Владимир Н. Еременко
| Вид материала | Книга |
СодержаниеНо уже без Михаила. |
- Еременко Людмила Ивановна, 14.47kb.
- Мы сами открыли ворота, мы сами, 807.55kb.
- Ерёменко Владимир Владимирович Транскультурные особенности самосознания личности, 464.38kb.
- Иосиф Ерёменко И. Б, 3144.57kb.
- Конкурс "Знай и люби родной Владимир" «владимир и владимирцы в великой отечественной, 41.68kb.
- Владимир Маканин. Голоса, 855.51kb.
- И. И. Дилунга программа симпозиума, 806.43kb.
- 2 ноябрь 2011 Выходит с ноября 2006г, 529.05kb.
- Договор о передаче авторского права, 100.48kb.
- Международный симпозиум, 753.82kb.
Еще до приезда внуков на дачу у Ивановых вспыхнул спор. Он произошел сразу после просмотра утренних теленовостей. Показали картину убийства магаданского губернатора средь бела дня, в центре столицы, на Новом Арбате.
«… преступник скрылся. В Москве объявлен план «перехват». По факту убийства возбуждено уголовное дело» - наезженно завершил информацию диктор.
Сообщение и телекартина, в которой показали скрюченного человека на новоарбатской пешеходной дорожке, были столь шокирующими, что семья, собравшаяся на завтрак, долго не могла проронить ни слова.
- Доигрались, сволочи! – наконец выпалил Борис Иванович. – Скоро будут убивать на Красной площади и в Кремле!
- Очередная разборка в преступном стане. – Отозвался Иванов младший. – Или, как теперь деликатно говорят - в преступном сообществе.
- А ты причисляешь и губернатора к нему?
- Причисляю! – жестко ответил сын. – Я когда от своего банка летал на Дальний Восток, то насмотрелся на такие дела, что волосы дыбом становятся. Квоты на вылов рыбы, крабов и других морепродуктов продаются за такие бабки, что глаза на лоб лезут. Порты, рыболовецкий и другой флот до военного, делят меж собою «братки» и поделить не могут. Вот и стреляют… Бандит на бандите и бандитом погоняет.
- Ну а куда же смотрит новый Президент?
- У него, видно, договоренность со старым, который его и ставил, не вмешиваться…
- Ну, знаешь, так ведь можно далеко укатиться. Сегодня губернатора, а завтра?
- Да пусть они все там перестреляются. Только нас не трогают.
- Нет, Сашка! Ты мне говорил, что я не отсижусь вот здесь. – И Борис Иванович повел рукой из беседки в сад. – А ты что, в своем банке укроешься?
- Но на баррикады не пойду. Навоевался в Афгане и Чечне. Хватит! У меня трое детей. Их до ума надо доводить…
- Рассуждаешь верно. Но так не получится. Вынудят…
- А вынудят, надену пояс шахида! – Закричал сын. – И пойду в самое их кодло!
Борис Иванович испугался этого почти истерического крика. Он знал насколько опасна несдержанность его сына. Таким он бывал редко. Даже когда возвращался из Афганистана и Чечни всегда сдерживал себя. А сейчас? А все оттого, что занимается не своим делом…
Когда сын пошел в охрану, Борис Иванович немного успокоился. «Хотя и не военное это занятие, но с оружием приходиться иметь дело»,- рассуждал он. – «К тому же и зарплата достойная». За несколько месяцев работы сын сменил машину на иномарку. Появились деньги на оплату учебы детей в вузах. Лучше стали питаться.
Казалось бы, все наладилось. Да и сын стал спокойнее. Но такие вспышки гнева ставили отца в тупик. Значит далеко не все в порядке на службе и в жизни сына. Его безразличие к событиям, происходящим в стране, лишь маска. Болезнь загнана в глубь. И она вулканной лавой разрывает сына. Не было бы беды.
Борис Иванович не знал, что ему предпринять, как быть? Чем, кроме молчания, он может погасить опасные выбросы гнева своего сына.
Иванов младший заметил жалкую растерянность молчавшего отца, и ему стало стыдно за свою выходку.
