Владимир Н. Еременко

Вид материала

Книга

Подобный материал:

• Еременко Людмила Ивановна, 14.47kb.
• Мы сами открыли ворота, мы сами, 807.55kb.
• Ерёменко Владимир Владимирович Транскультурные особенности самосознания личности, 464.38kb.
• Иосиф Ерёменко И. Б, 3144.57kb.
• Конкурс "Знай и люби родной Владимир" «владимир и владимирцы в великой отечественной, 41.68kb.
• Владимир Маканин. Голоса, 855.51kb.
• И. И. Дилунга программа симпозиума, 806.43kb.
• 2 ноябрь 2011 Выходит с ноября 2006г, 529.05kb.
• Договор о передаче авторского права, 100.48kb.
• Международный симпозиум, 753.82kb.

Глава 16


Антон ушел, а Михаил стал раздумывать над разговором с сыном. Он вспомнил свои споры с отцом, вот такие же бескомпро­миссные, и еще более жестокие, но тогда они не говорили на такие вселенские темы. Время не то. Быт заедал. Он, конечно, и сейчас никуда не ушел, но даже детей (ведь Антон в сущности еще пацан) теперь волнуют судьбы мира, человечества. На мень­шее они не согласны...

Стало клонить ко сну. Отдыхать, так отдыхать! - улыбнулся он сам себе. - Сейчас пару успокаивающих афоризмов из отцовской амбарной книги и часок храповицкого. Только бы не наткнуться на такие, с которыми надо спорить...

- «Есть люди, которые знают и спокойны, есть люди, которые не знают и спокойны, есть люди, которые думают, что знают, и мутят мир».

- Ничего! - Вслух оценил он и прочел следующую запись. «Всякий рано или поздно попадает на свою полочку!»

Отец не обижал великих - первая мысль принадлежала Паскалю, а вторая Белинскому. Обе на сон грядущий! Захлопнул амбарную книгу и больше не испытывал судьбу.

Проснулся часа через полтора, когда в открытое окно уже лез вечер. Постоял, посмотрел на деревья парка за стадионом, куда собралось нырнуть солнце, и вышел из комнаты. В квартире тишина. Антона, конечно, нет, мать, видно, отдыхает. Прошел в ванную, принял душ. Благодать! Отдыхать, не работать! Сибаритс­кая программа почти выполнена. Остается встреча с Аглаей. Ес­ли быть честным, тоже не в тягость, но охватывает какая-то тревога и противное, дурацкое угрызение, что делает что-то не то. Берешь чужое. Глянул на часы. О! Седьмой час! Надо зво­нить. Она давно ждет.

Вышла мать. Оказывается, она читала в спальне.

• Ты собираешься?
  
• Не надолго...
  

- Тогда закуси. Я такие пироги с яблоками и смородиной состряпала...

• Давай! - Обрадовал он мать. - Я только сделаю звонок.
  
• Какого, яблочного или со смородиной?
  

- И яблочного и смородиного! - крикнул сын уже из комнаты Антона, пытаясь вернуть то светлое и доброе настроение, с которым он сегодня проснулся утром.

По телефону говорил долго, стал раздражаться.

• Все! Назначай, где встретимся, иначе я не еду! В трубке долгое молчание, всхлипывание. - Ну?
  
• Ладно... У перехода к воротам парка пенсионеров.
  

- Место подходящее! - захохотал Михаил, - через полчаса я там!

Аглая, в приталенном, полуспортивного типа бледно-розовом костюме, сшитым явно в заморских странах, прохаживалась у пе­рехода. Михаил заметал ее, когда выехал на прямую улицу, ве­дущую к парку. Прижал машину к тротуару, чтобы ехать медленно и разглядеть ее. Ничего не скажешь! Одна такая среди оживлен­ной субботней толпы. Все в ней в меру: и рост, и фигура, не худая и не полная. Прическа незамысловатая, которой умеют на­чавшие стареть женщины, молодить себя. Об одежде уже говорить не надо. Тут все продумано до мелочей. Последним штрихом ее туалета были элегантные открытые туфель­ки с немыслимым переплетением ремешков и легким цокотом полу­каблучков. Аглая шла от машины к повороту. Михаил ехал медлен­но, любуясь ею. Крадучись подкатил и, поравнявшись, поспешно открыл заднюю дверцу.

• Здравствуй! - изобразил он на своем лице все чары, на какие был способен. - Прошу!
  
