Зевса), Агамемнон (Зевсов праправнук) и Нестор (внук Посейдона), но и Аскалаф (сын Арея), Эвдор (сын Гермеса), Менесфий (Сперхия сын) превосходят Диомеда, ибо «божественность» его, насколько я помню, даже не указывается; по силе природной он тоже уступает Ахиллу, Аяксу, Патроклу.

Однако в богоборчестве он превосходит самого Ахилла: тот бежит от двух речных богов, а Диомед ранит Афродиту, Арея, дерзает против Аполлона. Именно от него, Диомеда, защитить их трояне молят Афину, при этом Гелен восклицает: «Так ни Пелид не страшил нас... Тидид аргивянин пуще свирепствует: в мужестве с оным никто не сравнится!» (6/99-101). То есть больше Ахилла боятся и, судя по всему, считают его воинственнее Аякса и Гектора! Чем объяснить подобное отличие?

Я не нашел иного объяснения, кроме способности воспринимать божественную помощь, особой склонности к героическому вдохновению. Эта способность как бы противопоставляется силе физической: Афина говорит Диомеду, что его отец, Тидей, «ростом... был мал, но по духу воитель великий!» (5/801). Склонность к вдохновению не тождественна природной ярости-менос: Ахилл все время ею пылает, а Диомед, перед тем как начать совершать свои подвиги, стоит в нерешительности, «пораженный усталостью» (811). Он ринется в бой лишь после того, как Афина вдохнет в него «дух». Но почему в Диомеда вдохнет, а не в Аяксов, не в критянина Идоменея, не в спартанца Менелая или афинянина Менесфея? Ответ дает сама Афина: Диомед – ее любимец, она ему всегда «предстоит», «благосклонно всегда охраняет» (809).

218

С троянской стороны подобный божественный любимец – Гектор. Иначе, по мнению Агамемнона, нельзя объяснить грандиозности его деяний: «Нет, никогда не видал я, ниже не слыхал, чтоб единый смертный столько чудес, и в день лишь единый, предпринял, сколько свершил над ахейцами Гектор, Зевесу любезный, Гек-тор, который не сын ни богини бессмертной, ни бога» (10/47-50).

Крайне популярная у Гомера п его героев точка зрения: человек совершает невозможное – бог ему помогает. Ахилл вырвался из бурного Скамандра – Афина облекла его в крепость (21/303-4); крикнул необычайно громко – «могучая вместе Паллада крик издала» (18/217-8).

Сами герои исступление свое считают божественным даром (7/74-5). Одиссей понимает, что своими силами он не одолеет «женихов», но если Афина дарует ему исступление, «выйти готов и на триста мужей я, хранимый твоею силой божественной» (013/390-1). Великий воин не только может, он д о л ж е н ощущать свою боговдохновенность, и Гера велит: пусть кто-нибудь из богов «предстанет сыну Пелея и силой исполнит, да в крепости духа он не скудеет и чувствует сам, что его, браноносца, любят сильнейшие боги» (20/120-3).

И Гомеру, и его персонажам кажется, что только боги способны противостать исступленному герою: «не сдержал бы героя никто, кроме бога, в мир, как_ в ворота влетел он», – говорит поэт о Гекторе (12/465-6). Тем более убить великого воина возможно лишь при божественном содействии. Патрокла убил Гектор? Нет, «пагубный рок, Аполлон, и от смертных Эвфорб дарданиец», а Гектор только довершил убийство (16/849-50).

Стало быть, и во вдохновении – сплошной детерминизм и никакой свободы воли.

Так я подумал, и тотчас одна за другой мне стали вспоминаться особенности этого «детерминизма».

XL. Я вспомнил, например, что в отличие от мифов и тем более сказок «Илиада» предельно реалистична. То есть подавляющее большинство ее чудес может быть объяснено без божественного участия. Богиня копье отразила? Но ведь и противник мог промахнуться. Посейдон похитил Энея из сражения? Так часто бывает в столпотворении: есть человек и вдруг словно сквозь землю провалился. Воскресший Гектор? Да сколько угодно случаев, когда даже смертельно раненные люди продолжают сражаться. Подавляющее большинство своих «вдохновений»

210


боги реализуют, мы бы сказали, воздействуя на психические структуры героев-их дух, душу, «сердца».