- Не переживай, батя. – Повинным голосом начал он, – с нашим бандитизмом надо, отец, разбираться серьезно. И не убивайся, почему он отчаянно расцвел сейчас. Большевики посеяли его семена давно. У нас именами террористов: Желябова, Перовской, Халтурина, Каляева и других отморозков названы улицы, а поселки, именами Войкова, Красина и других большевистских бандитов. О террористах Пархоменко, Камо и других, лично известных Ленину, снимались фильмы. Ну, что тут скажешь? Ты прав, батя, нам надо каяться и еще раз каяться! И все под корень вычищать из нашей памяти, и генной памяти наших детей и внуков...
Борис Иванович заворожено слушал сына и, волнуясь, понимал, как же он глубоко и неотступно думает над теми же, что и он проблемами.
Отчего же между ними, отцом и сыном, нет постоянного контакта и понимания? Почему так часто рвутся связи, и мы не понимаем друг друга? Ведь роднее нас двоих уже никого не осталось на этом свете. Единокровные братья и родители давно ушли. У дочери Люды больше душевных контактов с матерью... А мы с сыном, как два медведя в одной берлоге.
- А внуки?
- Тут не единокровная связь. Вмешались гены их матерей...
Борис Иванович оборвал спор с самим собою, боясь, что он уведет его, как и прежде, в тупик. Тут же переключил мысль на другое. Это он мог делать почти автоматически. Научила служба. «Хоть клок шерсти с паршивой овцы!» – внутренне улыбнулся он.
Стал думать о том, как же природе удается один в один воспроизвести характер отца в сыне? В том, что сын похож на отца лицом, статью, да и всей внешностью – понятно. Здесь наследственность. Но характер? Вроде бы, вещь приобретенная, выкованная личной жизнью. Ан, нет! Сашка унаследовал все дурные черты его характера. Так же несдержан, вспыльчив и так же, как и он, несправедлив. Когда ему попадает вожжа под хвост, может наговорить, бог знает что. Выльет на тебя столько гадкого, что потом и его извинения (а он с ними приходит часто) уже ничего исправить не могут.
Бориса Ивановича всегда удивляло, как же он с таким несдержанным характером смог служить в армии и дойти до столь высокого звания? Значит, сдерживал себя. Ты же сам служил и сдерживался! Тут другое…
Просто человек распускается донельзя. Считает, что родные все простят. Да так оно и бывает. Прощают. И, не получив должного отпора, привыкаешь к грубости и несправедливости. А это может быть самый большой и тяжелый человеческий грех. Он рушит семью, рвет родственные узы…
- Боже! Сколько страдает людей от этого… Хорош гусь! Начал речь о себе, а перевел на других.
- Нет. Я все о себе. О своей семье. Как ее удержать от раздора. И что я могу сделать? Не вообще, а сегодня, когда едут ко мне мои и Ивановы дети и внуки…
И Бориса Ивановича окатила привычная радость и тревожное чувство, какие всегда посещают его перед сбором большой семьи Ивановых. Радость и одновременно тревога потому, что ему, сыну, а главное еще и двум милым женщинам, их женам, не так часто в последнее время удается собирать всех сразу.
Не сетуй и не гневи Всевышнего, Борис Иванович. Далеко не всем выпадает и такое…
Мишута был первым, кто встретил машину Михаила Ивановича. Заслышав звонок, он рванулся к красной кнопке, и железные ворота с легким грохотом стали разъезжаться, открывая дорогу шикарному сверкающему на солнце светлыми бликами лака «Ландкрузеру». Это действо доставило малышу такой восторг и удовольствие, что он, захлебываясь от радости, закричал: « Я первый! Я первый!», и встав в позу гаишника начал ручкой показывать, куда ставить машину.
Михаил выскочил из салона и закружил вокруг себя захлебывающегося от крика племянника. За ним степенно вышла раздобревшая жена Алена и громоздкий, обгоняющий по росту отца, Никита.
Борис Иванович восторженно наблюдал семейную идиллию племянника, и его накрыла все та же радость. Сегодня съезжаются к нему родные души самых близких.
