Geum.ru

Владимир Н. Еременко

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   53
Глава 10


Жигуль будто потеряв дорогу, запрыгал через рытвины. Сорока направил его по неглубокому ложку и, выскочив на плоскую бугровину, заглушил мотор.

- Надо отца твоего будить,- повернул он свое грузное тело.- Кажется, приехали.

Михаил открыл глаза, огляделся. Они стояли на левом, пологом берегу Безымянки. Вниз до самой речки шел луг, который весной почти весь заливался водой, а сейчас зарос высокой, некошенногй и уже перестоявшейся серо-желтой травой. И только у самого русла реки она еще зеленела ровным, будто подстриженным пыреем, да куликами жирной, осоки. Вслед за Антоном и Сорокой, Михаил молча вышел из машины. Он не мог говорить, не мог смотреть ни на Тараса Ефимовича, ни на затихшего и ссутулившегося Антона, а глядел на этот пустынный, заброшенный луг, который полукругом огибала речка. Перевел взгляд на крутой правый берег, где чернели перелески и густой кустарник, спускавшейся по склону к самой воде. Выехали как раз к тому месту, куда ему и советовал Харламов. Если взять левее, вон по тому, чуть приметному в траве проселку, то через километр-полтора будет спуск к броду. Он там, на границе таявшего марева, в конце луга, где река, будто вырвавшись из узких лесистых берегов, начинает вить свою широкую петлю вокруг брошенного людьми луга.

Михаил помнил этот луг живым, блестевшим в лучах солнца изумрудной зеленью, с островерхими копнами душистого сена к осени, а весной и летом пестрым стадом коров-холмогорок (он услышал это название от отца). Пестрое; стадо рассыпалось по сверкающей зелени и тоже поблескивало в лучах яркого весеннего солнца, делая необыкновенно живым и этот луг, и реку и ту даль, которая сейчас пустынно и мертво обнимала все вокруг. Километрах в двух отсюда, вон за тем леском была молочная фер­ма. Теперь не стало и ее. Он первый раз приехал сюда с отцом, когда ему было пять или шесть лет, а потом приезжал и позже. Но уже тогда не было Ивановки. А ферма на этом луговом берегу была. Она принадлежала совхозу, но лет пятнадцать исчезла и она, и стало вокруг совсем пустынно и мертво.

Там, на правом берегу, где петля Безымянки делала почти полный свой круг, чернели фундаменты бывших домов, кучи земли, кирпича и камня. По ним и можно определить, где прохо­дила главная улица этой старинной деревни. Михаил помнит, что тогда еще стояла часовенка из красного кирпича посреди той бывшей улицы. Часовенка разоренная, без крыши, с пустыми глазницами узких окон, но стены у нее толстенные, выщербленные прямыми попаданиями мин и снарядов. В войну за Ивановку шли сильные и многомесячные бои: и когда наступали немцы и, когда отбивали ее наши. Деревню сожгли и разрушили, а часовенка стояла.

Отец рассказывал, что такие часовенки возводились во многих старинных русских деревнях и селах, ставились они обязательно посредине главной улицы и туда во время частых тогда пожаров из горящих изб сносили добро. Михаил вспомнил, что во время этого рассказа он тогда спросил у отца "какое добро"? А тот объяснил ему: "обыкновенное, все ценные вещи в доме".

Теперь не было и этой часовни. Видно ее разобрали на ка­кие-то постройки. Сгладило время и те бугры и холмики, где были фундаменты домов, все заросло бурьяном и кустарником. Оди­чали и сохли сады и огороды, которые еще тогда, лет двадцать назад, когда они приезжали с отцом сюда, хорошо были видны вот с этой бутровины.

Сердце Михаила стиснула тоска, и он не мог понять откуда она: от того страшного рас­сказа, который он услышал только что от Тараса Ефимовича или от этого запустенья и безлюдья, где много веков подряд размерен­но и неостановимо шла жизнь его предков, ивановцев.

Чтобы унять защемившую его боль, он пошел с бугровины вниз, к лугу. Шагал медленно и осторожно, смотря себе под ноги, и молчавшие Сорока и Антон, не окликнули его, видно решив, что он выбирает дорогу для спуска машины к берегу реки, через луг, к броду.