В «Одиссее» чудес прибавляется: Афина неоднократно превращает Одиссея из могучего героя в дряхлого старца и обратно, сама «улетает орлом» (03/372) и т. п. Но, во-первых, не эти чудеса составляют основу героического вдохновения; во-вторых, даже самые явные чудеса могут быть объяснены возбужденным людским воображением. Здесь нет ни одной «мнимой ложной иллюзии» «, как, например, мифологическое воскресение зажаренного, сваренного, разрубленного Пелопса.

Далее я вспомнил, что вдохновлять воинов – одна из главнейших задач басилеев. И непрерывно вдохновляют без всякого божественного содействия: «придают духа возбудительной речью», «дух распаляют на бой», «возбуждают ярость-менос и дух в каждом»; Агамемнон – у всего ахейского воинства (см., напр.: 4/233), Нестор – у пилосских дружин (4/293-4), Идоменей-у критянских отрядов (13/229-30), Гектор-у троянских ополчений (6/104-5).

Не только царевичи и басилеи, но и их самих вдохновляют: Полидамас Гектора (13/725), Деифоб Энея(468).

Вспомнились мне неоднократно произнесенное поэтом выражение «побежденные собственной слабостью духа» (см., напр.: 6/74, 17/377) и крик Диомеда: «Но устремимся, и сами воспомним кипящую храбрость!» (4/418).

Мне представилось, что боги своим вдохновением лишь дополняют самовольные людские храбрость и силу. На «международном уровне» это дополнение приобретает форму своеобразного «баланса сил», искомого «прогрессивными силами», то есть контролирующими человеческую историю божествами. Скажем, Аякс по природе сильнее Гектора, что доказало их единоборство (7/206-82); Гек-тор избегает с тех пор сражаться с Теламонидом, ибо «Зевс раздражился бы, если б он с мужем сильнейшим сразился» (11/542-3). Но вот для осуществления исторического предначертания Зевсу понадобилась сила Гектора – Апполон вдохновил Приамида, и уже «не могли совокупные, храбрые оба Аяксы Гектора, Трои вождя, отогнать от Патроклова тела» (18/163-4).

«Мы можем сформулировать так: всякий раз как бог хочет, чтобы герой потерпел поражение, герой терпит поражение» 44, – вспомнил я и подумал: я поостерегусь так формулировать. Во-первых, богов много и желания их часто взаимопротиворечивы. Например, захотел Апполон

220

погубить Ахилла, «подвиг» на него Энея, но Ахилла, в свою очередь, уже «подвигла» Афина, и если не вдохновенному Ахиллу вдохновенный Эней еще мог противоборствовать, то уравненные во вдохновении они остались неравны по своей природной мощи; короче, Аполлон-то захотел, но вместо Ахилла его желание едва не угробило Энея, к тому же «судьбе вопреки» (20/79-339).

Во-вторых, Зевс внимательно следит за равновесием сил. И хотя боги то и дело пытаются это равновесие нарушить в свою пользу (см., напр.: 5/509-11), однако, опасаясь Зевсова гнева и как бы спохватываясь, демонстрируют и «политическую трезвость»; «Лучше, когда, совокупно сошед мы с пути боевого, сядем на холме подзорном, а брань человекам оставим», – предлагает Посейдон (20/136-7); действенное «нулевое решение» преподносит Афина Арею, уводя его с поля брани на возвышенный берег Скамандра.

В-третьих, боголюбезность, конечно, детерминирует, но кого – людей или богов? Показалось мне, что некоторым героям боги будто обязаны «присудить славу». А как иначе объяснить благосклонность Зевса к Патрок-лу (убийце Зевсова сына!), к Ахиллу (убийце Зевсова любимца – Гектора!) ? Как объяснить непревзойденное геройство и одинокое величие Ахилла, кроме своей матери, Фе-тиды, никем из богов не названного «любезнейшим», хотя всем богам он, разумеется, «любезен»?

Впрочем, гомеровские слушатели могли иметь другие объяснения на этот счет. Но очевидно, что гомеровские боги вдохновляли лишь самих по себе храбрых и самих по себе сильных: храброго Диомеда, а не трусливого Терсита, сильного Гектора, а не дряхлого Приама, скорее чужого Патрокла, чем родного Сарпедона.