Теперь Никита кружил и подбрасывал своего двоюродного брата, а тот заливисто хохотал и взвизгивал. Довольная собой и, видимо, жизнью, Алена терпеливо ждала пока чудо всей Ивановской семьи, Мишутку, опустят на землю, что бы тоже обнять его.
Михаил тем временем подошел к Борису Ивановичу и троекратно по-русски расцеловал дядю. Крикнув Никите: «Разгружай!», он завел разговор о здоровье, дачной жизни, выжидая пока к нему подойдет его младший двоюродный брат Александр. Он только так и называл Сашу, будто этим отдавал уважение его военному чину, но во всем другом, он расценивал себя не только старше по возрасту, но и по жизненному опыту, по пониманию того «времени, в какое сейчас попала Россия». (Из его рассуждений).
Саша редко спорил с Михаилом, обсуждая ситуацию в стране. Он заведомо уступал брату, зная какое это доставляет ему удовольствие.
Борис Иванович часто с любопытством, а иногда и с нескрываемым осуждением наблюдал за затянувшейся игрой братьев в «кошки = мышки» - так он окрестил их взаимоотношения.
Вот и сейчас сын первым подошел к выжидавшему его брату, и они троекратно размашисто расцеловались. Этот ритуал ввел в семью Ивановых Михаил. Недавно, видимо, после того, как стал ощущать себя новым русским. Но ритуал соблюдался только в его присутствии и то лишь взрослыми.
Внуки же подбегали, чмокали старших в щечку и тут же удалялись прочь, вечно занятые своими неотложными делами или разговорами по мобильникам с друзьями.
Подошли Каля и Татьяна. Они уже пообщались с Аленой и Никитой и шумно обнимались с Михаилом.
- У нас обед готов! – Весело сообщила Каля.
- Будем ждать ребят или сядем?
- Иван и Алеша едут на электричке , а Люда со своим бойфрендом Игорьком на его машине…
- Тогда подождем. – Весело согласился Михаил. И тут же к жене:
- Алена, у нас, кто сегодня рулит, а кто водку пьет?
- Ты, Мишенька, сюда рулил, я отсюда. – С той же наигранной веселостью отозвалась жена.
- Тогда всем предлагаю предобеденный «оперативчик». То бишь, опиритивчик. – Не упускал из своих рук инициативу Михаил. – К тому же Никита уже разгрузил дары супермаркета. Так что – вперед к сияющим вершинам! – И он первым пошел к беседке.
Саша насмешливо оглядел ладную фигуру старшего брата, его дорогие, цвета топленого молока брюки и в тон им тениску. Понимающе подмигнул отцу. Его молчаливый знак означал лишь одно: «Как всегда, Майкл, пылит!». За хорошее знание английского, которому он навострился за годы работы в Индии и Пакистане, и то, что он часто был не прочь блеснуть этим, домашние называли его Майклом. Но, чувствуя издевку, он протестовал: «Я русопятый от головы и до пяток!». Однако когда Алена возвращалась с ним из поездок за границу и говорила, что ее муж знает английский, лучше, чем русский и что их там везде принимают за англичан. Ему эти слова доставляли явное удовольствие. Хотя он тут же поправлял жену: «За англичан, пока моя благоверная не разверзнет свои медовые уста».
Михаил никогда, что называется, не лез за словом в карман, часто удачно острил, и это всегда производило доброе впечатление на людей, с которыми он знакомился. Перед теми же, кто его хорошо знал, он проигрывал своим многословием и постоянным желанием лидировать.
Вот и сейчас Михаил не сбавлял хода, разливал в расставленные на столе рюмки, диковинный напиток.
- Господа и товарищи! Прошу отведать заморское зелье!
Цвет его и впрямь был зеленоватым. И все недоверчиво поглядели на темную бутылку в руке Михаила.
- Аргентинская водка из кактусов и зеленых крокодилов. Дрянь порядочная, – хохотнул он, – но надо приобщаться к мировой культуре питья. Особенно тебе, Александр, служащему элитного банка…
- Нет, я уж лучше бутылочку запотевшего пивка в такую жару.
- Да брось ты эту бурду лакать! – повысил голос Михаил. – Привыкай к благородным напиткам!