• Здравствуй! - с вопрошающей иронией посмотрела сначала на Михаила, а затем на открывшуюся дверцу, Аглая. - Боишься, чтобы не села рядом? А вот возьму и сяду!
  

- Пожалуйста! - Все с той же обворожительной улыбкой, распахнул Михаил дверпу рядом с собою.

- Не храбрись, трусишка зайка серенький. - Мило пропел ее голосок, и она мгновенно юркнула на заднее сидение.

- Куда?

- От квартиры отказался, упрямец! У-у-х! Ну что от тебя убыло бы?

- Ладно... Куда? - Уже строго повторил Михаил.

- Увези меня хоть в тундру, милый мой Мишенька. - И она
положила свои легкие руки на плечи Иванова. Тот чуть приметно шевельнул ими и Аглая поспешно отстранилась.

- Так, за город? - Еще раз спросил Михаил и ворвался в поток машин.

- Ты командуешь. Я беззащитная женщина...

- Ты, беззащитная? - перешел опять на игривый тон Михаил.
- Да я еле вырвался сейчас из твоих железных коготков.

- Михаил? Ну, зачем ты все время грубишь, стараешься быть хуже…

• Да что ты, Аглая, я такой, я технарь необтесанный, я грубиян. А поедем мы с тобой в сторону Вознесенского. Там ро­щица такая и поля до самого края земли. Тут не далеко, успеем еще посмотреть вечернюю зарю...
  
• Вези, Мишенька, вези. - И она опять прикоснулась рука­ми до его плеча, но на этот раз Михаил не освободился от них, а почувствовал, как через их тепло в него полилась легкая волнующая дрожь. Он коснулся щекою ее мягкой шелковой руки, а потом вдруг, отстранив себя от спинки сидения, и, сделав отчаянное перестроение в ряду мчащихся машин, вышел поч­ти на осевую автострады. Стрелка спидометра поползла к цифре сто.
  
• Здесь можно! - успокоил он испуганно затихшую Аглаю. – Во-первых, трасса позволяет, а, во-вторых, участок, где гаиш­ник знакомый.
  
• Все равно, Миша, не гони. Я завтра встречаю Лину, а мне не хотелось бы с нею разминуться.
  

- Не боись! - смешно уродуя слово, не сбавлял скорости Ми­хаил. - все будет тип-топ. - И он вслух посетовал: - Вот, за­раза, привязалось какое-то паршивое слово!

- Миша! Ну что же ты опять... Дразнишь меня своею грубостью?

- Да Бог с тобою? Зачем мне это...

- Ладно, тогда гони. Я с тобою на край света... Умная все же Аглая женщина. - Думал Михаил. - Упорствует до определенного предела. Чувствует грань допустимого лучше всякого прибора. А властность у нее в крови.

Они уже были за городом. Солнце только подходило к гори­зонту и через какой-то десяток минут коснется его. За это время ему нужно проскочить по проселочной, малоезжанной дороге, которую, как ему казалось, знал он один.

Повернувшись к Аглае, он голосом удачливого человека выкрикнул:

- А мы успеваем! - И еше смелее повел машину.

Они выскочили к рощице, Михаил направил машину по бездо­рожью на взгорок и тут же, повернув ключ зажигания, выскочил из салона, обежал вокруг "жигулей" и подчеркнуто галантно, открыл дверцу и подал руку Аглае. Она расцвела в благодарной улыбке.

- А ты ведь, Мишенька... если захочешь...

- То и на гору вскочишь! - дурашливо прервал ее. - И тут же: - Ты куда смотришь? - И легко и нежно повернул ее за плечи к закату. – Вот куда надо! Смотри, какое зарево разгорается.

Огромный, красный, с двумя черными прожилками диск солнца только коснулось далекого горизонта, а редкие тучи проглотил мощный пожар заката. Угасающее зарево через несколько минут стало возвращать эти тучи и от них пала на землю лег­кая вуаль причудливых теней-призраков.

- Ты смотри, смотри. - Радостно тормошил Михаил Аглаю, - Смотри, что делается…

- Миша, Мишенька, - прижалась к нему и отвернулась от "чуда-заката" Аглая. - Что мне эти красоты... Я тебя давно не ви­дела, - и все сильнее прижималась, вся к нему. - Ты моя заря и мой закат. – Она потянулась на цыпочках и, как балерина, упер­лась носками туфелек и тянулась к его губам. Михаил прижал Аглаю к себе, потом подхватил ее, легкую, расслабленную, обвившую руками его шею, и понес к машине…

Заря прогорела совсем. Там, где сна полыхала, остался чуть приметный бледный отсвет, а скоро и его поглотили вечер­ние сумерки. Михаил включил подфарники.