Более того, весьма часто божественное вдохновение сопутствует собственным человеческим усилиям, дополняя их и как бы усиливая, подкрепляя, вознаграждая: Посейдон, явившийся вдохновлять ахейские рати, первыми «страшной силой исполнил» Аяксов, «пылавших и собственным сердцем» (13/43-61).

Случается, собственное героическое вдохновение выходит за границы дозволенного богом: так, отцу Диомеда Тидею Афина запретила сражаться в Фивах, но «Тидей, как всегда обладаемый мужеством бурным, юных кадмеян к борьбам вызывал и легко со противных всех победил: таково я сама поборала Тидею!» – поспешно добавляет бо –

221


гиня, словно забыв, что несколькими строками ранее она «запрещала ему подвизаться» (5/802-8).

Часто божественное содействие состоит как бы из двух компонентов: «физиологического» (укрепление, исцеление, исступление) и «психологического» (внушение, устыже-ние), причем, как правило, психологическая часть предшествует физиологической по гомеровским формулам «рек, и ужасную силу вдохнул» (см., напр.: 15/261) или «так говорила-и дух дерзновепнейший... вдохнула» (19/37).

Так подытожив, я решил перечти к двум другим формам вдохновения, которые условно назову «предсказанием» и «надоумливанием».

XLI. Начну с предсказания. «Догадка, – вспомнил я, – стремится проникнуть за пределы доступного... Дивинапия же ведет свое начало с незапамятных времен» «. Действительно, на всем протяжении своего воспоминания я сталкивался с попытками людей, как бы заглянув вперед, «вооружиться» против превратностей судьбы. «Люди установили в результате длительного наблюдения, что по внутренностям животных, по молниям по разным иным знамениям, по звездам можно узнать будущее. И наблюдения над всем этим, длившиеся в глубокой древности, сложились в чудесную науку»4в. Особых вершин эта «чудесная наука» достигла в стороне о'« моего пути – в Месопотамии. Но самые характерные ее черты я, пожалуй, попытаюсь припомнить. Они могут пригодиться.

Основывалась эта «наука» на двух фундаментальных представлениях. Во-первых, на личностном восприятии причинно-следственных связей: все взаимосвязано потому, что кто-то верховный и всемогущий связал между собой события и явления. Во-вторых, этот верховный и всемогущий связал друг с другом именно всё, и ничто без его воли не двинется, не возникнет, не исчезнет: не только гром не грянет, по и птица не полетит; вернее, и гром и птица знаменуют собой проявление одной и той же божественной воли.

Но в таком случае, как объясняет Цицерон (точнее, его брат Квинт), «открывается возможность путем наблюдений подметить, какое событие следует за той или иной причиной» «. Месопотамскне ученые так и поступали. Во-первых, наблюдали, так сказать, опытным путем: брали важные события в жизни государства и смотрели, какие явления им предшествовали, скажем, в деторождении «экспериментальной» овцы. Получалось

приблизительно следующее: «Если овца родит трех барашков, страна будет вкушать свое счастье... Если овца родит четырех барашков, на страну нападут враги»48. Во-вторых, наблюдали, как мы говорим, с научно-статистической достоверностью, то есть не только на овцах экспериментировали, но сообразно исследуемому случаю регистрировали множество других показателей: небесные явления, уровень воды в реке, внутренности жертвенных животных и тому подобное, особенно интересуясь аномалиями рождения в животном мире и среди людей. В-третьих, тщательно, последовательно, различными пол-разделениями различных учреждений, в разных городах, в разные года и века фиксировали и хранили результаты полученных наблюдений, сводя их, как мы скажем, в централизованные банки данных, с тем чтобы в любой момент по первому требованию царя, жреца или чиновника извлечь из хранилища соответствующие «единицы», составить «матрицу» и на ее основе дать «экспериментально проверенное» предсказание: спрашиваете, как будет чувствовать себя шестой сын пятой жены? Отвечаем: хорошо будет себя чувствовать, ибо вчера овца родила... Сириус наблюдался... на печени быка обнаружили... молния позавчера сверкнула... и т. п.