Видя, как покраснело лицо сына, Борис Иванович, суетливо подхватил рюмку с зеленым напитком.
- А я попробую. И милым женщинам рекомендую. Слышать слышал, а пить не доводилось…
Все, кроме Саши, выпили кикилу и начали хвалить напиток. И лишь Саша молча доканчивал бутылку баварского пива.
Недомолвка погашена. Саша с Михаилом уселись за стол и повели спокойный разговор. Миша, все тем же назидательным тоном, вколачивал, как гвозди, слова.
- Ты думаешь, мы все знаем, кого убивают и взрывают в нашей стране? По моей информации и половины не попадает в печать и на ТВ.
Борису Ивановичу надоели эти разговоры, и он отвернулся. «Весело живешь, полковник, - подначил себя Иванов старший, - стоит повернуться правым, плохо слышащим ухом, и ненужный тебе разговор отключается».
Борис Иванович крохотными глотками смаковал понравившуюся ему кикилу, и продолжал думать о взаимоотношениях сына и племянника. Оба умные и воспитанные, чтобы поддерживать и не рвать родства. Каждый знает себе цену, и оба огородили себя стеной, куда не позволяют заступить другому. И если в характере сына в новой жизни не произошло кардинальных перемен, то характер племянника поменялся катастрофически. Так думал Борис Иванович, хотя и чувствовал, необъективность в оценке Саши и непонятную ему предвзятость к племяннику Михаила.
- Ну, судите сами, – рассуждал Иванов, – Миша всегда был очень мягким и чутким. Он и первую жену свою, красавицу Наташу завоевал своей чуткостью и вниманием. Да и потом, в институте, на работе, в Союзе и за рубежом, о нем шла молва, как о деликатном, в высшей мере понимающем человеке, который может войти в положение другого и помочь ему.
Эти качества он унаследовал от своего отца. Но что случилось с ним сейчас? Он напрочь потерял чуткость и сострадание к людям. Своих родичей он еще помнит и жалует, но на чужих смотрит только через один прицел: «А что я могу от него получить?». Деньги для него стали мерилом всего.
Глядя на то, как шикует племянник, Борис Иванович как-то заметил: «Надо бы, Миша, как-то поэкономнее». На что тот уверенно ответил: «Нет, дядя Боря, надо просто больше зарабатывать, а не экономить! Жизнь у человека одна!».
И это было сказано все в том же назидательном и в нетерпящем возражения тоне. «Как его только терпит Саша?» – часто удивлялся Борис Иванович. – Просто пропускает всю его фанаберию мимо ушей. Умный у него сын. Не грех бы и тебе поучится у него выдержке…
Занятый своими мыслями Борис Иванович не замети, как Михаилов «оперативчик» перешел в настоящее застолье.
Сидя со всеми за столом и машинально поддерживая шумный разговор, Борис Иванович смог окончательно оторваться от своих раздумий только тогда, когда во двор въехала серебристая иномарка и из нее стремительно выскочила его дочь Люда. Она подхватила под руки Мишутку и покружив его вокруг себя бросилась к матери, а потом стала обниматься со всеми, приговаривая:
- Как же у вас здесь хорошо… Как хорошо…
Из машины вышел бойфренд Игорь и, отвесив общий поклон всем сразу, застыл в нерешительности.
Люда повисла у отца на шее, продолжая восторженно выкрикивать:
- Как же хорошо у вас здесь, папуля! Прямо, как в раю…
- В раю, – в тон ей ответил отец, – но с краю-ю-ю.
- Про рай мы ничего не знаем, но ваша дача не с краю! – захмелело хохотнул из беседки Михаил.
- Неудачно скаламбурил! – строго посмотрела на него жена.
Но эти слова привели еще в больший восторг Люду, и она с хохотом побежала к беседке, где сидели ее родной и двоюродный братья.
Борис Иванович подошел к бойфренду Игорю и пригласил его к столу.
- Спасибо, Борис Иванович, – очнулся тот от столбняка смущения, – я через три минуты поеду встречать ребят с электрички.
Игорь держал в руках переливающийся перламутром мобильник и смотрел на высветившееся в нем время.