- Зачем? - Тихо протестовала Аглая.

Михаил покорно щелкнул клавишей. Она вновь обняла его за шею, прижалась горячо, зашептала:

- Тебе хорошо со мною, хорошо?

Михаил молча сжал ее тело, но она, ища его губы, продолжа­ла спрашивать.

- Хорошо? Хорошо!

- Да... - Наконец выдавил из себя Михаил.

- Ну и чего же ты, Мишенька, избегаешь меня? Чего? Что двум людям на земле нужно?

Михаил гладил атласную кожу Аглаи, грудь горячая, дерзкая, окунул лицо в ее распущенные волосы. Они пахли свежестью нас­тупающей ночи, ее горячим прерывистым дыханием и желание владеть ею, вновь захватило его...

Темное, тяжелое небо, спрятавшее от них пространство и остановившееся время, наконец, начало прорастать слабым мер­цанием звезд. Вышли из машины и смотрели в сторону се­ла Вознесенского. В ночной жаре оно светилось разорванной сетью огней. Они то сбивались в какой-то живой, пульсирующий рой, а то обрывались аспидными провалами темноты.

Михаил знал, что там, за самым большим провалом, который приходится на юго-западную окрашу этого, когда-то большого, старинного села, куда теперь подступал город и рушил его, должна находиться церковь Вознесенья, сооружение редкой и уди­вительной красоты, чем-то напоминающее церковь Покрова на Нер­ли, только с пристроенной рядом колокольней в более позднее время. У входа в церковь в стене вмурована аляповатая чугунная доска, извещающая, что памятник охраняется государством и относится к первой половине ХVII века.

Всегда, когда Михаилу доводилось бывать в этой загородной части, его тянуло посмотреть церковь Вознесения. По рассказам жителей села вначале тридцатых годов, когда пытались разру­шить эту церковь, то сбили только кресты на колокольне. Позже приспособили ее под колхозное зернохранилище. Потом там разме­щался какой-то склад.

И все же, несмотря на запустенье и серую ветхость, прикрывших строительных лесов, церковь Вознесения поражала и манила к себе какой-то обезоруживающей простотой и легкостью. Строение слов­но кем-то приподнято и парит над землею.

• Ты была когда-нибудь у той церкви, что за селом?
  
• А ты меня венчаться зовешь? Так я же неверующая.
  

- Глупая ты, Аглая... Ты хоть слышала, что-нибудь про церковь Вознесения?

• Нет, Мишенька, а зачем мне она?
  
• Да, так. - Не нашел, что ответить Михаил. - Памятник...
  

- Миша! - прошептала она. - Мне так с тобой хорошо, что я ни о чем не могу думать, а только о нас с тобою и этой на­шей ночи. И я хочу, чтобы мы ее с тобою провели вдвоем, от той зари, которую ты мне здесь показал, и до утренней, какую я хочу подарить тебе. Она опять потянулась руками к плечам Михаила, поднявшись на цыпочки и уперлась носками туфель в землю.

- Это что же, мы ночуем здесь?

• Зачем? Мы едем ко мне. И зарю, которую ты так любишь, встретим из окон тринадцатого этажа. Миша! Можешь ты хоть раз уважить мою просьбу? Неужели ты сам не понимаешь, что про­ходит жизнь, a мы себя сдерживаем, сдерживаем. Так и умрем, как загнанные кони в узде...
  
• Что-то ты, Аглая, раздухарилась сильно, как говорят молодые.
  
• А мы, что с тобою старые? Тебе же только тридцать во­семь. Возраст Геракла. Правда, я не знаю, сколько ему было лет, когда он совершал свои подвиги.
  

- Ты считаешь, мое время как раз для подвигов? - Засмеялся Михаил.

- А ты нет? Или просто трусишь? Женщина просит тебя, а ты... У меня такое чувство, Миша, если мы этого с тобою сегодня не сделаем, то будем оба каяться всю жизнь.

- А ты, что? Приняла какое-то решение?