Подобный вид предсказаний у Цицерона называется «искусственной дивинацией», ибо «должны владеть неким искусством те, которые предсказывают будущее, основываясь на изучении древних наблюдений»«. Разумеется, должны, владели в Месопотамии и неуклонно в искусстве совершенствовались.

Однако ни в словах аэда, ни в строчках гомеровских поэм я не обнаружил никаких указаний на «банки данных», на изучение древних наблюдений. Хотя знамения были и во множестве.

Зевсовы перуны, например (см., напр.: 8/133-40). Гром и буря (12/252-7) тоже считаются «грозными знаками» Олимпийца, равно как и некая звезда, «какую Кро-нион Зевс посылает знаменьем или пловцам, 'иль воюющим ратям народов, яркую; икруг из иго неисчетные сыплются искры» (4/75-7).

Похоже, к разряду «искусственных дивинаторов» можно отнести «фимиамогадателя», упомянутого Приамом (24/221); жертвогадателя Леодея, убиенного Одиссеем (022/310-1).

Основным видом искусственной дивпнации гомеровские герои считают «птпцогаданпе».

223


Как совершались гомеровские авгурии? Мне лично удалось установить следующее. При гадании по птицам правая сторона считалась благоприятной, левая – неблагоприятной: Приаму орел явился «вправе над Троей» (24/316) и старец благополучно осуществил свою поездку в ахей-ский лагерь; троянской рати тот же орел явился слева (12/ 200-1) – для многих троянпев это имело смертельный исход. Зевсовой птицей считался орел, Афининой – цапля, сокол – «посол Аполлонов» (015/527). Иногда птица «просто» пролетала мимо, иногда с некой знаменующей мизансценой: например, орел, слева явившийся троянцам, нес «в когтях обагренного кровью огромного змея: жив еще был он, крутился и брани еще не оставил; взвившись назад, своего похитителя около выи в грудь уязвил» (12/ 202-5). Последние мизансценированные полеты истолковывались, похоже, по прямой аналогии: например, увидев орла со змеем, Полидамас объявил Гектору: «Т а к-т о и м ы хотя и ворота и стену данаев силой великою сломим, хотя и уступят данаи, но от судов не в устройстве мы тем же путем возвратимся» (223-5). В ночной темноте, когда птицы было не видно, авгурию приходилось проводить по голосу: звонкие крики цапли справа от дороги – «доброе знаменье храбрым... послала Афина» (10/274-6).

От месопотамских знамений гомеровские, как мне показалось, отличались, во-первых, своей индивидуальной направленностью, молния, ударившая под копыта Диоме-дову коню, точно указывала, кому посылается знамение и от кого. Во-вторых, большинство знамений служило, как говорят физиологи, подкреплением собственных слов или мыслей героев: проклял Телемах «женихов» и тотчас «Зе-вес громовержец свыше к нему двух орлов ниспослал от горы каменистой» (02/143-7); трижды Диомед помышлял* об отступлении и, словно в такт Диомедовым мыслям, «трижды с идейского Гаргара грозно гремел промысли-тель» (8/169-70). В-третьих, знамения не просто возвещали судьбу – они, как мы скажем, оказывали прямое эмоциональное воздействие на людей, то «активируя», то «тормозя» воинское вдохновение: «Чуть усмотрели они, что от Зевса явилася птица, жарче на рати троянские бросились, вспыхнули боем» (8/251-2) и т. п.

XLII. Помимо «чудесной науки», в гомеровских поэмах я встретился с предсказаниями, которые с трудом могу припомнить в Месопотамии. Цицеронов Квинт называет их «естественными», ибо «нет искусства в том виде дивина-ции, при котором предчуствуют будущее не разумом и не на основе наблюдении над знамениями и записей замеченного, но вследствие особого возбуждения души или свободного и непринужденного душевного движения» °°. Платоновский Сократ, вспомнил я, тот же самый вид предсказаний именует «неистовым», говорит, что «прорицательница в Дельфах и жрицы в Додоне в состоянии неистовства сделали много хорошего для Эллады», а заканчивает утверждением, что «насколько прорицание совершеннее и ценнее птицегадания... настолько же, по свидетельству древних, неистовство, которое у людей от бога, прекраснее рассудительности, свойства человеческого» 51.