- Да они дойдут. Тут десять минут ходьбы, – попытался удержать Игоря Борис Иванович.
- Нет, я поеду. Мы договорились…
Борис Иванович отошел, продолжая думать над тем, как же он безнадежно выпал из сегодняшнего бурлящего времени. У них все рассчитано, все согласовано и притерто… А он даже не удосужился научиться пользоваться мобильником. Подарили ему его дети, а он сбагрил жене. И когда она приносит с укором мобильник и говорит: «Ну, давай научу. Это же просто! Мишутка и тот знает, какие кнопки надо нажимать. Стыдись!».
Он поворачивается к жене не слышащим ухом и мысленно шепчет: «Нет, это не мое время. Не мое. Я останусь в своем. Где покойнее и легче. Где все по наезженному. Где старые, разношенные тапочки…»
После того, как во дворе дачи появились внуки, Иван и Алеша, все, будто перед большим дождем, загремело и зажило другой, идущей вразнос жизнью. Ее вдохнули громкая, бравурная музыка, которую Иван сразу врубил на полную, и звонкие голоса молодежи. Их стало вдруг много, и они запрудили весь дачный двор.
Ваня и Алеша привезли с собой своих «френдих». У Вани совсем юная девочка, только в этом году окончившая десятый класс, однако уже с вполне проступившими женскими формами: выпирающими грудьми из-под смелого декольте и обнаженного на животе, дразнящего пупка.
Разница в годах с Ваней у нее была лет пять. Они уже не первый раз появлялись вдвоем на даче, и когда Борис Иванович как-то спросил у Кали, наблюдая их слишком тесные взаимоотношения: «А что они?» Та, откровенно улыбнувшись, ответила: «А ты думал, что? Теперь долго не ухаживают… Это раньше пели:
Ах, как бы дожить бы
До свадьбы женитьбы.
И обнять любимую свою…
А теперь все до свадьбы-женитьбы…».
Тогда же на ум Борису Ивановичу пришла припевка его молодости.
Ой ребята, ребятё,
Вы кого е…..тё?
Присмотритеся поближе.
Ведь оно ж совсем дитё.
Но жене пропел другую, менее скабрезную:
Ты куда меня ведешь?
Такую малолеточку.
На ту сторону реки,
Иди не разговаривай.
Сейчас же глядя на Ваню и Маню (себя она звала именно так – Маня), Борис Иванович опять подумал о первой припевке, и краска стыда залила лицо. В намокших глазах появилось жжение, и ему пришлось лезть в карман за платком.
- Не переживай так, батя, – будто услышал он обычную успокоительную фразу сына, – теперь все так.
- И что в этом хорошего?
- А ничего. Жизнь другая…
- Вот и все! – Подвел итог своей выдуманной дискуссии с сыном Борис Иванович. И стал смотреть на Алешу и Машу. Тут, вроде бы, все было пристойнее. Они ровесники. Да и учатся на одном и том же курсе, хотя и в разных институтах. Маша будущий архитектор, а Алеша – финансист.
Пара вроде бы подходящая и сложилась она еще в школе, в выпускном классе, еще четыре года назад. Срок немалый. Возможно пара эта и на всю супружескую жизнь…
- А что это ты, старый, так раздухарился, будто коней в пары выбираешь? – Прервал себя Борис Иванович. – Ты лучше подумай о своей дочери Люде. Как у нее складывается судьба? Ее Игорь, хотя и ровесник с нею, но совсем задавленный парень ее острыми каблучками. Игорь смотрит на нее все время снизу вверх. А надо хотя бы вровень, для начала. А там и опускать ее пониже, если ты мужчина. Женщинам только в девичестве волю дозволять можно...
Хотя какое теперь девичество? Живут напропалую, как замужние.
- Да перестань ты ворчать, хрен старый! – Зло отмахнулся от своих навязчивых мыслей Борис Иванович. – Не ной! Все у тебя хорошо. Смотри, полный двор радостных голосов твоих детей, внуков и их друзей. И среди них самый дорогой и самый звонкий – серебряный колокольчик Мишутки. Ну что тебе еще надобно, старче? Не нагоняй тоску своим брюзжанием. Сядь в сторонке и любуйся: их задором, раскрепощенностью и полнотой жизни. У тебя была одна, у них другая...