Через четверть часа Михаил вернулся успокоенный, но все такой же грустный. Сорока и Антон стояли у машины и о чем-то говорили. Антон показывал рукою на темную опушку леса, которая чернела там же, на высоком правом берегу, за бывшей Ивановкой и Михаил понял, что сын говорит об ивановском кладбище.

- Поедем через брод! - сказал как можно бодрее Михаил.- Воды в Безымянке не много...

Он сел за руль. Подождал пока Сорока протиснется через дверку в салон. Антон уже сидел рядом. И машина медленно, переваливаясь с бока на бок, будто ощупывая колесами неровности, поплыла через высокую траву, спускаясь к реке.

Через брод перебрались легко. Сначала Михаил и Антон, сбросив обувь и джинсы, прошли с берега на берег по твердому песчаному дну, выбрали место на перекате, где вода не была выше колен, а потом с ходу, разогнавшись, проскочили на правый берег.

- Все дело во мне! - громко хохотал Сорока, когда жигуль уже взбирался в гору от берега.- Я так придавил задние ведущие колеса, что они не буксовали.

- Да! - смеялся Антон, радуясь удачному броску через Безымянку,- Сцепление было отличное, мы перелетели речку. И свечи не залили...
  • Порядок! - повеселел Михаил. - Такие ассы, как мы, да еще бы не перелетели. Нашему жигулю крылья бы чуть пошире, так мы и колес не замочили.
  • Колес бы да! - Продолжал смеяться Сорока.- А вот мои ботинки водой захлестнуло.

Он дурашливо топал ногами по мокрому резиновому коврику.

-Отчаянные мы ребята. Могли и поплыть вниз по вашей Безымянке. Речка серьезная.

- Серьезная, серьезная. - Захваченный веселым азартом, подхватил Антон. - Это летом она смирная, а весной бушует. Даже мосты раньше срывала. Дедушка рассказывал...

Машина выскочила на крутой подъем правого берега и, уперевшись в чуть приметную оплывшую насыпь, поросшую, как и все здесь высокой травой, остановилась.

- Когда-то это была дорога в Ивановку и из Ивановки. - Сказал Михаил и, в раздумье помолчав, добавил: - Поедем сначала к кладбищу, а потом уже проскочим к Аннушке, где будет наш лагерь. Это еще километра три вниз по течению, туда приедет Петр Васильевич с внуком.

Березовый лес, поросший молодым сосняком так укрыл ивановское кладбище, что его мог найти лишь тот, кто знал, где оно находится. Михаил долго и осторожно, словно крадучись, пробирался по проселку, который все время исчезал в густом бурьяне. Несколько раз они совсем теряли дорогу, но, в конце концов, Михаил точно вывел машину к опушке березняка, а потом они с еще большей осторожностью и ловкостью петляли уже меж деревьев, пока не уткнулись в поваленные и заросшие столбы из красного кирпича. Они когда-то и обозначали вход на кладбище.

Старые громадные березы, выстроенные в прерывающийся ряд, указывали границы кладбища. Судя по этим шеренгам берез, кладбище когда-то было большим, а сейчас оно слилось с лесом. Деревья, которые росли на самом кладбище не один десяток лет, похоронили под своими могучими корнями могилы. Лишь кое-где были видны чуть приметные холмики, отмеченные полусгнившими и склоненными к земле дубовыми крестами. Еще сиротливее и жальче меж деревьев торчали проржавевшие металлические трубы и остатки железных оград, которые тоже обозначали места захоронения.

По бывшему кладбищу, через лес все трое шли молча пока не оказались почти у самого обрыва. Здесь лес кончался, обрывались и те две линии старых вековых берез. Они упирались в крутой берег Безымянки. На открытом месте виднелись последние военные и послевоенные захоронения: стояли покосившиеся бетонные и металлические конусы, со звездами, валялись проржавевшие и заросшие бурьяном ограды. Но несколько могил, ближе к обрыву были в хорошем состоянии.

К ним и повел Михаил Антона и Сороку. Он первый подошел к ограде, размотал медную проволоку на задвижке, отворил дверцу и все они тихо и молча вошли в просторный металлический квадрат. Ивановы остановились, пропустив вперед Тараса Ефимовича. Тот подошел ближе, достал очки.

В изголовье двух могил стояли надгробья. Первое из темной мраморной крошки. На нем три надписи.

