Geum.ru

Владимир Н. Еременко

Вид материалаКнига

Содержание


Род наш великий предок
Род, Роженица
Род и Роженицы
Кто виноват
Семья! В ней все концы и все начала.
Подобный материал:
1   ...   45   46   47   48   49   50   51   52   53
Глава 6


Вернувшись в Москву, Борис Иванович несколько дней не мог оторвать себя от поездки в родной край и душевных бесед с умницей Антоном, от знакомства с его хозяйством и коллегами по бизнесу.

Круговорот событий и встреч, которыми были забиты эти два дня, не давали ему спокойно спать по ночам. Воспоминания огромным колесом, какие вращаются в парках, возвращали и возвращали его к пережитому, где само движение было временем, проведенным в родных местах, а в корзины упаковывались события и люди.

Помимо его воли, колесо вращалось, а из корзин-упаковок являлись эпизоды встреч и разговоров, которые требовали от него сегодняшнего анализа и оценки. Те два неполных дня в обеих Ивановках, были так наполнены и спрессованы, что ему тогда некогда было заниматься этим.

Перед самым отъездом произошел развеселивший всех эпизод. Мишутка дал реву из-за того, что хотел остаться с девочками в доме Антона.

- Ну, хоть на денецек! Еще! – Лил он горючие слезы. – На один-н. Я с девоцками хочу...

А Никита вдруг заявил, что он возвращается в Москву, у него неотложные дела.

Вот и пришлось уговаривать обоих Ивановых. Младшего - деду, а старшего - Саше. И все обошлось миром. Это, пожалуй, был самый забавный эпизод при расставании. Все же остальное Борису Ивановичу сейчас являлось серьезным и важным, потому, что укрепляло его или заставляло заново взглянуть на, казалось, давно обдуманные со всех сторон явления своей жизни и жизни всего Ивановского рода, развеянного из, теперь несуществующей, Ивановки по всей России.

Оказывается, об этом постоянно думает не только он, его сын и сын Ивана Михаил, но и внук Антон. И думает серьезнее и глубже. Он знает больше и доскональнее историю русских родов, постоянно ищет своих родственников.

Сейчас, Борис Иванович обдумывал тот разговор с Антоном, когда во второй вечер все угомонились в большом гулком доме, а его хозяин спустился к нему в диванную, и они до полуночи провели в беседе.

Борис Иванович хорошо помнит, что разговор начался с его любимой фразы, которую он повторял всегда при расставании с родичами. «Надо нам чаще родаться. Чаще!» И Антон подхватив ее, начал говорить, как это важно для родных людей. А потом стал открывать то, чего Борис Иванович не знал.

- Наши далекие предки, древние славяне, поклонялись божеству, которое называлось Род. Оно воспринималось как мужское начало и было стволом родового дерева. Той вертикалью, какая пронизывала миры, окружавшие твою родовую линию

Род наш великий предок и потомок. В нем связаны в один бесконечный жгут и предки, и потомки. Их объединил конкретно Я, мои братья и сестры. В древних наскальных рисунках божество Род окружали женщины, роженицы. Они изображались либо в юбках, либо обнаженными. Эти начертания дошли до нас в стилизованной форме русских вышивок, резьбе на избах, гончарной посуде и других предметах быта.

- Постой, Антон, – прервал запальчивый рассказ, – а где же это все ты накопал?

- Все это в дедушкиной амбарной книге. А потом я залез в Интернет и там многое узнал. – Антон выразил жестом руки неудовольствие и продолжал. – Но уже, когда на Русь пришло христианство... Если вам интересно, то я расскажу...

- Очень! Ведь я больше практик-самоучка. Помнишь, просил тебя поискать здесь записи в архивах и церковных книгах о наших прямых предках? А оказывается, существует целая наука. Ты меня просвети...

- В дохристианском мире божества исходили от солнца. У египтян – Рао. Язычники тоже солнцепоклонники. Род, Роженица однокоренные слова с Ярилом, солнцем.