- Нет, Мишенька, просто предчувствие! С женщинами такое бьвает и в это надо верить...

- Ну, тогда едем.

Аглая, сцепив замком руки за шеей Михаила, повисла, и он, оторвав ее от земли, сделал несколько стремительных кругов. С ноги у Аглая слетела туфля и они, хохоча и дурачась, долго искали ее в темноте.

Когда приехали на квартиру, шел уже второй час. Михаил терзался, звонить ли матери так поздно? А потом решив, что она все равно не спит и ждет его звонка, позвонил. Мать жда­ла и радостно сообщила, что от дяди Бори Иванова пришла телег­рамма. Летит в Сочи и на сутки останавливается у них.

Пока Михаил говорил по телефону, Аглая накрывала на стол, и, введя в гостиную гостя, радостно сказала:

• Уж не знаю, Мишеньке, как мы назовем эту трапезу. - И жеманно, в пояс поклонилась своему повелителю. - Поздним ужи­ном или ранним завтраком?
  
• Думаю, все же ужином, - подыграл ей Михаил, - постепенно непреходящим в завтрак.
  

Они уселись за стол и этаким волчьим аппетитом наброси­лись на еду, что долго не могли говорить и только глядели друг на друга и удивлялись, как же они проголодались? Первой насытилась Аглая, и, отодвинув от себя тарелку, объявила:

- Ну, я расправилась со своим двухдневным рационом! Так есть мне хотелось только в детстве.

Пили кофе, который варил Михаил, но это все же был тот кофе, какой любила пить Наташа, и каким он угощал несколько дней назад у себя на квартире Алену. При этих воспоминаниях, он сразу погрустнел, чего не могла не заметить Аглая. Она пересела из кресла к нему на диван, перед которым стоял столик с кофейным прибором, и спросила:

• Что жалеешь, что приехал сюда?
  
• Да нет! Видно, немного устал...
  
• Стыдись, Геракл! - Обняла она его. - Ты еще не совершил главного своего подвига.
  
• Какого? - Бездумно спросил Михаил, и, смутившись, умолк.
  
• А ты подумай? - Продолжала затеянную с ним игру Аглая. Сколько Геракл совершил подвигов.
  
• Кажется, семь. - Совсем сбитый с толку, буркнул Михаил, и, начиная злиться, добавил, не понимая игры. - Чего ты от меня требуешь. - Может быть, я и не способен на все семь.
  
• А ты, Мишенька, не только грубиян, но и пошляк. - Она еше ближе прильнула к нему, но Михаил, все больше продол­жая злиться, отстранил ее.
  
• Ты не играй со мною. Если ты воображаешь себя кошкой, то я не мышка.
  

- Миша! - И голос Аглаи стал серьезным. Да что с тобой? Я и не думаю играть. Я хочу поговорить с тобою серьезно...

- Мы уже пытались... Что можно изменить в нашем положении? Пока ничего...

- Ах вот! - Подхватила она. - Пока? Ты говоришь, пока? А ситуация у тебя изменилась. И ты не скрывай от меня. Я все знаю.

- Что знаешь?

- Хочу, чтобы сам все сказал. Мы ведь обещали говорить друг другу только правду. Мы независимые с тобою люди и нам надо держаться этого уговора. Я тебе все честно рассказала про мужа. У меня ничего не изменилось. И не смотри на меня так! - Вдруг нервно взвизгнула она. - Ты знаешь, я не хочу тебя же­нить на себе...

- При живой жене?

• Миша! Брось юлить! Причем здесь жена? У тебя появи­лась женщина и все, дело в ней...
  
• Какая?... - Покраснев, и еще больше смутившись, будто схваченный за руку при воровстве, тихо проговорил он.
  
• Весь завод знает, а ты разыгрываешь невинность, - Зло выпалила Аглая и ее глаза полыхнули злостью и обидой.
  

Воцарилось долгое молчание, во время которого Михаил ни­как не мог отделаться от этого мерзкого состояния не воровавшего человека, но пойманного с поличным. Что объяснять ей все? - Спрашивал он себя. - Она же не поймет! Молчать? Значит, подт­вердить ту неправду, про которую она думает и оказаться в ее глазах лжецом!.. Он ни на что не мог решиться. Тягостное мол­чание длилось, он не мог оборвать его и эта беспомощность зли­ла и выводила Михаила из себя.