Алеша Иванов I93I-I943

Иван Порфирьевич Иванов 1896-1958

Анна Семеновна Иванова1896-1959

На втором надгробье из серого гранита одна надпись Иван Иванович Иванов 1923-1983

Стояли долго молча. Сорока, тяжело вздохнув, отошел и устало присел на лавочку, приваренную к металлической ограде. Он оторвал взгляд от надгробий и стал смотреть через берега реки вдаль, где уже почти совсем растаяло полуденное марево долгого летнего дня.
  • Здесь Иван, наверное, последний из вашего села?- Он кивнул головою куда-то в сторону леса, за которым была исчезнувшая Ивановка.
  • Кладбище закрыто. - Отозвался Михаил. - Это Харламов добился, чтобы отца похоронили здесь. Да и разрешили потому, что родители и брат тут.

Антон, оборвав сухую траву на могильных холмиках и, выбросив ее за ограду, раскладывал на них охапки полевых цветов, которые они принесли с собой. Ему помогал отец. Тарас Ефимович, отирая платком лицо, продолжал сидеть.

- Все кладбища печальны.- Продолжал он, словно говорил сам с собою. - Но особенно русские, близь сел... Молодежь разлетелась по городам и некому смотреть за могилками родственников. Да никогда эти кладбища в России и не были вечными. Они всегда кочевали с места на место. Кресты деревянные, могилки земляные, как и жизнь человеческая, все временное... А может это и верно?

Человек жив, пока он на земле. А в земле уже не он. И даже не его память... Память это дела, то, что оставил людям. Не зря на Востоке умерших сжигают.
  • Да нет. - Отозвался Михаил,- Наши обычаи милосерднее: из земли вышел и в землю ушел. А что под Луною ничто не вечно, так и хорошо. В этом и движение жизни. Иначе бы она закисла.
  • Может и так. - Тяжело поднялся Сорока и стал поправлять на могиле своего друга цветы.- Может. Надо бы и этих Ивановых на одном камне с отцом написать. Искусственный мрамор уже сейчас в трещинах, а через десяток лет он рассыпится...

- Я думал. - Отозвался Михаил. - А потом решил не делать братской могилы. Умерли они все в разное время... Тогда нужно было собирать сюда и других Ивановых. Их здесь вон сколько за столетия собралось. – И Михаил указал рукою в ту сторону, где они оставили машину. Пусть все будет так, как оно есть.

Возвращались с кладбища так же молча, но уже другой дорогой.

Шли медленно, каждый занятый своими думами, которые вызвало это печальное посещение. У оврага повернули от берега и пошли по тропинке: Антон впереди, за ним Михаил и следом Тарас Ефимович.

«Как случилось, что такие красивые места, - Думал Сорока, - люди вынуждены были покинуть и отправиться в дымные и вредные для здоровья города? Положим, с Ивановкой ясно - война! Но ведь, сколько они сегодня проезжали брошенных и разоренных сел, которые по чьей-то недоброй воле, а скорее вине оказались "неперспективными". Десятки поколений прожили здесь, земля кормила людей, а теперь все оставлено. Селенья догнивают, земля дичает. И это не где-то там, на окраине нашего великого государства, а в его центре, откуда оно пошло. Как же нужно было хозяйствовать, чтобы докатиться до этого?»

А Михаил думал о другом, хотя и его мысли начинались от этих же перелесков и пустошей, на которых дожили свой век поселения его предков. Исчезали не только поселения людей, но и государства, уходили в небытие целые народы. Он вспомнил любимое выражение отца, что от исчезнувших пять тысячелетий назад шумеров осталось великое изобретение, которым люди на всей нашей планете пользуются и сейчас – кирпич. А другие народы и нации прошли в истории человечества тенью, в лучшем случае, став строительным материалом для новых государств и народов. Именно здесь, на земле своих предков Михаил вдруг почувствовал восходящие откуда-то и пронизывающие его токи вечной жизни, в которой и он Михаил Иванов, не последняя цепь. Еще там, когда он на своем "жигуле" петлял по пыльной Большой Ивановке, а потом здесь, когда шел по заросшему молодым сосняком и колючим кустарником, к кладбищу, когда стоял у могил отца, деда, бабки и двенадцатилетнего Алеши, какой так и не стал его дядей, - еще там и тогда он почувствовал ток этой неведомой ему до сих пор силы. Она, наверное, шла от тех, кто жил до него. Сила эта входила в него непонятно откуда, возможно от земли, а может из космоса и, пронизав его, уходила туда же, в неведомое, рождая в нем радость причастности к этому большому и вечному.