Энергия, которая идет из космоса на все живое на земле и, конечно, в первую очередь, на человека, передается по линиям родства из поколения в поколение. Передав эту энергию потомкам, мы завершаем свою биологическую функцию или божеское призвание, воздаем роду то, что мы от него получили. В этом движении жизни от человека к человеку и есть божественный промысел...

- Погоди! – Приподнялся Иванов-старший. – Когда ты ссылаешься на Бога, я теряюсь. А как быть тем миллионам, которые не верят? Ведь их больше во много раз верующих. Как им? Как быть моим внукам, а скоро и твоим детям, которые не думают об этом священном промысле, а живут до брака как партнеры, меняя друг друга? Тут нужен какой-то дугой подход. Ни ЗАГС, ни церковь удержать их не в силах.

- Да, не в силах! Но другого люди пока не придумали. С приходом христианства Род и Роженицы уже не почитались как божества. И все ж таки это был род Адамов. Здесь в родовой иерархии окончательно возобладало мужское начало. И, может только в самой древней религии, у иудеев осталось женское. Род у них и теперь ведется по матери.

В Библии сказано: «Плодитесь и размножайтесь».

И это не просто призыв к делению живых существ, а божественная заповедь. В христианстве рождение детей превратилось в духовную задачу и переросло в христианский долг. Так же как и священный брак! Не зря же говорят, что он совершается на небесах, а на земле освещается церковью.

Антон поднялся с кресла и в напряжении остановился по середине комнаты. Его волнение передалось и Борису Ивановичу, и он замер в ожидании.

- Брак в нашем православии, – продолжал Антон, – считается таинством. Происходит непостижимое! Двое становятся одним и производят на свет человека, длят род... Младенца крестят. У него появляются крестные мать и отец. Они вместе с физическими родителями обязаны следить за произрастанием новой личности. Больше того с момента крещения младенца, крестные мать и отец становятся физическими родственниками. Между ними и их детьми, кумовьями запрещаются браки, так же как они запрещены между прямыми родственниками.

- Прожил жизнь и не знал этого. А как же в песне, где кум до кумы судака тащит и просит ее: ой кумушка, ой голубушка, свари куму судака, чтобы юшка была! Я думаю, что он пришел к куме не только ухи похлебать.

- Не богохульствуйте, Борис Иванович, - с той же иронией остановил дядю Антон. – Мы просто очень плохо знаем собственную культуру. Мы забываем, что нас крестили и что мы православные. И каждому при этом таинстве дан ангел - спаситель или ангел - хранитель. Этот ангел плачет, когда видит, как его крестник нарушает заповеди божьи. Плачет, когда мы поступаем против совести и христианской морали…

Надо слышать его плачь и голос наставления на путь праведный… Крещеного, православного человека никто не освобождал от ответственности перед своей совестью и голосом духа, который вошел в нас с крещением.

- Я тоже крещеный, - начал Борис Иванович, - а значит и православный. Но меня так воспитали, что, как не силюсь, а не могу поверить в Бога. Кант говорил: еще никто не смог доказать его существование и никто не смог опровергнуть это. Я агностик и разделяю это мнение. Мир, в котором мы живем, пока не поддается объективному познанию.- Борис Иванович умолк, будто собираясь с духом. – Когда ты говоришь о движении родов, которые прорезают нации и этносы, мне понятны твои рассуждения, и я кое-чему учусь. Но когда речь заходит о Боге и его земной надстройке - святой церкви, у меня много неразрешимых вопросов. Тут я толстовец, но отлучивший сам себя от церкви.

- А, что же вас смущает в ней?

-Да многое. Я вижу, Антон, ты глубоко набожный человек и боюсь тебя обидеть своими дилетантскими претензиями.

- А все же? - насторожился Антон.

- Разговор долгий. И думаю, он может походить на спор зрячего со слепым о прелестях окружающего мира.

Однако Антон затаенно ждал.