Никто из молодых ни сел за «ребячий» стол. Все сбились у мангала. Он стоял посредине двора, на гравиевой площадке, окруженной, стволами засохших и вырубленных здесь же на даче деревьев. На разложенные вокруг мангала стволы прибиты плахи досок. Так удобнее на них сидеть.
Одни поддерживали огонь и ждали, пока пылающие поленья превратятся в угли, другие готовили шашлыки, накалывая на шампуры куски мяса, третьи накрывали свой «ребячий» стол, тут же, рядом с мангалом, расставляли закуски и напитки, среди которых самыми ходовыми были пиво и минералка.
Первые, готовые шашлыки на большом гжелевом подносе под маршевую музыку понесли к главному столу в беседку. Впереди, с шампуром на перевес, вышагивал Мишутка и выкрикивал вместе с хором сопровождения: «Тла-м-м та-ла-а-лам».
Свой шампур он возложил на тарелку деда, а тот, подхватив со стола бутылку шампанского, крикнул:
- Это от нашего стола – вашему столу! Подарок! – и вручил бутылку Мишуте.
Тот растерянно поглядел на деда и пролепетал:
- Па-а-да-л-л-ок. Мне?
- Всему застолью. – Склонился к внуку Борис Иванович. – Это обычай грузин – передавать от стола к столу бутылки шампанского.
- А чего! Хороший обычай. – Выручил растерянного Мишутку Никита и освободил его от бутылки. – Мы возьмем его на вооружение.
- Согласны, если родители прибавят нам на содержание. – Дружно поддержали Никиту ребята. – А то на ваши ежедневные пятьдесят рублей только минералку и можно купить. – И Никита с укором глянул на отца.
- На всем готовом и пятьдесят много. – Смеясь, простодушно отозвался Михаил. – Хочешь больше – подрабатывай! Мой машины. Ваня и Алеша находят себе работу. Ищи и ты.
- Они студенты. Школьников никуда не принимают...
- Давайте поднимем бокалы за наших замечательных ребят! – Прервала завязывающийся спор Каля.
- И их хороших друзей. – Добавила радостно Татьяна и высоко подняла над головой фужер. – За них! Они у нас прелесть...
- Когда спят! – Хохотнул Михаил.
А за «ребячьим» столом у мангала звучал другой тост. Его на правах старшинства, говорила Люда. И в него опять вмешался крепко захмелевший Михаил.
- Не развращайте шампанским школьника Никиту. Ему положена минералка по двадцать пять р...
- Еще чего не хватало! – Никита подхватил со стола свой пластиковый стаканчик и, не дождавшись окончания тоста Люды, выпил.
- Да уймися ты!– Прикрикнула на мужа Алена.
- Но все тут же потонуло в общем гвалте голосов за одним и другим столами. Голоса молодежи забивали распавшиеся разговоры в беседке. Каля отчаянно попыталась пробиться к захмелевшим мужчинам с вопросом: «Как мы будем отмечать юбилей отца?». Но ее плохо слушали...
Борису Ивановичу стало неинтересным застолье. Он молча поднялся и вышел из беседки, прошел к качалке. Отсюда ему будет легче наблюдать сразу за двумя «достарханами», как бы сказали на Востоке
Этим сравнением он хотел подбодрить и развеселить себя. Да, чего ему унывать? Все путем, все тип-топ, как говорят молодые. Жаловаться не на что... А что жизнь уходит по капле, так ведь только по капле, а не обвалом.
И он стал прислушиваться к голосам молодых. В них было для него больше радости и больше энергии, которая все еще бурлила в нем, и будила, казалось навсегда забытые воспоминания из школьной и студенческой жизни. Они были совсем другие и совсем непохожие, потому что пали на тяжелые военные и послевоенные годы, но в них были та же обмирающая заразительность и светлая безоглядность, которые вместе с музыкой и песней внуков, волнами накатывали на него сейчас.
Борис Иванович вспомнил о просьбе Кали и Татьяны «построже поговорить с внуками» и в который раз подумал: «Ничего не надо делать. Назиданий и строгости им хватает от родителей. А вот понимания – не всегда. Оно не в словах, а в молчании. В нашей любви, сочувствии и терпении.