- Знаешь, я не такой смертный грешник, а ты не священник, чтобы перед тобою исповедоваться. Ты говоришь об Елене Алексеевне Невзоровой, бывшей моей секретарше?

Аглая расширенными глазами удивленно смотрела на Михаила и к лицу ее будто приклеилась насмешливая улыбка.

- Уже не Алена, а Елена Алексеевна...

- Дура! - выпалил Михаил, рванулся сказать еще более резкие слова, но сдержал себя. - Ай, разве можно тебе объяснить все...

- Почему же? Неужели я такая непонятливая? - Насмешливая улыбка сошла с ее лица и она теперь серьезно и обиженно смот­рела на Михаила.

Тот вновь надолго умолк, решив, что бесполезно продол­жать этот разговор. Чтобы он сейчас не говорил, все обернется в глазах Аглаи против него. Он виноват, что нарушил их обещание, говорить друг другу правду о том, что касается их двоих и того третьего, если тот вдруг появится на пути кого-то. Вы­ходит, что он умолчал, а она узнала и уличила его во лжи. Но это же неправда! Взбунтовалось все в нем. И вдруг неожидан­но для себя, он зло сказал:

• Я то здесь причем? взбалмошной девчонке пришла в голову фантазия, а я ответчик...
  
• Фантазии приходят не только девчонкам. - Будто отвечая на свой какой-то давний вопрос, отозвалась Аглая. – А вот на­ходят ли они отклик?
  
• Не говори загадками! - Все в том же раздражении продол­жал Михаил. - Ты посмотри, сколько лет ей, а сколько мне? Она могла быть моею дочерью. Зачем ей папаша-жених. Да, и вообще, давай бросим эту глупость, пока мы с тобою не поругались всерьез.
  

- Ты прав, Мишенька. - Вновь протянула к нему руки Аглая. Он перехватил их и прижал к себе. - Зачем нам сейчас об этом. Сегодня наша ночь и я больше ни с кем не хочу делить ее даже в мыслях. Она уткнулась лицом в распахнутый ворот ру­бахи Михаила, легко и нежно потерлась своим розовым точеным ушком о грудь. Потом подняла на Михаила полные ожидания ув­лажнившиеся глаза, и тихо спросила:

- Устал? Осоловелый вид у тебя какой-то.

- Это от еды, наверное, упахался. - Кивнул он на стол. - Столько смолотить...

Аглая брезгливо скривила свои пухлые девичьи губы, осуж­дая грубость Михаила, но тут же улыбнулась, и это насилие над собою выдало ее. Улыбка будто примерзла к лицу. Михаилу стало жалко Аглаю.

- У тебя самой глаза соловые. - Обнял он ее. - Отдохни...

Аглая обвила его шею руками и зашептала:

- Пойдем... Чего ты боишься. Это моя комната. Я одна в ней уже несколько лет. Они встали с дивана, но Аглая так и не разомкнула своих рук на шее Михаила и ему пришлось нести ее…


Проснулся Михаил от еле слышного шуршанья отодвигавшей с окна шторы. Сразу вспомнил, где он, хотел подняться, но что-то удержало, наверное, силуэт, вытянувшейся на цыпочках, Аглаи на фоне порозовевшего окна. Она дотащила штору до конца окна, а потом с легким и каким-то озорным звоном раздернула на обе сто­роны кисею прозрачных гардин и, повернувшись к Михаилу в та­кой же легкой и насквозь просвечивающейся рубашке, ласково позвала:

- Мишенька, просыпайся. Слышишь, просыпайся... За окном заря, которую мы хотели встретить.

Он стоял уже около нее, обнял, прижал к себе. Тело Аглаи холодило его, она была после душа. Свежая, яркая в отсвете бледно-розового рассвета, Аглая прижалась к его крепкому, но все еще не выпроставшемуся из сна телу. Они стояли затихшие и смотрели на спавший город, который только начал гасить ночные огни.

Михаил хотел что-то сказать, но Аглая своей розовой ла­дошкой мягко прикрыла его рот. Помолчим. - Прошептала она. - Ты такой хороший... И спа­сибо тебе... Ты первый раз послушался меня.. И ничего с тобою не случилось. Ведь, правда?

• Правда. - Искренне ответил Михаил, и добавил: - Спасибо и тебе... Вот за эту зарю. - Он повернул ее лицом к окну, но она опять, как и там, вечером за городом, уткнулась ему лицом в его горячую грудь и Михаил почувствовал, как ее дрожь, охватывает и его...
  