Антон размашисто шагал впереди и думал о деде. Он совсем не знал тех, кто лежал в одной ограде с ним. Конечно, это роди­тели и брат дедушки, - думал Антон, - но они умерли так давно. Для него, Антона, здесь был только дед, которого он считал всегда и считает сейчас самым большим и самым умным человеком. Правда, дед был не здесь, а там, в городе, откуда они приехали, он в той квартире, где жил, где теперь его амбарная книга, письма и рукописи. Дед всегда там, где сейчас живет Антон и прав Тарас Ефимович, когда сказал: что человек это не то, что закопали в земле, не то, что лежит под самыми большими мраморными изваяниями, даже не просто память о нем, а то, что он оставил другим.

Как жаль, что им так и не удалось приехать сюда с дедом вместе. Не удалось порыбачить. А как нетерпеливо и с какими волнениями они собирались за несколько дней до его кончины. Все было готово рыбацкие снасти куплены, день назначен .

К машине шли долго, кружным путем. Теперь всех вел Михаил, любимой дорогой отца. Пройдя по крутому берегу, откуда вся Безымянка, как на ладони, и, миновав заросший кустарником овраг, они оказались в поле и сердце старого Сороки радостно дрогнуло.
  • Погодь немного, Миша, погодь.- Переводя дыхание, остановился тот. - Тут я вижу и мое, от родной полтавщины... Поля и перелески, перелески и поля, как у нас. Только чего же все брошено? - Простонал он, озираясь вокруг. - Зачем ушли отсюда люди?
  • Мамай выгнал. - Пошутил Михаил, оглядывая перед собою заросшее высокой травой поле.

- Истинно Мамай. - Похвалил Сорока. - Только от него можно было бежать отсюда. - Он еще раз окинул взглядом все вокруг и добавил: - Умели выбирать наши деды землю для поселения. Умели. А мы бросили все и сбились в толчею городов. Непостижимо...

Теперь они шли вдоль опушки того самого березняка, за которым скрывалось доживающий свой век, кладбище. Они уже проезжали здесь на машине, но тогда проскочили по густой и будто стриженной мураве между лесом и полем и не заметили ни этой красоты белоствольной рощи, ни пахучего и отбирающего глаза яркого разнотравья; да и самого раздолья поля, по которому размашисто раскиданы кудрявые перелески, крохотные колки, а за самим полем того большого темного массива леса, уходящего под самый горизонт и куда-то в поднебесье.

Тогда, проскочив на машине, никто этого не заметил, а сейчас, пораженные этой благодатью и захватывающей дух красотою, смотрели вокруг и не могли насмотреться.

Наконец, подошли к машине и еще раз молча огляделись. Надо было возвращаться той же дорогой осторожно. Михаил глянул в оплавленную жарою синь неба. Им нужно было ехать туда, куда уже клонилось послеобеденное солнце и, где уже появились рыжие подпалины облаков - первые вестники угасающего дня.

Когда жигуль подкатил к старой ветле Аннушке, там уже стоял газик Харламова. Около него хлопотали Петр Семенович и его внук Тимошка, удивительно похожий на деда: такой же приземистый и какой-то корявый крепыш с растопыренными руками. Из-под отстегнутого с газика тента он сгребал охапки сена и относил их от машины. Петр Семенович тащил через распахнутую дверцу огромное полотнище брезента.

- Бог в помощь! - Еще из машины крикнул Михаил и первым выскочил из салона. И, ухватившись за полотнище, стал растягивать брезент на траве.

- Нет, это надо туда, - мягко отстранил Михаила Харламов, - вон на бугорок, куда Тимошка носит сено. И, повернувшись сразу ко всем, строго добавил. - Что-то вы, друзья хорошие, припозднились. Мы думали, вы ухою нас встретите.

- Это я, тихоход, всех задержал. - Повинился Тарас Ефимович. - Все хотелось подольше побродить по тропкам Ивана... Места здесь райские...

- Ну, да время у нас еще есть. - Сменил гнев на милость Харламов. -Сейчас как навалимся артелью, у нас все закипит.

- Только не уха. – Отозвался Антон.- Для нее еще надо рыбы наловить. - И стал вынимать из багажника жигулей свои рыбацкие снасти.