- Я редко посещаю церковь. Только по необходимости – на отпевании моих близких, друзей и крещении внуков. И всегда чувствую себя не в своей тарелке. Все крестятся, а я стою истуканом. А когда начинаю креститься, то боюсь уподобится тем нашим правителям, недавним гонителям верующих, которые стоят с зажженными свечками в правой руке и осеняют себя крестным знаменем левой. Ну не получается у меня с церковью. Я покаюсь лучше перед своею совестью…

Но душа у вас все равно христианская, - отозвался Антон. – Так говорил Бердяев о русских людях, не верующих в Бога.

- Согласен, - продолжал Борис Иванович.

- А вы и не насилуйте себя…

Антон поднялся с кресла и в напряжении остановился посредине комнаты. Его волнение передалось и Борису Ивановичу, и он замер в ожидании.

- Но, мне жалко старушек и стариков. Они до обмороков стоят и ищут глазами, где бы им присесть, чтобы не упасть во время службы. Чтение проповедей заунывное и, мне кажется, большинству не понятное. Духота и смрад… И еще много, что отталкивает. Но это говорит неверующий православный. И ты не обращай внимания. И прости великодушно…

- Он терпит всех и прощает всех. К нему никого на аркане не тянут.

Человек приходит сам. И когда созреет…

- Боюсь я так и не созрею.

- И ничего страшного. Перед Всевышним мы все равные и все грешные, кроме младенцев…

Лента, возвращенного разговора, оборвалась, а Борис Иванович, все вслушивался и вслушивался в слова и откровения Антона, не переставая удивляться его набожности и спокойной рассудительности. Свой же диалог он расценивал на порядок ниже и чтобы хоть как-то соответствовать Аннону, в ходе возвращенного разговора, Борис Иванович все время подправлял и редактировал свои реплики. Он не знал, зачем он это делает? Но все происходило помимо его воли. И улыбнувшись самому себе, он признал, что это все от того – в нем умер настоящий писатель, который без конца работает над словом.

Спасительная самоирония подняла настроение, и он отмотал с магнитной ленты другой разговор в доме Антона, состоявшейся раньше, еще за ужином перед их отъездом. Отматывая ленту «головного монитора», Борис Иванович, продолжал подшучивать:

- Тебе, старый, надо переходить на диски и цифровые исчисления записей. Твое ленточное, такое же старое и замшелое, как ты сам.

- Ничего. Доживу и с этим. Пока старый конь борозды не портит…

Так с чего же начинался этот не менее интересный разговор? В нем Борис Иванович почти не участвовал, так что разговор предстанет в нетронутом оригинале, без писательской редактуры.

Разговор в основном вел компаньон Антона и Тимофея, Олег Альбертович Урман. Так его представил гостям из Москвы Антон, когда те утром начали осмотр Большого Ивановского хозяйства. Он же был и гидом, потому что, как заявил Антон, «на его плечах лежала вся компьютиризированная техника в объединении».

Перед этим Антон рассказал какой это интересный человек. Он познакомился с ним когда они три года назад приехали с Тимофеем в Германию закупать оборудование для хозяйства. Юрий из давно обрусевших в России немцев, родившейся и выросший в Сибири, куда были высланы его родители во время войны.

После окончания средней школы уехал на родину отцов. Там получил отличное техническое образование, женился, завел свое дело. Но все время тосковал по России. Дважды приезжал сюда монтировать и налаживать немецкое оборудование, а в прошлом году перебрался в Большую Ивановку, купил дом и вложил капитал в хозяйство.

Магнитная лента отмотана до конца. Действительно, разговор начался с того, что Юрий все время наседал на Сашу, допытываясь у москвича, который ближе к власти, что же будет с Россией, с большим и малым бизнесом после того, как в тюрьму посадили самого могущественного олигарха Ходарковского?

Саша отвечал неохотно. Ему надоели эти разговоры на службе и дома.

- А не будет ничего. Воинствующие затаятся и притихнут. Их удалят от власти, немного прижмут налогами, но они будут жиреть и дальше.

- А мелкую сошку, вроде нас, будет по-прежнему… чуть не сказал по Брежневу будет обгладывать местное и республиканское чиновничество.

- Подавятся! - сердито выкрикнул Тимофей.