Аглая, расслабленная, прикрыв глаза, лежала в постели. Ее ровное и чуть приметное дыхание заставило Михаила подумать, что она уснула. Он полежал еще несколько минут рядом, осторож­но высвободил свою ладонь из-под головы, но она придержала его руку.

- Сейчас ты уйдешь. - Тихо и как давно обдуманное, начала она. - Послушай, и только не серчай на меня, глупую. Ты сказал, мы пока нужны друг другу. Я согласна, хотя мне и обидно это твое пока. Но, такова жизнь и ее не обманешь. Действительно, может случиться по-другому. Ты молодой, здоровый и заведешь новую семью. Ты не возражай. - Не давала она ему вставить слово. - Это случится... Обязательно, и Антон вой тоже поймет. И мать... Мое отношение в тебе ты знаешь. Я люблю те­бя... Но я, видно, не та жена, какая тебе нужна... и ты не мучайся, не терзайся. Никто из нас друг перед другом не в дол­гу... - Она умолкла, но то напряжение, которое остановило ее, заставило Михаила тоже молчать. - Я немножко сбилась. -Нако­нец, продолжила она и начала говорить о себе: - Сейчас речь не обо мне... мне еще растить Линку... Твой Антон вырос... Тебе семья нужна больше... И она у тебя будет. Но ты, Миша, не обожгись еще раз...

• Как это, не обожгись? - Не выдержал Михаил. - В нашей семье просто случилось несчастье...
  
• Ты не перебивай, а послушай. Насколько я знаю, у вас в семье была одна любовь. Твоя к Наташе. А одной любви на вою жизнь на двоих не хватает. Поверь мне, я знаю... Так вот, если у тебя с этой девочкой только Аленина любовь на двоих... И ты не порти, ни ей, ни себе жизни. Я верю, она любит тебя. Тебя бабы вообще должны любить... Но ты проверь себя. Наташу ты любил, любишь, наверное, и сейчас... А с этой девочкой?.. Мне думается ты вообще однолюб. Есть такие люди... - Она умолкла, подминая под спину подушку, приподнялась, и продолжала: - Главное, как ты к ней? Если так, как ко мне... Пусть Алена лучше перехворает... У молодых душевные раны заживают... - Она оборвала себя, ища другие слова. Ей показалось, что Михаил с каким-то недоверием глянул на нее. - Миша, ты понимаешь, по­чему я это тебе говорю... Не только потому, что я тебя люблю и уж боже тебя упаси, понять меня так, что я хочу оставить те­бя при себе. Я такой же человек и мне одной любви на двоих тоже не хватит. Пойми, мы любовники! А нужно быть мужем и же­ной...
  
• Я понимаю. - Начал Михаил. - Ты наговорила много мне авансом, потому что еще ничего нет, да и пока с Наташей тянется... Ничего быть не может. Но я верю в твою искренность. Спасибо тебе... А больше пока я и не знаю, что и как будет... Ты чисто по-женски и слишком просто определила события моей жизни... Боюсь, что все совсем не так... Однако за предупреждение спасибо.
  

Михаил уже стоял одетый, а Аглая все еще лежала в постели, приподнявшись высоко на подушке. Он подошел к ней, поцеловал ее, она на мгновенье прижалась и тут же отстранилась.

- Смотри... Тихо, каким-то захрипшим, будто со сна голо­сом, сказала она. - Заскучаешь, звони. Сегодня в четыре встре­чаю Лину...

- Я тоже встречаю. – Как-то виновато улыбнулся ей Михаил.
- Мой единственный дядя, младший брат отца, прилетает. На сутки... - И помолчав, добавил: - Звони и ты... Только не надо маме... Она почему-то тебя так жалеет...

- Меня? - удивилась Аглая. - Да, по-моему, мой голос вызывает у нее шок.

- Ошибаешься.

Аглая недоуменно пожала плечами, видимо, приняв этот разговор Михаила за неудачную шутку, с которыми он обычно ухо­дил от нее.

- Не провожай меня! – Уже в дверях спальни, сказал он. Долгие проводы - лишние слезы. Народная мудрость! – Улыбнулся он ей той обворожительной улыбкой, которая так нравилась Аг­лае, и исчез.

Когда Михаил выскользнул из подъезда, его встретило еще не согретое солнцем ясное свежее утро.