- Ты это баловство, Антоша, пока оставь, - ласково сказал Петр Семенович. - Доставайте с Тимошей бредешок, прилаживайте к нему ключни. И вон пойдем по бережку, где трава. Там и раки есть....

- Нет, дядя Петя, - Вытряхивая из брезентовых чехлов удочки, -весело сказал Антон. - Я на уху вот этими надербаню.

- Не зря же батя вчера за червями ездил.

- Ой, смотри, рыбак, просчитаешься, - вторя деду, продолжил веселую пикировку с Актоном Тимошка. - Он уже разворачивал на траве вытряхнутый из мешка бредешок.

Бредень был небольшим, метров двенадцати-пятнадцати, с приличной, больше чем в рост человека стеной крыльев и глубокой мотней, в самом хвосте которой бугрился увесистый булыжник. Тимошка, по-хозяйски встряхивая крылья бредня, высвобождал запутавшуюся в ячейках ссохшуюся траву и былинки лозняка. В бредне обнаружилось несколько прорех. Тимошка тут же достал из кармана моток шпагата и ловко стянул им порванные ячейки.

- Бредешок вполне, - подмигнул он Михаилу Ивановичу.

- Давай, Тимошка, волоки его к берегу, - крикнул его дед, закончив возиться с брезентом, который теперь прикрывал ровно расстеленное на взгорке сено и образовывал широкое и мягкое ложе.

Тимошка проворно сгреб бредень, и, громыхая разнокалиберными железными грузилами, привязанными к нижнему его урезу, поволок ношу к воде. Уже раздевшийся до плавок Михаил, кинулся помогать ему, но Тимошка по-хозяйски прикрикнул.

- Уключины и ведро прихвати! - и в этом окрике не было ничего обидного. Михаил метнулся к двум жердям, одной в его рост, а другой поменьше, подхватил их, тут же взял ведро и потрусил за Тимошкой к берегу.

Ловко привязывая бредень к уключинам, Тимошка насмешливо посмотрел в сторону Антона, возившегося со своими удочками, и спросил:

- Он че? Верхоплавок собирается ловить?

- Ай, пусть себе занимается. - Примирительно обратился к Тимошке Михаил Иванович. - Уж очень ему хочется поймать самому. Он ведь рыбак-теоретик. Всего Сабанеева наизусть знает.

- Кого? - удивился Тимошка.

- Да есть книги этого знатока рыбной ловли. Они еще до революции были написаны.
  • Хе! - хмыкнул Тимошка. - Теперь таких видно и рыб уже нет.
  • Ладно, Тимоха, сейчас мы докажем, что сильнее: теория или практика? Я иду по глыби, ты по мели, вдоль берега. Откуда начнем?
  • Да прямо отсюда и начнем. - Степенно отозвался Тимошка. - А Антон пусть у заводи шелишперов гоняет...

- Ничего, Тимошка, - осторожно пятясь в воду и стягивая за собою с берега бредень, - подзадоривал своего напарника Михаил Иванович, - он увидит, каких кашалотов мы сейчас загребем и прибежит.
  • Прибежит! И удочки свои бросит! - Принял шутливый тон Тимошка, идя за Михаилом Ивановичем с бреднем в воду. - Вы, дядя Миша, на всю глубину уходите, по шейку. - Тихо подавал он советы. - И впереди меня держитесь. Еще вперед! А уключину перед собою с наклоном и по самому дну. Я отстану от вас. А когда выбредать будем - сойдемся, чтоб урезы вместе шли...
  • Да я знаю. - Также приглушенно, почти шепотом отоз­вался Иванов. - Выбредать где?

- Вон у того мыска. Еще метров двадцать, пройдем... Вдоль берега вслед, кошачьим шагом крадучись, шел Тарас Ефимович. Было удивительно и непонятно, как он такой боль­шой и неуклюжий, легко и проворно движется. С ведром в одной руке, а в другой с мешком, он поднял мешок и полушепотом сказал:

- Это я для раков захватил.

- Здесь они есть, - Натужно таща за собой береговое крыло, отозвался Тимошка. Он уже дышал тяжело, но изо всех сил тащил ключину с наклоном вперед, прижимая веревку нижнего уреза ко дну, а верхней веревке, которую обозначали поплавки, давал волю идти изогнутой дугой. Этого же он требовал от Михаила Ивановича и теперь своим примером показывал, что брести нужно только так, а не иначе. В плечи, руки, голову и лицо Тимошки нещадно впились комары, но он только потряхивал телом, не выпуская из рук уключину. Когда же они донимали его совсем, он на мгновение опускался весь с головою в воду и тут же без рывков и, не сбавляя темп, упрямо тащил бредень дальше. Прильнув губами к глади воды, Тимошка начал шептать: - Начинайте потихоньку выброд. Обходите мысок, и сразу к берегу. А я чуть помедлю.