- Кто-то может и подавится, - продолжал Саша, - но санитарный отстрел всегда ведется. Поэтому ситуация вряд ли изменится. Мы с нашими первыми президентами вошли не только в экономический, но и нравственный штопор! А это пострашнее … И не знаю, выйдем ли мы из него?

- Кто виноват, в нашей России всем ясно! – отозвался Юрий. – А что делать? – никто не знает?..

Борису Ивановичу не нравился писсимизм сына и он хотел вмешаться, но в разговор вступил Антон.

- Это из Москвы небо кажется с овчинку. Россия большая. Есть и просветы. И они в том, что наше село постепенно начинает кормить народ здоровой русской едой… Только бы перестали душить нас с Верхов!

- Взятки, бонусы и откаты берут везде, - не упускал инициативу разговора Юрий, - но нигде нет такой безнаказанности, какая у нас. На Востоке рубят головы и руки, в Китае публично казнят, на Западе судят заворовавшихся правителей, а в России ловят мелкую плотвичку и кричат об неотвратимости наказания. Но меня поражает не это, а всеобщее понижение нравственности. Такое происходит с людьми во всем мире, но в России она упала катастрофически.

- Началось это на много раньше, - отозвался Антон, - с приходом к власти большевиков. Они провозгласили особую коммунистическую мораль и начали растить нового советского человека. И подорвали извечную русскую духовность.

- Когда мы говорили о падении нравов во всем мире, - продолжал Юрий, - конечно надо учитывать трансформацию самих понятий, что нравственно, а что безнравственно. Скажем, в Древнем Риме бои гладиаторов были нормой. Это театральные развлечения. Или рабство. Оно считалось правом завоевателей. И таких примеров много. Но есть базовые принципы морали. Они в заповедях Христа: не убий, не прелюбодействуй…

- Это тоже со временем трансформируется. Убийство не только в войнах, а и в смертной казни, абортах и прочее. А в прелюбодеяниях двух людей, находящихся в браке, освященным церковью и загсом многие не видят греха… Все течет и все изменяется…Только надо понимать в какую сторону?

- По менталитету я русский человек, – продолжал Юрий.

- Мои предки появились здесь при Екатерине. С тех пор, видно, и в крови - то ничего немецкого не осталось. Это особенно я понял в Германии. Мне, конечно, жалко Россию, что она так и не добралась до Европейских стандартов жизни. А тут еще кошмарный капитализм свалился на наши головы… Рушатся и исчезают базовые ценности… Так вымерили великие: Греция, Рим, Византия – на Западе. И могучие ханства и халифаты – на Востоке.

Если исчезнет сдерживающая стена, наша Россия, между двумя этими мирами, то рухнет и весь мир. В Западном полушарии тоже противостояние между Северной и Южной Америками.

По всем расчетам серьезных ученых такое случится еще в первой половине этого века, когда наши дети начнут самостоятельную жизнь, да, надеюсь, и мы еще будем во здравии.

- Может быть, это и будет страшным божьим судом, - вмешался в разговор Антон. – Но не хотелось, чтобы он был над нашими, ни в чем неповинными, детьми.

Последние слова Антона прозвучали безжалостным укором, идущей к закату жизни Бориса Ивановича. Ему показалось, что тот даже глянул на него тем жестким и непрощающим взглядом, которым иногда смотрел на него Иван, когда их споры доходили до кипения.

«И поделом тебе старый пень! - отключился от разговора молодых Иванов. – Божья и человеческая кара воздается по заслугам твоим, – нашептывал ему чей-то голос. – Воспринимай, как должное и кайся! У тебя нет другой защиты, кроме раскаяния…»

С затуманенными глазами Борис Иванович смотрел на молодых и уже не слышал их спора, а только думал о прожитой жизни. Что он еще кроме раскаяния может сделать для своих детей и внуков? И этих, еще вчера незнакомых ему людей: Юрия, Тимофея, Ларисы, которая тихо убирала со стола и готовила его к чаю. Сюда же он включал и Антона, потому что до этого он не знал его таким…, серьезно думающим о жизни и глубоко религиозным человеком.