Ладно, с внуками разобрался. Но ты еще и отец! И от серьезного разговора с Людой тебе не уйти. Она все дальше и дальше от тебя... Характер у нее еще тот! Огородила себя частоколом и никого не подпускает. Даже мать. «Сама разберусь!» – постоянная ее отговорка.
Сама во всем, сама в учебе, сама в личной жизни, сама с друзьями. «И не лезьте ко мне со своими советами!»
Вот такой поздний фрукт вырос в его семье. И что теперь? А ничего. Пусть растет дальше. Может и настоящий человек выкуется... Учится хорошо. На двух факультетах. На красный диплом нацелилась. Чего тебе еще старче?
- За личную жизнь опасаюсь. Хлебнет она с этим Игорем.
- Это еще неизвестно, кто больше хлебнет?
- Вот именно. Поэтому пока не поздно, пока нет детей, разбежаться бы им...
- Но это не в моих и не в твоих силах. - Послал он мысленный сигнал жене. – Значит, и разговор с дочерью будет дохлый.
Осталось обсудить последнее. Что делать деду с упрямцем Никитой? Родители здесь явно пасуют. Тянут его в разные стороны, а он стоит как скала и ни с места...
И опять та спасительная мысль, послать его на выучку к Антону в Большую Ивановку. Но как? Ведь упрется рогом и не поедет. Надо придумать развлекательное путешествие на землю отцов. Взять с собой Мишутку. Он любит младшего брата и дрогнет.
Борис Иванович вспомнил, с каким восторгом ему рассказывал Михаил о поездке на Безымянку и в несуществующую Малую Ивановку с лагерным другом Ивана Петром Сорокой.
Вот и теперь надо совершить такое же путешествие. Но уже без Михаила. Надо уговорить Сашу, чтобы повез всех на своем «Ford Taurus».
Это будет и для сына интересно. Ведь он почти не знает родных мест. А не зная землю, где твои корни, ты и сам похож на перекати – поле. Интересно, знают ли мои внуки, да и дочь, что такое перекат – поле? Вот и объясню на практике Никите и Мишутке. А они уже расскажут своим братьям и сестрам. Когда я так говорю, Никита всегда поправляет:
- У нас нет сестер. На всю Ивановскую семью одна Люда. И та не сестра, а тетя.
Веселье за «молодежным столом» набирало силу. Уже появились гитары, бубны с колокольчиками и старый пионерский барабан, на котором собирался играть на юбилее деда Мишутка. Ваня глушил весь этот самодеятельный оркестр ударными звуками электрогитары.
Не утихали и разговоры в беседке. Здесь преобладали звонкие женские голоса. И всех слышнее был голос трезвой Алены. Перед этим она как застоявшаяся в стойле кобылица, выпущенная на волю, вешалась то на мужа Михаила, то на Сашу, но те, занятые своими хмельными разговорами упрямо отмахивались от ее «телячьих нежностей». Оставив мужиков в покое, Алена переключила внимание на женщин.
«Сколько же в этой молодой женщине нерастраченной энергии и желаний, - подумал Борис Иванович, – а муж, видно, не удовлетворяет их. Отсюда и ее женский бунт. Большая разница лет сказывается. Да и мужики теперь какие-то квелые пошли...»
- Но и у тебя с Калей то же, в полтора десятка лет разница.
- Я был в молодости, говоря словами Толстого, неутомим. А теперь все сравнялось. Это Лев Николаевич сказал Чехову, когда речь зашла о женщинах
Борис Иванович обволакивающим взглядом посмотрел на рвущийся из кофточки дебелый бюст Алены и только горько вздохнул. Она что-то безуспешно доказывала подвыпившим Кале и Татьяне. Доказывала, с тем же
напором и нотами поучения, что и ее муж. Но это было безнадежным делом. Еще никогда трезвому человеку не удавалось доказывать свою правоту подвыпившим...
Бориса Ивановича стало клонить ко сну. Поняв, что подошло время послеобеденного сна, он тихо побрел к даче...