Михаил Иванович понимающе закивал головою, иногда он, небось, также, как и Тимошка, скрывался под водою, и было не понятно, то ли он прячется от донимавших его комаров, то ли теряет дно под ногами. Наконец сильно выгнувшаяся гирлянда поплавков образовала полукольцо и Тимошка почти уже в полный голос выкрикивал:

- Теперь быстро сходимся! - и сам, убыстряя шаг, рванул к мыску.

То же делал и Михаил Иванович. Его глубинное крыло описывало большую дугу, но должно было успеть одновременно сойтись с береговым, Тимошкиннм. И только тогда, когда сойдутся нижние урезы бредня, они могут тащить его на берег.

Тимошка и Михаил Иванович так поспешно сходились, что у самого мыска еще в воде Тимошка наскочил на могучее тело Иванова и как мяч отлетел от него, но не выпустил уключины из рук, а, упав на четвереньки, бросил ее на берег, а сам метнулся в замкнувшееся кольцо бредня и стал тащить весь бредень за урезы, сводя их в одну линию. Брошенную Тимошкой уключину подхватил Сорока и теперь уже тащил бредень в паре с Михаилом Ивановичем, а Тимошка сводил и сводил урезы, пока на берегу не оказался весь бредень и его мотня.

Тимошка, захваченный этой бешеной и азартной работой, видел, что в крыльях застряло около десятка небольших сорожек и плотвичек, три или четыре крупных подлещика, кажется прилич­ный окунек и еще какая-то с темной спиною рыбина, возможно, головль, - все это он видел сквозь траву и скрученные в жгут той же травой ячейки, но он знал, что это еще не рыба для первого и такого большого заброда! Вся надежда на то - что там застряло в мошне. А туда набился целый ворох колючего куширя и другой речной травы.

Азарт первого заброда спал и Михаил Иванович и Сорока уже спокойно выпутывали рыбу из бредня и небрежно бросали ее на песчаный мысок, подальше от воды. Попалось несколько раков и каждого они встречали восторженными восклицаниями, а Тимошка знал, что десяток раков - это не раки. Он переступил через бредень в воду и, ухватив руками набитую травой мотню, стал вытряхивать ее. В траве сразу запрыгали, извиваясь, две крупные щуки.

- Во! - крикнул Михаил Иванович. - Это она ударила! Прямо чуть бредень не вырвала. - Он осторожно взял самую большую шуку сверху головы, вдавив пальцы в крышки жабр и, любуясь рыбой, гордо сказал: - Килограмма полтора, а то и больше.

- Килограмм. - Небрежно отозвался Тимошка и, выбросив на песок мыска другую щуку поменьше, стал выбирать из травы раков.

- Антон! Антон! - Шумнул Тарас Ефимович и стал прятать раков в мешок. - Давай скорее сюда! Но тот не отозвался, хотя явно должен был слышать голоса Сороки.

Когда рыба была сложена, ее оказалось почти полведра, десятка три раков шелестели в мешке. Михаил, взвешивая всю до­бычу в руках, сказал:

- Ну, вот! И уха и раки для варева уже есть!

- Если мы добавим сюда еще и Антонов улов. – Поддержал его шутливо Тарас Ефимович, - то можно начинать пир.

- Нет, - это не рыба, - недовольно отозвался Тимошка. - По первому заброду, непуганному, должно быть больше!

Он без конца хлопал себя по мокрому телу, в которое нещадно впились комары. Отбивался от них и Михаил Иванович и поспешно тащил бредень в воду, вытряхивая из него водоросли.
  • Раков совсем не поймали. - Все также категорично заключил Тимошка. - Мы только их подняли со дна. Вот теперь пойдем в обратную сторону и будем грести лопатой.
  • Так против течения же пойдем? Рыбы не будет - Взмолился Михаил Иванович. - Она же нам хвост покажет.

- Ничего! Какая-нибудь дурная запутается. Зато раки все наши! - И вдруг, бросив вытряхивать из бредня траву, Тимошка угорело побежал вверх по крутому берегу, - Не см-о-г-у я! - Взревел он. - Заели комары! У деда в газике мазь от этих кровососов.