О молодых русских, которыми спасительно прорастает периферия, он думал и на следующий день, когда возвращались в Москву. Дорога длинная. И он засыпал с Мишуткой в обнимку, то пробуждался от этих тревожных и радостных мыслей, они являлись ему на грани сна и яви, в той чистоте и укрепляющей важности, от которых хотелось жить и самому действовать.

Новая элита бескомпромиссна и упряма, она отвергает его жизнь. Но в них есть стержень, он не гнется, как гнулся до земли в нас…

Они сопротивляются, не поддаются обстоятельствам, и на них сможет опереться праведная жизнь. Ведь опереться можно только на то, что сопротивляется.

Возможно, это и есть та нарождающаяся сила, новая, которая только и сможет вывести Россию из обвала… Дай-то бог!

- Дай-то бог!- беззвучно шептали ссыхающиеся губы Иванова, и тогда он тянулся к бутылке с минералкой. А ему вторил все тот же надоедливый голос: «Вот и ты вспоминаешь и зовешь Бога! Воистину без Бога и не до порога! Даже для таких, как ты, не признающих его».

Но Борис Иванович, увлеченный своими мыслями, не обращал внимания на эти докуки. А думал, что в помощь молодым русским, будут и его внуки. И он сделает все, чтобы это свершилось. Оно и будет его раскаянием. Покаяние перед ними и теми людьми, которым он без умысла принес горе.

И еще вспомнился его спор с Юрием и Антоном, после того, как они завершили знакомство с их хозяйством. Даже не спор. Он высказал сожаление, что их «механизированное и компьютеризированное» производство не оставляет места для общения их же детей с живой природой.

- У вас, чтобы войти в телячий детсад надо одевать форму космонавта. Отгородили свое производство от живой природы и людей.

- По-другому невозможно! – возразил Юрий. – Представляете, если человек занесет болезнетворные бактерии – все поголовье погибнет. Видели, как жгли скот в Англии и других европейских странах. Да и у нас от птичьего гриппа уничтожали целые фермы.

- Я все понимаю, – не сдавался Борис Иванович. – И все - таки горько сожалею. Все заслонила сухая, расчетливая техника, лишив детей эмоционального общения с малышами животного мира. А оно всегда было в крестьянских русских семьях, где выращивался скот и птица.

- Так теперь везде! – уверяли его. – Иначе нельзя. В продвинутых европейских странах, в Америке и Канаде, где в сельском хозяйстве трудится не тридцать процентов населения самоедов, как у нас, а в десять раз меньше. И они кормят всю страну. Без ваших эмоций!

Жесткий ответ Юрия попытался смягчить Антон.

- Тут, Борис Иванович, нет альтернативы. Без современных технологий человечество не выживет. Его сожрет голод. Он уже сейчас уносит миллионы жизней в Африке и на других континентах….

- Я это к тому, - вяло возразил Иванов-старший, - что Россия, как вы выражаетесь, по менталитету, - все еще крестьянская страна. У нас еще не выросло и двух поколений, с тех пор, когда в селе жила большая половина населения. Крестьянский дух в каждом из нас. Он еще не выветрился. Не говоря о генной закваске, какая на века…

Возвращаясь в Москву, Борис Иванович впервые сел за руль «Ford Taurus» и возблагодарил судьбу. Это было такое наслаждение, что он голосом Мишутки взвизгивал от наслаждения. Стоило ему легким прикосновением ноги прижать педаль, как машина будто отрывалась от земли и летела… А он чувствовал себя уже не водителем, а пилотом. И он понял, почему Саша и Никита, по дороге в Ивановку, затеяли игру гонщиков, превратив машину в буллит, а себя в пилота и штурмана.

На новом участке автострады, Саша сам предложил отцу «отвести душу за рулем» и Борис Иванович менее чем за час проскочил сотню километров.