- Да нет твоего деда! - крикнул ему вдогонку Тарас Ефимович. - Он укатил на газике за сушняком в лес, для костра!

Тимошка сбежал к воде и, ухватив бредень, и уже не вытряхивая из нее трагу, решительно полез в воду.

- Что же мы тут будем делать ночью? - Выкрикнул он. – Они же съедят нас!

- Там, где есть комары, там и рыба водится. – Отозвался Тарас Ефимович. - Мне рассказывали, что на северных реках, где добывают газ и нефть, потравили комаров и рыбы не стало... Тут, как у нас говорят на Украине, таже хана, что и в крестьянстве. Если на базу воняет, то в хати пахнет.
  • Пахнет шкварками? - Весело спросил Тимошка.
  • Ага, шкварками и ковбасами; - засмеялся Сорока.

Теперь бредень шел легче, он не так застревал в траве, да и течение не мешало его ходу.

- Если рак зацепился клешней за ячейку бредня или скатился в мотню, он все равно никуда не денется. Это, как пить дать! - Он теперь говорил громко, не опасаясь потревожить рыбу, на которую мало надеялся, а раки, по его мнению, "шум и гам любят, они от него сами прыгают в бредень".
  • Тимошка! - крикнул с берега Сорока. - А сколько тебе годов? Ты прямо, как твой дед, рассуждаешь.
  • Так мы ж с их Антоном одногодки. У нас и деды были одногодки и мы.
  • Тоже в десятый перешел? - Продолжал спрашивать Сорока.

- Что я, чокнутый? Я в школе механизации, механик широкого профиля через год.

- И деньги лопатой будешь гресть?
  • А чего ж. - Весело оскалил зубы Тимошка. – Организуем механизированное звено, закрепит за нами совхоз землю и начнем хозяйствовать. Уже сейчас ребята толковые подбираются. - Он шел с бреднем легко, без натуги, топал в воде ногами, выпугивая из нор раков.
  • Правильно решил! - крикнул Сорока. - Держись земли, не прогадаешь...

- Мы еще и эту Ивановку вернем. Тут теперь залежи нагуляли силу. Только кустарник кое-где выкорчевать и такие поля будут. Отец говорит - озимая рожь у ивановских крестьян родила по пол­тораста пудов.

- А не сбежите и вы после учебы в город? В Большой Ивановке завод вычислительных машин начинают строить. - Спросил Михаил Иванович.
  • Да, нет! Пусть туда идет ваш Антон. У него дед по машинам был. А мои и дед, и отец, они по земле специалисты. Я тоже...
  • Ну, Тимофей, как тебя по батюшке? - Спросил Сорока.
  • Сергеевич! - Откликнулся тот.

- Так вот, Тимофей Сергеевич, только на тебя и таких, как ты, и осталось надеяться. Только на вас. А если и вы не заступитесь за землю, домрем мы, ваши отцы и деды, и вся сельская жизнь бурьяном порастет. Я вон читал статейку в журнале одного ученого экономиста. Так он говорит, что нам экономически выгоднее продавать за рубеж газ и нефть и покупать там хлеб. В село вкладываем три рубля получаем рубль, а там наоборот: на рубль получаем три, а то и больше. Видал, какая выгода!

- Дурак ваш ученый! - сердито отозвался Тимошка и тут же крикнул: - Михаил Иванович, давай готовься выбредать, что-то тяжело бредень идет.

- В траву вскочили! - Шумнул тот.
  • Все равно, вон за той осокой давайте сходиться, там берег положе... - Тимошка поднял вверх голову и увидел спускающегося к берегу Харламова. - Деда! Ты захватил деминтилвтолат? Комарье загрызло!
  • Несу! Несу! - Потряс тот над головою тряпицей с завернутым в нее пузырьком, и легко сбежал к воде, куда метили свой выброд рыбаки.

И опять запальный натуженный бег с бреднем из воды на берег. Сорока и Харламов подхватили уключины и скоро поднялись на кручу от берега, а Тимошка и Михаил Иванович, перехватывая руками сведенные вместе урезы, поспешно волокли бредень, из воды.