Получив права водителя еще в пятидесятых годах прошлого века, Борис Иванович ездил только на машинах отечественного автопрома, где были первые «Москвичи», «Победы», «Волги», а затем «Лады» и «Нивы». Но, тогда не было и таких дорог, как на этом участке автострады.

Проскочив эти километры и, вернувшись к Мишутке на заднее сиденье, Борис Иванович еще долго ощущал состояние полета, а себя продолжал чувствовать пилотом.

И опять его мысли вернулись к тем нарождающимся русским из Большой Ивановки, в которых он увидел надежду России. Правы были Тимофей Харламов и Антон, когда хвалили западную технику и говорили, что нам нужны их технологии и мы на своих богатых и еще не истощенных землях, в бескрайних просторах, вырастим такие урожаи и создадим такие промышленные и культурные центры, что Европа ахнет!

«И не надо изобретать свой велосипед, если его уже давно изобрели за бугром! – Тоже их слова! – Взять у них и с умом встроить в нашу русскую инфраструктуру. Это и будет проявлением самых высоких чувств патриотизма».

Поездка в родные места сдвинули что-то в Борисе Ивановиче. Перед ним будто бы приоткрылись новые горизонты жизни и ему хотелось непременно заглянуть за них. А что же там? Что будет с Россией, с его семьей, теперь, когда затеплилась надежда?

Пессимизм сына, который, к сожалению, не убавился от этой поездки, стал для него не таким страшным и пугающим. Это просто болезнь времени. Надо переболеть. И раз появился просвет в тучах, обязательно выглянет и солнце…

Для него это солнце: Семья! В ней все концы и все начала. За ее крепостными стенами можно не только пережить лихолетие, но и делать набеги в яростный и непредсказуемый мир. Первый они уже сделали – в Ивановку. Надо подумать, куда еще можно вырваться из-за стен семейной крепости? Может в Сибирь, к Рогачевым? И сделать еще один замер температуры российской жизни.

Первый замер в родной Курщине оказался высокий, но не смертельный. Можно перевести дух, и вновь заниматься домашними делами. А в его отсутствие их накопилось немало…

Перво-наперво домашние насели с юбилейными делами.

- Давайте вернемся к домашнему варианту! Без гостей! По рюмке за праздничным обедом!

Но его никто не слушал. И пришлось еще и еще раз уточнять и переписывать список гостей.

И все ж таки это были радостные хлопоты. Девиз Бориса Ивановича «Чаще радоваться» - Сбывался!

В Москву съезжались все Ивановы и Рогачевы, рассеянные по России от Белоруссии до Тихого океана. У некоторых уже были другие фамилии, но в них, как утверждал Антон, текла все та же ивановская кровь, хотя разбавленная и укрепленная другой – достойной кровью.

Оказывается, Антон был не только теоретиком возникновения родов на Руси, много сделал, восстанавливая историю своего рода. Он разыскал выходцев из Малой Ивановки в Белоруссии, Комсомольске – на – Амуре и других краях.

- А где я с ними встретился? - возбужденно рассказывал Антон. – Не поверите! За рубежом! Одного встретил в Германии. Он приехал туда из Калининграда по делам. Там рядом и они ездят на машинах. А другого в Белоруссии… Прилетел с Дальнего Востока закупать МАЗы для открытых разработок. Обменялись адресами, перезваниваемся. – и, широко улыбнувшись, Антон добавил: - Грозились на ваш юбилей приехать. В Москве они бывают часто.

- А чего? Пусть приезжают! Будем рады. За одно и выясним, какие они родственники?

Так и накатывались воспоминания от пребывания на родной земле, будто эта земля заряжала его живительной энергией, так же как подзаряжают адапторы сотовые телефоны. Вращая колесо воспоминаний от поездки, Борис Иванович чувствовал не только прилив сил, но и понимал, что ему постоянно нужна эта подпитка.

Видно, нельзя долго оставаться наедине с самим собою… Прав был Иван, когда говорил, что самодостаточность слишком сильное лекарство. Человеку нужно чаще выходить на люди, особенно необходима подпитка энергией родных душ.