- На этот раз выброд был, как по нотам. - Восторженно перевел дыхание Тимошка. Повернувшись, он добавил: - Это ты, деда, вовремя подоспел. И, взяв у него тряпицу с пузырьком, плеснул себе на ладонь жидкость, а потом передал ее Михаилу Ивановичу.

Второй заброд действительно был удачнее, улов составили раки, среди них попадались удивительные по величине.

Когда Тимошка закончил обмазывать себя противокомариной жидкостью, он взял двумя руками за клешни одного из самых больших раков и растянул его перед собою и размах клешней рака был равен его груди.
  • Царские раки, - гордо сказал Петр Семенович. - Такие только к столу его Величестьа поставляли.
  • А еще я слышал. - Выбирая из травы раков и бросая их в раскрытый мешок, сказал Сорока: - Что к царскому столу кроме стерляди, осетрины и другой красной рыбы поставляли крестьяне фунтовых ершей.
  • Да что же это за ерш в четыреста граммов? - Взмолился Михаил Иванович. Это же зверь. У него пасть, как у сома должна быть.
  • Да, - подтвердил Харламов. - Ершей-фунтовиков доставляли зимой из уральских озер. Рассказывают, что потчевал царскую семью этими диковинными ершами уральский заводчик Демидов. Лучшей ухи чем из уральских ершей не бывает. Озера там ледниковые, вода чистая.
  • Царей и их семьи мы прогнали давно, засмеялся Тимошка. - Так что и раков царских и рыбу крестьянскую съедим сами. - Он озорно попинал ногою полумешок с раками, приподнял ведерко с рыбой. - Ну, что, мужики, еще один заброд? Только теперь надо идти вон туда, за Аннушкину заводь.
  • А, может, хватит? – Отозвался Михаил Иванович. - Куда ее?
  • Рыбы-то на добрую уху уже есть. - Сверкнул глазами Тимошка, а вот раков можно было бы и еще. Это ж, как семечки, только начни их лузгать, не отвяжешься.

- А чего это Антон там притих? - тревожно спросил у всех Сорока и стал вытягивать шею в сторону старой ветлы. - А-а-н-то-он! А-а-н-то-нн! -Прокричал он. И все грохнули хором:
  • Антон!
  • Я-я-я, - донесся слабый голос по воде. - Здесь, я-а-а.
  • Значит, он рыбачит. - Спокойно сказал Сорока. - Если бы не клевало, он бы давно прибежал.
  • Ой, вряд ли! - покачал головою Тимошка. - Он упрямый, не прибежит. Даже если не будет клевать. А рыба там есть. - Будто подобрев, добавил он, - там такие чушки водятся… Только их с умом надо брать...

- Давайте шабашить. - Поддержал Михаила Ивановича Харламов. - Солнце к закату, а у нас еще конь не валялся. - Растягивайте сушить бредень, раз! - И он рубанул ребром правой ладони воздух. – А вы, Тарас Ефимович, с Михаилом тут же начи­найте чистить рыбу! - два! - Новый взмах руки. - Я иду костер разводить! Три! Там такую палую березу приволок, на всю ночь хватит. - А Тимошка пойдет к Антону и заберет у него рыбу, если он ее поймал. - Четыре! - Вот каждый и при деле! - Смеясь, обвел он глазами всех.
  • Да я, Петр Семенович. - Начал Сорока, и один с рыбой управлюсь. - Нож у меня добрый, - и он достал из карана тот большой и красивый нож, которым днем разрезал сало и открывал консервы. Мне бы только дощечку или фанерку какую-нибудь.
  • Будет вам дощечка! - рванулся Тимошка и побежал по бере­гу. - В осоке я видел обломок доски. - Через несколько минут он принес его. - Вот только отмыть и стол кухонный готов!

- Порядок! - Как дорогой подарок из рук Тимошки принял Сорока доску. - А вы, Михаил Иванович, идите и ставьте палатку. - Мы-то, старики, можем и у костра ночь перемаяться, а вам с ребятами надо выспаться, без комарья этого.
  • Ишь, как хорошо все устроилось. - Подвел итог Петр Семенович.- Работаем всей артелью, но у каждого свое дело. - И, дурашливо набрав воздух, на полном выдохе прокричал: - Все по местам! Исполнять! Сбор у костра через полчаса!
  • У вас какое звание было в армии? - Смеясь, спросил Со­рока.

- Капитан третьего ранга!

- Я тоже капитан! - Так же наигранно отрапортовал Сорока. - Только без рангов.