Ученые завершают расшифровку бинома человека, открывают в его мозгу клетки управляющие эмоциями и даже старением, но знают ли они, откуда исходит энергия родства, почему она неистребима в человеке и длится из поколения в поколения тысячелетие. Что это за сила, которая оберегает и хранит семью?

Впрочем, это не важно. Главное, что она есть! И ради нее стоит жить.

Волны воспоминаний накатывались на Бориса Ивановича. Сколько же еще в человеке непознанного? И вряд ли мы познаем себя до конца. Человек – это космос!

И ему вспомнилась встреча с академиком Александром Александровичем Микулиным, создателем моторов для всей нашей авиации, начиная от поршневых и кончая турбовинтовыми.

Академика пригласили на встречу с чекистами в управление КГБ и, когда его представили, все были поражены званиями и наградами ученого: генерал, герой Соцтруда, лауреат четырех сталинских и госпремий, кавалер бесчисленных орденов и прочее...

А сам Никулин назвал себя только инженером и рассказывал не о своих изобретениях и работе в авиации, а о тайнах человеческой личности и больше всего, о тайнах тела человека. Сравнивая человека с машиной, утверждал: «Нам, как и машине, нужна профилактика, очищение, постоянный своеобразный техосмотр. Нужно здоровое, природное горючее - пища, без вредных химических примесей». Тут же он показал несколько простых упражнений, которые поддерживают высокую физическую форму человека. Ему было под восемьдесят, а он выглядел крепким здоровяком.

В подтверждение своего здоровья и силы в теле, он подошел к столу президиума, где сидело начальство, ощупал прочность крышки и почти без разбега впрыгнул на стол… Эффект был потрясающим!

Из комплекса его упражнений во все программы физического развития человека вошло «Встряхивание всего тела по Микулину». Больше двадцати лет назад Иванов включил микулинские упражнения в свою утреннюю и после дневного сна зарядку, считая их самым эффективным.

Сейчас миллионы людей укрепляют свое здоровье «встряхиванием всего тела по Микулину», не зная кем, был этот удивительный человек. И это может быть самая большая награда ученому - академику.

Вспомнился этот эпизод, видно, потому, что и в Микулине, ученом, всю жизнь, занимающемся двигателями, жила потребность познать суть и предназначение человека. Откуда все это в людях?

Откуда этот зов в нем, Борисе Ивановиче? Откуда он в Антоне, который, шагнул еще дальше в постижении самого явления человеческого родства, как исторической, психологической, а возможно генной и иной субстанции? Как относится к тем людям, какие не знают, или не хотят всего этого и предпочитают жить в одиночестве, в лучшем случае, объединившись в любовную пару, вычеркнув из жизни всех родных и близких, утверждая, что жизнь одна и ее надо прожить для себя?!?

Он знал и таких! Одиночек. И объединившихся в бездетные пары, без родственников и близких, служивших только себе или своему делу, идее, Богу, выбранному пути на всю жизнь. За долгую жизнь среди его знакомых и даже друзей, такими были: военные, ученые, политики, священнослужители…

Все они нормальные, психически здоровые люди, но, как всегда казалось Борису Ивановичу, ущербные, обделенные одной из самых больших радостей бытия и духовного богатства – семьей…

Они были несчастными людьми, потому что никогда не испытывали того внутреннего и, наверное, священного трепета, которое испытывает человек к новорожденному им существу, ребенку.

Борис Иванович не верил, что можно любить все человечество, не познав любви к своим детям, тем, кого ты породил и кто породил тебя. Выпав из этой вечной цепи по физиологическому несчастью или по собственной воле, себялюбцы не только пустоцветы, но несчастные, обделенные судьбою люди.

Не может он понять монахинь и черных монахов, которые обрекли себя на вечное служению Богу и добровольно в детстве, по настоянию взрослых лишили себя земных радостей, семьи и родства.

Но здесь Борис Иванович считал себя некомпетентным. В религиозных вопросах он больше доверял Антону, чем себе. Однако говорить с ним на эти темы не решался, боясь своим невежеством и горячностью оскорбить его религиозные чувства.